скачать книгу бесплатно
Санкт-Петебург – вид сверху
Сергей Кузьмич Пилипенко
Виктор Товбин
Есть мнение не бесспорное, что Петербург на костях строился. В любом случае, костям досталось изрядно, а пота и крови пролито более чем… И вот результат: великолепные дворцы, радующие взор, многоэтажные дома, взметнувшиеся ввысь. Книга рассказывает о работе строителей и промышленных альпинистов, об их "высоком", опасном и благородном труде.Фото автора.
Сергей Пилипенко
Санкт-Петебург – вид сверху
Жизнь без риска не для нас,
Мы рискуем каждый раз,
Когда виснем между небом и
Землею
Когда смотришь сверху вниз,
По-другому видишь жизнь,
Еще больше любим мы ее с
Тобою.
Из песни промышленных альпинистов.
20 января 2011 года
Метет поземка. Все тонет в белой круговерти. Гнется под напором стихии кустарник, чернеют деревца в море снега…
Где мы находимся? В степи, в поле с редколесьем? Нет. Мы на высоте двадцати метров, на крыше производственного корпуса объединения «Светлана». Поэтому поземку я бы назвал «покрышкой». Здание давно заброшено, и кровля буйно зарастает.
«Поле битвы – Земля», – называется американский фильм. Поле нашей битвы, вернее, место работы – крыша. Мы чистим ее от снега и сбиваем сосульки. Иногда спускаемся по веревкам на фасад. Сегодня срезаем и сбрасываем старые проржавевшие вентиляционные трубы.
Что такое работа строителя, промышленного альпиниста в том числе? Это путь. С объекта на объект. С кровли на фасад, из Колпино, где на одном из домов повесили водосточные трубы, в торговый порт Питера, где надо будет красить какой-нибудь ржавый, поставленный в док корабль или портальный кран. Всегда дома наготове рюкзак с веревками и снаряжением. У меня, правда, разъезды на время закончились. Я со своей бригадой прочно осел на «Светлане».
Теперь перемещаемся с фасада «Полупроводников», заштукатуренного и покрашенного, на протекающую кровлю «Электронприбора», с трансформаторной подстанции номер шесть на кислородную станцию…
Город стонет под гнетом снега и льда, а нам приятно – постоянная работа. В этом году в бригаде родился афоризм: «Если кто-то у нас в стране делает деньги из воздуха, то почему мы не можем сделать хоть что-то из воды, пусть и замерзшей».
Работа интересная, иногда с массой впечатлений. На прошлой неделе Николай, опытный кровельщик с тридцатилетним стажем, во время чистки снега сорвался с крыши, влетел в окно, разбил стекло спиной и повис на страховке. Голливуд отдыхает. Причина – образовавшийся маятник веревки. Все обошлось.
В январе 2008-го мне повезло меньше. Три недели в больнице, еще месяц дома. Уколы, капельницы, борьба с пролежнями (я подкладывал под спину рулоны туалетной бумаги). Есть о чем вспомнить. Но нет худа без добра. Раньше не хватало времени, а тут целый месяц пролежал под компьютером, щелкал клавишами. Лежал, потому что сидеть врач запретил. Соорудил лежак из стула, табурета и кучи подушек. Потом была лечебная физкультура и большая подушка в сумке, которую я, по совету доктора, клал под поврежденный позвоночник. Таскал с собой, в электричке занимал оба места у окна. Ноги на противоположном сиденье – вверх-вниз, вверх-вниз. Качал пресс.
Уже позже Виктор Степанович, главный инженер «Светланы Рост», где я два раза навернулся со строительных лесов, говорил: «Ты в паспорт свой заглядывай, когда лезешь на высоту». Намекал на возраст. Все-таки шестой десяток пошел. Я отшучивался: «Не возраст мой виноват, а наночастицы, которые вы бесконтрольно выпускаете. Они на меня пагубно влияют». Предприятие это выращивает кристаллы по нанотехнологиям.
Тема сейчас у нас одна: снежно-ледяная. Между прочим, почему-то именно на корпусах промышленных предприятий, по моим наблюдениям, возникают удивительные ледяные образования Причиной тому, наверное, особый тепловой режим, там возникающий. Растет себе сосулька, тяжелеет и при каждой оттепели считает дни до кончины. И вдруг касается чего-нибудь: трубы, лестницы или кондиционера, с удовольствием опирается на эту подвернувшуюся по пути поддержку и снова набирает вес, насыщаясь влагой и холодом. Она уже не упадет, как ее соседки, и постепенно превращается в многометрового – длиной и в обхвате – монстра. Такую не просто сбить кувалдой или ломом, стоя на крыше. Снизу подрубать ее «щупальца» тоже опасно: можно опрокинуть всю глыбу на себя. Один выход: вывешиваться рядом на веревке и рубить лед простым или торцевым топором (топор, приваренный к железной трубке, хорошо заменяет лом). Надо еще в определенный момент оттолкнуться, чтобы отъехать на время в сторону, когда эта громадина начнет рушиться – по частям или сразу. И не забыть перед началом этого мероприятия надеть каску.
А если идет подпитка водой и нагнетаемым воздухом, это чудище может прилипнуть к стене и за несколько дней доползти до земли (сталактит превращается в сталагнат). Тогда его ликвидация превращается в настоящую проблему. Впрочем, по поводу «чудища» я погорячился и готов поменять оценку на прямо противоположную. Для меня эти ледяные образования, скорее, красавцы. Что-то похожее я видел в Карлюкских пещерах на плато Кугитанг-тау в Туркмении. Столбы из сталагнатов переливались в лучах фонарей. Там, конечно, иная цветовая гамма и другой антураж. Но и наш урбанистический ландшафт с его островерхими крышами, причудливой лепниной и замысловатыми карнизами смотрится не хуже пещерных гротов. А когда движешься в метель по колено в снегу, обвешанный снаряжением, по крутым скатам кровель, можно запросто представить себя, например, на склонах Кавказа.
Бывает, что металлические решетки на окнах исполнены не в виде клеток, а в виде лучей, идущих из угла. И когда прутья зарастают льдом, они напоминает щупальца инопланетян в фильме «Чужой».
Но кем бы ни были эти порождения холода – уродами или красавцами – наша задача уничтожать их.
28 января 2011 года
Сообщение в газете «Метро». В Аргентине выжила женщина после полета с 23-го этажа. Это интересно. В позапрошлом году коллега узбек Коххар отвозил на родину гроб с телом племянника, сорвавшегося со строительных лесов всего-навсего с шестого этажа. Это не привлекает внимания. Трупы гастарбайтеров, наверное, никто не считает. А жаль. С ними вместе не один пуд соли съеден и не один стакан водки выпит.
Кстати, насчет узбеков. Был один случай. Понадобился нам для работы швеллер (П-образная металлическая балка) большого размера. Прораб меня просит: «Походи, поищи по заводу, если надо будет, я заплачу». Прихватив тележку, отправляюсь на поиски. Вижу сварщика, работающего над какой-то конструкцией. Рядом с ним то, что мне надо, и в большом количестве. Хлопаю его по плечу, обращаюсь с просьбой. Он, сняв маску и представившись Романом, вытирает пот и копоть со своего раскосого лица и говорит на ломаном русском, что деньги он не возьмет, тем более что железо это не его. А вот если бы мы предоставили ему работу, то договорились бы насчет швеллера.
Ладно, погружаем балку на тележку и везем прорабу. Докладываю:
– Есть швеллер, но только вместе с узбеком.
– А без узбека не было?
– Не нашел.
Прораб чешет затылок, думает, что делать с образовавшимся привеском.
Позже пришлось привлекать Романа к работе. Он такой же Роман, как я – Рудольф Нуриев. Приезжие с юга и востока называют себя Генами, Колями, Борями, лишь бы первые буквы в именах совпадали. В моей бригаде есть таджик Коля. По паспорту он Кобилджон. Случай тот меня позабавил. Я часто вспоминал и другим рассказывал об узбеке, которого нельзя было отделить от швеллера.
А еще была хохма. На улице Достоевского в одном из зданий мы работали параллельно с многонациональной бригадой, многие из которой здесь же и жили. Как-то раз нам пришлось открыть запасной выход, чтобы выносить строительный мусор, и в него проникли два милиционера, что для гастарбайтеров является чуть ли не стихийным бедствием. Бригадир их Марина, молдаванка, выговаривала мне:
– Что вы творите? Зачем открываете двери? Ведь здесь тоже люди живут, молдаване, таджики.
– Ну, может, молдаване и люди, – отвечаю, – а вот насчет таджиков сомневаюсь.
Я, конечно, пошутил и на самом деле так не думаю, мне все равно, что русский, что украинец, что негр (извините, афроамериканец), ко всем отношусь с уважением.
Я почти научился отличать жителей Средней Азии друг от друга. Однажды мы ремонтировали на «Светлане» фасад радиоузла. Рядом конкурирующая фирма, возглавляемая, как я слышал, сыном директора, то же самое делала на главном административном здании. Мы работали альпинистским способом, а они строили леса. Были там только таджики и киргизы. Разница между ними значительная. У киргизов, кроме прочего, почему-то почти не было акцента. Одно время на этом объекте были проблемы с выплатой зарплаты и, в связи с этим, что-то похожее на забастовку, эмоциональные выступления, переходящие в митинг. Мы наблюдали за этим с высоты, не отрываясь от мастерков, шпателей и валиков.
29 января 2011 года
Недавно доходило до минус восемнадцати, а сегодня снег тает и капает с крыш. И не куда-нибудь, а мне на штаны. Я вишу на втором этаже, с помощью топора и какой-то матери борюсь с очередным природным шедевром на кирпичной стене – толстым слоем наледи, которая наползла на окно. Волнистое и ребристое изваяние прилипло к стене намертво. С дырявого карниза льется водичка. Похоже, скоро и я покроюсь льдом, превращусь в аллегорическую фигуру, которые живут в старой части города. Было бы красиво – человек с топором охраняет любимый город, скульптор неизвестен…
Лед умирает, но не сдается. С каждым ударом он осыпает меня осколками. Я их выплевываю, чертыхаюсь, но не останавливаюсь. Наконец, срубаю нарост и скольжу по веревке к земле. Дрожащими от холода руками срываю с себя амуницию – пояс, сидуху, спусковуху. Тороплюсь в тепло раздевалки. Нет, аллегорической фигурой быть не хочу. Похрустывает ледок на сгибах одежды. Дымится чай в чашке.
3 февраля 2011 года
Оттепель продолжается. В наших рядах панические настроения: «Шеф! Все пропало. Снег тает. Сосульки сами отваливаются! Скоро будем без работы!» Поздно вечером посыпал снег, хоть и без особого энтузиазма. Ура! Снеговые лопаты, ломы и топоры наготове. Одежда и обувь к утру просохнут.
Вспомнился эпизод, произошедший первого апреля прошлого года. С утра, если мне не изменяет память, солнечная теплая погода. Лишь кое-где виднеются остатки снега. Еду в электричке на работу. Начальство сообщило, что с кровли первого корпуса «Светланы» выполз и завис над входом в ОАО «Цыпленок» край огромной льдины, и ее надо столкнуть, пока она сама не упала кому-нибудь на голову.
Настроение, как и должно, быть в такой день, праздничное, весеннее. Звонок по мобильному телефону. Саня Букреев сообщает, что льдина упала и можно не торопиться. «Ну, да, – улыбаюсь молча, – и спина у меня сзади белая». Помню, какой сегодня день, поэтому с самого утра готов к таким приколам. Снова звонок. Опять Саня: «Леня (это наш шеф) сказал, что без тебя справимся». Игнорирую и продолжаю путь.
Прибыв на место, вижу: подтаявшая льдина вышла уже на полметра. Нужен лишь слабый толчок.
…На дорогу, установку ограждения и оцепления, подъем на крышу, привязывание веревок, страховку, а также на обед и шутки-прибаутки ушло несколько часов. На подталкивание льдины в нужном направлении – несколько секунд. Но это тоже наша работа.
4 февраля 2011 года
У меня прохудились рабочие сапоги. Иду в торговый центр «Светлановский». На мне полный боекомплект – рваный ватник, монтажный пояс, гремят карабины. Хорошо, не прихватил с собой лом и снеговую лопату.
Захожу. Охранники в строгих костюмах, полупустой зал, на витринах – косметика от Версачче, запонки от Армани, на манекенах – одежда от «Дольче Габанна». Шаркаю рваными сапогами по блестящей плитке.
– Что вас интересует?
Приветливость в голосе охранника, совершенно соответствует выражению его лица. Насмешливо-презрительные нотки хорошо замаскированы. Не нравится мне их работа. На месте любого из них я бы застрелился. Целый день сидеть, клевать носом, глазеть по сторонам и ждать, когда же закончится эта чертова смена. Но каждому свое. Возможно, он тоже захотел бы свести счеты с жизнью, подвесь его на веревке в мороз и ветер.
Чего бы я хотел? Показываю на свои сапоги, мокрые насквозь.
«У нас этого нет», – слышу короткий ответ.
Киваю головой, бурчу под нос, что не туда попал, и убираюсь восвояси.
10 февраля 2011 года
Прежде, чем выйти на крышу пятнадцатого корпуса, обхожу помещения второго этажа, где расположены швейные мастерские, и монотонным голосом объявляю: «Внимание, сейчас будем бить стекла! Будьте осторожны, не подходите к окнам. Будем бить стекла!» Женщины встречают меня многозначительными улыбками.
В прошлом году Вова Давыдов сколол с крыши изрядную глыбу льда, которая стукнулась о трубу, идущую по фронтону здания, и влетела в окно мастерской – прямо рядом с девушкой, строчившей на машинке. Та от потрясения подпрыгнула. Ее долго колотило. Она боялась сесть за машинку. Молодую швею отправили домой с наставлениями вызвать врача в случае продолжения трясучки. Назревал крупный скандал.
«Спокойно, – сказал Вова, после того как заменил фанерой разбитое стекло. – Девушки любят пугаться по пустякам. Я пообещаю на ней жениться, и она успокоится. Или наоборот, испуг от моего предложения будет такой силы, что она надолго забудет о ледяшке, упавшей под ее стул».
Не знаю их дальнейших отношений. За эту зиму на этом корпусе на моем счету сорванная вместе с кронштейнами труба низкого давления, два разбитых стекла в швейной мастерской и ни одного обещания жениться.
Позже возникла байка:
– Ваша сосулька разбила оконное стекло. Когда вставлять будете?
– Нет, что вы? Мы стекла не вставляем, мы их только бьем.
11 февраля 2011 года
Испытываю удовольствие, когда после моих ударов торцевым топором кусок наледи с хрустом отламывается, соскальзывает, и через несколько секунд я слышу глухой удар о землю. Иногда хулиганю. Стараюсь отколоть кусок побольше, чтобы прохожие, бредущие в отдалении, если не вздрогнули, то хотя бы повернули головы в мою сторону. Наверное, от скуки.
Однажды на крыше завода «Морион», что на Васильевском острове, скука была развеяна в мгновение ока. Дело было в оттепель, я рубил лед и сбивал сосульки со свесов. Не успел занести топор для удара, как слой льда подо мной поехал вниз. Страховка была на месте, но веревка вилась по крыше с приличным запасом. Прежде чем зависнуть, я бы пролетел несколько метров, и получился сильный рывок, что опасно для позвоночника. К тому же вместо обстоятельной обвязки на мне был только монтажный пояс.
Все это дольше читается, чем происходит. Я резко откинулся назад и распластал руки. Шуршание было недолгим. Ботинки зависли над пустотой, а пятая точка уперлась в место, освобожденное от наледи. В очередной раз повезло.
Говорят, высотник, как и минер, ошибается один раз. Но, к счастью, это не всегда так. Есть у нас промальп Дима Новгородцев с говорящей кличкой Демон Отвязанный.
…Ремонтировали фасад станционного здания у «Навалочной». Разгар лета, жара невыносимая. Свежевыкрашенный фасад сверкал так, что невозможно было на него смотреть. Плавился асфальт и кровля под ногами. А еще больше плавились от жары мозги.
Дима, не отличавшийся дисциплиной, всегда опаздывал на работу, являлся с красными от бессонницы глазами. Наверное, в компьютерных играх зависал. В тот раз он был именно в таком состоянии.
Залез на крышу, небрежно дернул веревку – вроде, держится… И стал по ней спускаться. Вспомнил, что забыл кое-какой инструмент в сумке – не спеша поднялся, влез на крышу. И тут обнаружил, что конец веревки всего лишь зажат в щели. Встал на карачки, дернул, и конец выпрыгнул из щели и свернулся вопросительным знаком на жарком гудроне.
Дима сел на сумку за трубой и долго сидел, тупо глядя на вопросительную веревку.
У Михаила Врубеля есть картины «Демон летящий», «Демон сидящий» и «Демон поверженный». У нас появился Демон Отвязанный.
12 февраля 2011 года
На «Светлане» выходной, тишина, нарушаемая лишь гудением вентиляции. С Саней спускаемся по веревкам с высоты 26 метров с крыши корпуса «Полупроводников». Наша задача – быстрее заделать брезентом оконную раму с выбитым стеклом на третьем этаже – побочный эффект чистки крыши. В здании – уникальное оборудование. Один градус в сторону, и отказывается работать.
За бортом минус восемнадцать. Изо рта валит пар, щеки красные. В усах у меня лед, у Сани Букреева в черной бороде блестят целые гроздья. Большое окно на пятом этаже, с которым мы поравнялись, наполовину закрыто огромным ледяным наростом. Если его не сбить, при дальнейшем спуске рискуем получить его себе на головы.
Тормозим. Топором и кувалдой отбиваем от глыбы большие куски и пытаемся ее раскачать. Наконец расправляемся с ледяным монстром – он летит вниз. Но, словно в отместку за свою смерть, расправляется с вентиляционной трубой, висящей тремя этажами ниже.
Крепим брезент. Потираем замерзшие руки. Получилось хорошо. Теперь люди и оборудование перестанут ежиться. Но на втором этаже теперь ждет ремонта разбитая вентиляционная труба. Вот такой круговорот работ в природе.
На улице Турку
Поздней осенью 2007-го года, когда последние дожди перемежались с первыми снегопадами, мой организм медленно адаптировался к новым условиям. Сливели губы с холода и руки коченели в постоянно мокрых перчатках.
Я влился в коллектив, который шпаклевал и красил пятиэтажку на улице Турку в фисташковый цвет. Дом, крыша которого, словно паутина, была опутана веревками, с его прежде облезлым и обшарпанным фасадом, облепленным теперь висящими на веревках высотниками, постепенно приобретал ухоженный и даже праздничный вид. Первый день для меня был ознакомительный. Располагались мы в полуподвальном помещении. То, что с потолков и стен, тронутыми рыжими пятнами грибка, свисала облупившаяся краска – это не беда, а вот то, что помещение не отапливалось, и нам негде было сушить одежду, это, мягко выражаясь, вносило дискомфорт в наше существование.
Цементный пол наполовину был залит водой. Дальняя стена пропадала во мраке, и многие ходили туда по малой нужде, перепрыгивая через лужи. Полы и древние, разваливающиеся столы были завалены атрибутами походной жизни: альпинистским снаряжением, веревками, перемазанными краской, шовной мастикой, шпаклевкой и еще бог знает чем
Карабины, «спусковухи», «сидухи», жумары соседствовали с обрезанными пластиковыми бутылками, приспособленными под пепельницы, пачками типа «доширак», как целыми, так и пустыми, термосами, шпателями и кистями. Сегодня я привез лишь кусок веревки и привязал его к опоре на крыше, предварительно выбрав себе участок стены для будущей работы.
Все идет своим чередом: кто-то мешает шпаклевку, некоторые разливают по ведрам краску, а кое-кто по стаканам нечто прозрачное, а потом объясняет на улице у дверей раздевалки местному дворнику:
– Почему пьем? Так ведь страшно на высоте. Попробуй сам. Да и погода, как видишь, способствует. Холодно.
На следующий день, приехав на работу пораньше, оставляю сумку со снаряжением возле дверей раздевалки, иду за ключом и узнаю неприятное известие. Кто-то залез в окно и хорошо почистил наше помещение. Пропало многое из снаряжения. Впадаю в уныние, больше нет желания работать. «Слава богу, – думаю, – что вчера не успел привезти и оставить свой инструмент». Возвращаюсь к раздевалке. Моей сумки нет. Пробежки вокруг дома в надежде по горячим следам схватить вора за руку не дают результата. Полку пострадавших прибыло. Карабины, самохваты – содержимого в бауле было не на одну тысячу рублей. Зря я только что воздавал хвалу господу. Ясное дело, что действует здесь одна шайка, которой мысленно посылаю проклятия. В свой адрес отпускаю словечки не менее выразительные.
Во время обеда обсуждаем, кто мог нас обокрасть. «Бомжи». Другого ничего на ум не приходит. Где-то на проспекте Славы, предположил кто-то, на фасаде тоже работают высотники, и наше снаряжение грабители могли сплавить туда. В магазине карабин стоит рублей триста, а тамошним альпинистам его запросто можно продать за пятьдесят. Уже на бутылку хватит. Делаем набег на соседний подвал с выражением твердой решимости на лицах, но видим лишь пустые аккуратные лежаки между трубами, полное отсутствие каких-либо свидетельств злодеяния со стороны их хозяев.
На следующий день, поскребя дома по сусекам, кое-как набираю снаряжения для работы, к которой незамедлительно приступаю. Настроение, как говорится, ниже плинтуса. Шпаклюю фасад, болтаясь на веревке, и все еще занимаюсь самобичеванием.
Даю себе слово: больше никогда не буду оставлять свои вещи, где попало, никогда не дам себя облапошить. Уже внизу, когда я выпутывался из веревки, подходит подвыпивший мужик с бутылкой шампанского в руке и восхищенным взглядом в мою сторону, со словами: «Ну, вы даете, ребята», предлагает составить ему компанию. Что же, есть возможность хоть немного поднять себе настроение и, недолго думая, соглашаюсь.
– Только стакана у меня нет, – говорит он, излучая приветливость, – принеси что-нибудь, если можешь.
Я иду в раздевалку, нахожу на столе свой термос с чаем, дорогой, красивый, только что подаренный женой, и не придумываю ничего лучшего, как взять от него завинчивающуюся крышку. Все, поехали. Мы прячемся за соседнюю девятиэтажку, чтобы меня не заметили за распитием, он наливает в крышку. Успеваю сделать лишь несколько глотков, да поболтать с ним, как это водится, о всяких пустяках. Слышу, что меня окликают. Быстро ухожу на голос, возвращаюсь через минуту. Моего собутыльника и след простыл. Он пропал вместе с крышкой от моего драгоценного сосуда, подарка жены. Зачем ему она, будь он не ладен? Зачем мне термос без крышки? Пробежки вокруг, в надежде по горячим следам кого-то догнать, опять не увенчались успехом.
Так, за два дня я лишился альпинистского снаряжения и термоса с завинчивающейся крышкой. Через некоторое время пришлось его выбросить. Такой негостеприимной оказалась улица Турку.
15 февраля 2011 года
До обеда скалываем лед, после – чистим снег.
Летом будем ремонтировать крыши и фасады. Но это не значит, что мы постоянно находимся на свежем воздухе. Иногда в больших количествах нюхаем краску. При окрашивании производственных цехов часто применяется масляная, алкидная или пентафталевая краска. Многие, наверное, чувствовали на себе действие ее ароматов. Если работать краскораспылителем, то частички краски просто висят в воздухе, а пары ее заполняют пространство. Без специальных респираторов не обойтись. Иначе «крышу» сносит.
Как-то красили фасад на Карбюраторном заводе и, так получилось, пары краски втянуло вентиляцией внутрь цеха. Выбежали возмущенные женщины, и мы узнали о себе много нового.
