Имя звезды

Имя звезды

Сергей Анатольевич Росстальной

© Сергей Анатольевич Росстальной, 2024

ISBN 978-5-0065-0754-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Бегущий из ниоткуда

Всё, что ты вспомнишь, придёт за тобой.

Осознание себя

Сначала было чувство движения, и страх остановиться… Ноги шли и шли, каждым шагом открывая мир. Обычный мир, но… я в нём впервые. Сознание всё яснее, и я вижу то, что меня окружает: лес, небо с облаками, дорога…

Двухполосная асфальтированная дорога не была прямой, она плавно закруглялась вправо и пряталась за густым лесом. Дорога казалась мне ловушкой, как и весь окружающий мир, и я шёл, скрадываясь по лесу, но всё время удерживая дорогу ввиду. Мне просто надо было на что-то ориентироваться, чтобы идти дальше, хотя я совершенно не знал, куда мне надо было прийти. Я так же и не знал, откуда я ушёл. Точнее, убежал. Сейчас уже не было сил бежать, и я шёл, но я шёл ОТКУДА-ТО, а не КУДА-ТО. Мне было всё равно, куда я приду, главным для меня было то, что я смог уйти… Страх неизвестной опасности придавал мне силы, и я уходил, и уходил… и не мог уйти.

От чего я бегу? Я мог бы это знать, если бы знал, откуда я бегу, но я осознал себя бегущим не так давно, где-то на этой дороге, а до того… Что было до того? Как долго я на дроге? Куда она ведёт? Что заставляет меня бояться? От чего я спасаюсь в этом лесу? Моя память словно рассыпалась, как орехи из прохудившейся корзинки; казалось, стоит вернуться назад, собрать все орехи, и память восстановится, и я всё вспомню… Ведь не бывает такого, чтобы то, что было… не было. И я пытался думать… назад, вспоминая всё, что видел на каждом шагу своего бега… Казалось я приближаюсь к тому моменту, когда дорога стала для меня реальностью, а значит я «вернусь» ещё дальше назад, ведь реальность – она непрерывна… – и я снова упирался в неизвестность, как в глухую пустоту. Мою «рассыпанную» память словно сдуло ветром, и собирать по крупицам было нечего. Я знал, что люди не возникают из ничего, они рождаются маленькими и вырастают, а значит, это было и со мной. Я прожил какую-то жизнь до того момента, когда я всё потерял на этой дороге. Потерял? Или у меня отобрали? Ведь не зря же я бегу, скрываясь…

Иногда я останавливался, пытаясь спокойно понять происходящее, но спокойно не получалось. Я понимал, что я не убегаю, я отступаю. Я отступаю перед превосходящей враждебной силой, чтобы сберечь себя для будущей новой схватки, которая решит исход борьбы. Я это понимал очень ясно, совершенно при этом не понимая, кто, или что мне враг, и какую битву я с ним веду. От неких событий, начисто стёртых из моей памяти, осталось только леденящее чувство тревоги, которое я сначала принял за страх, и оно гнало меня дальше. Скрыться, спрятаться, сберечь себя до поры до времени… Сейчас это очень важно! Пусть я уже ничего не знаю, но, если мне нужно выжить, значит это найдёт меня неизбежно, и я должен быть готов. К чему? Должен… Если я отступаю, значит не готов… Но я буду готов, потом… когда выживу.

Я промок до нитки, потому что некоторое время назад прошёл дождь. Промок не столько от дождя, сколько от мокрого леса, по которому я шёл. Сколько я буду так идти? Я понимал, что буду идти, пока меня толкает чувство тревоги. Я доверял ему, как единственному товарищу. Молчаливый, неразговорчивый товарищ Тревога, который на все вопросы отвечает односложно: надо! или: не надо… смотря о чём вопрос. Но короткие ответы Тревоги были столь убедительны, что я верил им безоговорочно.

Дорога плавно сменила направление с правого закругления на левое. Поскольку я шёл правее от дороги, то сначала потерял её из виду, и был вынужден приблизиться к ней. Так я случайно вышел на саму дорогу. Чувство опасности охватило меня с новой силой. Боже, понять бы, откуда она приходит эта опасность, и что из себя представляет!

Определившись, куда свернула дорога, я собрался было снова укрыться в лесу, но вдруг я увидел следы автомобильных колёс на мокром асфальте. Две пары чёрных следов, зигзагами пересекающие друг друга. Здесь тормозила машина, ведя борьбу, видимо, со скользким асфальтом. Судя по длине следа и извилистых путях колёс, борьба была трудной и упорной. Взглянув дальше по следу, я увидел, что в борьбе победила дорога.

Легковой автомобиль, не знаю какой марки, оставил ошмётки своего кузова на придорожном валуне, в который он влетел левым бортом, а сама машина теперь лежала перевёрнутой метрах в двадцати дальше, испуская последний умирающий дым из своего нутра. Я совершенно ясно увидел человеческую фигуру, скрюченно лежащую на земле в нескольких метрах от перевёрнутой машины. Надо помочь, сказало что-то во мне, не взирая ни на какую опасность.

Я подбежал к машине, и увидел лежащего молодого парня. Кровь из раны на голове залила его лицо. Я бросился к нему, и сразу проверил шейную артерию. Пульса не было. Я повернулся, и заглянул в разбитые окна машины. Внутри салона я увидел мёртвого водителя, зажатого между рулём и смятым кузовом. Отсутствие жизни у мужчины было очевидным, я это просто почувствовал, словно увидел саму смерть своими глазами. Я снова повернулся к парню. Положение, в котором он лежал, и след на земле, говорил о том, что парень перед гибелью ещё двигался, и двигался ползком. Его руки были очень грязны от земли, по которой он полз. Предмет, похожий на большой коричневый конверт с застёжкой, лежал в двух шагах от парня.

Я поднял конверт, и открыл его. В конверте были документы. Я вытащил их, и стал рассматривать. Первым привлёк внимание, конечно, паспорт. Я раскрыл его, и увидел фотографию погибшего парня. Вглядевшись в неё, я, вдруг, заметил, что парень очень похож на меня… или я на него. Абсолютного сходства, конечно, нет, но принять меня за него, а его за меня, вполне можно. Парня звали Ярослав. Соколов Ярослав Васильевич. А меня… И, вдруг, я осознал, что не знаю своего имени… Сразу мне это показалось каким-то умственным недоразумением, и я старательно повторил себе: а меня… Я не помнил своего имени настолько безнадёжно, словно у меня его и не было никогда! Никаких намёков на своё имя в моей памяти я даже не смог найти. Но это и не удивительно, если я даже не знал сейчас, откуда я взялся в этом мире несколько часов назад на этой дороге. Не имея имени, я почувствовал себя совсем неуютно.

В паспорте, конечно, был год рождения Ярослава, и дата выдачи паспорта. Но, не зная какой сейчас год, я не мог определить его возраст. На вид, он был такой же, как я… А какой я? Сколько мне лет?

В обложку паспорта были вложены ещё четыре фотографии парня того же формата, что и в паспорте, но другие, видимо, сделанные позже. На этих фотографиях парень был так же похож на меня, как и в паспорте, но несколько по-другому.

Я стал просматривать документы дальше.

Вот заключение медицинской комиссии. В нём отмечено прохождение множества врачей, и заключительная печать «Годен», с огромной витиеватой подписью.

Школьный аттестат, выданный после десятого класса, с приложением итоговой успеваемости по всем предметам. Парень неплохо учился.

Характеристика из школы.

Анкета. В анкете указаны данные родителей, брата, и ближайших родственников, личные интересы и достижения в спорте – Ярослав занимался велоспортом.

Конверт с какой-то эмблемой и большими буквами: КК «РОК». В конверте оказалось приглашение, и уведомление о допуске к вступительным экзаменам в этот самый КК «РОК». Внимательно прочитав этот документ, я узнал, что парень направлялся в некое учебное заведение, в котором он будет жить постоянно на протяжении всего срока обучения. Там было ещё что-то по поводу организации учёбы, но я уже не стал обращать на это внимание.

Все эти документы были датированы 2021 годом, в том числе и заключение медкомиссии, следовательно, в мире сейчас тот самый 2021 год. Эта цифра никак не отозвалась в сознании, она только сказала мне, что уже миновали безвестные 20й, 19й, 18й… и прочие предыдущие года и столетия, и более ничего. А погибшему Ярославу Соколову полгода назад исполнилось, получается, 17 лет

Я снова посмотрел на погибшего парня. Меня удивило моё спокойствие. Я стал свидетелем необратимой трагедии, но у меня было такое чувство, что я уже наблюдал подобное, и хорошо знал, как действовать, если бы здесь были живые. Откуда я знаю, как проверять сердцебиение по шейной артерии? Но я умел это делать. Смерть водителя я определил безошибочно одним взглядом, и я был абсолютно уверен в этом. Откуда у меня такой опыт? Но теперь этим людям ничем не помочь. Ярослав Соколов так и не доехал до нового места своей жизни, туда, куда вела эта дорога.

Я, вдруг, снова осознал, что я подвергаюсь преследованию, что мне надо бежать и скрыться. Чувство преследования снова надвигалось на меня, как туча, и я совершенно точно знал, что это не психоз, а действительность. Пока я стоял на месте катастрофы и никуда не двигался, нечто приблизилось ко мне, и я это остро чувствовал. Мои непонятные, но очень убедительные чувства подсказывали мне, что нужно укрыться, спрятать себя, потому что вечно бежать я не смогу (и долго ли я уже бегу?). И мне не помогут глубокие пещеры, или лесные берлоги, физическое укрытие меня не спасёт. Мне нужно спрятать себя… в другой личности. У меня возникла догадка, что моё беспамятство – это моя невидимость. Имея память, я становлюсь видимым для кого-то, или чего-то, что существует в моей памяти. Я избавился, или меня избавили, от моей памяти, что бы я смог откуда-то вырваться, и убежать. Это спасло меня… Но я снова в сознании, и новая память копится в моей голове – с момента обретения себя идущим по этой дороге. Я снова видим, хотя ещё слабо – потому что я не помню себя. И не должен вспомнить, иначе это погубит меня. Я должен стать кем-то другим.

Фотография в паспорте была словно моя. Общее сходство было достаточно большим. Но, конечно, разницу здесь увидит кто угодно. Но и сходство увидит тоже. Увидев сходство, люди всегда пренебрегают отличиями. Откуда я это знаю? Может быть, просто верю в это?

Передо мной встал выбор. Я сейчас могу стать Ярославом Соколовым, и что тогда будет дальше, я не знаю, но, если меня признают за такового люди, я смогу скрыться, хотя бы на время. Настоящему Ярославу эти документы уже не нужны… Но если я заберу документы, чтобы выдать себя за Соколова, то его не смогут опознать, и родные могут никогда не узнать, что с ним стало, и где он пропал. Автомобиль, на котором его везли, был автомобилем такси, значит водитель – таксист, и для Соколова человек чужой. Следовательно, опознав водителя, всё равно невозможно будет опознать его пассажира без документов.

Правда когда-нибудь всплывёт… Когда-нибудь… А мне нужно действовать сейчас. И я решил. Сложив документы обратно в конверт, я засунул его за ремень, и поднял валявшийся рядом телефон Ярослава. Размахнувшись, я зашвырнул его далеко в гущу леса. После этого я решительно двинулся в прежнем направлении.

– Прости… – сказал я не оборачиваясь.

Я снова шёл вдоль дороги, порой скрываясь от проезжающих машин, которых было очень мало.

Голод, ранее едва дававший о себе знать, начал терзать всё больше. Он словно вступил в соревнование с чувством тревоги – кто сильнее. Вероятно, я не ел уже сутки, или, даже больше. Нервное напряжение могло заглушать голод некоторое время, но, вот, настал момент, когда организм взялся за последние резервы. Их надо было как-то восполнять. Я не догадался сразу поискать еду в разбитой машине, но теперь возвращаться назад решительно не хотел. Было просто страшно. Я сорвал пару листьев с деревьев… Даже в состоянии голода их вкус не приводит в восторг.

Ночь меня застала в лесу. Дойду ли я когда-нибудь до того места, куда ехал Соколов? И что я там буду делать? По дороге изредка проносились машины, но я не рисковал выйти к ним. Этот страх… Он был страшен своим неизвестным происхождением. Страшась, я не знал, чего надо бояться на самом деле. Я только понимал, что это нечто грозное и сильное, с чем мне сейчас сталкиваться нельзя. Этот страх не дал мне уснуть ночью в лесу, хотя сон так и тянул меня к земле.

День первый. Спасение?

Утренний свет взбодрил меня. Я собирал с листьев оставшиеся дождевые капли и пил их. И шёл дальше. Долго шёл.

Ещё не было признаков наступления вечера, когда я увидел дорожный указатель направо: «КК РОК». Неужели, скоро конец?

Так я оказался перед воротами с торжественной надписью:

КАДЕТСКИЙ КОРПУС

РОССИЙСКОГО ОТРЯДА КОСМОНАВТОВ

Арка над воротами несла на себе эмблему в виде восьмиконечной звезды. Я сверился с эмблемой в документах – они совпадали. Внутри восьмиконечной звезды стояла фигура человека в скафандре, правая рука которого вскинута в указующем вверх жесте, сверху надпись: «К звёздам!»

Вот оно что. Кадетский корпус. Космонавты.

Что дальше? Думать долго не пришлось. Из здания контрольно-пропускного пункта вышел парень в форме, и крикнул мне:

– Эй, гражданин, вы сюда? Если нет, то вы куда-то не туда зашли.

Я направился к парню в форме.

– Сюда… – сказал я, стараясь держать уверенность в голосе, – вот документы.

Я протянул ему паспорт Соколова.

– Зайдите в помещение, – пригласил парень, взяв паспорт.

Я зашёл внутрь КПП следом за ним. Внутри, за стойкой с турникетом, сидела коротко стриженная девушка в такой-же форме. Парень передал ей паспорт, и девушка, открыв его, начала листать какой-то журнал. Я чувствовал, что сейчас будет что-то провальное, но ничего больше сделать не мог. Да и, по правде говоря, мне уже было это безразлично – усталость и голод брали своё…

– Что с вами? – спросил парень, – вы как будто не очень хорошо… себя чувствуете.

Он явно хотел сказать: «не очень нормально выглядите», потому что при этих словах он подозрительно осматривал мою затасканную по лесам одежду.

– Я… отстал от автобуса, – начал я, – так получилось. И добирался пешком…

– Откуда? – спросил дежурный.

– Э… не знаю. Я не знаю здешние места.

– А, издалека. А откуда?

Чёрт! Что там у Соколова в паспорте было написано!?

Надо было как-то вывернуться, паспорт ведь сейчас у девушки.

– Сейчас я ехал с Алтая, – ответил я, создавая легенду на ходу, – хотя живу не там… Да, устал…

– Соколов Ярослав, – вдруг провозгласила девушка за стойкой, – Есть такой в списке. Давайте приглашение!

Я быстро передал ей приглашение в Кадетский Корпус «РОК».

Откуда я знаю эту часть географии – Алтай? А что я ещё знаю? Москву знаю… Антарктиду… Северный полюс… Так, мир я знаю, это уже хорошо. Но откуда я в этом мире, вот это я не знаю.

– Сейчас вы получите разовый пропуск на эти и следующие сутки, – сказала мне девушка, – Завтра вам сделают постоянный пропуск. А сегодня, с разовым пропуском и паспортом, вы сможете пройти на территорию, и вселяться.

Девушка достала бланк пропуска и заполнила его, списав мои… то есть, Соколова данные, из его паспорта.

– Распишитесь в журнале о получении пропуска, – сказала она, и выложила передо мной на стойку журнал. И положила рядом ручку, звонко щёлкнув ей по пластику стола.

Я вздрогнул. Расписаться? Как!? Как расписывался Соколов!? Я не додумался рассмотреть раньше, какая у него подпись. А паспорт оставался у девушки.

– Эх…

Я взял ручку и начал, не торопясь, выписывать некий убористый вензель, который мог бы быть подписью Соколова. Девушка, сидя на стуле, не могла видеть, как на бумаге появляется эта подделка, поэтому она ещё не знала, что происходит на странице её журнала. Но сейчас…

– Всё…

Девушка взяла журнал и заглянула в него, подчеркнув пальцем мою… не мою… подпись. А потом она, не глядя, вложила в паспорт выписанный пропуск и всё вернула мне.

– Проходите, – сказала она, – и в пропуске тоже распишитесь. Там галочкой отмечено где. Не теряйте его сутки.

Она даже не сверила подпись с оригиналом в паспорте. Ей в голову не пришло, что они могут сильно отличаться. Ведь, вот же, Соколов, с паспортом, с фотографией… Я взял пропуск, и смог увидеть настоящую подпись Ярослава Соколова в паспорте. Ну, конечно, она совсем другая. Она проще, её меньше выписывать, но, всё же, не так просто повторить. Я срисовал её в пропуск, как смог, благо, никто не подсматривал.

Парень объяснил мне, как пройти к командиру Кадетского Корпуса. Там мне объяснят всё прочее.

Я вышел из КПП на территорию кадетского корпуса. Ещё раз заглянул в пропуск. Дата выдачи 25 августа 2021 года. Действителен до 23:59 26 августа.

Искать что-то на территории кадетского училища было не сложно – здесь везде были указатели, а в некоторых местах и план-схемы.

Когда я пришёл к командиру, он был уже уведомлён о моём прибытии.

– А, Соколов, здравствуйте! Я вижу вы, совсем налегке. Предписано прибывать с минимумом личных вещей, и только самое нужное на первый день, но вы, я вижу, совсем спартанец. Вы были на установочных сборах прошлым летом и видимо всё правильно поняли. Напоминаю, я командир Кадетского корпуса Российского Отряда Космонавтов, полковник Петров Роман Евгеньевич. Обращаться: товарищ командир корпуса. Вот вам, Соколов, предписание на заселение, – командир корпуса вручил мне лист с моими данными и какой-то пустой таблицей, – Можете посетить столовую и поесть, а потом у интенданта получите повседневную одежду и летнюю форму. Вся остальная форма потом. Затем идёте в общежитие, и устраиваетесь в комнату, какую вам укажет комендант. Устроитесь, и направляетесь к секретарю – оформите кое-какие документы, сдадите те, что привезли. На КПП проверили – у вас полный комплект.

– Разрешите идти? – спросил я несколько бодро. Мысль о столовой очень обрадовала меня.

– Идите, Соколов.

– Есть! – ответил я, понимая, что отвечать надо именно так.

И я вышел из кабинета командира.

А я не мало знаю об этом мире! Разбираюсь, оказывается, в служебной этике.

Столовая для меня оказалась как рай. Просто по предъявлению предписания на заселение, мне выдали поднос с четырьмя блюдами и двумя напитками. В моём состоянии это воспринималось, как блестящая победа в жизни! Ты – Соколов Ярослав – твердил я себе. Запомни: Соколов Ярослав Васильевич. Придётся быть или им, или никем. Еда была сказочно вкусной после листьев с деревьев. Я не оставил ни крошки.

Вышел я из этого рая в очень приподнятом настроении. Быстрая перемена участи моего желудка очень обрадовала организм и психику. Сейчас мне были не страшны никакие разоблачения и ошибки с подписями и оговорками. Это мелочи, по сравнению с тем, что меня ждало ещё недавно, хотя я совершенно и начисто не знал, что же такое страшное меня ждало. Я был теперь уверен, что прямо сейчас готов выкрутиться из любой ситуации.

Я отправился в дивизион Материально-Технического Обеспечения, как было написано в предписании на заселение. Изрядная порция всякой еды, употреблённая с такой радостью и жадностью, заметно тяготила меня, так как усталость, в отличие от голода, никуда не делась. Ноги гудели, и немного заплетались. Но моё сознание, избавившись от страха преследования, прояснилось, и я теперь смог внимательно осмотреться вокруг. Я был среди комплекса различных зданий довольно старой постройки, хотя я и не могу как-то оценить ту временную эпоху, когда они были построены. Не то, чтобы совсем старинные здания, в них видна какая-то прогрессивность, но… не из этого времени. Однако… а что я-то знаю об «этом времени»? Ведь я ничего не помню. С чем я сравниваю? Я не мог ничего вспомнить, что может быть для меня образцом современного строительства. И, тем не менее, я уверенно понимал, что здесь не современные постройки. Моя память была стёрта странным образом: памяти нет, а понимания остались.

Я дошёл до здания дивизиона МТО, и позвонил в дверной звонок. Внутрь я был допущен взрослой особой в форме, пол которой было довольно трудно определить. Такие бывают: женщины, похожие на мужчин, и мужчины, похожие на женщин. Это был как раз тот случай. Этот человек спросил меня голосом, такого же непонятного пола, как и он сам:

– Вы кто такой?

– Соколов Ярослав… Васильевич, – ответил я, чуть запнувшись, – прибыл для получения одежды…

– Не одежды, а формы, – спокойно поправил служивый человек, – здесь всё, даже трусы и носки – это форма. Понятно, кандидат?

– Да… Так точно… Мне нужен интендант.

– Я интендант. Идём.

И этот он, или она, повёл меня в нужную комнату. Там мне было выдано нижнее бельё; повседневная бытовая форма одежды – две пары штанов, типа спортивных, и четыре синих футболки с эмблемой КК РОК; летняя форма кадета; комплект обуви – бытовые туфли для помещений общежития, и летняя форменная обувь – лёгкие полуботинки.

– Всё остальное потом, когда будете приняты в кадеты, – сказал или сказала интендант, – Там ещё много. Столичные барышни столько вещей не имеют, сколько здесь мы вам выдаём.

Мне пришлось расписываться за всё полученное в нескольких документах. Теперь я старался вырисовывать подпись Ярослава Соколова, которая должна железно стать моей. Интендант в паспорт не заглядывал, и очередной подлог прошёл успешно. Интендант сделал запись в предписании на заселение, а мне так и не представился, а спрашивать я поостерёгся, полагая, что будет заметен мой интерес не столько к имени, сколько к полу человека. Непонятно, каким боком это выйдет.

– А теперь сдаём на хранение мобильный телефон и прочую аппаратуру! – строго сказал интендант.

– У меня нет, – ответил я, – вообще ничего.

– Вижу. Похвально, – ответил интендант, – Когда переоденетесь в общежитии, принесёте на хранение свои вещи, в которых прибыли, и прочую постороннюю одежду. Не положено иметь при себе.

– Понял, – ответил я.

Нагруженный пакетом с одеждой, я отправился в общежитие. Мне пришлось пересечь плац, на котором несколько человек парней, и среди них одна девушка, неспешно подметали расчерченный на «коробочки» асфальт. Они обратили на меня некоторое внимание, но не выразили никакого удивления, и продолжили уборку главного места Корпуса, продолжая переговариваться друг с другом. Проходя, я осмотрел памятник, стоящий на восточной стороне плаца. На постаменте стояла стройная мужская фигура космонавта, размером вдвое больше реального человека; под сгибом левой руки он держал шлем, и голова его, соответственно была открыта, и лицо устремлено взором куда-то выше горизонта; правая его рука была вытянута туда, куда он смотрел, и с раскрытой ладони его улетала звезда. Талант скульптора, сотворившего памятник, позволял ясно видеть, как звезда срывается с ладони космонавта, а вся фигура космонавта, устремлённая вперёд, передавала звезде вид движения ввысь.

Я продолжил свой путь, и добрался до общежития. Дневальный на входе проверил мой пропуск, заглянул в предписание, и убедился, что мне на третий этаж в 310-й кубрик. Я получил ключ, и спросил у дневального, как попасть в секретариат. Парень повернул меня к схеме территории, висящую на стене входного зала общежития, и указал там нужное место.

Я поднялся на третий этаж, и пройдя половину широкого коридора, нашёл двери 310 кубрика. Открыв дверь, я оказался в небольшой комнате с четырьмя койками и тумбочками. Посредине стоял стол с четвёркой стульев. По обе стороны двери два гардеробных шкафа. Большое окно с вертикальными жалюзи. Я увидел, что два места здесь уже заняты: две кровати, и тумбочки при них, имели следы пребывания хозяев – лежала ручка и тетрадь, какая-то маленькая картонная коробка, керамическая кружка с эмблемой Кадетского Корпуса РОК, и на спинке одной из кроватей висели штаны из «бытового комплекта».

Итак, мне надлежало занять одну из свободных кроватей с тумбочкой, и это и будет вселение в общежитие. Потом я должен пойти в секретариат. А в чём идти? Об этом мне как-то не сказали. Видимо, пока можно, в чём есть. Но, может быть, уместно явиться в форме, если мне её сначала выдали? Да, пойду в форме.

Я бросил вещи на избранную кровать: слева у двери, так как обе кровати у окна уже были заняты. Теперь надо переодеться в форму. Я присел на кровать, и начал снимать штаны, в которых явился в этот мир. Уставший организм расценил эту посадку на кровать, как команду к отдыху, и я, вдруг, почувствовал всю свинцовую тяжесть своей усталости, усугублённую сытной пищей. Я снял штаны… Одел форменные… Успел застегнуть ремень… Опять сел… Стянул с себя рубашку… И всё…

– 2. Первые дни

Не ищи себя, а то найдёшь другого

Я чувствовал, как меня усиленно расталкивают. Я вынырнул из сна, и сел на кровати. Я так и остался в форменных штанах, и без рубашки. Форменный китель я просто сжимал в руках, так его и не надев. Приведением меня в чувство занимались двое парней моего возраста, одетые в ту же кадетскую форму.