Москва против Орды. Дюжина ножей в спину евразийству

Это подтверждается и тем, что сразу же вслед за казнью тверских князей, зимой 1339—1340 гг., состоялся поход на Смоленск, который, как мы уже говорили выше, в это время признавал верховную власть Гедимина. Во главе похода стоял придворный Узбека Товлубий, руководивший казнью Александра Михайловича Тверского и его сына: «Тое же зимы выиде изъ орды посолъ, именемъ Товлубии, егоже царь послалъ ратью къ городу къ Смоленьску, а съ нимъ князь Иванъ Коротополъ Рязанскии»120. По приказу хана Иван Калита отправил в поход своё войско вместе с рядом подчинённых ему князей: «Князь великии Иванъ Даниловичь послалъ же свою рать съ Товлубьемъ къ Смоленску по цареву повелению, а отпустилъ князя Констянтина Суждальскаго, князя Констянтина Ростовскаго, князя Ивана Ярославичя Юрьевскаго, князя Ивана Дрютскаго, Федора Фоминскаго, а съ ними воеводу Александра Ивановичя, Феодора Акинфовичя. И стоявши рать у Смоленьска немного днеи, и отступивъ поиде прочь, а города не взяша; милостию же Божиею съблюдена бысть рать вся Русская и ничимъ же не врежена бысть»121.

Необходимо отметить, что в течение длительного времени Смоленск подчинялся власти великих князей владимирских. Ещё в 1239 г. Ярослав II выбил из Смоленска литовцев и посадил в нём своего ставленника: «Ярославъ иде Смолиньску на Литву, и Литву победи, и князя ихъ ялъ, а Смольняны оурядивъ князя Всеволода посади на столе, а сам со множеством полона с великою честью отиде в своя си»122. В 1269 г. смоленский князь Глеб Ростиславович участвовал в походе на Новгород Ярослава III. В 1294 г. великий князь Андрей Александрович послал смоленского князя Романа Глебовича (видимо, бывшего его наместником в Новгороде) в поход на шведов. В 1311 г. смоленский князь Дмитрий Романович возглавлял новгородскую рать в походе на емь123. Новгородским князем тогда был великий князь Михаил Ярославич, а Дмитрий, видимо, также был его наместником в Новгороде. Таким образом, признание Смоленском верховной власти Литвы стало прямым вызовом Ивану Калите, который был лично заинтересован в его возвращении в свою сферу влияния. Однако, судя по сообщению летописи о том, что русская рать стояла под Смоленском «немного днеи» и «ничимъ же не врежена бысть», особенно активных действий осаждающие не предпринимали. Вскоре после окончания смоленского похода, 31 марта 1340 г., Иван Данилович скончался «въ чернцехъ и въ скиме»124.

Основное обвинение, которое обычно звучит в адрес Ивана Калиты, заключается в том, что он был послушным проводником татарской политики на Руси. Действительно, в отличие от своего отца и старшего брата он ни разу не выступил против Орды. Однако необходимо иметь в виду, что в период его правления положение резко отличалось от того, что существовало при его предшественниках. В конце XIII в. Золотую Орду раздирала борьба между Ногаем и сарайскими ханами. Это давало антиордынской коалиции русских князей определённую возможность для манёвра. Некоторая неустойчивость политической ситуации сохранялась в Орде и в начале XIV в. Однако в годы правления хана Узбека, на период которого пришлось целиком и правление Ивана Даниловича, Золотая Орда достигла вершины своего могущества. Её военная мощь была несравнима с силами Московского княжества. Узбек проводил активную политику вмешательства во внутренние дела Руси, направленную на ослабление великокняжеской власти путём сталкивания тверских, московских и суздальских князей. Вспомним раздел Великого княжества Владимирского между суздальским и московским князьями в 1328 г. и возвращение тверского стола Александру Михайловичу в 1337 г. с возможностью передачи ему великого княжения.

В подобной ситуации попытки военного противодействия Орде были обречены на поражение. Таких попыток не предпринимал в годы правления Узбека никто из русских князей. Восстание в Твери в 1327 г. вспыхнуло вопреки княжеской воле, а, когда на город двинулись татарские отряды, тверской князь бежал, не оказав никакого сопротивления.

Однако внешняя лояльность Ивана Калиты по отношению к Орде отнюдь не означала признания Москвой естественности или неизбежности её власти. Выше мы уже цитировали два ранних памятника московской письменности, в которых татарское господство над Русью характеризуется крайне отрицательно. Ещё более показательна в этом отношении запись в Евангелии Антониева Сийского монастыря с похвалой Ивану Калите. Запись была сделана в 1339 г. по указанию самого московского князя, принявшего к тому времени монашеский постриг под именем Анании, и является своего рода завещанием, отражающим официальную идеологию правления Калиты. Ввиду чрезвычайной важности этого документа приведём его полностью:

«В лето 6847 инидикта 12 миротворенаго и солнечьного кроуга в 4-е лето висикосное, Жидовь сего и рук въ 1-е лето, епакта 18 лето, въ 5-и каландъ месяца марта, Жидовьскы нисана, написано бысть си еуангелие въ граде Москове на Двину къ Святеи Богородици повелениемь рабомь Божиимь Ананиею черньцемь. О семь бо князи великомь Иване пророкъ Езекий глаголеть: „В последнее время въ запустевший земли на западъ въстанеть цесарь правду любяй, соудъ не по мзде судяй, ни в поношение поганымъ странам. При семь будетъ тишина велья в Роускои земли и въсияеть въ дни его правда“, яко же и бысть при его цесарстве. Хвалить Римьская земля Петра и Павла, Асия Иоана Богословеца, Индийская Фому, Иераполь Филипа, Руская земле первозванаго апостола Андрея, Гречьская земля цесаря Констянтина. Сему благородному князю великому Ивану створшему дела подобна в Рускои земли правоверному цесарю Костянтину. О семь бо песнословьць глаголеть: „Постави, Господи, законодавца над ними, да разоумеють языци, яко человеци суть“. То же рек: „Боже, судъ цесареви дай же правду сынови цесареву“. Сии бо князь великой Иоанн имевше правый суд паче меры. Поминая божественнае писания, исправльния святыхъ и преподобны (хъ) отец, по правиломь монокануньнымъ ревнуя правоверному цесарю Оустияну. В того время благочестию велию восиявши, многимъ святымъ церквамъ съзидаемымъ, оучьнию божественных словесъ от оустъ его яко источникоу велию текущю, напаяющи благочестивыхъ святитель сердца и христолюбивыхъ въ его державе людии. Безбожнымъ ересамъ преставшимъ при его державе, многимъ книгамъ написанымъ его повелениемь, ревнуя правоверному цесарю Гречьскому Мануилу. Любяй святительский санъ, постничьское житье любя и оудержая правоверную святую вероу. Сирымъ в бедахъ помощьникъ, вдовци от насильникъ изимая яко от оустъ лвовъ. Всей Роускои земли поминая велегласно державу его цесарства. Сий бо великий рабъ Божий Анания чернць, поминая его святительскый санъ, горя духовною мыслию къ Богови, хотяй видети вышний Ерусалимъ, поминая душею первыхъ правоверныхъ цесарий, всехъ святыхъ и молитвою прародитель своих. А писали многогрешнии дьяци Мелентий да Прокоша, благословите ихъ, а не клените»125.

Прежде всего, обращает на себя внимание неоднократное косвенное именование Ивана Даниловича цесарем (т.е. царём), преемником греческих императоров Константина, Юстиниана и Мануила. Ввиду того, что царём на Руси тогда именовали также хана Золотой Орды, применение подобного титула к московскому князю и великому князю владимирскому означает фактически провозглашение его независимости от татарской власти и прямого преемства от императоров Второго Рима. Это свидетельствует о том, что идеологическая концепция Руси и конкретно Москвы как Третьего Рима начала складываться уже не позже эпохи Калиты. Однако он, по всей видимости, не был первым великим князем владимирским, именовавшим себя царём. Судя по сообщению Максима Плануды, уже Михаил Ярославич Тверской в своём послании греческому императору Андронику II Палеологу прямо именовал себя «царём Руси» (βασιλευς των Ρως)126.

Михаил также неоднократно прямо или косвенно именуется царём в современных ему памятниках тверской литературы. Так, в «Написании» монаха тверской лавры св. Богородицы Акиндина к тверскому князю (ок. 1311 г.) читаем: «Богомъ съхраненому и благочестивому и благочестия держателю великому князю Михаилу и честному самодержьцю рускаго настолования», и далее: «царь еси, господине княже, въ своеи земли»127. Также и в Повести об убиении Михаила Ярославича в Орде, написанной его духовником игуменом Александром ок. 1319—1320 гг., говорится: «Яко же сей крепкий умомъ и терпеливый душею блаженныи и христолюбивый великий князь Михаило Ярославичь свое царство, уметы вменивъ, остави…»128. В уста одного из людей, собравшихся вокруг тверского князя, приведёенного в оковах на торг, игумен Александр вкладывает слова о его прежней царской власти: «Господине княже, видиши ли, селико множество народа стоятъ, видящи тя в таковой укоризне, а преже тя слышахом царствующаго въ своей земли»129.

Кроме того, Михаил Ярославич первым из великих князей владимирских официально принял титул «великого князя всея Руси»: «В послании к Михаилу константинопольского патриарха Нифонта адресат титуловался „великим князем всея Руси“. К князю Северо-Восточной Руси такой титул прилагался впервые. М. А. Дьяконов полагал, что титул „великий князь всея Руси“ был принят самим Михаилом. Нифонт лишь признавал новый титул русского князя. Точка зрения М. А. Дьяконова может быть отчасти подкреплена указанием на то, что Михаил первый ввел титул „великий князь“ в договорных грамотах с Новгородом Великим. В договорах, заключенных с Новгородом отцом Михаила Ярославом, и в ранних грамотах самого Михаила сохранялся титул „князь“, хотя грамоты были составлены от имени великих князей Владимирских»130. Таким образом, официально принимая на себя титул великого князя всея Руси и неофициально именуя себя царём, Калита следовал по стопам своего тверского предшественника.

Похвала Ивану Даниловичу называет в числе его основных достоинств правосудие, благочестие, благотворительность, а также то, что в годы его правления в «запустевшей Русской земле» установилась «тишина велия». О том же самом говорит и московская летопись: «седе князь великии Иванъ Даниловичь на великомъ княжении всеа Русии, и бысть оттоле тишина велика на 40 летъ и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христианъ, и отдохнуша и починуша христиане отъ великиа истомы и многыа тягости, отъ насилиа Татарскаго, и бысть оттоле тишина велика по всеи земли»131. Действительно, четыре с половиной десятилетия между 1281 г., когда началась вражда между Дмитрием и Андреем Александровичами, и 1328 г., когда была разгромлена Тверь, оказались отмечены почти непрерывными междоусобными войнами русских князей, сопровождавшимися татарскими вторжениями. Напротив, в годы княжения Калиты на Руси не было крупных междоусобных войн и татарских вторжений, хотя за это и приходилось платить внешней лояльностью хану и тяжёлыми поборами в ордынскую казну. «Тишина велия» продлилась и в правление его сыновей и захватила первые годы правления его внука. 40 спокойных лет между Щелкановщиной в 1327—1328 гг. и первой Литовщиной в 1368 г. дали Руси возможность собраться с силами, благодаря чему при Дмитрии Ивановиче она смогла выстоять в ожесточённой борьбе на два фронта – с Ордой и Литвой.

Семён Иванович Гордый (1340—1353)

В момент смерти Ивана Калиты его старший сын Семён находился в Нижнем Новгороде. 2 мая 1340 г. он вместе со своими братьями Иваном и Андреем отправился в Орду за подтверждением своих владельческих прав. Если верить сообщению Воскресенской летописи, претензии на великокняжеский титул выдвинули ещё трое русских князей: «И по немъ (т. е. Иване Калите) сопрошася князи Русстии о великомъ княжении: князь Костянтинъ Михаиловичь Тверьский, князь Василей Давыдовичь Ярославьской и князь Костянтинъ Васильевичь Суздальской, поидоста о великомъ княжении во орду»132. Узбек дал ярлык на великое княжение Семёну Ивановичу, который 1 октября 1340 г. взошёл на владимирский стол. Однако его владения были существенно урезаны по сравнению с владениями Калиты – Нижегородское княжество было выделено из состава Великого княжества Владимирского и передано суздальскому князю Константину Васильевичу, брату Александра Васильевича, который владел Нижним Новгородом в 1328—1331 гг. как великий князь владимирский: «Того же лета седе въ Новегороде въ Нижнемь на Городце на княжении на великомъ Костянтинъ Васильевич [ь] Суждальскы»133. Из этого можно заключить, что, несмотря на внешнюю лояльность московских князей, хан не доверял им и стремился не допустить их усиления.

Даже за урезанное великое княжение Семёну Ивановичу пришлось, по всей видимости, дорого заплатить. После возвращения из Орды он попытался собрать с новгородской Новоторжской волости чрезвычайную подать, но это вызвало возмущение новоторжцев, которые призвали к себе на помощь новгородцев: «В то же лето прииде князь Семеон из Орды и насла на Торжокъ дани брати, и почаша силно деяти. Новоторжьци же прислаша с поклономъ в Новъгород; и послаша Матфея Валфромеевича, и Терентия Даниловича с братомъ, и Валфромея посадница сына Остафьева, и Федора Авраамова с полкы; и ехавши, изгониша Торжокъ безъ вести, и изимаша наместьниковъ Михаила князя Давыдовиця, Ивана Рыбкина сына, и борцовъ, Бориса Сменова сына, и жены их и дети, и сковаша я»134.

В это же время в Брянске вспыхнуло восстание против ставленника Москвы князя Глеба Святославича, по-видимому, также вызванное дополнительными поборами в пользу Семёна Ивановича: «Тое же зимы злые коромолници, сшедшеся вечемъ, Брянци оубиша князя Глеба Святославича месяца дек [абря] въ 6 день, на память святаго отца Николы»135. По сообщению новгородской летописи, возмутившихся брянцев безуспешно пытался успокоить митрополит Феогност, явно действовавший в московских интересах: «Тои же зиме месяца декабря въ 6 на Николинъ день убиша брянци князя Глеба Святъславица; и в то время и митрополит ту бяше, и не возможе уняти их, нь вышедше изъ церкви святого Николы»136.

Если в Брянске вмешательство митрополита закончилось ничем, то в Новгороде Семёну Ивановичу с его помощью удалось добиться признания себя князем и выплаты дополнительной дани: «Тои же зиме прииде князь Семеонъ с полкы в Торжокъ со всею землею Низовьскою; новгородци же почаша копити волость всю в город, а ко князю послаша владыку и Авраама тысячкого съ иными бояры, и доконцаша миръ по старымъ грамотамъ, на всеи воли новгородчкои, и крестъ целоваша; а князю даша боръ по волости, а на новоторжцех 1000 рублевъ; бяше же ту и митрополит; и присла князь наместьникъ в Новъгород»137. Однако Брянск всё-таки вышел из-под власти великого князя владимирского, вернувшись в зависимость от Смоленска, а тем самым и от Литвы. Таким образом, восхождение Семёна Ивановича на владимирский стол ознаменовалось потерей для великого княжения двух важных земель – Нижегородской и Брянской.

В конце 1341 г. умер хан Узбек, на ордынский престол вступил его сын Джанибек. В мае 1342 г. Семён Данилович отправился за подтверждением своих полномочий в Орду, куда уже до него выехали суздальский, тверской и ярославский князья. Джанибек оставил в силе решение своего отца о передаче Нижнего Новгорода суздальскому князю. Однако в следующем году Семён Данилович предпринял неудачную попытку вернуть Нижегородское княжество под свою власть: «Въ лето 6851 князь великии Семенъ Иванович [ь] сперъся съ княземъ Костянтиномъ Василиевичемъ Суждальскымъ о княжении Новагорода Нижняго и поидоша во Орду и яшася бояре Новогородскыи и Городечьскыи за князя Семена Ивановича, да съ нимъ и въ Орду поидоша. И бысть имъ въ Орде судъ крепокъ и достася княжение Новогородское князю Костянтину и выдаша ему бояръ, и приведени быша въ Новъгородъ въ хомолстехъ и имение ихъ взя, а самехъ повеле казнити по торгу водя»138. Таким образом, Джанибек продолжил проводить политику своего отца по ослаблению власти великих князей владимирских.

Семён Данилович совершил ещё три поездки в Орду – в 1344, 1347—1348 и 1350 гг. Поездки 1344 и 1350 гг., по всей видимости, преследовали цель утверждения за Москвой рязанских владений на левом берегу Оки, которые были получены в обмен на московские владения на окском правобережье (в духовной грамоте младшего брата Семёна Ивана Ивановича они упоминаются как «отъменьныя места Рязаньская»). Целью поездки зимой 1347—1348 гг., видимо, было присоединение к Великому княжеству Владимирскому Юрьева Польского.

Существенную роль в ордынской политике Семёна Ивановича играла Литва. От своего отца он унаследовал враждебные отношения с литовскими князьями. Осенью 1341 г. Ольгерд, бывший тогда ещё только правителем Витебска, совершил поход на Можайск: «Тое же осени месяца ок [тября] въ 1 день, въ Покровъ святыя Богородица, пришедше Олгердъ съ литовьскою ратию къ городу къ Можаиску посадъ пожьгли, а города не взяли»139. Эта акция определённо явилась ответом на русско-татарский поход на Смоленск зимой 1339—1340 гг. Цель похода также была выбрана не случайно – Можайск изначально входил в состав Смоленского княжества, но был захвачен, по всей видимости, Даниилом Московским в 1291 г.

Вскоре после похода Ольгерда на Можайск в Литве произошла смена власти – в конце 1341 г. умер Гедимин, назначивший преемником своего сына Евнутия в обход старших сыновей Ольгерда и Кейстута. Между Гедиминовичами началась борьба за власть, которая на некоторое время отвлекла их от внешнеполитических вопросов. В 1345 г. Ольгерд и Кейстут свергли Евнутия, который бежал в Москву, в то время как его брат и союзник Наримонт бежал в Орду: «Того же лета створися в Литве замятня велика: изгони город Вилно Алгердъ с братом Кестутиемъ, и князь великыи Евнутии перевержеся чресь стену и бежа въ Смолнескъ, а Наримонтъ бежа в Орду къ цесарю. Прибежа князь Евнутии въ Смолнескъ, побывъ ту мало, и поиха к великому князю Семеону на Москву, и ту его крести князь Семеонъ въ имя Отца и Сына и святого Духа, и наречено бысть имя ему Иоанъ»140.

Уже в 1346 г. Ольгерд совершил крупный поход на новгородские владения: «Того же лета прииха князь Литовьскыи Олгердъ съ своею братьею съ князи и со всею Литовьскою землею, и ста в Шелоне, на усть Пшаги рекы, а позывая новгородцовъ: „хочю с вами видетися; лаялъ ми посадникъ вашь Остафеи Дворяниць, назвал мя псомъ“. И взя Шелону и Лугу на щитъ, а с Порховьского городка и съ Опоки взя окуп»141. Хотя сам Ольгерд назвал причиной своего похода оскорбление от новгородского посадника, его действия были определённо направлены против Семёна Ивановича Московского, который незадолго до этого посетил Новгород в качестве его князя: «Поиха владыка Василии на Москву къ князю и к митрополиту зватъ князя великаго в Новъгород, и тамо митрополит Фегнастъ благослови архиепископа новгородчкого Василья и дасть ему ризы хрестьцаты. Тои же зимы прииха князь Семеонъ в Новъгород на столъ, на Федорове недели, на Зборъ, седе на столе своем, правнукъ храбраго князя Александра; побывъ 3 недели в Новегороде, и поеха на Низъ о цесареве орудьи»142. Пребывание в Москве Евнутия, которого как претендента на литовский престол Семён Гордый мог в любой момент использовать для борьбы с Ольгердом, должно было сильно беспокоить великого князя Литвы. Однако события, которые разворачивались в это время в юго-западной Руси, вскоре заставили Ольгерда решительно изменить свою позицию в отношении Москвы.

В 1340 г. Болеслав-Юрий Тройденович за свою прозападную политику был отравлен галицко-волынскими боярами. После этого литовский князь Любарт захватил Волынь, а польский король Казимир III – Галицкую землю. Однако, как только Казимир со своим войском вернулся в Польшу, галицкая знать во главе с боярином Дмитрием Дядько и князем Даниилом Острожским обратилась за помощью к хану Узбеку, обвинив Казимира в невыплате Орде дани с захваченной им Галицкой земли. Узбек выделил сорокатысячное татарское войско, которое вместе с галицкими отрядами вторглось в Польшу. По просьбе польского короля римский папа Бенедикт XII призвал правителей Чехии, Венгрии и Германии к крестовому походу. Войска под началом Казимира III в июле 1340 г. заняли оборону на правом берегу Вислы. Татарско-галицкие отряды в течение месяца разоряли привисленский край, но после неудачной осады Люблина вынуждены были отступить. Тем не менее, польскому королю на время пришлось отказаться от своих претензий на Галицкое княжество. Там стал править Дмитрий Дядько в качестве вассала литовского князя Волыни Дмитрия-Любарта.

Однако вскоре борьба за галицко-волынские земли между Польшей и Литвой вспыхнула с новой силой. В 1343—1344 гг. Казимир III захватил Санок и Перемышль. Дмитрий Дядько в последний раз упоминается в качестве правителя Галицкой земли в документе 1344 г. Из письма, написанного в 1347 г. греческим императором Иоанном Кантакузином Дмитрию-Любарту Волынскому, ясно, что к тому времени Галич уже находился под контролем этого литовского князя. Смиряться с этим польский король не собирался. Ещё в 1343 г. он заключил мирный договор с Тевтонским орденом, который развязал крестоносцам руки для войны с Литвой. В 1348 г. они нанесли крупное поражение литовским войскам на реке Стреве.

Наученный предыдущим горьким опытом, Казимир III также принял меры для привлечения на свою сторону Орды. В 1349 г. он заключил военный союз против Литвы с ханом Джанибеком. Ценой союза стало признание Польшей верховной власти Орды над галицко-волынскими землями и обязательство продолжать выплату дани с них в ханскую казну. В своей булле от февраля 1357 г. папа Иннокентий VI упрекал Казимира III за то, что тот выплачивает татарскому хану ежегодную дань за земли, завоёванные у «русских схизматиков»: «Магистру и братьям [Тевтонского ордена] стало известно, что ты заключил договор и союз с врагами веры татарами…, обязавшись платить хану татар ежегодную дань за определённую часть земли русских схизматиков, которую ты завоевал ценой крови множества христиан…»143.

Заручившись поддержкой крестоносцев и татар, польский король перешёл в решительное наступление против Литвы. В 1349 г. ему удалось захватить почти всю Галицко-волынскую землю за исключением Луцка: «Прииде король краковьскыи со многою силою, и взяша лестью землю Волыньскую и много зло крестианомъ створиша, а церкви святыя претвориша на латыньское богумерзъское служение»144. Потерпев крупные поражения от крестоносцев и поляков, Ольгерд решил наладить отношения с Ордой. В 1349 г. он направил к хану Джанибеку посольство во главе со своим братом Кориатом с просьбой о военной помощи: «Того же лета помысли Олгердъ, князь Литовскии, послалъ въ орду къ царю Чанибеку брата своего Корольяда и просилъ рати у царя себе в помочь»145.

Русские летописные своды второй половины XV в. утверждают, что Ольгерд просил у хана войска «на князя великого на Семена», но это явный домысел их составителей. В тот момент основным врагом Литвы была Польша, и именно помощь против неё рассчитывал получить литовский великий князь, помня о союзнических отношениях между Литвой и Ордой, существовавших до 1331 г. Однако затруднительным положением противника решил воспользоваться Семён Иванович. Вслед посольству Ольгерда он направил в Орду своё собственное посольство, которое напомнило хану о недавнем разорении литовцами Новгородской земли, обязанной данью ордынцам. В ответ на это Джанибек выдал литовских послов представителям московского князя: «И то слышавъ князь великии Семенъ, погадавъ съ своею братьею, съ княземъ с Ываномъ и съ Андреемъ, и съ бояры, и посла въ орду Федора Глебовичя, да Аминя, да Федора Шюбачеева къ царю жаловатися на Олгерда. И слышавъ царь жалобу князя великаго, оже Олгердъ съ своею братьею царевъ улусъ, а князя великаго отчину испустошилъ, и выдалъ царь Корольяда, Михаила, и Семена Свислочьскаго, и Аикша киличеемъ князя великаго, и его дружину Литву; и далъ посла своего Тотуя, и велелъ выдати Корольяда и его дружину Литву князю великому Семену»146.

В подобной ситуации Ольгерду пришлось пойти на нормализацию отношений с Москвой. В следующем году он прислал к Семёну Ивановичу послов с дарами, прося отпустить Кориата и его спутников. Просьба была выполнена, и в том же году примирение между Москвой и Литвой было скреплено браками Ольгерда и Любарта с русскими княжнами, родственницами московского князя: «Олгердъ, князь Литовскыи, прислалъ послы своя къ князю великому Семену Ивановичю за своего брата за Корольяда и за бояръ, и за его дружину, за Литву съ многими дары, просяще мира и живота своеи братье, и много сребро отложилъ. Князь великии Семенъ приа любовь и миръ многъ вземъ, и отпусти Корьяда и его дружину Литву въ свояси. Того же лета прислалъ князь Любортъ изъ Велыня своихъ бояръ къ князю великому Семену бити челомъ о любви и испросити сестричну его за себе у князя Костянтина Ростовскаго, и князь великии приялъ въ любовь его челобитье, пожаловалъ и выдалъ свою сестричну въ Велынь. Того же лета князь Литовскыи Олгердъ прислалъ свои послы бити челомъ князю великому Семену, просити за себе свести княжи Семеновы, княжны Ульяны, княжи дщери Александровы Михаиловичя Тферского, и князь великии Семенъ Ивановичь, доложа Феогноста митрополита, и выдалъ свою свесть за Олгерда князя»147.

Мир с Москвой позволил Ольгерду перейти в контрнаступление на поляков. Уже в 1350 г. литовцы отвоевали всю Волынь и Берестейскую землю, но большая часть Галицкой земли осталась под властью Польши. В 1351 г. поляки совершили поход на Берестейщину, а в 1352 г. – на Белз и Владимир, но в обоих случаях успеха не добились. Решающую роль в этой борьбе сыграл переход татар со стороны Польши на сторону Литвы. По сообщению Яна Длугоша, в 1352 г. большая татарская орда, приглашённая Ольгердом, напала на «подчинённое Польскому королевству Подолье»148.