скачать книгу бесплатно
Робинс на нее даже не взглянула:
– Считается, что расстояния не могут превышать длину экватора. Вот только в глубоком океане вся эта ученая хренотень перестает работать. Наука в нашем мире превратилась в бессмысленный балаган. Кто вообще огибал экватор за последние триста лет? Разве что сама Прародительница на реактивном помеле.
Курчавые черные волосы Робинс встопорщены жесткими пружинками и связаны в короткий хвост на затылке. Кожа с оттенком горького шоколада почти сливается с цветом переборки. Под глазами отметины от защитных очков. Рукава куртки закатаны до локтя. На предплечьях шевелятся крепкие мышцы. Жирный розовый шрам начинается под волосами и сбегает наискосок к виску, рассекая пополам левую бровь.
Сержант достала из-за отворота рукава кусок вощеной бумаги и принялась неторопливо сворачивать бумагу в трубочку.
– Важно составить о Кор-Эйленде верное представление. На юге заканчивается все и ничего не начинается. Это как трамплин. Трамплин в пустоту.
Снова болезненная многозначность в исполнении Робинс. Как пилой по нервам. Как железом по стеклу…
– Капитан, а вы можете рассказать про Кор-Эйленд?
От жары клонило ко сну. Голову словно наполнили мыльной пеной.
– Может вы нам все объясните? – повторила свой вопрос Тина Харпер. Двусмысленные напевы Робинс ее только раззадорили.
«Место встречи?» – промелькнула шальная мысль, от которой по спине побежали мурашки. – «Да, это место встречи».
Линн нехотя разжала зубы.
– Кор-Эйленд – автономная узловая станция для обеспечения дальних рейдов. – Она сдвинула назад козырек помятой форменной кепки. – Там нет штатного персонала, поэтому раз в три месяца с передовой базы дивизиона отправляют бригаду для профилактики и ремонта. Такие станции организованы вдоль всего побережья. Делается это скорее по привычке, и чтобы списать лишние средства для отчетности. На моей памяти никто даже не заикался об организации полноценных рейдов на восток. Там все красное на карте. Ареал нестабильной векторизации – так они это называют. Раз в полгода на станцию приходят сторожевые фрегаты, а иногда в окрестностях мелькают ватаги ходоков из пустошей. К военным объектам они стараются не подходить, но между собой группы из разных кланов режутся насмерть. У них это что-то вроде спортивного состязания или обряда инициации. Я ничего не упустила, сержант?
Робинс подтвердила ее слова небрежным кивком. Она по обыкновению курила, глубоко затягиваясь и выпуская дым из ноздрей.
– А это правда, то, что говорят об этих ходоках? – спросила Ламберт. Оставалось только гадать, что могла натворить эта худенькая семнадцатилетняя девчонка. Ведь на внешнюю границу за просто так не ссылают.
– А что о них говорят? – Линн тоже достала бумагу и кисет с табаком.
– Ну вы же знаете! – Ламберт напряженно сцепила тонкие пальцы. – Что они потомки женщин из колена Эмис. После Схизмы и изгнания непокорных они зашли со своими тафу слишком далеко на восток. Туда никто не ходит, не потому, что не могут, а потому, что нельзя. А они пошли. И поплатились за это.
– В самом деле?
– На востоке Древние взрывали свои грязные бомбы. И от них что-то осталось. Что-то плохое в земле и в воздухе. А женщины из колена Эмис дышали испорченным воздухом и растили кукурузу на испорченной земле. Эта отрава понемногу меняла их, и их детей, и детей их детей. А сейчас, через двенадцать поколений, они ведь уже не вполне люди, да? Совсем как… ну, девианты на севере.
– Так говорят, – нехотя подтвердила Линн, – Откуда ты это взяла? Особенно о Схизме и девиантах.
– Прочитала в книгах. Я люблю читать. Мама работала в архиве академического кампуса, восстанавливала старые цифровые хроники. За это нас и наказали. Маму забрал Белый Легион, а меня отправили сюда.
– Ага. Теперь понятно.
В обществе, где фанатики правят бал, а добродетель послушных возводится в Абсолют, лишние знания становятся токсичными. Мысли тянули ее вглубь себя, завлекали, дразнили. Но отключаться нельзя. Никак нельзя. Линн поднялась с сиденья, отодвинула в сторону переборку и заглянула в кабину.
Мир за поляризованными стеклами кокпита выглядел плоским как в окуляре прицела. Линн облокотилась о спинку кресла пилота и поднесла зажженную спичку к кончику папиросы. Впереди, над зеленым морем, протянулось голое каменистое плато. Еще дальше маячили пики южного водораздела, изрезанные морщинами и припорошенные сединой, как усталые старухи, навалившиеся друг на друга.
– Когда будем на месте, Надин?
– Прошли тринадцатую отсечку. Перепрыгнем Сторожевой кряж, и останется еще четыре. – В своем пластиковом шлеме пилот-механик Надин Галлинс напоминала инопланетного захватчика, страдающего жуткой мозговой опухолью.
Линн пару раз затянулась папиросой и швырнула ее за борт через приоткрытую форточку. Как Робинс удается мусолить эту гадость во рту почти непрерывно? На границе многие увлекались контрабандным табаком, несмотря на запреты санитарной службы и выволочки начальства, но Линн к куреву так и не пристрастилась.
– Что у нас с турбулентностью? Не получится, как в прошлый раз?
– Воздушные ямы? Хрен там! Я проложила новый курс над восходящими потоками. Пройдем как по зеркалу.
– Надеюсь, что так. У нас в багаже сорок цинков с боезапасом и триста кубов гидразина в коконе. Если рекер будет трясти как в прошлый раз, и туда случайно залетит искра, мы просто растаем в воздухе, Надин.
– Знаю, капитан. Буду осторожна.
– Ага, постарайся.
Грей, Ламберт и Тина приставали с расспросами к Сильвии Логит, а Робинс дремала в углу отсека. Линн вернулась на прежнее место и, усевшись возле иллюминатора, прикрыла глаза. Минуту назад у нее намокли трусы, что говорило о наступлении очередного месячного периода. Женские дела – еще одна неизменная константа, не дающая потерять счет времени. Они всегда приходили в срок и всегда неожиданно. Хотелось избавиться от липкой сырости между ног, но Линн знала, что сможет сделать это только на станции, после приземления. Приходилось терпеть.
Равномерное жужжание турбин убаюкивало. Линн сама не заметила, как ее мысли повернулись вокруг собственной оси и обратились к прошлому.
Она лежала на спине, разглядывала низкий оштукатуренный потолок и думала о капризах судьбы. Отличная тема для размышления в двенадцатом часу после полуночи, когда темнота отступает и настает новый день, похожий на продолжение сна.
Судьба? Хрень собачья! Что люди могут знать о Судьбе? И все же Линн не переставала думать. Ей нравилось выстраивать четкую логическую цепочку. Так она лишний раз напоминала себе, что все под контролем. Хотя что-то внутри нее упрямо твердило: она уже ничего не сможет поставить под свой контроль.
Ничто и никогда!
Тогда почему она здесь?
Падение началось не вчера и даже не две недели назад, когда она окончательно и бесповоротно рассталась с любыми перспективами на дальнейшую карьеру. Все это лишь следствия или даже следствия следствий. Ведь такое тоже бывает? Следствия, но не причины. Причины в другом. Причины таились в ней самой.
Внизу, возе лестницы слышались голоса. Они монотонно бормотали о чем-то, перехватывали друг у друга нить разговора, словно дополняя незаконченные фразы. Похоже на детскую игру в слова. Что если однажды она услышит голоса у себя в голове? Можно ли напиться до бреда, если как следует постараться?
Линн вытянула руку и погасила ночник. Лампочка потухла, как последняя искра надежды. В темноте голоса почему-то звучали еще громче. Если они не замолчат, она спустится вниз и предложит им убраться на улицу. Да, она спустится на вахту и пошлет их куда подальше.
«Почему бы вам не свалить на хрен отсюда и дать людям поспать!»
Но Линн знала, что не сможет уснуть, и у нее не хватит сил, чтобы встать с постели, натянуть тряпки и спуститься на два этажа вниз. Все это могла сделать прежняя Линн Эрвинс, капитан спецназа СКСГ, еще не накаченная дрянным алкоголем. Теперешней Линн оставалось лишь втихомолку цедить ругательства и комкать в пальцах собственное раздражение. Беспокоило это ее? Да ни в малейшей степени!
Судьба. Есть ли на свете такая штука? Линн думала, что есть. Разве случайно то, что она оказалась в бригаде по сбору материала Ви и отправилась за Черту? Нет, не случайно, учитывая долобанную кучу тестов, которыми ее засыпали в отборочной комиссии. В течении трех месяцев у нее взяли больше анализов, чем за всю предыдущую жизнь, а потом день за днем гоняли по полосе препятствий до полного изнеможения. Почему ее суммарный балл оказался положительным? Стечение обстоятельств. Регулярные тренировки. Хорошая наследственность. Все, что угодно. Но только не Судьба! Так она считала прежде, но с тех пор ее взгляды изменились.
Черта…
Наследие полузабытой эпохи, когда Древние явились на эти земли из глубин мрака, когда люди могли путешествовать среди звезд подобно богам. Каменный мегалит высотой в двадцать тысяч футов, искусственная складка на коже планеты, пересекающая континент с запада на восток в сорока милях к северу от тридцатой параллели. Но Черта являлась не только грандиозным физическим объектом. По мнению Линн, она отделяла правду от лжи и запретное от дозволенного, реальный мир от фантазий и будущее от прошлого. Черта сдерживала противостояние двух миров, все еще связанных между собой кровоточащей пуповиной, но абсолютно чуждых друг другу, как атомы и нейтрино.
Черта пролегла через жизнь всей Леоры. Дети – основа любого общества, его самый ценный ресурс, а женский организм не способен оплодотворить сам себя. Наука так и не смогла найти способ заставить их размножаться при помощи партеногенеза. А потом, шестьдесят два года тому назад, случилось Очищение. Яйцеголовых сбросили с пьедестала, и исследования в области человеческого естества объявили аморальными. Все они стали добровольными заложницами Черты, рабынями ограничений, наложенных самой природой. Линн с недавних пор принимала это как должное.
В проклятом гнезде раскольников – Телигии проблему репродукции изучали с нарочитой обстоятельностью. Об этом писались монографии и устраивались дебаты в Ассамблее. Но и там наука топталась на месте, временами отрыгивая бесполезные теоретические выкладки и тут же списывая их в утиль. Отрицание божественной природы Прародительницы и неприятие пути Очищения создавали иллюзию морального превосходства, но принципиально ничего не меняли. Оба враждующих анклава зависели от Черты. Именно там, а не полях богословских диспутов, сталкивались их кровные интересы, терлись друг о друга как два наточенных клинка.
Так почему она все-таки здесь?
«Причины, детка, причины!»
Линн убрала волосы со лба, потерла отекшее лицо. После бутылки дешевой сивухи думалось с трудом. Голова напоминала тыкву, набитую стреляными гильзами. Вдалеке простучали торопливые шаги, хлопнула дверь. Голоса. Они не затихали, но Линн различала их краем уха, словно предметы в поле периферийного зрения.
– Это не просто залет по службе, Эрвинс. Ты умудрилась обоссаться, не снимая трусов. Ты сама виновата в том, что у тебя ничего не вышло!
Реальность порвалась надвое. Утренний сумрак рассеяли яркие полуденные лучи. Прошлое и будущее сомкнулись как челюсти капкана. Они опять сидели на двадцать втором этаже здания генштаба, в огромном кабинете с панорамными окнами и серой декоративной штукатуркой на стенах. Снаружи летняя жара плавила асфальт. Стекла делового центра отражали пламя звезды словно охваченные пожаром. По эстакаде над проспектом Основательницы шествовала очередная религиозная процессия. Мраморная ротонда Храма белела вдали как облако. Ледяной ветер вырывался из решеток климатической установки, остужающей комнату до температуры арктической пустыни.
– Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Ты подпишешь мое заявление или нет? Если откажешься, я все равно уйду!
– И через пару недель твой труп сожгут в тюремном крематории. Мы обе читали закон о дезертирстве. Этот закон специально написан для таких как ты.
Да, Линн сама виновата в своих бедах. Она и Судьба. Они поровну разделили ответственность. Идеальное партнерское соглашение. Я виновата – ты виновата, так пожмем друг другу руки… так твою мать! Почему бы нам не катать эти шары вместе?
Линн опустила руку на живот. Он, конечно же, был горячим. И влажная щелка у нее в паху была до безобразия увеличена.
«Так в чем причина, капитан Эрвинс?»
– Эти голозадые дикари спустились со стены каньона на веревках и сцапали вас до того, как «свежаки» успели навалить в штаны.
Полковник Эльза Доэл, командующая центром специальных операций СКСГ, как будто нарочно испытывала ее терпение. В присутствии этой крупной чернокожей женщины с лицом гувернантки и замашками инквизитора Линн всегда чувствовала себя неуверенно, как будто сидела на бочке с пироксилином.
– Ты знаешь, все было совсем не так! – возражала она, – Сара Флоренс прострелила одному из них ногу, а я ударила другого по… тому месту. Он катался по траве и вопил так громко… так, словно я ему кое-что отрезала!
– Хочешь сказать, что вмазала ему по яйцам, Эрвинс? – в словах полковника не было ни капли сочувствия. Только отвращение к чужой слабости. – Давай называть вещи своими именами. Ах, эти милые словечки из ушедшей эпохи! Блюстителям морали так и не удалось очистить от них нашу речь. Запрещённой лексикой пользуются до сих пор, но лишь немногие знают, что она означала когда-то в прошлом. Но мы-то с тобой точно знаем. У нас обеих нулевой допуск, разве нет?
Эльза брезгливо сморщила толстогубый рот.
– Флоренс случайно дёрнула спуск табельной «сорокапятки», когда эти ходячие обезьяны вдруг перестали изображать дружелюбие. А ты до смерти боялась, что они дотронутся до тебя, и в истерике начала махать ногами. Остальные послушно сложили оружие и задрали лапки вверх. Именно так все и было на самом деле. Таймер в обзорной камере рекера не умеет врать. Это случилось быстрее, чем твое дерьмо успевает уплыть вниз из унитаза. И ты имеешь наглость утверждать, что оказала достойное сопротивление? Даже сопливые монашки на вашем месте справились бы лучше.
Линн едва удержалась от того, чтобы прыгнуть на Эльзу Доэл и выскрести ногтями ее глазные яблоки. Несмотря на леденящее дыхание сплит-системы, ее лицо пылало, а веки стали тяжелыми от слез.
«Отсюда все выглядит таким уродливым, таким отвратительным, а как прекрасно это было там!»
Полковник сбавила обороты и заговорила спокойно, по-деловому:
– Они продержали тебя там четырнадцать месяцев, и тебе у них понравилось. Остальных они отпустили через неделю за выкуп. Только не надо ля-ля! Ты больше года не давала о себе знать, потому что собиралась остаться там насовсем. Тебе было насрать на то, что они нарушили договор, снюхались с еретичками из Телигии и надумали торговать своим липким сокровищем в обе стороны. Сколько ништяков они получили только за то, что время от времени гоняли лысого? Ножи, скобяные изделия, антибиотики, композитные луки из углеродного волокна. Со временем они перестали считать вас богинями, приносящими волшебные дары, и начали воспринимать как банальный источник выгоды. А потом вы сами стали товаром. Удивительно как эти варвары быстро учатся. Но ты пришлась у них ко двору. Они угощали тебя свежими фруктами, читали проповеди о единении с природой и выпускали погулять в окрестностях деревни. А чтобы ты ненароком не заблудилась, отправляли с тобой этого длинного хлыща.
– Да, со мной всегда ходил Жар. – Линн знала, что должна молчать как утопленница, что сейчас любая необдуманная фраза равносильна смертному приговору. Но она больше не могла удерживать это внутри.
«Сначала будет немного больно», – предупредил ее Жар. – «Но потом станет так хорошо, что ты позабудешь обо всем на свете!»
– И однажды он прикоснулся к тебе.
Эльза словно прочла ее мысли.
– Ну… он не просто прикоснулся. Он…
– Довольно! – Полковник шлепнула тяжелой ладонью по столу. – Твоя болезнь, Эрвинс, характеризуется словами, которые ни одна порядочная женщина не должна произносить вслух, если хочет сохранить чистоту и ясность мысли. Впрочем, это не так уж и важно, если учесть, чего мы все лишились.
Линн отказывалась верить собственным ушам. Может ей померещилось? Эльза продолжила вещать, как ни в чем не бывало:
– Ты ведь уже не можешь без этого жить. Это как амфетаминовая ломка, я права? Большой лысый удав у тебя на шее, который время от времени хочет жрать. Ты принесла мне бумажку на подпись? Замечательно! Просто святая наивность! С тем же успехом я могла бы оформить тебе путевку в Дом Отчуждения. Подумай, что будут означать в твоем нынешнем состоянии четыре недели полного уединения.
Дом Отчуждения, приют для умалишённых. В последние годы такие места всегда переполнены. Вообще-то Линн не думала ни о чем подобном. Зато она постоянно ловила косые взгляды знакомых и сослуживцев. И, когда она начинала говорить, всем вокруг становилось не по себе. Ее неразумное женское естество дымилось жаром греха, опаляя всякого, кто находился рядом.
– А теперь просто сиди и слушай, – Эльза разместила широкие ягодицы на краю стола, сцепила между собой пальцы, наклонилась вперед, опершись ладонями о колено. – Ты просишь отправить тебя в отпуск. В отпуск, твою мать! Если бы я вовремя не нажала на нужные кнопки, ты бы уже проводила свой самый длинный в жизни отпуск. В тюремной камере, в ожидании аутодафе.
– Что?
– Не перебивай меня, цыплячий помет!
Линн стиснула зубы. Страх и возмущение раздирали ее изнутри как два пса, дерущиеся из-за кости.
«Тюрьма Падших! Она говорит о Тюрьме Падших! И, эта жирная черная сука, только что обозвала меня куриным говном!»
Эльза повесила на нос очки, взяла со стола записную книжку в красном виниловом переплете, перевернула несколько страниц, пробежала глазами по строкам.
– Я напомню некоторые из твоих лучших перлов: «жизнь в отрыве от природных законов нарушает естественное равновесие и ведет к упадку». А вот еще: «Сумма двух величин дает полноту и гармонию. Каждая половинка в отдельности не значит ничего». Помнишь, когда ты это сказала? Нет? Хорошо, что у меня все записано. Девять дней назад, в офицерском клубе, за ленчем. Присутствовали Шарлотта Гарфилд, Анастасия Трост, Патриция Оуэнс и еще кое-кто из младших офицеров. А вот это самое вкусное, здесь ты превзошла саму себя: «мы боимся наших естественных желаний, потому что признать их безусловное влияние, означает потерю нравственных устоев». Так-так… «Эти устои не более чем гнилой мешок, в котором мы прячем себя от остального мира. Нам кажется, что без него мы задохнемся, но воздух снаружи гораздо чище!» Впечатляюще, Эрвинс! Впечатляюще глупо с твоей стороны говорить такие вещи в компании с шестью задастыми сучками, у которых яблочный пудинг вместо мозгов.
– Как… как ты узнала, что я… – Линн замолчала на полуслове. Оправдываться и задавать вопросы не имело смысла – все равно что запирать двери стойла, когда лошадь уже выбежала.
– Очень просто. – Эльза потрясла перед ней блокнотом. – Твои подружки прибежали ко мне раньше, чем успел остыть кофе, поданный на обед. Я убедила их не подавать письменный рапорт. Сказала, что разберусь сама. Только поэтому твоим делом еще не занялась коллегия Священного Трибунала. – Она разглядывала Линн поверх очков как блоху под микроскопом, – Но не обольщайся, Эрвинс. Твоя судьба все еще висит на нитке. Я могу передумать в любой момент.
Линн обвела кабинет затравленным взглядом. Никелированная центрифуга на столе Эльзы вращалась как детский волчок. Световое панно на торцевой стене изображало Великую Мать с безупречным лицом ангела и огромным животом, заключающем в себе еще не рожденную Вселенную. Ее чело сияло как Пальмира в зените. Бесполые меньшие боги держались за ее подол – испуганные цыплята у ног наседки.
Цыплячий помет… Паршивая аллегория.
– Ты намерена меня посадить?
Полковник швырнула блокнот на стол позади себя.
– С такой железобетонной доказательной базой можно надолго посадить тебя под замок или даже поставить перед расстрельной командой. Ты наговорила чепухи на дюжину смертных приговоров. Слухи о тебе расползлись по всей Леоре. Это преступление против морали, худшее из всех. Но я не стану ничего делать.
– Почему?
– Потому, что ты права, черт возьми!
Эльза выпрямилась, убрала очки в футляр, потерла двумя пальцами переносицу.
– Я подпишу твое заявление. Ты ходишь по краю безумия, и скорее всего оступишься рано или поздно. В любом случае, сюда, в центр специальных операций, ты уже не вернешься. В службе контроля за состоянием генофонда служат только лучшие из лучших. Ты упустила свой шанс. Думаю, это более чем понятно.
– Ага. Более чем. – Изнутри ее продолжал терзать страх, но внешне Линн оставалась спокойной. Одни боги знают, каких усилий ей это стоило.
– Мы больше не можем закрывать глаза на правду, – заявила она. – Если ты признала мою правоту, то должна признать и то, что это… нездорово. Весь мир разделен на две части, и только мы изо всех сил боремся за право быть несчастными. Но так больше продолжаться не может!
– Почему нет? Наши предки жили так на протяжении трех веков.
– Ты знаешь, что времени почти не осталось. У нас обеих нулевой допуск, разве нет? Шестьдесят лет назад статистика регистрировала всего три процента тяжелых врожденных патологий, а теперь эта цифра выросла втрое. Положение усугубляется год от года. Во имя спасения души мы разогнали институт репродукции, отказались от прямого зачатия и ликвидировали всех тафу в профилакториях генного центра. День Очищения – так это принято называть. Хрень собачья! Я бы сказала: День Мясника. Неудивительно, что три миллиона недовольных сбежали за Узкий канал и теперь забрасывают нас ракетами. Черта стала единственным источником жизни. Загвоздка в том, что термоконтейнеры снижают качество исходного материала. Церковь воспевает ЭКО как панацею от греха, но Очищение сделало нас слабее. Когда-то Великий Излом стал началом. Сегодня мы несемся к концу со скоростью пули.
Линн прервалась на миг, чтобы успокоить дыхание, потом закончила:
– Если какая-нибудь дура уляжется посреди скоростного шоссе, наплевав на то, что к ней приближается груженый самосвал с заклинившими тормозами, будет ли это означать, что самосвал чудесным образом остановится?
