banner banner banner
Лихолетье
Лихолетье
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Лихолетье

скачать книгу бесплатно

Тем временем заметно стемнело. Близилось время ночлега, и Юлиан поспешил отвлечься от утомивших его мыслей.

Селений постепенно стало попадаться все больше, и к концу дня они почти добрались до Владимира. Последнюю ночевку в дороге они провели в имении сопровождающего их вельможи. А на следующий день к полудню путники вступили в стольный град.

Много на своем веку пришлось повидать Юлиану. Много он видел городов на чужбине, но и в этом было что посмотреть. Владимир встречал их колокольным звоном на Успенье Пресвятой Богородицы.

Вытянутые купола соборов давно привлекли внимание Афанасия. Он решил спросить об этом Юлиана.

– Скажи, брат, отчего купола на здешних храмах имеют такую форму? Ведь в Византии принята правильная полусфера купола.

Юлиан задумчиво посмотрел на него, не спеша ответил:

– Это суровый край, брат Афанасий, и зимой здесь все покрыто снегом. Такая форма не дает снегу держаться на куполе… Заимствовав форму полусферы у архитекторов Византии, здешние мастера приспособили ее для этих мест.

И обратился к толмачу, который не отходил от них ни на шаг:

– Правильно ли я понял суть, Прокопий?

– Сущая правда, добрый человек. И зимой и летом сверкают купола, и никакой снег на них не держится.

Прокопию понравились слова Юлиана. В этом монахе-ромее[18 - Ромей – латиноговорящий иноземец, подданный Рима.] чувствовалась житейская мудрость.

Юлиан же про себя отметил: «Давно, видать, Афанасий думал об этом, но спросил только сейчас, чтобы толмач тоже слышал… правильно сделал. Все расспросы хороши к месту. И толмач доволен… Нужно ладить прежде всего с ним».

С купцами, Аржей и Кантором, на этом дороги разошлись. Вельможа поручил заботы о них Прокопию и уехал.

Просторное жилище, куда их привели, мало походило на монашескую келью. Чувствовалось, что они в гостях у знатного человека. Хотелось отдохнуть.

Прокопий, степенно прохаживаясь, показывал светлицу.

– Вот тута, люди добрые, и обитать будете. Я завсегда рядом… Ну а коли, случится, не будет меня, Парамошка вас не оставит, – он мотнул головой в сторону молодого служки и собрался уходить.

Юлиан остановил его:

– Позволь узнать. Как скоро мы сможем увидеть великого князя владимирского Юрия?..

– Сие одному Богу известно, но могу сказать: князь хоть и не молод, да на дела скор. Узнаете тотчас, как будет получено дозволение.

Прокопий с юнотой вышли, оставив ромеев наедине. На улице, таясь, он сказал Парамошке:

– Приглядывай, – и пошел прочь, думая, однако, про себя: «Люди как люди. Во Христа веруют… А все как-то не то. Не знаешь, откуда лихо нагрянет».

Во Владимире

Стольный Владимир сверкал златоглавыми соборами. День стоял праздничный. На Иоанна Крестителя во всех церквях собиралось множество народа. А там, где народ, там и торг широкий, и людей торговых полно. Благо и князь сему делу покровитель. С того и иноземные купцы стали частыми гостями во Владимире. А кому с того худо? Весь окрестный люд норовил в такой день во Владимир попасть. Коли мошна[19 - Мошна – кошель с завязками.] не пуста, грех нужный товар обойти. И казне княжьей прибыток. В такой день появились во Владимире два монаха-доминиканца.

О прибытии посольства великому князю владимирскому Юрию Всеволодовичу было известно заранее. Прошла целая седмица[20 - Седмица – неделя.], как навстречу им был отправлен боярин Акинфий.

Акинфий Лукич устало покачивался в седле. Сказывались годы. Много ли в седле провел боярин, а уже притомился. Из-за этого и ночлег пришлось устроить на самом подходе к Владимиру. Да и подумать было о чем. Почти всю ночь он не сомкнул глаз, а с рассветом снова в дорогу.

Нет, не о том, что именно ему выпало встречать дальних гостей, были его думы. Не в первый раз. Да и язык их только он да дьяк Прокопий разумел. Кому же, как не ему, такое дело было поручить. Да слова, случайно ли оброненные ромеями, заставляли задуматься:

«По всему видно, наслышаны они про наши заботы. Когда Прокопий рядом, молчат, как с водой во рту…»

Но думы думами, а Владимир был перед ними.

Хоть и не молод был боярин Акинфий, однако дело свое помнил. Редкий приезжий купец ускользал от его очей во Владимире. Приставленные людишки зорко присматривали за пришлым народом. Да и со своими, владимирскими, знались. Купец он ведь и есть купец – нос по ветру держать должен, чтоб мошна тяжелела. И к кому, как не к нему, вести собираются. Сам Акинфий такой дружбы не сторонился, а иных, что вдалеке корысть имеют, привечал. Когда и поручал чего не в службу, а в дружбу. Так долгие годы и был княжьим оком. И видели его очи куда дальше Владимирской земли.

Устав от своих дум, Акинфий Лукич вздохнул с облегчением, лишь он увидел Владимир. Пристроив гостей у себя под боком, боярин заспешил к обедне.

Церковь Успенья Пресвятой Богородицы была переполнена именитым людом. Из всех князь с домочадцами выделялся особо, стоя почти перед самым алтарем. Справа сыновья с женами, слева княгиня с младшими дочерьми. Дальше ближние бояре с семействами, и поодаль народец попроще.

Акинфий пробираться к князю не стал. Встал в сторонке, ждал конца службы. Только дорогие дорожные сапоги выдавали в нем человека непростого, с достатком. От цепких очей не ускользнуло, что ближе всех к князю стоит его давний недруг Тимофей Кряж, но это не тревожило Акинфия. Кроме него с Петром Оследюковичем да Еремея Глебовича, никто не стоял ближе к великому князю Юрию Всеволодовичу. И то, что сам Оследюкович недобро посматривает на своего зятька Тимофея, тоже не прошло мимо глаз боярина.

«Нашептывает что-то князю… Молодой да ранний… Не меня ли приметил?» – подумал боярин.

Так оно и было. Не успел боярин Акинфий подъехать к церкви, как о том уже знал Кряж и, улучив подходящее время, нашептал князю.

Князь выслушал, не проронив ни слова. Мирские дела не оставляли его даже в Божьем храме. Куда больше послов заботили его дела насущные. Прошлогодний недород и обветшалый детинец[21 - Детинец – крепость, иногда крепость внутри городских стен.]…

Судьба владимирского великокняжеского стола никогда не была простой на Руси. Став великим князем владимирским и суздальским после безвременно почившего старшего брата Константина, Юрий сумел поладить с младшим братом Ярославом и тем укрепил свою власть. Братской любви между ними не было. Разными они были людьми, но многое связывало их после смерти отца, Всеволода. Волей или неволей сводила их судьба. Вместе вставали они против старшего Константина в удельном споре. Вместе и были побиты Ярославовым тестем – Мстиславом Удатным, вступившимся и за новгородские вольности, урезанные норовистым зятем, и за старшего брата Константина.

Но то дело прошлое. Сам Константин, чувствуя скорую кончину, приблизил к себе Юрия. Теперь Юрий Всеволодович – великий князь по праву.

У Ярослава свои хлопоты с Новгородом да черниговским князем Михаилом. Не простил Ярослав, что предпочли ему Михаила новгородцы, хоть и княжил тот в Новгороде недолго.

Вновь ныне сошлись интересы братьев на Руси. Теперь уже далеко от Владимирской земли. В самом Киеве. У каждого была своя корысть, но дело общее. Верил Юрий Ярославу. Не поднимется у него рука на брата. А в исконной Руси, где что ни год, то новая усобица, свое око ох как потребно. Хорошо помнил Юрий рати Мстиславовы.

«Такой крутой нравом князь, как Ярослав, и надобен по сему времени в Киеве», – рассудил он.

Но более всего будоражили его разум не соседи, которые, чуть ослабни, так и норовили чужой кусок урвать, а тревожные вести из степи. Опять в степи объявился неведомый пришлый народец, и вот задвигалась неведомая Руси степь, предвещая лихо.

Следующим днем собирался Юрий, умерив свою гордость, на встречу с братом.

А верно подметил боярин Акинфий, недобрым оком посматривал Петр Оследюкович на Тимофея. Давно много что не нравилось ему в зятюшке. И гордость его, и прозвище – Кряж. Знал, что за пошиб[22 - Пошиб – изнасилование.] тот едва откупился и под епитимией[23 - Епитимия – церковное наказание.] не раз ходил за то же, а все одно выдал за него свою любимицу дочь – Ольгу. Ведь ловок бес и богатство в достатке. Да и голова есть, коли, несмотря ни на что, в ближних у великого князя оказался. А сейчас и вообще разошелся. В подручные метит.

Прошло без малого одиннадцать зим с той поры, а сердце так и ноет, как увидит он дочь свою. И та эта Ольга, что была, а присмотрится – и не та совсем. И не потому, что стоит она теперь среди именитых семей владимирских со своими чадами, – нет в ней прежнего света, что так радовал боярина Петра. Мрачная баба и только.

Помнил Петр тот день, когда объявил он дочери, что выдает ее за Тимофея. Век будет помнить, не забудет. Заунывный голос певчих навевал на него воспоминания.

Петр еще раз оглядел дочь. Ольга же недоумевала, почто ее отец в послеобеденное время выкрикнул, когда время сна подоспело.

Помолчав, Петр начал говорить:

– Вот што, доченька. Минуло тебе уже семнадцать зим. С уговором ко мне пришли. Хотят люди именитые тебя сватать. За человека видного, небедного. Да ты его знаешь. Сын то боярина Степана – Тимофей.

Померк свет в Ольгиных очах. Как ни скрывай, а от людей все грехи не скроешь. Бросилась она к отцу в ноги:

– Чем же я провинилась пред тобою, батюшка?

– Полно, полно. Ни в чем ты предо мной не виновата.

– Пошто же губишь меня? Али не ведаешь ты, каков он?

Поднял Петр дочь свою с колен, обнял.

– Все я ведаю, Оленька, но иначе не сладится. Одно хочу, чтоб знала ты. Не отдал бы я тебя за него никогда, коли бы братья твои на тебя были похожи. Да где им. Грамоту и ту который год осилить не могут. Не дал им Бог столько разума. Да и вои будут не первые. Опасаюсь я. Не защитят они свой род, как меня не станет. Потому, пока я в силе, иди за Тимофея смело. Обидеть тебя он не посмеет. Роди чад своих, а там и они тебе опорой станут. Об этом помни. А вотчины наши пооскуднели крепко. Ждать более нельзя. Я тебя не торопил, а годы-то уходят.

Долго стояли они тогда обнявшись. Долго утешал дочь боярин. И смирилась она.

Петр украдкой взглянул на дочь, стоявшую теперь вдалеке от него. Опять заныло сердце. Ох и приложил бы он зятька, ничего бы не убоялся. Одно только дочерино слово – и приложил бы. А за что? Ох и знал боярин за что, ох и знал.

Взор его остановился на старшем внуке. «Одна отрада: пошел сын в мать, не оставил Бог молитвы». И он истово перекрестился вслед за всеми.

Служба подошла к концу. Народ расступился, пропуская князя со свитой. Акинфий не спешил подойти. Стоял в стороне. Князь сам отыскал его. Дал знак.

«Этот не Тимоха – наперед всех лезть не будет, – подумал он одобрительно. – Одна печаль – стар уже, хотя промашки еще не давал».

Из церкви они вышли вместе. Немного отъехав, Юрий спросил:

– Што послы?

Акинфий, ждавший разговора, тихо проронил:

– Темный народ… Всем им одного надобно.

Что им надо, князь понимал не хуже Акинфия. Лишь недавно он повелел отправить четырех латинян прочь из княжества, когда те под видом путников стали проповедовать римскую веру. Всеми правдами и неправдами Римская церковь стремилась расширить свои притязания на Руси… Но вслух произнес:

– Препятствий не чини… Пусть под присмотром разгуливают… А через седмицу-другую приводи.

Юрий мотнул головой:

– Езжай.

Акинфий свернул в сторону и краем ока подметил, как рядом с князем опять приспособился Кряж.

Владыка

Вернувшись с обедни, владыка Митрофан, прежде чем отобедать и отойти к дневному сну, по обыкновению занимался хозяйственными делами. Епархия требовала хозяйского ока. С тех пор как Андрей Боголюбский возвысил Владимир, минуло много времени, но дела его жили и приумножались новыми князьями и трудовым людом. Строились храмы, богатели приходы. Владимирская земля превратилась в одну из богатейших епархий. А больше дохода – больше забот. Без толкового помощника не обойтись. Немало было таких у владыки, но одного, протодьякона[24 - Дьякон – церковнослужитель на один ранг ниже священника. Протодьякон – главный дьякон в епархии при кафедральном соборе..] Акима, он выделял особо за его честность и житейскую сметку, которая простиралась куда дальше амбаров и скотниц[25 - Скотница – сокровищница.].

– Итого, батюшка, на нонешний день такой расклад получился, – Аким старательно выкладывал на счетах епархиальные расходы и доходы, – большой расход вышел. А коли бы великий князь на золочение храма Пресвятой Троицы не пожертвовал, то и в убыток бы вошли.

Искоса Аким поглядывал на владыку Митрофана, зная его нрав:

«А ну как не поверит? Хошь на богоугодные дела он доходов не жалеет, за растрату спрашивает строго. Это с виду он такой отрешенный, а седая голова не хуже его вместе со счетами». Но протодиакон беспокоился напрасно.

– Не каждый день такой расход, Аким. Много хороших дел сделано. Да и не для того скотницы наши, чтоб в них гривны[26 - Гривна – древнерусская денежная единица (существовали серебряная и золотая гривна). По виду металлический брусок весом около 200 г.] грузом лежали… Все наше добро людьми множится во славу Божию. – Владыка встал и перекрестился на огромный образ Спасителя, взирающий на них из красного угла. Аким поспешил сделать то же самое, но не уходил.

– Ступай с Богом, Акимушка. Свое дело ты сделал добро. – Владыка повернулся к протодьякону. – Али еще есть чего молвить?

– Есть, отче… Есть. Сказывают, ромеи в городе объявились…

– Што с того… Владимир город торговый, не впервой сюда гости издалека съезжаются.

– То не гости, отче… Монахи ихние. Сколь годов на свете живу, а такого не помню. У боярина Акинфия остановились.

– От кого узнал?

– Да от челяди[27 - Челядь – прислуга.] боярской и узналось.

Внутреннее, душевное спокойствие владыки стала сменять нарастающая тревога, но этого он не желал показывать никому.

Так же тихо повторил:

– Ступай, Акимушка. К обеду время.

Оставшись один, он думал о случившемся: «Давно легаты[28 - Легат – доверенное лицо, посол.] римского папы тревожат Русь… В Киеве их увидеть дело привычное, но сюда, в Залесский край, нога их еще не ступала…»

Владыка присел на лавку. Взгляд его упал на тяжелую епархиальную книгу, оставленную, по обыкновению, Акимом, как того он требовал сам: «Пошто они сюда? Опять бередить раны давним расколом… От ереси нам и так отбоя нет. Хвала Спасителю, князь Юрий Всеволодович в вере тверд. Немало тому подтверждений. И щедрость его известна… Но будет день, будет и пища. Всевышний не оставит верных раб своих».

Братья

Ярослав Всеволодович был моложе своего среднего брата – великого князя Юрия. Но резкий нрав и немалые испытания, выпавшие на его долю, состарили его раньше брата. Лишь бойкая поступь и осанка выдавали в нем человека, полного сил и стремлений. Своей долей князь не тяготился. Сколько раз приходилось оставаться в жизни битым, а все одно судьба хранила его. Даже битые старшим Константином оба брата не оставались без удела. А ныне, когда минуло уже столько зим, о былом стыде вспоминать не хотелось. Много бы что сделал не так Ярослав, вернуть бы то время, да былого не воротишь.

Однако Константин, когда стала прибирать его хвороба, поступил по уставу. Передал великокняжий стол Юрию. Ярославу же отошел Переславль, а позже и Господин Великий Новгород перестал противиться его воле. Приглашал к себе, не помня старых обид, где и княжил он вдалеке от родного брата по своему разумению. Пусть дерзкая мысль о великом княжении и не раз подступалась в его разум, но дальше дело не заходило. Помнил и он, что вряд ли на кого, кроме родного брата, может положиться, случись чего.

Но встать вровень с Юрием желал он страстно, быть младшим и вторым было ему не по нраву.

Вольный Новгород князей хоть и приглашал, но жаловал не сильно. Жил своею, отличною от других земель Руси жизнью. Тон всему задавал посадник, да и архиепископ Новгородский властью обладал сильной. Не первое и не последнее слово оставалось за князем. Потому держался Ярослав Новгорода, но мысли свои и дела направлял на юг. И даже к самому Киеву, где княжеская власть ослабла давно. Немало охотников объявлялось на княжение киевское. Стать киевским князем в исконных землях значило стать равным Юрию. Почет был велик. Недаром охотников на киевский стол меньше не становилось.

Ярослав, ехавший с меченошей[29 - Меченоша – меченосец.] впереди всех, повернулся в седле и позвал вполголоса:

– Елизарий…

Тут же из кучи всадников отделился верховой.

Остальные придерживали коней, уступая дорогу. Чтобы Ярослав Всеволодович, да повернувшись в седле, кого звал – случалось нечасто. Скорее зыкнет, едва повернув голову, и все тут. Видать, надобность словом перекинуться великая приспела.

– Как приедем в Торжок, коней не распрягай. Так в узде пусть и стоят. Чаю, долгим разговор не выйдет. Неча воду в ступе толочь… И ночевать в Торжке не останемся, – Ярослав говорил необычно тихо.

Елизарий лишь молча кивал головой. Не осмеливаясь перечить.

Днями прискакал посланец к Ярославу от брата – великого князя Юрия. Честь меньшему брату была оказана немалая. Не к себе во Владимир требовал Юрий Ярослава. По-братски предлагал встретиться в Ярославовых владениях. Потому и лежала теперь дорога новгородского князя к Торжку.

– А коли великий князь ранее нас заявится? – решился все-таки спросить Елизарий. – Кабы не осерчал… Вельми припозднились мы с дорогой. И не встретивши, и не проводивши…

Ярослав оборвал его:

– Не твоя кручина. – Он махнул плетью, отпуская боярина.