Пламя среди снегов

Сергей Демченко

Пламя среди снегов

Глава 1. Судьбоносная встреча

На бал столичный в час веселья

Сошлись толпы из разных знат,

Где звон бокалов, пенье, зелье

И сотни праздничных лампад.

Гремела музыка игриво,

Кружился вихрем звонкий вальс,

И в этом шуме говорливом

Случился первый нежный glance.

Он встал у мраморной колонны,

Не танцевал, не пил вина,

Смотрел, как кружатся кордоны

Из шелка, кружев и огня.

А перед ним – она, как чудо,

Как майский день в цветах садов,

Как дивный образ из прелюда,

Взошедший в сон среди веков.

Лицо вуалью светлой скрыто,

И губы тлеют, как заря.

В глазах таится звук сердцеби́та,

Тревога страсти и огня.

– Кто эта дева? – с искрой дерзкой

Спросил Андрей у друга вдруг.

– Княжна Туро́ва, дочь известной,

Жестокой женщины-интриг.

– Княжна? – он шепчет. Грудь стеснилась,

Как в час потери, в миг тоски.

И все вокруг вдруг закружилось,

Но глаз не мог он отвести.

Её весёлость, тонкость речи,

Её улыбка в сотни лун

Блистала так, что все уж встречи

С другими меркли в этот день.

"Нет, не любовь! Ведь это странно…"

Сказал он сам себе, но взгляд

Её, как меч, сверкнул нежданно,

Как будто вызов или знак.

Она взглянула. В этом взгляде

Был свет и холод высоты,

Там скрыта гордость, страх, отвага,

Вся тайна женской красоты.

А он шагнул… но вдруг померкли

Огни, как будто гаснет день,

И чей-то голос властно, твердо

Сказал ей: "Время, дочь, не смей!"

Княжна покорно опустила

Свой ясный взор и удалилась,

Как в сказке тень среди светил,

Или как ангел – в небо скрылась.

Но он, как будто зачарован,

Как пленник в сладостном плену,

Стоял недвижен, вновь весомо

Себе шепча: "Её найду."

Но чей-то смех – насмешлив, грубый –

Разрезал воздух, как клинок.

К Андрею, гордо выгнув губы,

Приблизился степенный рок.

В камзоле темном, с лентой яркой,

Взгляд острый, словно лёд зимы,

Шёл граф Сомов – мужчина статный,

Властитель взглядов и молвы.

– Друг мой, зачем же столь унылый?

В глазах – как будто майский дождь.

Ах, эта девочка строптива,

Забудь про сказки, брось, не ждёшь!

Андрей взглянул – усмешка тонка,

В ней скрыта тайна, скрыт намёк.

Но сердце вдруг сжалось неловко:

Зачем граф смотрит так жестоко?

– Она… – Андрей сказал негромко.

– Княжна? О, право, милый друг!

Она не знает слов «негромко»,

В ней – лед и пламя, ложь и круг.

Андрей молчал. Но грела память,

Тот взгляд, что в сердце зазвенел,

Как будто нотами в романсе

Любви нетленной прозвучал.

Но Сомов вновь, склонившись ниже,

Шепнул как змей:

– Забудь, мой друг.

Ведь граф Туров уж давно решил

Продать алмаз под звонкий круг.

– Что ты сказал?

– Что скоро балом

Она уйдёт в чужие руки.

Ведь свадьба – дело не про жалость,

А лишь про золото и скуку.

Андрей шагнул, не говоря,

Но Сомов сдержанно смеялся.

– Ах, молодой! Какая блажь!

Тебе что, нравится сражаться?

Но он не слышал. Он искал

Её – средь ярких роз и бархата,

Средь кружев тонких и зеркал,

Средь говорливых лиц и нарядов.

Княжна исчезла. Как мираж.

Как звук весны в конце ненастья.

Но он уже поклялся в страсти –

Её не выпустить из глаз.

Он выйдет завтра, словно воин,

Найдёт, что в сердце затеплелось.

И, если сможет – путь откроет,

Который счастьем бы согрелась.

А если нет – пускай на шпагах

Решится то, что судит рок,

Но он не бросит. В этом взгляде

Был смысл вечности и строк.

Андрей всю ночь бродил, не спится,

В окне бледнела лунный свет.

Ему казалось – эта лица

Осталось в сердце, как завет.

Она – не просто взор прекрасный,

Не легкий призрак ночи той,

Не бледный образ, что напрасно

Мелькнул в мечте перед судьбой.

Она была живой загадкой,

Сложнее шахматной игры,

Её холодный взгляд украдкой

Таил и нежность, и костры.

«Княжна…» – он повторял, как эхо,

И снова перед ним тот взгляд –

То ледяной, как сон помеха,

То вспыхнет искрой, как закат.

Но что ж, увы, ему с того?

Была ли искра? Или ветер

Играл в нем дерзкое родство,

Как в том, кто юн и сам не верит?

Однажды утром, чуть заря

Разделась розовым убранством,

Он выслал просьбу, не тая,

Сказав слуге: "Скорей, к княжне."

Ответа ждал. Но глухо, сдержанно

Пришел гонец, склонивши лик:

«Княжна, как прежде, занята,

И вряд ли встретиться велит.»

Андрей не дрогнул. Лишь на миг

В груди разлилась боль, как пламя.

Но он знал – шаг ещё велик,

Чтоб разорвать судьбы уставы.

«Она боится?» – Он смеётся.

«Не хочет встреч? Или велят

Ей знать приличий круг, где льётся

Вся ложь на правду без утрат?»

Он вышел, резким шагом меря

Просторы утренней росы,

И твёрдо знал, что стены, двери

Не властны сжечь его мечты.

Её увидит. Так и будет.

Быть может, на балу, в саду,

Пусть слуги грозно сторожат,

Пусть льётся сплетен чья-то жуть –

Он отыскать её сумеет,

Как солнце видит сквозь туман,

Как путь в ночи найдет моряк,

Где маяк светит в океан.

И если вдруг она жестока,

Он примет этот тяжкий рок,

Но он поймёт – иль он ей дорог,

Или лишь призрак среди строк.

Андрей по городу шагал,

Не замечая свет и лица,

И в мыслях вновь её искал,

Как путник родников водицы.

Толпа мелькала, вдаль текла,

Как вешний дождь шумела площадь,

И каждый взгляд, и звук, и слово

Терялись в сердце без следа.

Но вот – вдали, среди карет,

Среди нарядов пышных, ярких,

Он вновь увидел силуэт,

Что был мечтой его вчерашней.

Натянут повод, медлен шаг

Её коня гнедого,

И под вуалью – лёгкий страх,

Но он и сладок, и тревожен.

Она – в карете, вся в тени,

Но он-то помнит этот стан,

Как ветер вольный, как ручьи

В весенний утренний туман.

Он лишь шагнул – и вдруг раздался

Глухой удар, хлестнула плеть,

И экипаж стремглав помчался,

Скрывая девушку, как сеть.

– Куда? Куда?! – но лишь копыта

Звенят по мостовой сухой.

А он стоит, душа разбита,

А сердце жжёт неведомый покой.

«Она бежит… Она боится…

Или не хочет видеть вновь?»

Но в этом бегстве есть частица

Чего-то большего… Любовь?

«Нет, это гордость, это страх,

Ведь ей не ведано иначе…

Княжна в серебряных шелках

Не может жить, как сердце плачет.»

Но в этот миг, в слепом сомнении,

Он вдруг заметил – на земле

Лежал платок её в смятении,

Как знак судьбы в его руке.

Он поднял шёлк, вдохнул беспечно

Аромат роз и снов былых.

«Ты не уйдёшь от встреч извечных,

От рук, что тянутся сквозь мир.»

И с этой верой, не сломлённый,

Сжимая в пальцах нежный шёлк,

Он знал: пройдут закаты, годы,

Но он её найти обрёк.

Сжимая шёлковую ткань,

Андрей задумался на миг:

Был этот дар— случайный знак?

Иль тайный вызов от судьбы?

Но разум в сердце глуше бьётся,

Не слыша доводов и слов,

В груди огонь лишь разожжётся,

Лишь вспыхнет сталь его шагов.

И он идёт, к чему не ведает,

Но знает: встреча будет вновь.

Над Петербургом небо медное

Вскипало в пламени костров.

А дома князя за оградой

Кипела жизнь, шумела знать.

Здесь каждый слух рождался ядом,

Здесь каждый жест имел печать.

Под сводами высокого зала,

Среди гостей, зеркал, теней

Сидела девушка устало

И прятала свой взгляд под веер.

Княжна молчала. Светский рой

Вокруг неё звучал привычно,

Но ей казалось – подо льдой

Она застывшая – как в притче.

Её жених? – отец так хочет.

Её судьба? – не ей решать.

Но где-то там – за тенью ночи

Горят два пламенных крыла.

И сердце бьётся, как в волненье,

Как в страхе ярком, пред судьбой…

Она боялась этой встречи,

Но жить без этого не смогла.

И вдруг… в дверях – знакомый силуэт.

Андрей! – и взгляд его упрямый.

Неужто это только свет,

Что ей привиделся случайно?

Но нет, шаги. Он здесь, он рядом,

И взгляд не дрогнет, не сомкнётся,

Сверкает золото лампад,

И сердце вздрогнет, захлебнётся.

Он молча к ней, сквозь сотни глаз,

Сквозь сотни судеб, сплетен, фраз,

Но не дрожит в его походке

Ни страх, ни слабость, ни отказ.

О, этот миг! Он длится вечность!

Он словно в пропасти огня!

А в ней – решенье, в ней – беспечность,

В ней что-то, что сильней, чем я.

И веер дрогнул, опустился,

Затихли шёпоты гостей,

Как будто в мире сговорился

Остаться только свет свечей.

Он встал пред нею, он молчал.

Она смотрела прямо в сердце.

А за стеной судьба звучала,

Как тихий шёпот чьей-то мести.

Глава 2. Любовь, рождённая в тайне

Как в море грозном, полном бури,

Где гул пучин и вихрь страстей,

Так в их сердцах, в седой лазури

Пылали искры двух огней.

Не дрогнул он, не сдался взгляду,

Не отвели глаза княжну,

И миг один средь сотен, яркий,

Решил всю дальнейшую суть.

Но что же дальше? Чуть поклонился,

Окинул зал, привычно строг,

Но в сердце – хаос, буря билась,

И голос сердца вдруг замолк.

Княжна ж – спокойна, чуть устала,

Но между слов её речей

Звучала лёгкая досада,

Звучал неведомый ручей.

– Вы смелы, господин Радин…

– Я лишь ищу свою судьбу.

– А если путь её – не с вами?

– Тогда разрушу этот круг.

Она молчала. В зале снова

Звенели тосты, шли слова,

Но всё казалось: между ними

Была написана глава.

Глава о встречах, о потерях,

О счастье, скрытом за кулис,

О нежных письмах и о вере,

О муке, что взрастила смысл.

В тот вечер он ушёл, не смея

Вновь взгляд её поймать в толпе.

Но было ясно – эта встреча

Не превратится в сон во мгле.

И, о судьбе не зная точно,

Княжна в ту ночь писала вновь.

Рука дрожала, в сердце – строчка:

«Зачем? Зачем мне эта боль?»

Но утром, ранним, как сквозь тучи,

Сквозь страх, сквозь холод, сквозь запрет,

В окно, где ветер чуть колючий,

Влетел гонец, и там был след.

След чьей-то дерзости, упрямства,

Но в то же время – чистый страх,

Лишь несколько косых писем,

Но каждый знак был сердцу брат.

Она прочла… и сердце сжалось.

Она боялась… но ждала.

И в этот миг, как будто в сказке,

Любовь на свет родилась там.

Но вдруг шаги… и двери скрип,

Вошёл отец с суровым взглядом.

В его походке – власть и гнёт,

В глазах – закон, в словах – ограда.

Он взял письмо, рукой тяжёлой

Смял тонкий лист и бросил в пламя.

– К чему, дитя, твои неволи?

Забудь его. Оставь страданья.

– Но, батюшка… —

– Ни слова больше!

Ты – Турова! Ты знать должна,

Что сердце – глупость, что дороже

Всегда лишь долг, а не мечта!

Её дыханье оборвалось,

Но князь не дрогнул, не смягчился,

В его лице застыла ярость,

Как ледяной дворцовый шпиль.

– Ты выйдешь замуж, как пристало,

Ты не раба своим мечтам!

А завтра князь Сомов с визитом,

Чтоб закрепить судьбы устав.

Он вышел, звонко хлопнув дверью,

И тишина, как зимний лёд,

Замкнула девушку в оковах

Тех стен, где счастье не живёт.

Но что же сердце? В нём бурлило

Огнём, тревогой, дерзким светом.

Как будто крик её души

Рвал ночь в немом ответе.

И пусть разрушены мечты,

Пусть мир отныне ей не светел,

Но что бы ни случилось завтра —

Она ему напишет… Встретьте.

Под гул старинных башенных часов,

Под темноту холодной ночи,

Она дрожащей, тонкой строчкой

Ему писала вновь и вновь:

"Коль вам, мой друг, увы, не мило,

Что сердце рвётся сквозь запрет,

То жду в саду, когда уныло

Зажжётся месяц в небе лет…"

Запечатав пергамент нежно,

Гонца надёжного звала.

"К нему! Лишь он меня услышит!

Лишь он ответит! Лишь он… да?"

А где-то там, в тоске, в сомненьи,

Сквозь сон тревожный и огни,

Один мужчина, взгляд небрежный,

Читал её письмо в ночи.

И этот звук, как зов любви,

Как ветра дальнего движенье,

Пронёсся тихо, но навек

Стал призрачным огнём в мгновенье.

Андрей читал. Листок дрожал,

Как будто трепетала рука,

Что вывела слова в ночи,

Внезапно рвавшиеся в крик.

"Зажжётся месяц в небе лет…"

Он повторил, как заклинанье.

В глазах сверкнул немой ответ,

В груди звучало лишь желанье.

Он сжал письмо. В саду, в ночи…

Быть может, это глупый вызов?

Быть может, это миражи?

Иль чувство, скрытое под слизью?

Но нет. Он знал, что этот час

Решает больше, чем слова.

Что если дрогнет, не пойдёт —

Забудет свет её лица.

И он пошёл. Княжны сады

Окутал мрак и шёпот листьев,

И тонкий свет холодной мглы

Ложился мягко на аллеи.

Она ждала. Платок в руках,

Дыханье пряча, слушала шаги,

И сердце билось так, что страх

Сливался с трепетом любви.

– Вы здесь… – она шепнула тихо.

– И вы… – Андрей шагнул, не дрогнув.

И миг замерз, и тени вихрем

Сплелись в ночи, как звук без слов.

Они стояли. Так внезапно,

Так хрупко, тонко, в этот миг,

Где грозно меркли стены статны,

Где мир вдруг сделался иным.

– Мне не позволено, Андрей,

Мне запрещён и взгляд, и встреча…

Но как мне быть? Ведь жизнь – не речь,

Что можно вычеркнуть беспечно.

Он взял её ладонь в свои,

Как тёплый свет, как сердце в стуке.

– Княжна, я сжёг бы эти дни,

Где нас сковали ложь и скука.

– Ах, если б знали, если б ведали…

Отец, мой долг, мой… этот плен…

Всё – как капкан, где нет доверия,

Где каждый шаг – чужой удел.

– Бежим… – Андрей шепнул, сжимая

Её ладонь в ночной тиши.

Она вздохнула, чуть рыдая:

– О, если б так, но, увы…

Но нет! Уже шаги вдали!

Как будто рок, как будто клики.

– Кто здесь? – чей голос, груб и злой

Раздался в сумрачной ночи.

Отец! Как гром его фигура

В ночи застыв, скрестила взгляд.

Княжна молчит, бела, как буря,

И мир на миг уходит вспять.

– Княжна, домой. А вы, сударь,

С дороги вон! Здесь нету встреч.

Она – моя, а вы… лишь тень.

И мрак раздался. Рухнул вечер.

Как будто буря заглушила

Любви нечаянную речь,

Что вдруг безжалостно разбили.

Андрей молчал. В последний раз

Он глянул в тёмные глаза.

И всё, что было, всё, что есть —

Как сон, как пепел… в этот час.

Но что за искры в этот миг

В её глазах вдруг пробежали?

Как будто гаснущий родник

Последней силой в ночь взрыдался.

Княжна шагнула – не назад,

Не к дому, к свету ложных правил,

А к нему, к Радину, в азарт,

Что ночь и бурю обвенчали.

– Нет! – крикнула она к отцу,

И голос твёрдый, непокорный

Резал, как сталь, холодный звук,

Волненьем ярким, дерзким, гордым.

– Вы думали, что я смирюсь?

Что молча в омут прыгну страха?

Что в сердце пламя заглушу,

Что счастье выжгу, словно прах?

Но нет! – в её словах звучало

И гнев, и боль, и сладкий жар.

И Андрей, что лишь молчал,

Почувствовал: она жива!

– Я не игрушка, не сокровище,

Не тихий дар на чей-то стол!

И если сердце мне не ровня,

То я сожгу весь этот дом!

Но князь смеётся, злобно, хрипло,

Как буря в час ночных ветров.

– Смешно! Княжна, твоя попытка

Сломать закон? Любовь? Что вздор!

– Ты выйдешь замуж, как пристало,

Как Туровы всегда идут!

Не смей, не смей, дитя, не плакать,

Сломлю упрямый этот дух!

И он шагнул, но вдруг, внезапно,

Как молния, как всплеск огня,

Андрей вперёд шагнул отважно,

Как бык на остриё копья.

– Не не трогайте её, князь Туров,

Я не боюсь, я не слуга.

Вы правы, я – всего лишь порох,

Но вспыхнет порох иногда.

– Пустые речи! – князь лишь фыркнул,

Но в нём мелькнуло что-то вдруг.

Не страх, не дрожь, но легкий вихрь

Немого бешенства, разлук.

– Ублюдок! Ты! – и следом плеть

Хлестнула воздух, разрезая.

Но Радин, твёрдый, как скала,

Лишь молча, гордо улыбался.

– Судьба смеётся над людьми,

Как вы сейчас, но всё же, знайте:

Вы можете сломить, убить,

Но сердце моего не взять вам.

– Княжна! – отец гаркнул, как гром,

Но в ней – как будто час настал.

Глаза её в ночи пылали,

Как вольной птицы звездопад.

– Отец… – но голос твёрд, как сталь.

– Вы думали, что я боюсь?

Вы думали, что сердце – клетка,

Где ваша воля лишь закон?

– Я не сдадусь.

И тишина.

Лишь дальний звон часов уснувших,

Лишь ветер, бьющий по ветвям,

Лишь ночь, безмолвная и грустная,

Решает их судьбу сейчас.

Но князь молчал. В глазах его

Вдруг вспыхнул лед, и ночь вдруг сжалась.

– Не ты решаешь, чьё лицо

Ты будешь видеть в день венчанья.

– Мы уезжаем. Здесь и ныне.

А ты, щенок, запомни слово:

Ты – прах, ты – грязь, и в этом мире

Княжна тебе не станет кровом.

И в этот миг, как будто в плен

Сквозь цепь из рук слуг крепких, страшных,

Княжну ведут, и крик небес

Гремит в груди её отважной.

– Андрей! – лишь выдох, лишь мольба,

Лишь дрожь руки, что рвётся к свету.

Но ночь уже смыкает мглу.

Судьба сломала силу лет.

А он стоял. Один. Немой.

Лишь в сердце гул, лишь в жилах пламя.

Но он поклялся: "Я вернусь.

Любовь не гаснет. Не отстанет."

Андрей стоял, сжимая кулаки,

Сквозь темноту, сквозь ночь безбрежную.

В груди металась боль и гнев реки,

Как буря, бешеная, нежная.

Княжну увозят… Шаги гремят.

Летят колёса. Дверь закрыта.

Как в клетке птица, чей полёт распят,

Чья песнь в ночи уже забыта.

Но нет! Он ринулся вперёд,

Взметнулся ветер за плечами,

Как будто вечность его ждёт,

Как будто рок горит свечами.

Он мчался вскачь – сквозь тьму, сквозь даль,

Сквозь улиц сонные узоры,

Как будто воля, как печаль,

Как будто сердце – само шпоры.

Но вот, вдали – подъездный двор,

В окне горят дрожащие свечи,

И тени тают, звук затёрт,

И ночь стоит, как час пред вечностью.

Он знал – она там, в тишине,

В холодных стенах гордой клетки.

Он знал – без света, без огней

Она глядит в ночные ветки.

Как ей теперь? Как боль сдержать?

Как запереться в этом доме,

Где судьбы вырванная нить

Лежит у ног в пустой истоме?

Но он не дрогнет. Нет! Не ждать!

Её не бросит в мёртвом страхе!

Он шёпот ветра услыхал

И сам стал эхом этой бури.

Он был не глуп – влететь туда

Как вор, как безрассудный рыцарь?

Нет, план иной – лишь холод, тьма,

Лишь выдержка, и сердце, бьющееся птицей.

Он знал, что ночь откроет путь,

Что двери крепче лишь от грома,

Но есть пути, где мрак – как суть,

Где тень становится укором.

Он двинулся. И вот – окно.

Сквозь тонкий свет мерцают тени.

И там она – в платке, бледно,

Как в буре месяц, в отражении.

Он знаками – стук лёгкий в раму.

Она вздрогнула… Сердце вспыхнуло.

Шагнула к свету, взглядом странным

Вглядевшись в тьму, в чужую вихрь.

– Андрей?! – губы не посмели

Сказать, но взгляд был полон слов.

И в этом шёпоте вечернем

Горело больше, чем любовь.

Он знал: не сбежит, не рванётся.

Но если шанс – малейший миг,

Она пойдёт, сквозь стены, сон свой,

Сквозь страх, что в сердце заглушит крик.

Но вдруг… шаги.

Гремит замок.

Скрипит безжалостная дверь.

И тень отца, как древний рок,

Накрыла вспыхнувшую веру.

Глава 3. Разлука и обман

Огонь в камине догорал,

Тени скользили по портьерам,

А за стеной тяжёлый шаг

Звучал, как эхо мрачной веры.

Князь Туров встал. Глаза сверкнули,

Молчанье, выдержка, устав.

И лишь один его движением

Сломал всю лёгкость прошлых фраз.

– Ты, дочь моя, не станешь пленной

Своей глупейшей, детской страсти!

Тяжёлый голос, ледяной,

Как острый нож, рассёк всю ласку.

– Ты – Турова, и твой удел

Не в бегстве глупом в ночь пустую,

Не в слезной нищенской судьбе,

А в браке, честном и разумном.

Она стояла. Снег на сердце,

Платок в руках, что дрожь таит.

Но в гордой стати, в резком свете

Глаза, как лёд, всё ж не молчат.

– Отец… – но голос слишком слаб,

Но взгляд – упрямый, неизменный.

– Я не раба… я не товар…

И сердце мне не покупаемо.

Князь молча подошёл к столу,

Взглянул на стопку пожелтевших

Писем, и вдруг с усмешкой резкой

В ладонь сжал тонкий почерк нежный.

– Ах да… письмо! – вдруг усмехнулся.

– Какой же милый, славный жест.

Он думает, что ты так рвёшься

Туда, где голод и протест?

Она вздохнула. Снова крик

Рождался в сердце, бился ветром.

Но князь уже перо поднял

И резко вывел фразу светом.

"Ты был мне мил, но всё прошло…

(Но если сможешь, разгадать –

В огне есть слово, что зашито,

Оно расскажет правду вспять.)"

Склонился он. Черкнул печатью.

Прочёл. Усмехнулся слегка.

– Теперь он бросит этот плач твой,

Как бросит ветер тростника.

Она шагнула – в глазах боль.

– Нет! Не пиши! Я не согласна!

Но князь стоял, спокоен, строг,

В его чертах лишь ледяная ясность.

– Ты хочешь жить, как нищенка,

Без имени, без крова, чести?

– Я хочу жить! Не по уставу!

А сердцем, что горит мне песней!

Но он лишь руку протянул

И перед ней письмо расправил.

– Вот выбор твой. Либо письмо,

Либо позор семьи, скандалы.

– Ты выйдешь замуж. Князь Сомов

Уже помолвку завтра ждёт.

– Нет… нет! – но голос уж дрожал,

Как от ветров ночной восход.

Она взглянула. И печать,

Как черный след чужого рока,

Лежала тонко на листе,

Где лгала каждая черта.

Но князь поднял письмо к слуге.

– Отправить немедленно. Вон!

И дверь закрылась. Как за веком.

Как за потерянным огнём.

Она застыла. Взор пустой

Скользил по свету, по портьерам,

Как будто мир её живой

Сгорел в огне неосторожном.

Письмо ушло. В холодном зале

Остался рок, как вечный суд.

И в этой тишине усталой

Не слышно сердца – только гул.

Князь Туров гордо улыбнулся,

Как волк, что жертву приручил.

– Ты не ребёнок. Ты поклонишься

Судьбе, что род твой заслужил.

– Сомов богат, влиятель, честен,

– Он говорил, неспешно меряя зал.

– Он обеспечит дом и место,

Где ты не будешь знать ни зла, ни зла.

– Но я не стану! – взвыла буря,

И вдруг княжна сорвалась с места.

– Я не раба! Я не кукла!

Я не возьму чужое место!

Но князь не двинулся ни разу.

Лишь на мгновенье в тонких губах

Сверкнула тень немого смеха,

Как будто он сказал: "Пора…"

– О, глупый жар, что сгинет в прах!

Он сел, налил себе бокал.

– Ты скажешь "да", мой милый ангел,

Ты скажешь "да", иначе крах.

– Ты знаешь, как легко мне сломить

Того, кто честь свою доверил?

Ему – гонение, позор,

А ты пойдёшь под венценосным светом.

Она молчала. Губы дрогнули,

Но гнев и слёзы не текли.

Она молчала, словно в омуте

Тонули мысли, как огни.

– Вы… вы не сможете… – тихо, глухо.

– Ты недооценила власть.

– Вы… не убьёте…

– Ха! Зачем же?

Достаточно – сломить, продать.

Встаёт. Шаги. Остановился.

Взглянул на дочь и вдруг замолк.

– Я всё сказал. Теперь молись,

Чтоб этот бред в тебе замолк.

И дверь захлопнулась, и стены

Смкнулись тьмой, как в клетке век.