Вытрезвитель

– Ути, – произнес милиционер и, взглянув на женщин, зачитал вслух – “От автора…”

Что хотел сказать автор, для женщин осталось секретом. Им оставалось лишь наблюдать, как молодой человек сначала ухмыльнулся, затем хикнул, потом хакнул, и как его круглое милицейское лицо расплылось в широчайшей, почти до погон, улыбке. Громкий, примерно такой же, как и у автобусной молодежи, смех вырвался из, укрытого униформой, довольно немаленького, упитанного тела.

– Ох, хо, хо, хо, хо… – затрясся Басков, – Ох, ха, ха…

С конца книги он оторвал обгрызенные собакой листы, швырнул их на землю. Остатки бестселлера протянул своему напарнику:

– Аркадий, ха, это для Вас. Ох, хо, ха, ха, ха…

– Пфхы, – благодарственно втянул в себя напарник…

Как старший экипажа, Аркадий уселся на переднем, рядом с водителем, месте. Из-под дерматиновой куртки он вытащил кусочек форменного галстука, протер им запылившиеся очки, после чего увлеченно заводил пальцем по сохранившимся, после всех испытаний, страницам. Читал Аркадий медленно, но разборчиво, толи очень тихо вслух, толи слишком громко про себя.

– От автора, – зачитал уже озвученное товарищем Аркадий, и далее – “Я не помню, когда именно это было. Помню, что была осень, и тот день, когда легавые празднуют свой сучий праздник и напиваются, как собаки…”

– Ох, хо, хо, хо, хо, – не успокаивался, уже в машине на заднем сидении, Басков, – Ох, ха, ха, ха, ха…

К остановке, обогнув спец. транспорт, подошел автобус. Молодежь полезла вперед. Старшее поколение, совершенно справедливо потребовало, что бы сначала пропустили пожилых. В качестве неоспоримого аргумента над толпой поднялась тяжёлая деревянная трость. Молодежь расступилась. На ступени автобуса, расталкивая пожилых, полезли менее пожилые, очевидно еще работающие, пенсионеры.

– Как вам не стыдно, – урезонивали работающих, уже не работающие.

– А вам-то куда торопиться? – отвечало старшее, но еще работающее поколение, – Сидели бы дома, чай попивали. Все куда-то спешите.

– Надо было разобраться, – досадливо произносила пожилая женщина, – Интеллигентный, можно сказать, человек…

– Мама! – перебивала её, почти пожилая, – Они ищут пистолет.

Над толпою снова поднималась деревянная трость, снова кто-то вспоминал Сталина, и снова, так же беззаботно смеялась, не вникающая в серьезные споры, подрастающая юность…

– . –

Автобус ушел. Спецмашина осталась. И уже другие, ждущие общественный транспорт, горожане наблюдали, как кто-то громко ругался в ее салоне; как, вслед за этим человек в униформе вытащил оттуда чью-то голову. Не открывая глаз, голова распахнула рот, и то действо, которое недавно окропляло излишеством общественную остановку повторилось.

– Тяжелый, боров, – ругался тот который в униформе.

После свершенного действа он тянул клиента обратно в машину, а клиент словно упирался. Одна рука его свесилась из салона; милиционер тужился, поднимал клиенту плечи, а рука клиента коварно свисала к земле, и закинуть все вместе с телом никак не получалось.

– Аркаша, чего расселся? – возмущался милиционер, – Тащи его за поясок.

Старший экипажа Аркадий, перегнулся через спинку сиденья, ухватил клиента за указанное место, поднапрягся, потянул:

– Пфхыы…

Поясок оказался слабоват.

– Пфхи, – пфхикнул Аркадий.

Локоть его гулко ударил в лобовое стекло. Короткая острая боль пронзила руку.

– Сволочь! – обиженно произнес Аркадий.

Обидчик ничего не ответил, если быть точным – не заметил. Заваленный обратно в салон он улегся на коврик из старых автомобильных шин. Ноги его в изорванных “Скороходовских” ботинках, посиневшие на холоде руки инстинктивно поочередно подергались в поисках более удобного положения; не найдя ничего лучшего, уползли под плащ. Определить теперь, что именно находится на полу, оставалось под силу разве что специалисту.

– Ути, пупсик, – определил затащивший его в салон специалист, – Замаскировался. Ну, чем не киллер?

Седовласый водитель, не вникая в происходящее, развернул бумажный сверток. Коротким ножом отрезал что-то спрятанное в нем.

– Басков, кинь Полкану, – сказал он, сидящему сзади милиционеру.

Что-то похожее на кусочек сала, упало на землю.

– Заслужил, Полкан, – с усмешкой заметил кто-то на остановке.

Голодное животное, как ни странно, не набросилось на угощение. Оно растерялось от неожиданной щедрости и прежде чем заняться завтраком долго к нему принюхивалось.

Водитель, повернул ключ зажигания, двигатель заурчал, машина вздрогнула.

– Прощай, Трезор, – сказал Басков Полкану.

Дверь закрылась, машина тронулась. Старший экипажа вжался в кресло, не обращая внимания на тряску, повел пальцем по измятым страницам.

“И вот я свободен…”, – слышалось с переднего места – “Один в тайге, и никого вокруг на многие километры. Изможденный долгим бегом, я все же сделал усилие и, как мне казалось, прокричал. Но крика не получилось, не получилось голоса, не получилось шепота, не получилось ничего. И тогда я собрал остатки силенок и все-таки просипел. Просипел так, что услышал каждый: “Менты, пыдлы…”

– Ох, хо, хо, хо, ха…– охал и хакал с задних сидений экипажный Басков.

– . –

Машина ушла. Собака некоторое время смотрела ей вслед, затем отвернулась от дороги и долго жевала “заработанное” сало. Устав трудиться стертыми зубами, она проглотила кусок целиком, после чего устало проковыляла за остановку, где присела на задние лапы, вытянула вверх длинную облезлую морду и грустно, и жалобно завыла…

2. ВЫТРЕЗВИТЕЛЬ продолжение

Ч а с т ь в т о р а я Г л а в а 3

И опять животное.

Маленькая, чуть выросшая из котенка, белая в черных, рыжих пятнах – трехцветная кошка, расположилась в приемном отделении. Она забралась под стол дежурного, где признательно терлась об ноги в серых форменных штанах.

Смена, как я Вам, дорогой читатель, уже говорил, была моя. Моим на сегодня был стол, моими были и ноги. Кошка была общей.

Потершись спиной о штанину, она засунула под неё голову, нашла там завязанные бантиком шнурки. Ласка на этом заканчивается. Начинается серьезная работа по их развязыванию, растягиванию, обкусыванию.

Кошку приходится отталкивать:

– Иди, Алевтина, не мешай.

Такое обращение, её явно не устраивает. Она выскакивает на центр комнаты, откуда недовольно фырчит и возмущенно машет хвостом.

Справа от стола дежурного – стол помощника. Его рабочее место. Там телефон – связь с внешним миром. Если Вы сегодня позвоните в наше заведение, в трубке услышите: “Медицинский вытрезвитель, помощник дежурного Хавкин”.

В разговоре с Хавкиным непременно уловите его явно выраженную учтивость, корректность; от чего, наверняка, почувствуете к нему расположенность и, возможно, забудете суть самого недоразумения, по поводу которого звоните. По окончании разговора он любезно с Вами попрощается, скажет “До свидания”. Вы добродушно, беззлобно скажите: “Уж лучше, прощайте”, положите трубку и не сразу вспомните, что на конкретный свой вопрос ответа так и не получили. “Вот, говорун!” – подумаете Вы, но перезванивать не станете; неудобно как-то…

– Зачем, Сергей Викторович, кошечку обижаете? – вступается за животное Хавкин, – Иди сюда, Алевтина, иди маленькая. Кис, кис, кис.

Алевтина поднимает хвост, забыв про обиду, бежит под стол помощника. Там она ласкается, трется о штанины, находит шнурки.

– Я те, покусаюсь! – вскрикивает через минуту Хавкин, – Иди обратно к Сергею Викторовичу, он котов любит.

Алевтина возвращается ко мне, запрыгивает на колени, оттуда – на стол. Помощник прав. Прогнать кошку, без серьезного на то основания, для меня, и в самом деле, сложно. Уловив слабую сторону дежурного, Алевтина усаживается на раскрытый служебный журнал. Бархатный бок её прислоняется к моей груди, уши прижимаются, глаза блаженно закрываются, по маленькой приемной комнате разносится убаюкивающее кошачье урчание. Ну что тут поделаешь?

Под Алевтинино урчание в дежурной части появляется Полина – сотрудница администрации медицинского вытрезвителя.

– Ах! Какая прелесть! – восхищенно, с легким придыханием, произносит женщина.

С придыханием Полина говорит всегда, от чего некоторые, не очень добрые языки, поговаривают, будто это у нее возрастное. Возраст же её, в общем-то, далеко как не является преклонным, но усердное сокрытие Полиной от сослуживцев своего отчества дает немало почвы для подобных разговоров. “У женщины не может быть отчества, пока она женщина” – утверждает, все с тем же придыханием, Полина.