Инкубатор

– Ольга А., а можно узнать, по какой причине вы его на лечение отправили? – неожиданно для всех поинтересовался Дмитрий С. – У нас он характеризуется вполне спокойным: учится неплохо, с воспитанниками общительный, не конфликтный, даже с местными ребятами подружился – я как-то видел, как они его до ворот провожали. С каждым новым ребёнком у нас работают психологи. Многие дети годами жили на улице, им нужна помощь. Серега вполне адекватен, по анкетам и тестам показывает нормальные результаты – я специально узнавал. Почему же его направили в такое заведение?

– Как почему? Я же говорю – его поведение оставляет желать лучшего! У вас он ведёт себя так, а у нас – совсем иначе, на детей с палками кидается!

– Ну всё ясно, давайте сменим тему, – предложил Дмитрий С., явно оставшись при своём мнении.

– Я не хочу с ними ехать обратно, – я кивнул в сторону Ольги А. – Вы же вчера обещали решить, чтобы я остался тут.

– Обещал, и мы с Ольгой А. уже обсудили такую возможность. Пока будем решать, собирать документы, тебе придётся немного побыть там. Не переживай, я обещаю, мы с Ольгой А. постараемся ускорить процесс. Ольга А. тоже заинтересована в твоём переводе.

– Мы с радостью отдадим вам этого дьяволёнка! – фальшиво улыбнулась она. – Потом сами будете искать, кому его сплавить! Мы же не умеем себя вести тихо, как все остальные дети, да, Серёж?

– Да бросьте, нормальный пацан, – Дмитрий С. подмигнул мне. – У нас всё будет на дружеской ноте и взаимопонимании.

Я улыбнулся ему в ответ. Но как бы я ни хотел остаться в Ореховском приюте, пока решался вопрос о переводе, это было невозможно. Закон не разрешал числиться в одном приюте, а находиться в другом. Дмитрий С. пообещал звонить каждую неделю и интересоваться моими делами.

И вот, собрав всё нажитое (и подогнанное пацанами), я поехал обратно в инкубатор. Уже не так переживал, что со мной будет, что старшаки могут накрыть – о чём, кстати, директриса сообщила мне прямо в машине:

– Сейчас приедем – получишь от ребят за все наши нервы, гадёныш!

Я молча посмотрел на неё. Меня забавляла эта её уверенность. В голове крутилась мысль, что я готов ко всему и в любом случае чувствую себя победителем. Сбежал из дурки – что уже непросто. Создал такие условия, что мой д/д теперь не сможет просто так отправить меня на «лечение» – теперь моя жалкая жизнь под контролем Москвы, самого Дмитрия Сергеевича! Поставил в неловкое положение Ольгу А., да ещё и добился перевода в отличный приют с офигенными воспитателями и учителями. Все пацаны там – с улицы, может, и злые в чём-то, но не животные. Короче, я кайфовал от достижений тринадцатилетнего пацана.

Дмитрий С., как и обещал, звонил каждую неделю, интересовался жизнью. Но это было единственное обещание, которое сбылось. Перевести меня в Москву пытались, но форматы заведений не совпадали. Какая-то комиссия без объяснений не дала добро на мой переезд. Так я и остался в Белоомутском инкубаторе.

За два года я повзрослел, окреп. Заставил старших уважать себя – не без труда и шрамов на голове. Мне шёл 16-й год, я стал старшим – все старички выпустились. Те, кто остался – на год-два старше, – не составляли мне конкуренции ни в чём. Я был на вершине влияния среди воспитанников. Внёс поправки в правила выживания – сделал их мягче и человечнее. Не хочу на себя наговаривать, но я действительно боролся за справедливость с пониманием и порядочностью. Заступался за слабых, не требуя взамен ни полдников, ни другой платы. Где-то, конечно, был неправ и жесток – но это мелочи и дефекты характера после всего, что я прошёл. С воспитателями я так и не нашёл общего языка, разве что с новенькими. На остальных просто забивал. Многое пришлось терпеть, когда они ничего не делали и поощряли издевательства. Как только выяснилось, что меня не переведут в московский приют, я перестал подходить к телефону, и Дмитрий С. прекратил звонить. Ольга А., естественно, этим воспользовалась – при каждом удобном случае отправляла меня в разные больницы, каждый раз пытаясь найти условия покруче, чтобы я не сбежал. Но мне везло: я сбегал из Хотьково, Старого, 8 Марта – каждый побег сопровождался долгими поисками. То домой прибегал – на мать взглянуть, высказать ей за свою «прекрасную» жизнь, то в Москву – в Орехово к пацанам. Бывало, просто болтался по Москве, ночуя в подъездах, канализационных люках сокольнических теплотрасс, на заброшенных стройках. Это было лучше, чем торчать в инкубаторе, где тебя постоянно унижают, бьют, отправляют в дурку и делают крайним во всём. Как говаривали местные воспитатели:

– Вот повзрослеешь – будешь по д/д скучать и ностальгировать по этим стенам.

Скажу вам: я совсем не скучаю по инкубатору и очень рад, что его расформировали – видимо, не просто так. Именно там искалечили мою жизнь. Из-за моих побегов и бродяжничества по Москве я побывал в ЦВИНПе. Из Морозовской больницы меня отправили в Филимоновский ЦВИНП – не за преступления, я до сих пор не знаю, как туда попал. Видимо, тогда время было такое – беспризорник мог вытянуть несчастливый билет и загреметь за бродяжничество. Я побывал в разных приютах Москвы. Где-то было офигенно, где-то не очень. Но любой из них был лучше Белоомутского инкубатора. Не считая, конечно, двух ЦВИНПов – Алтуфьевского и Филимоновского. Хотя даже в них моя психика не пострадала так, как в инкубаторе.

Эпизод 5.

Альтернатива.

Должен признаться, единственное, о чём я очень сожалею, – это то, что своими скитаниями по Москве я годами пропускал учебные заведения и стал неграмотным гражданином. Не получил нужного образования, и бывает, мне стыдно до глубины души, что я не знаю ответа пятиклассника. И вот после очередного побега из инкубатора, спустя несколько месяцев, меня отловили сотрудники милиции и направили в Морозовскую больницу. Эта больница была идентична другим больничкам для беспризорников. Отличалась тем, что отделение было одноэтажное и двери не запирали на стулья. Запирали на щеколду. В палате от 6 до 12 человек. На окнах решётки, а стёкла сделаны из оргстекла, все исцарапаны нецензурной бранью в адрес ментов и охранника данной больнички по кличке «ПАНК». Это тело ростом 175 см и весом не больше 70 кг. На левом ухе серьга в виде креста и чёрный ирокез на башке. На его брюках с правой стороны свисала металлическая цепочка чуть ниже карманов, а из-под рубашки виднелась футболка какой-нибудь альтернативной рок-группы. Этот тип устраивал между нами бои. Вечером, когда всех рассаживали в коридоре по лавкам перед экраном ТВ, врубали каждый день один и тот же фильм «Кладбище домашних животных» – видимо, название подбирали с сарказмом. И пока остальные, кто не участвовал в смешанных единоборствах, смотрят телик, «ПАНК» уводил в дальнюю палату двух пацанов и стравливал их между собой. Того, кто выигрывал, он отводил в душевую и давал курить сигарету. Я был его любимчиком по двум причинам: первая – его цель была выбить меня из титула чемпиона, вторая – я не курил, а ему не особо хотелось расставаться с сигами. Я бился с новоприбывшими пацанами, поскольку, когда был сам новичком, то самого сильного бойца уронил. С другими смысла драться не было. Санитарки или врачи знали о его страсти к боям, но благополучно молчали, попивая чаёк в кабинете и болтая о своём. Того, кто ругался матом, не спал в тихий час, громко разговаривал, «Панк» выводил в коридор и заставлял по сто раз приседать, а потом по 20-30 раз отжиматься. Если плохо выполняешь повторения, то можешь схватить той самой цепочкой по жопе. Лично я не держу на него и на его методы воспитания никакого зла, я даже в чём-то благодарен. Я хоть и огорчался, с удовольствием поддерживая пацанов в оскорблении данного персонажа, но его методы закаляли мой дух и подготовили к худшему. К моему прибытию в ЦВИМПе. Тюрьма – тюрьмой для малолеток. Везде решётки, правила передвижения строем, внутренний распорядок, и вместо воспитателей – сотрудники полиции в форме, как у ментов на воле. Просто в тюряге менты в камуфляжной форме, а в ЦВИМПе они как вольняшные, в обычной. Нас было около 50 пацанов до 16 лет. Стояли в строю по 3-4 часа. Кто присядет на корточки от усталости передохнуть, тому прилетало по почкам дубинами. Не без драк между собой. Там каждый исключительно сам за себя. Многие бывали на реальной малолетке за мелкие кражи и хулиганства. Все на блатной фене ботают, передавая друг другу знания о тюремной жизни. Из-за недопонимания и в силу возраста мы все думали, что в тюрьме крутые ребята, с пушками, наколками, которых боится весь мир. И все хотели стать самыми крутыми. Как-то мы шли на прогулку, а дворик с решётками даже над головой. Когда спускались по лестнице, кто-то в шутку толкнул меня в спину. Я развернулся с особой раздражительностью, увидев, кто был ближе всех, зарядил ему в душу. Наш конфликт перерос в драку, откуда я вышел победителем. Когда прогулка завершилась, нас с этим бедолагой менты поставили к стенке лицом, дождались, когда из прогулочного дворика выйдет последний из узников, чтобы не было свидетелей, и менты нам отбили почки и ноги. Потом мы почти всю ночь простояли в коридоре в одних трусах в качестве наказания. Но на этом история не закончилась. Спустя пару дней, по дороге в столовую, я ощутил резкую боль в левом боку живота. Тот пацан, кого я вбил в бетон, не разобравшись, где-то раздобыл ржавый гвоздь на 150 и воткнул мне в бочину. Я вытащил гвоздь из живота, ощущение было, будто он цепляется коррозией за ткани мяса и кожи и рвёт их. Казалось, я слышал звук разрывающейся плоти. Слава Богу, всё обошлось уколами от столбняка и шрамом. Гвоздь я выкинул. Мусора всех допрашивали, но так ничего и не добились, хотя и догадывались, кто и по какой причине меня пырнул. За то, что я промолчал, меня стали уважать.

Пробыл я там 3 месяца, пока за мной не приехала Ольга А. из д/д. По пути, когда меня забрали из ЦВИМПа, Ольга А. говорит:

– Ну что, понравилось в тюрьме?

– Да как видишь, жив.

Я давно с ней на «ты», поскольку не уважал её больше всех и этого не скрывал, она отвечала взаимностью.

– Может, эти обстоятельства тебя остановят? Перестанем за тобой гоняться по всей Московской области и Москве.

– Это вряд ли!

– У тебя все такие тупые в семье?

– Поверь, Алексеевна, тебе нет равных!

Водила угарнул – то ли от сказанного мной, то ли от шутки из магнитолы.

– Может, тебя обратно отправить? Мы быстро сейчас машину развернём.

– Нашла чем напугать, делай что хочешь. Сына своего пугай.

– А что ты сына моего трогаешь?

– Ну, а ты-то не брезгуешь семью цеплять.

– Я сына своего не бросила и воспитываю его. А твои родители спились и валяются где-нибудь в блевотне.

– Может и так, но в отличие от тебя, они не бессовестные мрази. Не крысят у сирот.

– Это ты про меня что ли?

– Нет, про член в говне, конечно про тебя! На Новый год спонсоры подарили комп, где он? У твоего сына появился, а у нас нет. Прежде чем приглашаешь домой своих стукачей на чай, научи сына держать язык за зубами. Думаешь, твои стукачки нам ничего не рассказывают?

– Сыну я всё приобретаю на свои заработанные деньги, а ваш комп на складе лежит в пыли.

– Странно, что и на складе его никто не видел. По всему складу ходим, шмотки выбираем, а вот, во что на компе сыграть – выбрать не можем. Ах да, потому что кладовщица сказала, что игровой аппарат Ольга А. забрала к себе в кабинет.

– Да как с тобой, дураком, разговаривать?

– Вот и иди на хуй! Куда мне до вашего высокого интеллекта?

– Делай выводы, хватит бегать, посадят, а там за длинный язык убьют.

– Смотри, чтобы тебя не посадили за воровство и превышение должностных полномочий.

На этом наш разговор закончился. К вечеру мы были уже в инкубаторе. Я слушал от Грини незначительные новости и от мелких разные жалобы, время подошло к отбою. Перед сном я рассказал всем в комнате про новые места, где я побывал, все ощущения, впечатления, и лёг спать. Темнота. Я хочу идти, но не вижу, куда шагнуть, слышу голос матери. Она зовёт меня. Кручусь на месте и не могу понять, откуда издаётся голос. Резко провалился вниз и оказался на текстильках в районе Озёр. Стоит напротив, в метрах ста, автобус «ПАЗик» с чёрными шторками. Возле него ходит толпа незнакомых мне людей. Постойте, вон отчим. С кем он там разговаривает? Кого-то этот человек мне напоминает. Блин, не могу вспомнить, надо ближе подойти, рассмотреть. Иду потихоньку по тропинке из песка и камней, вглядываясь в человека, разговаривающего с отчимом о чём-то. Споткнулся о камень, перешагнул другой и пошёл дальше. Подойдя к ним, я вдруг вспомнил! Это дядя Лёша, лучший друг мамы. Всегда приходил в гости, дарил подарки мне и матери. Лёша умер, когда мне было лет 8-9. Отчим заметил, что я подхожу, и повернулся ко мне. Его лицо было грустное и бледное, как у мертвеца. Мимо нас в автобус зашла заплаканная женщина, и вдруг в автобусе все зарыдали очень громко. Вся картина выглядела излишне мрачно. Отчим говорит:

– Мы с Лёхой понесём гроб, а ты тогда, Серёг, возьми крышку, она лёгкая.

Отчим открыл заднюю дверцу автобуса, где стоял гроб. Я не стал туда заглядывать, чтобы узнать, кто там упокоился. Я уже знал! Я взял крышку, накатились слёзы, острая боль в груди. Я осознавал немыслимую потерю, мне хотелось лечь рядом. Сердце билось так тихо и редко, что казалось, каждый его стук может быть последним, оно просто замолчит. Мир окрашен горем и печалью, совсем чужой. Я больше не могу тут оставаться… Проснулся глубокой ночью, на глазах слёзы, наволочка сырая, половина простыни на полу. На душе всё то же самое, что я чувствовал и переживал во сне, такое ощущение, что я телепортировался с похорон моей матери в кровать инкубатора. Больше уснуть я так и не смог, как бы ни старался. В глубине души моё подсознание точно определило, каким-то сверхъестественным чувством, что это был именно прощальный трюк усопшей. Я, конечно, пытался убедить себя, что это был всего лишь чертовски плохой сон. На это моя память ответила теми воспоминаниями из жизни, когда мать с точностью угадывала, что кто-то из родных помер. Из поколения в поколение передавались знания по магии, чем была не обделена моя мать. Я, конечно, не верил в магию и ведьм, но в своё время, в детстве, я видел необъяснимые вещи, явно не связанные с нашим миром. Потом стал взрослеть, да и от матери меня забрали, и всё мной увиденное я списал на детское воображение, и теперь стараюсь в этом не копаться. Возле моей кровати находилось окно, где на подоконнике стоял центр Sony. Я включил группу STIGMATA, и данные исполнители отвлекли меня от проклятого сна. Вообще, когда мне плохо или я нервничаю, переживаю, то тяжёлый рок меня приободряет. Всю неделю я ходил с тревогой на сердце, вспоминая не дающий покоя сон. С самого детства я ни с кем не делюсь болью и переживаниями, мне просто не с кем. Для таких вещей должен быть самый любимый и родной человек. Так что боль и горе я переживал один. Я надумал убежать. Уже невозможно было ломать голову, я решил убедиться, что с матерью всё хорошо. Убежал. Добрался до дома, поднялся на четвёртый этаж, стучу в дверь – никто не подходит. Я дёрнул ручку двери вниз, и дверь открылась, чему я тут же удивился и забеспокоился. Мать никогда не оставляла дверь открытой, в каком бы состоянии ни находилась. Войдя в зал, я врубил свет, а там отчим один, за столом пьяный спит. Растолкав его, я с нервозностью начал расспрашивать, где мать? На удивление он быстро отрезвел – то ли проспался, то ли от неожиданности лицезреть меня.

– Серый, сын, сядь на диван.

Я с ходу всё понял и остался стоять и ждать приговор.

– Мать неделю назад умерла. Крепись, Серый!

Вот и всё, что я услышал. По щеке покатилась слеза, не знаю как, но я собрал все остатки сил и мужества и кое-как сдержался, чтобы не завыть на луну. На столе стоял пузырь водяры, я подошёл, налил себе стакан, выпил его как воду, развернулся к выходу и ушёл, не знаю куда, я просто шёл куда ноги вели. Таким образом я дошёл до тётки, она открыла дверь, обняла меня и зарыдала. Даже дядя не посмел в такой ситуации меня сдать в мусарню. Переночевав, я понял, что мне нужно уехать к пацанам, туда, где никто не напомнит мне о потере и в целом отвлечёт меня от траурных мыслей. Я уехал в Москву. С пацанами пил, гулял, и на это время я отключался от мыслей о матери. Парняги думали, что я снова в Ореховском приюте, и не задавали лишних вопросов. Я ночевал в подъезде под лестницей первого этажа, каждую ночь оставаясь один с целым миром, замерзая, мечтал больше не проснуться, хотел замёрзнуть до смерти. А кто-то в это время поднимался по этой лестнице с работы или ещё откуда, шёл домой в уют, где ждут любимые и родненькие, дети, жёны, мужья, родители. Эти люди даже не догадывались, что у них под ногами, под лестницей, по которой они поднимались домой, лежит на бетоне 15-летний пацан, замерзая, мечтает только об одном – умереть любой смертью, лишь бы покинуть этот бессмысленный мир. Наверное, мне повезло, что меня вновь отловили фараоны и отправили обратно в инкубатор. Ольга А. уже была в курсе моей беды и в этот раз даже не докучала меня обвинениями, какой я плохой и как они всем инкубатором от меня устали. Вскоре я свыкся с утратой, стал оживать. У Ольги А. проснулось чувство симбиоза, стала меня отпускать на выходные домой под свой страх и риск, я в свою очередь пообещал не сбегать. И почему ей раньше не пришло в голову подобное решение избавиться от моих побегов? И всё же я редко уезжал, и то не домой, а к пацанам в Москву на пару дней. Гонял к Грише и «Резе» в гости. «Резя» – это тоже мой одноклассник, с его приглашением погостить связано моё первое столкновение с интересными вещами и ощущениями, которые отложили своеобразный отпечаток на моих предпочтениях. Но всё по порядку. Последний учебный день перед зимними каникулами. Мы с Ваваном «Реней» движемся самыми последними на лыжах.

– Серый, что делать собираешься после физры?

– А есть какие-то предложения?

– Я дома с батьком договорился, давай к нам на зимние? Свалим сейчас после физры, просто на автобус успеть. Правда, там минут 40 по расписанию, придётся ждать. Если после трудов ехать, там вообще замёрзнем. Серьёзно, Серег, чего ты тухнуть будешь в инкубаторе?

– Да я хотел к пацанам в Орехово сгонять.

– Успеешь! Дома с батьком вина своегоского попьём с салом. Батя сало сам мутит, закачаешься!

– Ну если сало с вином, Вован, то идея мне нравится. Такого сочетания я не слышал.

– Ну всё, замазали, Серый.

– Я тогда после физры к директрисе, подожди меня у инкубатора.

– На две недели? Ты с дуба рухнул? Я и так под свою ответственность тебя отпускаю не знамо куда, проездной тебе сделала. Нет, Серёж! Две недели это много! – возмутилась Ольга А.

– Давайте так посмотрим на ситуацию, Алексеевна. Две недели – это лучше, чем потом минимум пару месяцев вы будете искать меня по всей России?! Верно?

– Манипулируешь, не стыдно тебе, бесёнок? Я к тебе и так по-хорошему. Максимум неделя!

– Ну вот же, не так трудно прийти к общему знаменателю.

– Номер свой давай!

– Зачем?

– Проверять мне тебя как? Мало ли, что с тобой случится?

– Да брось, я месяцами жил на улицах Москвы и, как видишь, живой.

– Либо номер даёшь, либо никуда не едешь.

– Ну, добро. Только не забывайте, что вы не моя мать!

– Упаси Господи!

– Он тут ни при чём, просто постарайтесь меньше мне звонить, мама, а то привыкну.

– Выйди вон из кабинета!

– И тебе счастливо!

Мы с «Резей» добрались до его населённого пункта, где он проживал. По-моему, если память не подводит, посёлок назывался «Грачёво» в Луховицком р-не. «Резя» жил в пятиэтажке на 3-м этаже. У порога нас встретил его батёк, дядя Коля. Ему не нравилось, когда его называли дядей, поэтому просто Коля. Хороший мужик, занимался домашней скотиной, пёк хлеб и работал на приёмке металла в городе. Мамы у «Рези» не было, вернее была, но уехала от бати Вовки обратно на родину в Днепропетровск. Сеструхе Вована, Ксюхе, было 24 года. У неё сын мелкий, жила она там же, в деревне, со свекровью в частном доме, муж её работал дальнобойщиком и погиб в аварии. Она каждый день навещала отца и всё остальное время проводила дома с малым. Девушка симпатичная, всё при ней, и сразу мне понравилась. Карие глаза с большими ресницами, тоненький, правильной формы носик, волосы каштанового цвета, свисающие почти до поясницы, упругая грудь и попа. Весёлая и умная девушка. От неё прям исходила положительная энергетика и веяло сексом. Я находился в гостях у Вована уже четвёртые сутки. За это время я думал только о Ксюше. Но разница в возрасте на 9 лет, как мне казалась, разделяла нас неприступной горой. За это время я довольствовался лишь её красивой улыбкой и обворожительным заигрывающим взглядом. Наступил день исполнения желаний, вселенная услышала мои сокровенные мысли, и за вечерним столом, за обещанным стаканом домашнего винца и сала, «Резя» отозвал меня в зал на короткий разговор.

– Серый, темнить не буду, спрошу прямо, как тебе Ксюха?

– Хорошенькая, Вован! А что, вдруг за интерес?

– Ты ей тоже нравишься, попросила разузнать, что думаешь о ней. Но я тебе ничего не говорил!

– Ну, само собой, мы сюда отошли на друг друга посмотреть. Встретились, да, друга, так, не виделись давно. Целовались, обнимались, пока хуй не встал у одного.

– Серый, пошёл ты! Опять шуточки твои. Нахватался на малолетке. Короче, в случае чего, базарили о своём, и всё!

– Ага.

Я никогда не был обделён женским вниманием, благодарочка матери-природе, что наделила меня смазливостью и обаянием. Да вот в свои 15 я был даже не целован и в первый раз перед девушкой дрожал и был застенчив. Вернувшись на кухню, к столу, батёк Вована насыпал всем по стакану и говорит:

– Давай, молодёжь, салом закиньтесь, сам делал!

Перец, чеснок. Я на тот момент сало ни разу не пробовал. Ломтики с мясной прослойкой и жиром не проявляли во мне желания его попробовать, хотя аромат чеснока и перца разыгрывали аппетит. Ксеня выпила вино и, посмотрев мне в глаза, облизнула языком верхнюю губу, подмигнула, издевательски посмеиваясь. От её флирта я застеснялся и замер, отвечая ей взаимной улыбкой. От неё не ускользнула моя застенчивость и нерешительность как-то действовать. Скорее всего, она даже догадалась о том, что я девственник и не имел отношений с противоположным полом, кроме дружбы и общения. Я опрокинул ещё стакан вина, и батёк снова предложил своё фирменное сало. Я, не подавая виду, что категорически не планирую пробовать его изготовление, тупо запил винишко яблочным соком. Тут Ксюха схитрила, взяла ломоть сала и кусок хлеба, подошла ко мне.

– Ну-ка, давай закусывай, а то быстро сломаешься. Открывай рот!

Я не стал сопротивляться, дабы не проявлять неуважение к труду её бати, и открыл рот. Она ловко положила ломоть сала и отломила от куска хлеба крошку, говорит:

– Присяду-ка я рядом с этим мальчишкой, а то я смотрю, совсем взрослых не слушается, буду перевоспитывать товарища, че делать!

Ксюха подвинула меня бедром, села рядом на стул, прижав меня к стенке. А чтобы я не успел чего лишнего выдать, она впихнула мне хлеб в рот. Батя согласился с её хитростью и решением, хоть скорее всего не догадывался об истинном намерении его дочери.

– Правильно, дочь, когда это от нас гости голодными уходили?! Она, Серень, быстро тебя научит тому, как люди на воле живут. В вашем инкубаторе, наверное, ничего нельзя, да и нет нихрена. По разрешению, наверное, в туалет-то ходите? Смотрю, скромничаешь, как благородная девица. А хотите анекдот?!

«Новый год, сидят за столом две пары, два мужика и две дамы. Ждут бой курантов. Петя спрашивает у Васи:

– Васянь, какое желание будешь загадывать?

– Хочу новый мерс, а ты?

– Я – повышение в должности до начальника, – ответил Петя.

– А ты, Вик, чего задумала?

– За начальника замуж выйти.

В кухню забежал кот, и Ленка встала из-за стола, насыпать ему корм. Достала «Вискас» и нагнулась над миской. Мужики все стали смотреть на её орех.

– А ты, Лен, чего загадать хочешь?

– Чтобы сиськи больше стали.

– Ты возьми туалетку и потри ей между сисек.

– Зачем, Вик?

– Жопе помогло же!»

Мы посмеялись над весёлым анекдотом батька, бахнули за отличный вечер. Ксюха мне шепнула:

– Пошли, отойдём!

Встала и, не дожидаясь моего ответа, взяла меня за руку и направилась в сторону зала. Походу, это у них в семье комната переговоров.

– Бать, сейчас вернёмся.

– Можете не возвращаться, Ксюх, забирай его к себе.

– Возьму и заберу!

– Да идите уже, мы и с Вованом неплохо сидим.

Когда оказались в зале, Ксюша спросила:

– У тебя девушка есть?

– Нет.

– А была?

– Неа.

– Ты чего, никого не любил никогда?

– Просто в инкубаторе мне никто не нравится, я не рассматриваю там никого в качестве второй половинки. Так что я свободный пацан.