Я иду

– И что же делают?

Тот умолк, наполняя полуразрушенную квартиру каким-то жутким, холодным и липким безмолвием.

– Жрут они их, Сид, – сделал страшное заявление Майк, и по моей спине побежали мурашки, – выкапывают из земли и жрут, трупоеды проклятые. Загонщики в особенности…

Замолчали.

– Да уж… – не зная, что и сказать, протянул я, – ты сам-то такое видел?

– Доводилось, – уклончиво ответил тот, – неприятное зрелище, хочу сказать… – подошел ко мне и резко сменил тему: – Предлагаю немножко погреться, а заодно – и подкрепиться, что скажешь?

– Погреться-то можно, – пожал плечами, – только у меня есть нечего.

– Не беда – у меня кое-какая заначка припасена, – мигом оживился Майк, потер мозолистые ручищи и – в угол, где лежал «хворост» из ножек недавней мебели. – Отметим, так сказать, знакомство! – притащил несколько деревяшек, побросал в пламя, вздымая черную густую пыль, а потом рванул к холодильнику, открыл, вспугнув мух, что сидели на дверце, и достал помятую банку тушенки. – О! Вещь, да?

– Ну да, все лучше чем… – хотел было сказать «чем крыса», но вовремя осекся и решил умолчать об этом. К счастью, бородач в подробности вдаваться не стал, а поднял с пола газетку, отряхнул и вернулся, запихивая под деревянные ножки.

– Все под рукой? – подшутил я, следя за манипуляциями Майка. Тот вытащил из рваного матраца зажигалку и поджог кончики пожелтевшей газеты «The Sun» с очень броским и громкоголосым заявлением на первое полосе:

«ЭРИК ГЕЛЬДМАН:ГЕНИЙ ИЛИ ВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР?»

– А ты как думал! – усмехнулся тот и, дождавшись, когда огонь с бумаги переползет на рассохшиеся ножки стульев, откупорил ножом банку и вдруг вскочил, направляясь к окну.

– Ты чего это? – удивился вначале я, но потом быстро смекнул, что затеял Майк, достал из вещмешка воду – той, по сути, оставалось-то на два глотка – и вооружился вилкой. – Думаешь, так не заметят?

– Нет, – уверенно заявил тот и, напрягшись весь до треска в костях, с красным, как кирпич, лицом поднял ржавый железный лист, стоявший у стены, и водрузил на подоконник, целиком закрывая окно вместе с хмурым осенним небом. – Порядок! Теперь комар носа не подточит! А то, знаешь ли, любят эти твари по домам чужим пошмыгать, а так нас и не видно и не слышно, и костер прикрыли.

«Предусмотрительно», – мелькнула мысль, но вслух озвучивать не стал.

Когда Майк вернулся, огонь уже гудел, трещал и щелкал не на шутку. Помещение быстро наполнялось седым душистым дымком, долгожданным теплом и даже своеобразным уютом, располагающим, как это часто бывает, к общению по душам.

Треск, тихие хлопки, треск.

Небольшое рыжее пламя рьяно выплясывало, точно напоказ, шумело и подрагивало от сквозняков, проникающих через множественные щели. Всякая мошкара, что жужжала где-то под потолком, – улетела прочь, наглотавшись дыма, а надоедливая сырость наконец-то начала уступать место жару, понемногу просушивающему квартиру и отгоняющему нестерпимый запах тлена. По стенам забегали змеевидные черные тени, на полу заблестели влажные бетонные крошки и старый мусор. Воспользовавшись таким случаем, я расшнуровал запачканные бледно-зеленые армейские ботинки, вместе с носками поставил сушиться возле костра, а сам расселся на матраце, по-хозяйски скрестив ноги.

– Ничего, что я так?.. – кивнул на берцы и почесал левую пятку, где помимо трех мозолей появилось еще два натоптыша – результат длительных скитаний.

Майк улыбнулся в бороду, покачал головой – мол, ерунду какую-то спрашиваю – и зашебаршил вилкой в банке.

– Ну и славненько, – изображая на губах подобие улыбки, изрек я, и, поскоблив черную кляксу от крови загонщика на светло-голубых джинсах, скинул капюшон и осторожно обратился к кушающему Майку: – У тебя сигаретки не осталось?

– Ща, – отложив консервы, чавкая, ответил он, пару секунд порылся в карманах замызганных штанов и протянул помятую сигарету.

– Спасибо, – поблагодарил я и, подув на фильтр, с превеликим блаженством зачадил горьким дымком.

Долго молчали.

– Давно в городе-то? – проглотив картошку, нарушил затянувшуюся тишину Майк и протянул мне банку с полагающейся половиной.

– Несколько недель где-то, – неопределенно ответил я, хотя, по правде сказать, и сам уж толком не помнил, как давно вернулся в развалины Грултауна. Столько ведь воды утекло с той поры, когда катастрофа разлучила нас с Бетти, раскидала по разные стороны, отняла нас друг у друга. Но хоть тянулось оно и медленно, словно тихая и неприметная речушка, течение ее уносило с собой наполненные страхом и кошмаром дни, недели, месяцы. На моих глазах распускались и чахли еще здоровые деревья, выпадали и таяли снега, наступала и сходила жара, начинались и прекращались страшные ливни, вставало и заходило солнце. Много еще чего мне показывало время – всего уже, конечно, и не упомнишь. И научило много чему – оно-то, как известно, учитель хороший, чуткий, но требовательный.

– Странно, что я тебя здесь раньше не встречал, – внимательно, оценивающе посмотрев на меня, промолвил бородач и, поковырявшись грязным ногтем в гнилых зубах, с подозрением: – Народу, знаешь ли, в городе не так-то много живет – по пальцам одной руки пересчитать можно. А уж новеньких-то запомнить легко…

– Я по окраинам в основном ходил, – достаточно туманно пояснил я и, пульнув бычком в огонь, принялся за тушенку. Ни вкуса, ни запаха для себя не отметил – резина и есть резина. Правда на вилке она выглядела куда аппетитнее, нежели крысятина.

– А чего ты там ходил-то? – начал наседать с расспросами Майк. Глаза в свете рыже-красного пламени заблестели хитро, остро, как у волка в сумерках. – В магазинах нет ни хрена, забегаловки всякие – разграблены, в домах поживиться нечем, морфов кругом не счесть и даже от дождя укрыться негде. Что забыл-то там?

– Ну как сказать, – спокойным тоном возразил я, продолжая трапезу, – если знать места, то можно много чего интересного найти.

Такого рода ответ Майка не устроил, он начал закипать, дымиться, как чайник.

– Так дело не пойдет, Сид… – кинув какую-то стекляшку в огонь, отчего тот разбушевался, огрызнулся искрами, сердито проговорил Майк, – послушай…

– Что ты от меня хочешь? – спросил я напрямую, откладывая опорожненную банку в сторону.

– Просто интересно: кто ты такой, откуда… – сбавив пыл, примирительно парировал тот и протянул руки к костру, согреваясь. – Сложно сказать, что ли, не пойму? Чего загадками-то говорить?

Я секунду помолчал, думая: говорить или нет? – Майка-то знал от силы час. Но все-таки решился:

– Жил я здесь, в Грултауне, еще задолго до катастрофы. Вырос здесь. Моя, так сказать, малая родина.

– Ничего себе! – присвистнул Майк и взлохматил сальную бороду. – Так ты домой вернулся, получается, что ли?

– Получается, что так, – пожал плечами, – только домом это уже не назовешь – чистилищем скорее. И руины одни, как и везде, и растения эти…

– А что ты тут вообще забыл-то? Город – место страшное, тем более для одиночек.

– Ищу одного человека, – бесцветно ответил я, кинув на Майка тяжелый взгляд.

– А кого, если не секрет?

– Ты ведь все равно не отвяжешься?

Майк помотал головой, улыбнулся и признался честно:

– Не-а.

– Я так и думал, – сухо ответил я и, секунду помолчав, глядя на выплясывающие языки пламени, – со вздохом: – Дочь ищу…

Майк смолк.

– И давно? – спросил он спустя минуту.

Я опустил голову – стало невыносимо тошно, сердце защемило, закусало, зажгло.

– Пять лет, – откровенно сознался я и добавил, протянув и четко проговорив каждое слово: – Пять… Долгих… Лет.

Майк понимающе и, как мне показалось, совершенно не наигранно склонил голову, вздохнул, словно изнеможенный рабочий, и почти шепотом произнес:

– А я всех своих уже давно схоронил, все слезы выплакал, все волосы повыдергивал из головы… – и совсем сник, – ничего теперь в душе не осталось, одна лишь пустота, будто могила вырытая, – опять вздохнул и перевел опечаленный взгляд на меня: – Сид, может быть, это не мое дело, конечно, но почему ты уверен, что твоя дочь… – последнюю фразу либо побоялся досказать, опасаясь моей реакции, либо умышленно проглотил, – …тем более уже пять лет прошло. Это много, Сид, реально очень много. Тут за месяц-то все до неузнаваемости поменяться может, а здесь пять – пять! – лет!

Я беззлобно взглянул на Майка исподлобья, посмотрел в темные уголки глаз, на почти безволосую голову, на обветренные губы, на приплюснутый нос, на шрам на щеке, и ответил твердо:

– Она жива. Я уверен. И я иду, иду за ней… – договорил, достал из внутреннего кармана фотографию Бетти, ссутулился по-стариковски и опять посмотрел на понемногу гаснущий костер.

– Ее фото? – аккуратно поинтересовался Майк, кивнул на фотографию. – Можно взглянуть?

Я страдальчески посмотрел на него и, бессловесный, передал снимок.

Майк на несколько секунд задержал на дочери пытливый взгляд, призадумался и хмыкнул, возвращая фотографию обратно.

– Красивая, – без тени иронии промолвил Майк, – сколько ей тут?

– Пятнадцать.

– У нее глаза твои, – искренне улыбнулся бородач, – как две капли воды.

Я невесело усмехнулся, убирая фотографию, и ничего не сказал.

– Почему ты думаешь, что она здесь? Этот город же – дырища… сам посмотри, – Майк ткнул пальцем на заколоченные поскрипывающие от сквозняка окна. А за ними – гробовое молчание, нарушаемое только собаками да воронами, изрядно осмелевшими после ухода морфов. – Здесь только смерть искать…

– Тянуло меня сюда, – очень расплывчато попытался объяснить я, хотя и сам не до конца понимал, зачем вернулся именно сюда, проделав такой путь. А манила меня в Грултаун обостренная, безликая, как ангел, надежда. Она, точно щитом, защищала от ненастий и знающе вела за руку вопреки сомнениям, согревая и помогая уверенно идти там, где уже никто не ходит и никогда не пройдет. – Вело что-то. Не знаю, как яснее объяснить…

Майк долго молчал.

– Странный ты человек, Сид, – наконец признался он, – вот смотрю на тебя и не пойму никак: то ли у тебя в мозгах протечка случилась на почве всего произошедшего, что я, разумеется, по-человечески могу понять, то ли ты действительно не так прост, как кажешься. Лично я больше склоняюсь ко второй версии, – по-кошачьи прищурился, – простой человек с одним арбалетом по городу в принципе ходить не может…

Я с настоящим удивлением покосился на арбалет, будто только узнал о его существовании, потом на Майка, и промолчал.

– Иной раз ружье-то не всегда помогает, а тут – арбалет, да еще, как вижу, спортивный, пистолетного типа… – продолжал он, с подозрением кивая, – почему огнестрелом-то не пользуешься?

– Шумит, – негромко пояснил я, – а шуметь нельзя – опасно.

– Гм… – промычал Майк и пригладил бороду, не став спорить, – может, итак…

Опять замолчали.

Пока Майк рефлексировал, с отрешенным видом созерцая увядающий костер, я быстренько ощупал изрядно нагревшуюся обувь, носки, стряхнул пепел и надел, ощущая приятное тепло, разливающееся по всему телу. Сделав один маленький глоток из бутылки, – молча протянул остатки своему собеседнику и прикрыл глаза, задумавшись.

– Я знаю, как тебе помочь, – неожиданно твердо произнес Майк через несколько минут и допил всю воду, протягивая уже пустую бутылку.

Пихнув ее в вещмешок, я непонимающе уставился на того и, сраженный таким заявлением, не моргая, несколько секунд глядел то в серьезные глаза, то на губы, то вновь в глаза.

– В чем?.. – поинтересовался я, особо не ожидая услышать ничего стоящего или по-настоящему полезного.

Майк колебался два-три мгновения, жевал губы, барабанил пальцами по коленке, бегал глазами.

– В твоих поисках, – не глядя на меня, открыто изрек он и, отвернувшись к костру, тут же дополнил: – В поисках дочери.

– Серьезно?

– Да! – Майк мигом оживился, подсел ближе ко мне и, по-воровски оглядевшись по сторонам, будто бы помимо нас в грязной квартире находился кто-то еще, полушепотом продолжил: – Тебе к Скупщику надо! Он к востоку отсюда, в небольшом лагере под охраной! В основном скупает всякий хлам, неплохо платит за отростки. У него можно и новеньким оружием обзавестись, и патронами, и едой. Но есть одно но: с нищебродами он дел не имеет. Поэтому, если хочешь к нему попасть, у тебя должно быть хоть что-то ценное, что его заинтересует.

– С этим не проблема, – отмахнулся и с жадностью впился в Майка глазами: – Лучше скажи: как он мне помочь сможет?..

– Через него информация разная проходит, – охотно пояснил Майк. – возможно, что-нибудь о твоей дочке знает. Не за красивые глазки, конечно…

Меня как будто кипятком облили, сердце застучало, в ушах – звон. Уже не слушая того, – наспех покидал пожитки в мешок, и собрался уже на выход, но крепкая рука Майка клешней сцепилась на левом плече:

– Ты куда так подорвался-то, Сид?

– К Скупщику твоему, – грубо ответил я, даже не обернувшись.

– Спятил?! – усмехнулся Майк. – До него, блин, несколько часов пути!

– И?

– Да на улице уже смеркается! – выпалил тот и жестко, так, что мозги ударились о череп, тряханул: – Куда ты, на ночь глядя?!.. Сид?.. Ты больной, что ли?.. Ответь!

– Мне все равно, – холодно ответил я и, отдернув чужую руку, решительно зашагал к входной двери. – Если он что-то знает о Бетти, я должен идти к нему прямо сейчас.

– Так ее Бетти зовут?

Я проигнорировал.

– Послушай… да послушай же ты!.. – отстранив меня от засова, взволнованно затараторил Майк и с выкатившимися глазами прижал к стене: – Сейчас никак нельзя! Нельзя! Понимаешь?.. Тени же выйдут на охоту… Ты что?!

– Плевать… – сквозь зубы процедил я и попытался оттолкнуть бородача, но тот лишь сильнее втиснул в холодный бетон, стоя на своем, как баран. – Пусти… – еще раз дернулся, еще – никак, – пусти, говорю. Ну! – Майк – мраморная глыба: недвижим, непробиваем. – По-хорошему говорю: пусти. Ну?..

– Ты уж прости, Сид, но не могу, – упрямо и жалобно, словно верный пес, молвил тот, заглядывая в глаза, в самую душу, – погибнешь ты, зазря погибнешь…

– Какое тебе дело до меня? – раздраженно рыкнул я и с озлоблением встрепенулся, но тщетно: рука Майка – каменная.

– Да от смерти тебя остерегаю, придурок! – взывал к разуму Майк.

– Себя предостереги, – огрызнулся я и – коленом по ребрам. Тот закряхтел, застонал и трудно осел на холодный бетонный пол.

Но открыть дверь опять не дали: уже стоя на коленях, Майк схватил меня за свитер и зарычал от боли и бессилия, призывая одуматься. Тогда я бросил кулак в бородатую скулу, ногой отпихнул к противоположной стене и – вновь за засов.

– Сид… – охая и держась за разбитую щеку, все не унимался Майк, – какого хрена ты творишь?.. Ты чертов самоубийца?!..

Открыл дверь.

– Сид…

Переступил порог.

– Сумасшедший, ты ведь даже дорогу к нему не знаешь!

Остановился возле мертвых морфов.

– А я знаю короткий путь! – ревел и кряхтел в прихожей Майк.

На этот раз я обернулся и, несколько секунд посмотрев на него, растоптанного, растрепанного, побитого, стоящего на коленях, как нищий у церкви, сжалился и подошел, помогая подняться.

– Ну и чертяка ты! – сквозь смех промолвил он, почесывая волосатую щеку.

– Ты уж извини, Майк, – обратился я с извинениями, – но на будущее – руки лучше свои оставь при себе.

– Запомню… – морщась и поскуливая, протянул Майк. – Ну и удар у тебя… поставленный! Блин, как будто кирпичом по роже съездили…

– Извиняй.

– Да ладно уж… Мужики ведь, – улыбаясь, отмахнулся тот, – все в порядке.

– Ладно, – скрепив мир крепким мужским рукопожатием, сказал я. – Так ты как? Покажешь дорожку-то эту?

– Да покажу-покажу… – закивал Майк, – только собраться надо! – впопыхах, спотыкаясь, дряхло засеменил в комнату и оттуда посоветовал: – Морфов пока обстриги – чего добру-то пропадать?

– Сделаем.

Вернувшись, Майк забрал с холодильника респиратор и, серьезно посмотрев на меня, вдруг произнес:

– До ночи не так уж много времени осталось, поэтому если не доберемся до Скупщика сегодня – будем искать ночлег, – достал из морозилки фильтр, прикрутил к маске, – ну а раз я твой проводник – слушаться тебе придется меня в любом случае: хочешь ты этого или нет. Это понятно?

– Понятнее некуда…

* * *

Столкнув с размокшей дороги несколько трухлявых, прогнивших автомобильных остовов, два ревущих БТРа на полном ходу влетели в раскисшее дурно пахнущее месиво и мигом взбаламутили, растревожили. Грязь из-под тяжелых мощных колес разлеталась в разные стороны, громкими шлепками ложилась на броню, налипала на фары, стекла прожекторов, пачкала мясистую растительность, ютившуюся возле мертвой техники. Рокот двух двигателей, работающих практически в унисон, потрясал нависшую над мерзким болотом тишину и вышибал громкую дрожь из лежащих на боку автобусов, грузовиков и тягачей. Однако эхо подолгу не хотело покидать мокрые утлые салоны и жутко гудело там, в темной глубине, словно боясь показаться на глаза бдительным людям, следящим за местностью с башен бронетранспортеров. Когда же оно все-таки вырывалось наружу, то первым делом проносилось, как ураган, над крышами затонувших автомобилей и оседало где-то в дремучем протравленном мерзкой порослью лесу, расшевеливая тамошний ад. Уже через секунду кладбище техники и сами, до недавнего момента, спящие болота накрывало мерзкой трелью, пением, кваканьем и стрекотом, и все вокруг наполнялось неутихающим чувством тревоги и опасности…

Заслышав эту голосящую какофонию, Айс недовольно сморщился, плотнее натянул капюшон и хмуро усмехнулся, чуть тихо произнося:

– Расквакались, сволочи, – отогнал от лица приставучих комаров, засопел, – шумихи подняли-то сколько, теперь о нас каждая собака знает, – вздохнул, смотря то на крыши давно затонувших в вездесущей каше автомобилей, то на угрюмое свинцовое небо, то на скрюченные макушки деревьев, зараженных инопланетной заразой. – Как бы дождь не начался, а то, блин, будет нам охота…

Но дождь, несмотря на тяжелые, скомканные и пластилином слипшиеся меж собой тучи, не проливался и не спешил – томил, мучил человека, ждущего непогоды, и все никак не начинался. Зато вместо него время от времени шалил зябкий наполненный моросью ветер. Он летал то над самой топью, отпугивая жаб и лягушек, то над дряблыми нездоровыми ветвями, то над валежником, сгребая за собой и грязь, и полуистлевшие листья. Но всякий раз, когда начинал дуть со стороны леса, Айс кривился и даже прикладывался к респиратору, не в силах терпеть запахи тления и мертвечины. Потом все стихало, на бурлящую трясину опускалась зловещая тишь, становилось жутко. Но ненадолго – уже в следующее мгновение здешние обитатели вновь выныривали из-под грязи, выплывали из затонувших салонов, коряг, упавших деревьев, мусора, слетались отовсюду и по-новому возобновляли свою болотную симфонию.

Сплюнув, Айс отбил о броню ботинки, стряхивая налипшую глину, внимательно оглядел понемногу темнеющие окрестности и с горячей тревогой у сердца посмотрел вперед рычащего БТРа, наблюдая вдалеке черное марево, кишащее меж едва различимых деревьев. Он задержал на нем опасливый взгляд всего-то на минутку, но даже этого хватило, чтобы заметить силуэты, беснующиеся во мраке. Три, четыре, может, дюжина или десятки – все они, прикрытые этой темной вуалью, резвились там, в неприступной для человека тьме и инопланетных джунглях, именуемых Сумеречной Зоной, – местом, откуда не возвращаются. И сейчас, как-то меланхолически смотря в ее сторону, привыкший, казалось бы, уже ко всем ужасам и мерзостям вокруг Горизонта-26 и далеко за его пределами, Айс все-таки боялся и не на шутку – едва ли не физически, до костей. Но вида не подавал: лишь из-под капюшона предательски мерцали два стылых уголька глаз, а сердце тихо-тихо трепетало в груди.

С прищуром посмотрев на кишащую черноту в последний раз, он отвернулся, склонил голову и ударился в свои хмурые, тяжелые раздумья, уже не обращая внимания ни на грязь и глину, вылетающую из-под БТРа, ни на сырость, ни на насекомых, ни на вонь, витающую повсюду. Мучила и не отпускала Айса и минувшая трагедия, что опять начала ныть где-то внутри, как забытая рана, и предстоящее рискованное задание, обещающее «золотые горы», и будущее всей базы. Он прекрасно понимал, что под постоянной осадой морфов Горизонту-26 нельзя простоять целую вечность – не выстоят ни стены, ни сами защитники, а сам же профессор только оттягивает неминуемое, прикрываясь мнимыми и подчас абсурдными задумками и проектами. Каждая из них, откровенно говоря, не стоила ни отданных за нее жизней, ни высоких надежд обитателей базы, все еще ждущих радостных вестей. Но таковых не было, зато были другие – темные и пугающие: «Рейд пропал без вести», «Экспедиция приостановлена», «Проект закрыт». Ничего другого пока и не слышали. Однако сам Эрик Гельдман веры в свои светлые помыслы не терял и вновь и вновь сокрушался над лабораторным столом в попытках найти единственное эффективное оружие в борьбе с инопланетными паразитами, пожирающими планету. Какая именно мысль посетила того на этот раз, Айс представлял себе достаточно смутно, но начало уже обещало быть нелегким…

«Зачем же тебе все-таки страж-то понадобился?.. Да еще и так срочно?..» – крутились в голове вопросы.

Айс в задумчивости усмехнулся, поднял глаза на небо и смежил их, словно желая отвлечься от всего этого мерзкого мира хотя бы на пару коротких мгновений, но внезапно зашипевшая рация нарушила хрупкий миг тишины:

– Айс – Марку!

Тот в один момент оживился, порывисто обернулся на второй БТР с пулеметчиком в башне, вдруг взявшим на прицел череду ветхих автомобильных кузовов, опутанных мясистыми побегами, и снял с пояса влажную от сырости рацию, выходя на связь:

– Слушаю! – зычно ответил он и волей-неволей завертел головой, пытаясь понять, откуда ждать беды. – Что стряслось?..

– Да расслабься ты, – веселым голосом успокоил Марк, – чего орешь-то, как потерпевший?

– Я думал срочное что-то… – облегченно выдохнул Айс, чувствуя, как холодок отступает от сердца, сменяется теплом. – А это ты развлекаешься…

В рации послышался смешок.

– Да нет… – ответил тот и сразу посерьезневшим голосом: – Я просто предупредить хотел: ночь уже не за горами – надо быть начеку.

– Скажи всем, чтобы прожекторы подготовили, – задумчиво попросил Айс и пробежался глазами по обезображенным увязшим в грязи танкам, чьи черные пушки сплошь обтянулись кровавыми сочащимися вьюнами с роящимися мухами. – Вся надежда только на них, Марк. Ты их, кстати, проверял?

– А как же? – знающе выпалил Марк и добавил: – Еще на Горизонте все тщательно посмотрели, проверили, а где что хреново было – сразу заменили. Так что все по уму сделали, не переживай.

– Да я-то не переживаю, – бесцветно произнес Айс и, глянув на мрачный туман, до какого осталось всего ничего, вздохнул: – Я переживать начну, когда нас с тобой под погасшими прожекторами на тряпки рвать будут. И все потому, что КТО-ТО, как обычно, поленился их несколько раз глянуть перед выходом.

– Вот ты пристал-то! – недовольно буркнул Марк и, прикрикнув кому-то из экипажа, ехидно бросил: – Сам смотри!

Не успел Айс и головы повернуть, – несколько ярко-белых лучей мигом вспороли, как ножом, темную мглу, стелящуюся по болоту, отпугнули притаившихся болотных крыс, осветили мерзкие чумные кусты, жуткие деревья и… рассеялись, вновь сгущая тьму.

– Теперь веришь? – вновь затрещала рация.

– Верю-верю, – неохотно ответил Айс и, привстав, осторожно, ловя равновесие, подполз к пулеметной башне и решительно заявил: – Скоро уже на месте будем.

Договорив, – неторопливо вытащил из-за спины черный боевой лук, крепко сжал, да так, что два острейших клинка в один момент выскочили из перчатки, словно кошачьи когти, и стал ждать, когда мгла, окутавшая болезненный лес, поближе подступит к бронетранспортерам, мчащимся навстречу, и проглотит всех.

И вот когда до нее оставалось уже совсем чуть-чуть, оба транспортера одновременно зажгли фары, готовясь столкнуться с бурлящей, как кипяток, темнотой, и Айс, задержав дыхание, живо надел респиратор и скомандовал всем по рации:

– Всем приготовиться! Входим в Сумеречную Зону!

– С богом! – прозвучал в ответ взволнованный голос Марка, а вместе с ним ту же фразу, но более хмуро подхватили и остальные Тенеборцы.

Заслышав это, Айс сдержанно улыбнулся, повесил рацию на пояс и, мысленно перекрестившись, едва слышно, словно молитву, произнес:

– Надеюсь, он нас там не оставит… – он молниеносно выхватил из колчана электрострелу и насадил на тетиву, – …если ему, конечно, еще есть дело до детей своих…

В следующую секунду боевая техника, вся сплошь измазанная кровавым соком, каким-то вязким налетом, отдаленно напоминающим слюну, и дурно пахнущей болотной грязью столкнулась с черной пеленой и мигом, подобно кораблям в густой мгле, бесследно утонула в ней, исчезла. Тьма была настолько густой, что первое время сквозь нее не пробивался свет от фар и не слышался даже громогласный рокот двигателей, от какого прежде закладывало уши, – все как-то разом, сиюминутно смолкло, утихло. Будто бы в вакуум въехали, а кругом – бесконечный космос.