Неправильный лекарь

Он замолчал, продолжая изучать меня взглядом, как рентгеновским лучом. Создалось впечатление, что он ждёт, когда я не выдержу и заговорю первым. Но, я продолжал держать язык за зубами, подожду его вердикта, каким бы он ни был.

– Какие планы на будущее? – нарушил он звенящую тишину.

– Всё зависит от Вас, Борис Владимирович, – спокойно ответил я и снова замолчал.

– Предлагаю такой вариант, – произнёс он, поднявшись с кресла и подходя к столу. – Эту информацию, если я правильно понимаю, знают только два человека. И оба они находятся в этом кабинете. Пусть все тонкости процесса переселения душ останутся в этих стенах. Того, что я увидел достаточно, чтобы испытывать к вам скорее симпатию, чем что-либо другое, а того Сашу уже не вернуть. Что ж поделать, он сам виноват. Здесь никто не знал про этот амулет, а теперь поздно пытаться что-то изменить. Да ещё это покушение, последняя капля.

– Спасибо, что решили дать мне шанс, – кивнул я и снова затих, ожидая, что он ещё скажет.

Мастер душ сел за рабочий стол, положил руки на зелёное сукно и снова вперил в меня взгляд. Я ответил тем же, а сам пытался понять, вспомнил я хоть что-нибудь или нет. Пока не обнаружил в голове никаких изменений в виде всплывших на поверхность воспоминаний.

– Очень надеюсь, что я не пожалею об этом решении, – вдруг сказал он.

– Не переживайте, Борис Владимирович, Вам не придётся. Раз уж так получилось, я постараюсь прожить нормальную жизнь нормального человека, за которого никому не будет стыдно.

– Я теперь знаю Ваше прошлое, и у меня сложилось впечатление, что так всё и будет, – довольно уверенно сказал Корсаков. – Оригинальный Александр Петрович Склифосовский к сожалению, выбрал не совсем правильную дорогу в жизни, которая привела к вполне ожидаемому результату с необычным развитием. Если Вы готовы приступить к хотя бы частичному восстановлению памяти, можем приступить прямо сейчас. Я сразу этого не стал делать, потому что решил сначала всё обсудить.

– Если возможно хоть как-то адаптировать меня к такой смене обстановки, буду Вам очень признателен.

– Хорошо, – сказал Корсаков и снова занял место возле меня, положив ладонь мне на лоб. – Может быть немного больно, а головокружение придётся потерпеть. Если будет невтерпёж, скажете.

– Договорились, – кивнул я и закрыл глаза, уплывая в новое незримое путешествие.

Перед тем, как окончательно отрешиться от реальности, в голове просвистела мысль, что назад вернусь уже не совсем я. Но, точно это буду я, а не бывший Александр Петрович, если я правильно понял Корсакова.

Ощущения в этот раз были совсем другими. Меня закружил хоровод картинок, статичных и подвижных, голоса, чувства, эмоции, ощущения. Это всё проносилось перед внутренним взором настолько быстро, что шла кругом голова и начало тошнить, скрутив в узел не только желудок, а всё содержимое брюшной полости. Жаль, что я успел позавтракать. Знать бы дело, лучше бы воздержался. Главное не похвастаться харчами на пижонский костюм тройку доктора, про свой я уже и не думал, в шкафу есть ещё.

Бешеный хоровод образов и событий в голове прекратился внезапно, словно выключили рубильник. Содержимое желудка так и не покинуло мой организм несмотря на настойчивые попытки. Я открыл глаза и судорожно вдохнул, словно только что вынырнул из-под воды.

– Ну, как дела, Александр Петрович? – осторожно поинтересовался Борис Владимирович. – Как себя чувствуете? А главное, кем?

– Всё в порядке, – пролепетал я, восстанавливая дыхание. – Я всё тот же человек, с которым Вы познакомились сегодня утром. И лишь частично тот, которого Вы знали до сегодняшнего дня.

– Память вернулась?

– Многое встало на свои места, но, к сожалению, далеко не всё, в основном обрывками.

– Ничего страшного, сейчас была только инициация. Воспоминания будут продолжать приходить по мере надобности и при определённых внешних стимулах. Так что надо просто продолжать жить и работать над собой.

– Понял, принял, – уже спокойно ответил я. – Вы ведь правда никому не скажете?

– Если только под пытками, – улыбнулся Борис Владимирович. – Что при моём образе жизни очень маловероятно. У меня просто нет недоброжелателей. Хотя, возможно я об этом просто не знаю.

– Я буду молиться всем богам, существующим и выдуманным, – торжественно начал я, – чтобы Вас никогда не постигла такая участь, я в этом лично заинтересован.

– Спасибо, достаточно существующих, – улыбнулся он. – У меня будет Вам один совет, держались бы вы подальше от Андрея Серафимовича Боткина, ни к чему хорошему это не приведёт, я Вам гарантирую.

– Подождите, – я поднял руку, напрягая извилины. Когда услышал фамилию, перед глазами появился живой портрет Андрея, по ощущениям он хороший человек и верный друг, ничего отрицательного не всплыло. – Если я правильно понял, он же один из лучших друзей, если не лучший?

– Лучший друг у Вас Илья Юдин, этот точно не подведёт под монастырь. А вот Боткин вполне возможно невольно приложил руку к тому, что произошло. Эти предположения полностью безосновательны, просто подспудное ощущение.

– Я прислушаюсь к Вашим словам, Борис Владимирович, – уверил я, – и разберусь с тем, что всё-таки произошло. Наверняка если кто-то захотел Склифосовского убрать с дороги с помощью того амулета, то предпримет новые попытки, а мне этого не надо.

– Хорошо, Александр Петрович, – улыбнулся он уголками рта. – Но, я вас умоляю, не лезьте на рожон и не рискуйте без смысла. Не забывайте, что Вы не боевой маг, а Лекарь. К тому же проблемы с даром, который вам только предстоит начать восстанавливать.

– Я Вас услышал, – кивнул я. Фраза по поводу «начать восстанавливать» очень обнадеживала, значит это по крайней мере возможно. – Я так понимаю на сегодня всё? Могу идти?

– Да, Ваше сиятельство. Вас в своём кабинете ожидает отец. Он немного задержался в городской управе по Вашему вопросу, но уже на месте.

– По какому вопросу?

– Напрягите память, она у Вас частично появилась.

Я попытался прокрутить в голове вчерашний вечер. Удар сзади чем-то тяжёлым по голове, я шарахнулся в сторону. Потом обернулся к нападавшему, но не смог разглядеть его лица из-за тёмных кругов и искр перед глазами. В этот момент последовал удар ножом в грудь. Блеск клинка я смог заметить и немного дёрнулся в сторону, нож вошёл глубоко, но далековато от сердца. Вот почему меня не убили тогда, не рука дрогнула, а повезло, что хоть как-то успел отреагировать. Дальше болевой шок и потеря сознания.

Так, это конечно очень познавательно, но не совсем то, что мне сейчас нужно. Надо ещё отмотать назад. Еду на такси, бегу по набережной Фонтанки, нет, ещё назад. Манипуляционная, на столе лежит девушка, которую сбил лихач на улице. Большая рана на голове, деформированы левое плечо и бедро, кровь от контакта с выступающей деталью автомобиля на грудной клетке, скорее всего сломаны несколько рёбер. Пытаюсь её лечить самостоятельно, отвергая помощь Виктора Сергеевича и его предложения вызвать кого-то на помощь. Даже моего друга Юдина почему-то нет рядом. Когда я начинаю её лечить, девушка громко кричит, потом теряет сознание, что меня не останавливает и я продолжаю в том же духе. Когда в манипуляционную врывается разъярённый отец, девушка уже мертва. Я, чертыхаясь выхожу на улицу. Громко ругаюсь сам на себя, но не потому, что умерла пациентка, а по поводу отсутствия везенья, словно не человек погиб, а в казино проигрался. Вслед за мной с криками бежит молодой человек. Такси, Фонтанка, подвал.

– Как фамилия этой девушки? – спросил я, пытаясь проглотить застрявший в горле ком.

– Её фамилия вам может ничего особенного не сказать, – задумчиво произнёс Борис Владимирович, наблюдая, как изменилось выражение моего лица, когда я понял, что произошло. Мне показалось, что он был приятно удивлён, как меня перекорёжило от бесчеловечного поступка прежнего носителя этого тела. – Её звали Анна Александровна Соколова. Не сильно известный род из жалованных за заслуги перед родиной дворян. А вот её молодой человек – Георгий Терентьевич Воронихин, продолжатель великой династии инженеров и градостроителей. Насколько я знаю, они были помолвлены с этой невинной девушкой, жизнь которой так внезапно оборвалась. И виноваты в её гибели, как Вы уже догадались, пьяный водитель и чрезмерно уверенный, недооценивший серьёзности ситуации по поводу своих умирающих способностей лекарь.

– Довольно, я всё понял, – я даже вытянул ладонь вперёд, чтобы он остановился. – Вполне возможно, что Воронихин будет повторно пытаться меня убить.

– Совсем не факт, – покачал головой Корсаков. – С ним уже провели разъяснительную беседу. Парень после событий в подвале и посещения полицейского участка на эмоциях полночи гонял по городу в поисках того самого пьяного водителя. Слава Богу не преуспел. Родственники сами закрыли обезумевшего от горя парня под домашний арест, пока он дров ещё больше не наломал. Твой отец разговаривал с его отцом сегодня утром, ещё до работы. Предложил разрешить ситуацию мирным путём и тогда он не будет выдвигать встречных обвинений о покушении на убийство, которого просто чудом не произошло. Всё немного сложнее с родственниками бедной девочки.

– Сколько лет ей было? – зачем-то спросил я, словно это как-то может исправить или смягчить сложившуюся ужасную ситуацию.

– Девятнадцать. Её родители убиты горем, но хотя бы пока не рвутся в бой с шашками наголо. Им решили сказать правду, что ты получил тяжелую травму и потерял память. Они точно не будут в ближайшее время тебя искать и пытаться убить, хотя её отец уже принял решение вызвать тебя на дуэль.

– А в управу отец зачем тогда поехал? – безучастно спросил я.

– Так они же тоже в курсе, но пока не будут тебя домогаться, до полного выздоровления. Сначала предстоит заседание медицинской коллегии для определения твоей дееспособности, как лекаря, а потом суд. Будем пытаться вывести дело так, что это непредвиденные обстоятельства и девушка уже была обречена, главная вина на водителе автомобиля, которого так до сих пор, кстати, и не нашли. Вот пусть им и занимаются.

– Хотите сказать, что прошлый я не виноват? – взорвался я, вскочив с кресла, как на пружинах. – Да это же полная безответственность! Каким местом он вообще думал? Ему же предлагали помощь и, я так понимаю, рабочий день ещё не кончился, всё могло бы пойти совсем по другому сценарию! Чёртов самоуверенный придурок этот ваш Александр Петрович! Саша, Сашенька, сынок! Руки пооборвать к чёртовой матери!

– Именно поэтому я и унесу Вашу тайну в могилу, Сергей, то есть Александр Петрович, – как бы нечаянно оговорился Корсаков, чётко дав понять, что он полностью в курсе кто я и объяснив мне мотивы своего поступка. – Потому, что я увидел в Вас совсем другого человека, более достойного и менее тщеславного, чем тот, кто канул в лету и освободил для Вас место. Добро пожаловать в мир магии и больших возможностей!

Борис Владимирович встал, выпрямился и торжественно протянул мне руку. Я был настолько в шоке от поступившей информации, что тупо смотрел на него, пытаясь сообразить. Потом через пелену жутких мыслей, до меня наконец просочился его посыл.

– Спасибо, Борис Владимирович, – сказал я, от души пожимая его руку. – Надеюсь, что Вы никогда не пожалеете об этом.

Глава 6

Мастер душ на прощание передал просьбу (уже не приказ, что замечательно) моего отца сразу зайти к нему в кабинет. Я догадывался, что он должен находиться на первом этаже, ноги понесли меня сами в нужном направлении, уже могу обходиться без провожатого.

В коридорах больницы уже было достаточно оживлённо, сновали по коридору сотрудники, приходили заболевшие, уходили довольные выздоровевшие. Судя по одежде были и пациенты, которые находились здесь длительное время, то есть, не смотря на силу магии есть болезни, нуждающиеся в продолжительном лечении и нахождении в стационаре. Ну да, иначе зачем он тогда?

Отец сидел за столом и пересматривал папки документов. Я почему-то сразу догадался, что это аналог наших историй болезни. Вид у него был смурной, но по крайней мере запаха грозы уже не было. Он бросил на меня короткий недовольный взгляд и кивнул в сторону стула напротив.

– Садись, – коротко бросил отец, взяв в руки следующую папку.

Я смирно присел на стул для посетителей и решил осмотреться, в ожидании пока дойдёт дело до малоприятного разговора. Его кабинет был вдвое больше, солиднее, респектабельнее, чем мой. Оно и правильно, руководитель. И тоже много книг, целая библиотека. Неужели здесь существует такое количество медицинской литературы? Вроде ведь всё просто, приложил руку к больному месту, поколдовал и попрощался с уже здоровым человеком.

– Почему не позвал меня сразу вчера? – резко прозвучал на фоне тишины голос Петра Емельяновича, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. – И не надо юлить, скажи истинную причину.

– Острый приступ идиотизма, – коротко ответил я, не зная, что ещё можно добавить о происшедшем.

– Мне кажется, это был не приступ, а длительное состояние, – высказал он с чёткой ноткой презрения. Та самая, которую очень неприятно слышать из уст родителя. Вот кто угодно так скажет, абсолютно начхать, а здесь совсем другое дело. Как ножом по сердцу. И это я ещё окончательно не проникся идеей, что он мой отец. – Слишком долго я терпел твою безответственность, эгоизм и наплевательское отношение. То, что было вчера не лезет ни в какие ворота. Без последствий не обойдётся, а вот какими они будут, покажет время. Если я правильно понимаю, Обухов Степан Митрофанович будет собирать коллегию по этому случаю. С меня запросили предоставить все обстоятельства летального случая в клинике в письменном отчёте.

В голове всплыл образ упомянутого отцом князя Обухова, который возглавлял госпиталь его же имени и городскую коллегию лекарей. Самая весомая фигура в Питере по части медицины. Мужик суровый, жёсткий, но справедливый. Один раз я уже попадал ему под горячую руку, но он дал мне шанс на реабилитацию, боюсь, второго не будет. Лишат права на лекарство? Может быть. Восстановление этого права процесс сложный, но осуществимый. Есть ещё одно но, в коллегии есть парочка немаловажных особ, которым я как кость в горле, вот эту проблему решить будет сложнее, а их Обухов послушает более охотно, чем меня. Втираться к ним в доверие дело нереальное. Проще достучаться до спрятанного за гранитной набережной Невы сердца Степана Митрофановича.

– Я прекрасно понимаю, пап, – ответил я, он снова немного скривился, когда я назвал его папой. Ну что ж, терпи и привыкай, это нормальное обращение сына к отцу в любом мире, тем более, что здесь не средневековье. Я старался говорить ровно и спокойно, без лебезения и без пренебрежения. Надо потихоньку выстраивать отношения с отцом, который на данный момент производит впечатление тирана. Но это не показательный момент, слишком сильно я ковырнул ему больную мозоль. – Я реально наломал дров. То, что произошло по причине моей глупости и необоснованной самоуверенности не заслуживает прощения. Одно только хочу сказать, но не в оправдание. Я извлёк из этого достойный урок, который изменит всю мою жизнь. Это не для красивого словца, во мне что-то сломалось вчера вечером. И я имею ввиду не ножевое, не черепно-мозговую травму, повлекшую за собой амнезию, я имею ввиду взгляды на жизнь. С сегодняшнего дня я другой человек, появлению которого ты будешь приятно удивлён, просто дай мне шанс, большего не прошу.

Отец всё время, пока я говорил, смотрел на меня исподлобья. Такое впечатление, что где-то в глубине души он хотел бы поверить моим словам, но никак не получалось. Он закрыл очередную папку с документами, встал из-за стола и задумчиво посмотрел в окно, за которым неохотно вступал в права обычный осенний Питерский день. Небо затянуто серыми тучами, серые дома и серые улицы с куда-то спешащими редкими прохожими в дождевиках, накрапывал докучливый дождь, а вот ветер сегодня был весел. Он метал в разные стороны первые опавшие листья, задирал полы дождевиков, бросался брызгами в окно и завывал в вентиляции. От самого пейзажа уже становилось зябко и неуютно.

Идеальная как по мне погода для депресняка и самобичевания. Но, мне не подходит ни первое, ни второе. Жаль, что мне в итоге придётся отвечать за чужие поступки, но выбора не предоставляется. Так что не киснем и разрабатываем план по вытаскиванию себя любимого за уши из болота, в которое меня загнал бывший хозяин этого тела. Придурок, прости Господи. И как у таких выдающихся и строгих родителей вырос такой засранец? Да легко, так нередко бывает. Буду искать ответ в ближайшем окружении. Илья точно не причина, а вот некий Боткин (да простит его известный нам первооткрыватель вирусного гепатита), должен быть рассмотрен под микроскопом и при подтверждении информации о его деструктивном влиянии, отлучён от дома.

Отец отошёл от окна и внимательно посмотрел на меня.

– Знаешь, сын, сам не знаю почему, но тебе хочется верить, – сказал он и пошёл неспешно мерять шагами ширину кабинета. – Наверно только потому, что ты мой сын. Я попытаюсь на время оттянуть заседание коллегии под видом того, что ты ещё не выздоровел. Процедура всё равно неизбежна, но будет шанс показать себя с другой стороны и, возможно, но далеко не обязательно, Степан Митрофанович и его коллеги дадут ещё один шанс. Слабо в это верится после всего, но всё бывает.

– Спасибо, пап, – смиренно произнёс я и склонил голову в небольшом благодарном поклоне. Не смог в этот раз увидеть, дёрнулась ли его щека после слова “пап”. – Скажи с чего мне начать?

– Начни с того, что у тебя сегодня выходной. Просто пойди погуляй по городу один, подумай обо всём. Да, погода не лётная, зато лишнюю дурь из головы выдует, тоже неплохо. Если замёрзнешь, в ресторане погреешься. А первым делом купи себе новый телефон и сразу позвони мне. Если мой номер не помнишь, возьми сразу визитку на столе и положи в карман.

– Сделано, – ответил я, засунув красивый кусочек картона во внутренний карман жилетки. – А Илью отпустишь со мной?

– Нет, пусть трудится, тебе сейчас полезно побыть одному и хорошенько подумать, что надо сделать для того, чтобы предпринять удачную попытку реабилитироваться.

– Хорошо, будет так, – сказал я, поднимаясь со стула. – Ну, я пошёл?

– Да, конечно, – он смерил меня взглядом на прощание, раздражения и ненависти я в нём уже не видел, только немного грусти, как по безвременно ушедшему родственнику. – И будь осторожен. На тебя уже никто не охотится, а там Бог их знает.

– Понял, постараюсь, – я развернулся и вышел из кабинета.

Интересно, у меня в кабинете есть дождевик? Или не чесать мозги и поехать на такси до ближайшего торгового центра? Да, наверно с этого я и начну, а там видно будет. Один хрен на первом месте покупка телефона, остальное вторично. В коридоре чуть не столкнулся с вылетающим из манипуляционной Юдиным.

– О, освободился? – радостно затрещал он. – Ну чё? Как? Чё он сказал?

– Решил попробовать дать шанс на реабилитацию, – ответил я и отодвинул его в сторону окна, чтобы не мешаться посреди коридора. – Буду думать.

– Ну тогда пошли, как раз привезли интересный случай. Там твоя мать и Виктор Сергеевич уже разбираются, меня за Борисом Владимировичем послали.

– Нет, не могу, отец отправил на выходной, отдохнуть от всего и подумать о смысле жизни.

– Успеешь подумать, идём со мной! – он схватил меня за руку и потащил в сторону манипуляционной. – Подождёт твой выходной, тем более, что меня никто не отпустил несмотря на коленопреклонённые просьбы. Да хватит уже упираться, идём! Вот если Алевтина Семёновна тебя пошлёт, тогда уже совсем без вариантов.

– Она расскажет отцу, что я нарушил его приказ.

– Далеко не факт, тебя она любит больше, – категорично возразил он.

– Ну ладно, – я дал ему утащить себя в манипуляционную, натягивая по пути халат, который мне вручила одна из медсестёр.

Вот что я делаю, а? Ведь по нормальному сказали, не лезь, а тебя прям прёт! Профессиональное любопытство? Оно, сволочь, трудно эта животина поддаётся дрессировке. Моё появление в манипуляционной, что самое удивительное, не вызвало мгновенного отторжения и взмахов швабры.

На столе лежал мужчина лет сорока, судя по запаху, под достаточно тяжелым “шафе”. Из голени торчал обломок ветки. Из краткой предыстории – полез на дерево за котом по просьбе соседки. Так-то поступок благородный, но зачем это делать практически в состоянии наркоза? Один только плюс – ему не сильно больно. Я молча рассматривал ногу пострадавшего, прикидывал в уме траекторию прохождения ветки, расположение сосудистых пучков и групп мышц. Мужику очень повезло, можно сказать отделался лёгким испугом, ни одна важная артерия скорее всего не задета.

– Ветку не удаётся извлечь, – сказала мать, особо не удивляясь моему появлению. Видимо отец не ввёл её в курс о своих распоряжениях и телодвижениях по поводу меня. Это получается чисто моё ослушание, но я здесь ненадолго и куролесить не буду. – Похоже там есть сучок, который мешает вытащить, упёрся и не даёт.

– Надо немного расшириться, есть инструменты? – спокойно сказал я, словно нахожусь на дежурстве в своей родной больничке, а не в мире магии.

– Ты? Инструменты? – брови мамы попытались скрыться под колпаком, под который она умудрилась полностью убрать свою великолепную причёску. – Ты же всегда говорил, что это архаизм и давно никому не надо.

– Времена меняются, так есть?

– Прям заинтриговал, конечно есть, – она повернулась к шкафчику и достала металлическую коробку. По внешнему виду я догадался, что это аналог наших биксов. Значит инструменты здесь стерилизуют, хоть тут нет отличий. Надо ещё увидеть сами инструменты, а то уставлюсь, как баран на новые ворота. – А вот как раз и Борис Владимирович пришёл, он нам его обезболит и угомонит.

– Судя по запаху в кабинете, этот пациент в обезболивании уже не сильно нуждается, – недовольно пробурчал Корсаков. Он был наглухо запелёнат в белый халат, словно это он собрался кого-то оперировать. Как раз в этот момент прозвучала нечленораздельная речь подранка, сопровождаемая приличным количеством неприличных выражений. – А вот успокоить его точно надо.

Стоило только мастеру души поднять руку, как нецензурные тирады стихли, и пациент мерно засопел. Теперь не будет мешать причинять ему добро. Медсестра быстро застелила небольшой операционный столик и разложила инструменты. К моему превеликому облегчению их вид не вызвал у меня культурного шока. не совсем наше, но вполне приемлемо.

Я немного расширил рану по вертикали, докопался до злосчастного сучка и извлёк ветку. Дальше в дело вступил Илья, простым прикосновением пальца он быстро угомонил кровоточащие сосудики, рану промыли как следует, потом он положил на неё руку, закрыл глаза и принялся потеть. Тьфу ты, колдовать. Мама заметила, что стажёр во-вот перестарается и спасать придётся его самого, осторожно отстранила его руку и дальше продолжила сама. К тому моменту рана уже стала намного меньше, а после её воздействия и вовсе затянулась, превратившись в свежий рубец. Довольно аккуратный, я вам скажу, лучше, чем остался на моём боку.

Когда я мыл руки, дверь манипуляционной распахнулась и на пороге возник бог грома и молний в виде моего отца. Я внешне старался не показывать своего смятения, спокойно вытирая руки, а внутри всё сжалось.

– Что здесь происходит? – рявкнул он с порога, влетая, как фурия в кабинет. – Кто его сюда пустил?

Он ткнул в меня пальцем, как в кучу не скажу чего. В этот момент его взгляд упал на набор инструментов, явно активно участвовавших в операции.

– У нас тут где-то хирург проснулся? – не сбавляя накала продолжил Пётр Емельянович. – Или это вы, Виктор Сергеевич решили вмешаться?

– Пётр Емельянович, вы не подумайте, – начал было снова заступаться за меня Илюха, но тут же увидел у себя перед носом кулак с побелевшими костяшками.

– Тебе слова не давали, – рыкнул на него отец и снова повернулся ко мне. – Какого ляда ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю? Я же тебе доходчиво сказал, чем заняться, или тебе мои слова пустое место? Тогда как я вообще могу тебе доверять? Или ты там у меня в кабинете всё для красного словца вещал?

– Петь, ну остынь пожалуйста, – вмешалась в диалог мама, мягко положив супругу руку на плечо, которую он тут же стряхнул, но всё же решил выслушать, раздувая ноздри от негодования. – Саша просто шёл мимо, мы его позвали посмотреть пациента вопреки тому, что он упирался, так как пообещал тебе, что сегодня ничего делать не будет. А первичную хирургическую обработку он делал, а не Виктор Сергеевич, у него всё отлично получилось, я даже сама не ожидала. Мы ведь оба прекрасно знаем, что такие методы ему всегда были противны, но, как видишь, мы не всё знали о собственном сыне.

– У меня сейчас начинает складываться впечатление, что я о нём вообще ничего не знаю, – высказал отец уже более спокойным тоном, но лицо всё ещё оставалось чернее тучи. – Ладно, обойдёмся на сегодня без репрессий. А почему в манипуляционной так прёт перегаром?