София в «Унесённых ветром»

Она подошла к маленькому столику, на котором стоял графин с шампанским и два бокала. Налила в оба до краёв, пузырьки весело забурлили, устремляясь вверх, к свету.

– Давайте выпьем, – предложила она, протягивая один бокал Софии. – Выпьем за то, чтобы никто и никогда не узнал, откуда мы пришли. За наши тайны. – Она подняла свой бокал. – Тайны делают жизнь… интереснее. Они придают ей вкус. Остроту. Без тайн жизнь – это пресная каша.

София взяла бокал. Хрусталь был холодным. В пузырьках, поднимающихся к поверхности, отражался свет свечей – тысячи крошечных, мерцающих огоньков, похожих на звёзды. Или на песчинки в песочных часах. Каждая пузырь – это мгновение. Мгновение, которое уходит. Мгновение, которое она не может остановить.

Они чокнулись. Стекло звякнуло, издавая чистый, хрустальный звук, похожий на смех. София сделала глоток. Шампанское было сладким, игристым, совсем не таким, как в её времени. Оно жгло горло и щекотало нос.

В этот момент дверь салона с громким скрипом распахнулась.

На пороге стоял мужчина.

Он не вошёл. Он появился. Как тень, как предзнаменование. Высокий, стройный, одетый в безупречно сидящий чёрный фрак. Его лицо было красивым, но опасным. Чёткие скулы, прямой нос, тонкие губы, изогнутые в лёгкой, едва уловимой усмешке. Но главное – его глаза. Тёмные, почти чёрные, глубокие, как бездонные колодцы. В них не было ни тепла, ни доброты. В них была насмешка. Циничная, умная, всевидящая насмешка. Насмешка человека, который знает все карты в колоде и знает, что все остальные играют в открытую.

Он слегка склонил голову, его усмешка стала чуть шире, чуть опаснее.

– Позвольте вмешаться, леди, – произнёс он, и его голос был низким, бархатистым, с лёгким, почти неуловимым южным акцентом, в котором чувствовалась сталь. – Ретт Батлер. К вашим услугам.

София почувствовала, как её сердце сделало сальто. Не от страха. Не от восторга. От узнавания. Она знала этого человека. Знала его поступки, его слова, его судьбу. Она знала, что он – разрушитель. Разрушитель иллюзий, разрушитель сердец, разрушитель целых миров.

Он посмотрел на неё. Прямо. Без стеснения. Его взгляд скользнул по её лицу, по её неуместной одежде, задержался на её глазах – и в его взгляде мелькнуло нечто. Не удивление. Не осуждение. Интерес. Острый, хищный, опасный интерес.

Скарлетт, стоявшая рядом, слегка напряглась. Её поза стала жёстче, взгляд – холоднее. Между ней и Реттом Батлером, даже в этой мгновенной, молчаливой сцене, чувствовалось напряжение. Напряжение старой, неразрешённой, полной искр истории.

София поняла: время не просто наблюдало. Оно действовало. Оно расставляло фигуры на шахматной доске. Фигуры, которые должны были столкнуться, сражаться, любить, ненавидеть, разрушать и создавать.

И теперь, в этом тихом салоне, под звон хрусталя и тиканье часов, партия только начиналась. Её партия. Игра, в которой ставкой была не просто её жизнь, а сама история.

Глава 3. Тайный разговор

Особняк Уилксов. Поздний вечер.

Воздух был тяжёлым – не от жары, хотя майская ночь в Джорджии дышала влажным теплом, а от ожидания. Ожидания чего-то неизбежного, рокового, что уже стучалось в двери этого дома, этого города, этой эпохи. София стояла у окна гостиной, прижав ладонь к холодному стеклу. За окном – сад, утопающий в ароматах магнолий и жасмина, за ним – тёмные силуэты деревьев, за деревьями – город, который скоро станет пеплом. Она знала это. Знала с той же уверенностью, с какой знала, что завтра взойдёт солнце. И эта уверенность была её проклятием.

В зале бушевал бал. Музыка, смех, звон бокалов – всё сливалось в единый гул, похожий на рокот приближающейся бури. Дамы в пышных кринолинах, словно экзотические цветы, распускались под взглядами мужчин в безупречных фраках. Они танцевали, флиртовали, спорили – о моде, о лошадях, о политике. О войне говорили легко, почти с восторгом, будто речь шла не о смерти тысяч, а о новом спектакле в театре.

– Янки не продержатся и месяца! – громогласно заявлял полковник Мелвин, потягивая бурбон. – У них ни духу, ни выдержки! Одни бухгалтеры да приказчики!

– Ах, полковник, вы так волнуетесь! – кокетливо отвечала миссис Эллингворт, веером прикрывая улыбку. – Давайте лучше поговорим о вашем новом жеребце. Говорят, он победил на скачках в Саванне?

София смотрела на них и чувствовала тошноту. Не от вина, не от духоты – от бессилия. Они были как дети, играющие в песочнице, не видя цунами на горизонте. Она хотела крикнуть им: «Остановитесь! Послушайте! Всё это кончится! Всё это сгорит!» Но слова застревали в горле. Её крик был бы похож на визг безумной. А безумных в 1859 году не лечили – изолировали. Или сжигали.

Она вспомнила свой мир. Стекло и бетон, гудки машин, мерцание экранов. Люди, которые тоже жили в иллюзии – иллюзии вечного роста, вечного прогресса, вечного Wi-Fi. Они тоже не видели трещин. Трещин в экосистеме, в экономике, в душах друг друга. Они тоже смеялись, пока под ними не начала рушиться земля. Разница была лишь в масштабе катастрофы. Здесь – война, там – коллапс. Здесь – пушки, там – пандемии и алгоритмы.

И вдруг она поняла: человечество не меняется. Оно просто меняет декорации. Суть остаётся прежней – страх перед неизвестным, жажда власти, иллюзия контроля.

Не выдержав, она отошла от окна и направилась в боковую комнату – кабинет мистера Уилкса. Там было тихо. Только потрескивание дров в камине и тиканье старинных часов на полке. Запах – дуб, воск, старая бумага, лёгкая прохлада, исходящая от каменных стен. На стенах – карта мира, на полках – книги по мореплаванию, подзорная труба, глобус. Всё говорило о человеке, который смотрел дальше своего поместья. Который знал, что мир огромен, а его место в нём – ничтожно мало.

София подошла к камину. Пламя плясало, отбрасывая на стены причудливые тени. В его огне она увидела лица. Лицо бабушки, которая пекла пироги по воскресеньям. Лицо коллеги Марка, который всегда приносил ей кофе по утрам. Лицо соседской девочки, которая рисовала мелками на асфальте. Все они были там, за гранью времени, за гранью реальности. Все они были недосягаемы. И все они были мертвы для неё. Навсегда.

Дверь скрипнула.

София вздрогнула, как загнанное животное. Она обернулась.

На пороге стоял Ретт Батлер.

Он не вошёл. Он появился. Как тень, как предзнаменование. Его походка была ленивой, почти кошачьей, но в каждом движении чувствовалась стальная пружина, готовая сработать в любой момент. Фрак сидел безупречно, волосы слегка растрёпаны, будто он только что сошёл с палубы корабля. На губах – усмешка. Та самая усмешка, которая сводила с ума женщин и выводила из себя мужчин. Усмешка человека, который знает все карты в колоде и знает, что все остальные играют вслепую.

– Мисс Волкова, – произнёс он, и его голос, низкий, бархатистый, с лёгким южным акцентом, заполнил всю комнату. – Какая редкая и звучная фамилия. Почти как название вина, которое подают только в королевских дворцах.

– София, – поправила она, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

Он склонил голову, как будто принимая дар.

– София. Да, так лучше. Ближе. Человечнее.

Он подошёл ближе. От него пахло дорогим табаком, кожей, морской солью – запахом дальних странствий и опасных приключений. Он остановился в двух шагах, его тёмные глаза впились в её лицо, в её глаза, в её душу.

– Вы ведь не отсюда, – сказал он. Не вопрос. Утверждение.

София сделала вид, что не поняла.

– Конечно, не из Атланты, – усмехнулся он. – Я имею в виду… не из этого времени. Ваш взгляд… он слишком… уставший. Уставший от того, что ещё не случилось. Вы смотрите на этих людей, – он кивнул в сторону зала, – как врач на пациентов, обречённых на смерть. С жалостью. И со знанием.

София затаила дыхание. Он видел. Он действительно видел. Не как Скарлетт, которая видела в ней союзника по духу, а как Ретт – человек, который видел всё. Он видел её страх, её одиночество, её тайну.

– А если я скажу… – начала она, едва слышно, – что я из будущего? Из мира, который вы даже не можете себе представить?

Он не рассмеялся. Не отвёл взгляд. Он просто кивнул, как будто она сказала самую обыденную вещь.

– Я верю, – сказал он спокойно. – Я верю, потому что видел слишком много, чтобы не верить в невозможное. Я видел, как люди превращаются в зверей, как города превращаются в пепел, как любовь превращается в ненависть. Если вы говорите, что пришли из будущего… значит, так оно и есть.

София почувствовала, как у неё подкашиваются ноги. Это было не облегчение. Это был ужас. Ужас быть понятой. Ужас перед тем, что теперь она не одна. Что теперь есть человек, который знает её тайну – и не боится её.

– Почему? – прошептала она. – Почему вы верите?

Он подошёл к камину, взял бокал вина с маленького столика, сделал глоток.

– Потому что я тоже чувствую… трещины, – сказал он, глядя на пламя. – Трещины в этом мире. В этом времени. В этих людях. Они думают, что всё вечно. Их плантации, их рабы, их балы, их честь… Всё это песок. И скоро на него наступит сапог истории. А вы… вы пришли, чтобы это увидеть. Чтобы стать свидетелем. Или… чтобы предотвратить?

София не ответила. Она не знала ответа.

– Чего вы боитесь, Ретт? – спросила она вдруг. – Вы, который не боится ничего?

Он повернулся к ней. В его глазах мелькнула тень. Настоящая, человеческая тень.

– Я не боюсь смерти, – сказал он. – Не боюсь нищеты. Не боюсь войны. Я боюсь… проснуться. Проснуться в мире, где я никого не узнаю. Где всё, что я знал, что любил, что ненавидел – исчезло. Где я – чужой. Как вы.

София почувствовала, как сердце сжалось в груди. Он говорил о её мире. О её будущем. О её одиночестве.

– Время утащит всех, – сказала она. – Вопрос лишь в том, останемся ли мы собой. Когда всё рухнет… кто мы будем?

Он усмехнулся, но в усмешке не было веселья.

– А что у вас там, в будущем? – спросил он, чуть наклонившись к ней. – Мужчины всё так же играют в карты, женщины крутят юбками, а дети путаются под ногами?

София улыбнулась. Впервые за долгое время – искренне.

– Мужчины играют не в карты, а в биржу. Женщины крутят карьерой. А дети… дети путаются в Интернете. В виртуальном мире, который для них реальнее этого.

Ретт рассмеялся. Громко, искренне, от души. Его смех был заразительным, как весенний ветер.

– Звучит ужасно, – сказал он, вытирая уголок глаза. – Но, чёрт возьми, в этом есть шарм. По крайней мере, никто не умирает от дуэлей из-за чести дамы.

– Зато умирают от одиночества, – тихо добавила София.

Он замолчал. Посмотрел на неё с новым, глубоким интересом.

– Вы очень одиноки, не так ли? – спросил он.

София кивнула. Не было смысла лгать.

– Очень.

Он протянул ей бокал.

– Выпейте. Это не сделает мир лучше. Но сделает его… терпимее.

Она взяла бокал. Хрусталь был холодным. Вино – тёмным, как ночь.

На мгновение ей показалось, что зеркало над камином дрогнуло. В нём, вместо их отражений, мелькнула чёрная дверь. На двери – символ: круг с маленьким сердцем в центре. Дверь, которую она уже видела. Дверь, которая звала её.

София сжала кулаки. Но Ретт, похоже, ничего не заметил. Он смотрел на неё, и в его взгляде не было насмешки. Было… сочувствие.

Значит, пока я одна вижу эти знаки…

Дверь распахнулась с грохотом.

В комнату влетела Скарлетт О’Хара. Вихрь из шёлка, локонов и энергии. Её зелёные глаза сверкали, как изумруды, полные огня и вызова.

– Ретт! – воскликнула она. – Вот вы где прячетесь! Я уже думала, вы сбежали, чтобы не танцевать со мной!

Она бросила взгляд на Софию. Взгляд, полный любопытства, ревности и… одобрения.

– Ах, так вы нашли себе слушательницу? – спросила она, подходя ближе. – Надеюсь, мисс София не слишком утомлена вашими… философскими изысканиями?

– Уверяю вас, мисс О’Хара, – усмехнулся Ретт, – мисс София оказалась гораздо интереснее всех ваших ухажёров вместе взятых. Она, например, знает, что будет завтра.

Скарлетт прищурилась.

– Завтра? Завтра будет бал у Хамилтонов. И я буду в новом платье цвета мадеры. Вот что будет завтра.

– А послезавтра? – тихо спросила София.

Скарлетт махнула рукой.

– Послезавтра – это для стариков и пророков. Мы живём сегодня!

Она взяла Ретта под руку, с силой, но игриво.

– Пошли. Мазурка начинается. И я не позволю вам улизнуть.

Ретт покорно позволил себя увести. Но на пороге он обернулся и посмотрел на Софию. Его взгляд говорил: «Мы ещё поговорим. Я знаю, что вы не закончили».

София осталась одна. У камина. С бокалом вина и тяжестью в сердце.

Огонь в камине потрескивал, отбрасывая на стены длинные, извивающиеся тени. Каждая тень казалась ей фигурой из будущего – солдатом, пожарным, врачом, ребёнком, плачущим среди руин. Она закрыла глаза.