Детектив «Седьмой флот»

Потолкавшись в заторах, ко времени добрались до изолятора. Беспрепятственно прошли в кабинет Анатолия, после чего он распорядился доставить арестованного. Не прошло и пяти минут, как двое конвойных ввели Недоходова.

Его я сразу признал, хоть годы и образ жизни, как говориться, взяли свое. Посреди кабинета стоял дебелый дядька с одутловатым лицом и седой намокшей шевелюрой. Дергано утюжил ладонями полы расстегнутой рубахи и размазывал стоптанным шлепанцем капли воды, падавшие с волос на паркет.

– В хате, шо в пекле. Градусов пятьдесят не меньше, – прохрипел, казалось, простуженным голосом. – Обливаемся, чтоб не сдохнуть…

Запнувшись, подернул плечами, медленно развернулся и вперился в меня, не моргая. На смуглом обветренном лице проступили бледные пятна, а поросший щетиной подбородок мерно задрожал. Доход порывисто вздохнул, отвернулся и разрыдался, словно дитя.

Горький ком застрял у меня в горле. Подойдя, опустил руку на плечо и пробормотал, подыскивая слова:

– Хорош… надо держаться. Как-то разрулим. Главное … не терять надежду.

– Я надеялся, что ты отзовешься. Загадал, если Слон приедет, значит не стукач. Чтоб ты знал, я никогда в это не верил! Только по пьянке жаба душила.

– Давай сейчас не будем. На воле перетрем. Садись, рассказывай по порядку. Так, будто я вообще не при делах.

Указал ему на стул у стены, а сам умостился за рабочим столом Анатолия. Хозяин кабинета уселся на табурет, подперев спиной входную дверь.

Доход шумно выдохнул и затараторил:

– Не убивал я Людмилку! Не поднялась бы рука! Поверь, Серый! Ты ж меня знаешь, – помолчав, отмахнулся и процедил сквозь зубы. – Вернее знал когда-то. Короче – тулить не о чем! Не помню я ничего! Два дня до этого бухой был в драбадан, но в тот день почти не пил. По утряни забрел на базар к армянам-шаурмистам. Грамм 150 на грудь принял и потух, будто повело на старых дрожжах. В подсобке у них вырубился. Младший армянин приволок домой и уложил спать.

Я поднял руку и спросил:

– Откуда столько знаешь? Ты ж потухший был.

– Следак рассказал.

– Получается, Люды дома не было?

– Она с работы поздно приходит. Мы давно в разводе, только живем вместе. Двухкомнатная хрущевка – никак не разъехаться. Стараюсь реже бывать дома, особенно по пьяни. Ночные смены выпрашиваю. Служу охранником на турбазе в Лесках. Извиняюсь, дозвольте закурить?

Анатолий кивнул, а я указал на пачку «Кэмел», лежавшую на столе. Выудив сигарету, Леня тяжело поднялся и отошел к окну. Прикурил, жадно затянулся и, закашлявшись, раздавил окурок в пепельнице.

– Минздрав предупреждает! ‒ прохрипел, возвращаясь на место. ‒ На воле завяжу. Так вот – накануне того дня я заступил на дежурство. В обед нехило бухнул, а на вечер подвернулась халтурка на сотку гривен. На ночь снова бухнул. Утром сменился, а сменщик предложил опохмелиться. Выпили его поллитру и ближе к обеду я поехал домой. По дороге забрел на базар прикупить хавчик в холодильник. Люда была бы рада. Заодно решил с армянами отобедать. Выставил свою поллитру, принял полстакана и начал тухнуть. Даже тост не дослушал. Проснулся под утро дома поперек кровати. Вышел на кухню, а там …

Запнувшись, он снова разрыдался. Опер налил полстакана воды из электрочайника и протянул бывшему сослуживцу. Тот залпом его осушил и в сердцах выкрикнул:

– Никогда не забуду ее лица! – перевел дух и заговорил вполголоса. – Люда лежала на боку и, казалось, смотрела в окно … удивленно так. Подумал, что приступ – диабет у нее … но потом понял. Я ведь знаю, как выглядит неживой человек. Шея посинела, под челюстью кровоподтек. Кругом битая посуда, объедки. Не помню, сколько времени находился в ступоре. От ужаса чуть не обмочился. Потом побежал, куда глаза глядят … Ну, как же так, Серый?! Что я за урод такой?! Нет, чтоб ментов вызвать, чтоб по горячим следам…

– Аффект спровоцировал панику. Чего уж теперь. Дальше рассказывай.

– Бродил, как зомби по Черноморке, по Дерибасовке. Купил водяры, тормознул бомбилу и подался в Лески. Отослал сменщика и забухал в одиночку пока не вырубился. Наутро опера свинтили.

‒ Живо сработали.

‒ Соседи же видали, как армянин меня волок. Вечером Люда пришла с работы, а ночью полдома слышали крики. Картинка сложилась. Пальчики в хате только мои. В момент убийства находился дома, потом сбежал. Какие еще нужны доказательства?!

– Слишком все гладко.

– Коню понятно! А толку?!

– Напрягай извилины, Леня! Что-то должно записаться в памяти. Ты же знаешь, что заявить в суде про амнезию – равносильно признанию.

– Не помню, хоть убей! Только знаю, что пальцем никого не тронул! Да! Мы развелись из-за моих попоек, но драк никогда не было. Я тихий, когда бухой. Из-за этого на службе терпели и продержали до пенсии. Хоть алкаш, но залетов не допускал. Спроси у Толи! Я его стажировал.

– Что, правда, то, правда, – подтвердил опер. – Леонид Викторович на службе ни-ни! По знанию дела равных ему нет. У контингента в авторитете значился. Не беспредельничал, не крысятничал.

– Понял, какой я правильный?! – Доход хмыкнул и отвернулся к зарешеченному окну. – Пацифист на всю голову, только жил не по-людски. Теперь есть время подумать. Детей не нажил, жену в могилу свел, друзей давно растерял. Зато обид и недовольства накопил – через край! Кучер – враг номер один! Сколько лет простить не могу. Недостоин я твоей помощи! Уезжай и забудь!

– Хорош скулить! Лучше подскажи, как с кичи тебя вытаскивать. Ты вроде с архангелами общаешься? Спросил бы.

– Спрашивал! Посоветовали друзьям в ножки поклониться. Тогда распахнуться врата тюряги.

– Вы бы по делу базарили, – присоветовал Анатолий, поглядывая на часы. – Время на исходе.

Доход спохватился и выпалил скороговоркой:

– Я говорил Панфилову, что в памяти записалось, а он головой вертит. На протокол осмотра ссылается. Мол, не написано такого. Но я же видал и руке держал! Конечно, не сразу вспомнил…

‒ Погоди, Леня! Ты, о чем?

‒ О спичках. В кухне на столе коробок лежал.

Пожав плечами, я покосился на опера. Тот поднял брови и прошептал:

– Похоже на постстрессовый синдром на фоне пьянства.

– В десятку, Толя! – гаркнул Недоходов. – Алкаш я последний! Память напрочь пробухал, только знаю, что в хате спичек не было. Плита электрическая!

– Вы толком объясните, Леонид Викторович, – стушевался Анатолий. – Сергей Иваныч не в курсе.

– Я и говорю, что спички необычные. Помнишь, Серый, при совке были коробки из древесного шпона? Цвет такой ядовитый, чернильный и наклейка олимпийская – медведь с дебильной улыбкой. Спички толстые с красными головками. В доме никогда таких не было и Люда не покупала. Я бы знал.

– Ну, и где эта реликвия?

– Без понятия! Когда убегал, на стол бросил.

В кабинете воцарилась тишина. Захотелось безотлагательно поговорить с Панфиловым, хотя слабо верилось, что спичечный коробок, пусть даже раритетный – как-то повлияет на ход расследования.

Дальнейшая беседа проходила в режиме пресс-конференции. Я спрашивал, уточнял и записывал в блокнот важные для себя сведения. Узнал, где находится киоск с армянской шаурмой, кто такой младший армянин и кого из соседей лучше разговорить.

Вскоре свиданка закончилась и явился конвой. Подбодрив на прощание Леньку, вопрошающе глянул на Анатолия.

– Подбросить не смогу, – развел он руками. – Дела.

– Панфилов как-то распорядился на мой счет?

– Солнце, море, пляж. Позже позвонит. Сейчас, небось, помидоры Сереге крутят в горпрокуратуре. Я подмогнул ему продлился.

– Ничего себе! Каким образом?

– Мафия бессмертна! Сам расскажет, мне некогда.

– Ну, хоть на волю меня выведи!

– Конвой проводит…

«Курортная программа, это здорово, – прикидывал в уме, дожидаясь троллейбуса. – Искупаюсь, погрею косточки, а заодно упорядочу информацию. Доход не поведал ничего такого, что нужно срочно проверять. Тем более – у Панфилова появилось время. Интересно, как удалось продлить срок следствия на фоне прессинга? Выведаю при встрече, а еще доложу, что убедился в невиновности его подследственного».

Глава вторая

НЮРА

Подумалось по дороге к морю:

«Ведь могли же окрестить кафешку на берегу Хаджибеевского лимана в честь знаменитого одесского пляжа? Вряд ли – уж больно распространенное для курортных городов название».

Благоустроенная зона отдыха «Чайка» знакома мне с раннего детства. В летнюю пору семейство сестры моей бабушки обитало в дачном домовладении вблизи 10-й станции Большого Фонтана. Подрастающего дитятку ежегодно вывозили поближе к морю на оздоровление и налаживание здорового питания.

Отдавая предпочтение мучному рациону, я недолюбливал фрукты, из-за чего родители и бабушка с дедом чрезвычайно расстраивались. Предкам довелось заключить со мной сделку – за новенькие ласты и маску для ныряния я обязался ежедневно съедать не меньше килограмма фруктового ассорти.

В то время улицы, ведущие к пляжу напоминали ряды продуктового рынка. Теперь ситуация кардинально изменилась. Дачников с корзинами разогнали, зато появились нагловатые охранники у шлагбаумов на въездах. Правда, не столько для наведения порядка в зоне отдыха, сколько для пропуска престижных авто к элитному жилому комплексу, возведенного по соседству.

Прилегающие улочки сплошь застроены кафе, барами, хостелами, элитными отелями. На пляже оборудована современная игровая площадка для детей, как раз на том месте, где стояли столики и скамейки, вечно занятые любителями домино.

Вдоволь наплававшись, разлегся на горячем песке, упрятав голову в тень от зонта. Старался не думать о Доходе, наблюдая за работой местных кормильцев, снабжавших пляжников горячими пирожками в ассортименте, самсой, медовой пахлавой и иными вкусностями домашнего приготовления. Прикинул, что в отношении данного бизнеса не слыхал антирекламы. Действительно не припомнилось случаев, чтобы кто-то отравился пляжной ватрушкой или вафельной трубочкой со сгущенкой. Успокоив себя подобным образом, схомячил два пирожка с абрикосами, приободрив пышногрудою тетеньку в тельняшке отказом от копеечной сдачи.

После перекуса подступила дремота, но знакомый голос живо возвратил в режим бодрствования:

– Как водичка, Сергей Иваныч?

– Мокрая, Сергей Давыдович. Желаю экстренно услышать памфлет о чудесном продлении срока.

– Скорее скетч, – отмахнулся Панфилов, присев на ближний топчан. – Провернули в СИЗО оперативную комбинацию. Анатолий по старой памяти смульковал Недоходову гипертонический криз. Недельку теперь проваляется на больничке, а я вроде бы не при делах. Правда, в надзирающем органе угрожали оторвать гениталии, но скрепя зубами утвердили постановление.

– То ли еще будет. Мозг однозначно вынесут, хотя вам не привыкать. С этим понятно, а что это за история со спичечным коробком?

Следователь нервно хохотнул и растолковал:

– Поначалу показалась блажью на фоне белой горячки. Позже смекнул, что Недоходов не смог бы такого нафантазировать – стародавний коробок, этикетка с олимпийским медведем. Да и зачем ему? Если принять гипотезу, что убийца не он и приплюсовать спички, то напрашиваются две версии. Либо настоящий душегуб наследил по небрежности, либо специально оставил знак. Черную метку, так сказать. Последнюю гипотезу я гоню прочь, как назойливую муху, но она возвращается. Словно предвестник скорого продолжения.

– Мрачная перспектива. Может, засветить коробок в деле, чтобы не возникло вопросов потом?

– Куратор взбесится! Заподозрит, что отмазываю подследственного по невменяемости.

– Ну и пусть. Анатолия снова подключим. Опросит сокамерников и выведет рапорт, будто у Недоходова напрочь крышу снесло. Спровадите его в дурку на освидетельствование. Времени будет навалом.

– Поезд ушел, – выдохнул следователь. – Вы бы видели фэйс зампрокурора во время подписания продления. Если назначу экспертизу, дело наверняка отнимут, а самого выпрут в народное хозяйство. Это в лучшем случае.

– Не исключено, – согласился, припомнив казус, случившийся вскоре после выпуска из школы милиции. – Желаете услышать занимательную историю про судебно-психиатрическую экспертизу? Из личной практики, между прочим.

– А давайте! Разрядка не помешает.

□□□

Банальное воровство из комнаты заводской общаги стало одним из первых лично раскрытых преступлений.

Пьянчужка и дебошир умыкнул телевизор у соседа – такого же беспробудного выпивохи. В итоге был пойман при попытке сбыть краденное.

Я подготовил нужные бумаги и попытался передать дело в следственный отдел, но как нередко бывает, следователь выискал некоторые недоработки. Срок задержания подозреваемого на период доследственной проверки истекал, а санкцию на арест прокурор не утвердил бы из-за малозначительности ущерба.

Если отпустить злодея на подписку о невыезде – можно сразу объявлять его в розыск, а дело прятать в сейф до лучших времен.

Следак покумекал и предложил выход:

– Он же алкаш. Состряпаешь рапорт, приложишь пару объяснений, а я назначу судебно-психиатрическую экспертизу. Пока подготовим дело для суда, он подлечится в больничке Павлова. Только есть одна трудность – наркологическое отделение переполнено. Хотя выход найдется всегда! Ты же зональный сыщик, то есть вхож в подсобки гастрономов, а завотделением павловки – женщина строгая, но падкая на дефицитные товары. Раздобудешь флакон мартини, коробку львовского ассорти и поллитру для дежурного, чтобы выделил конвой. Так и спровадишь пьянчугу в дурку. У тебя получится!

Пока он оформлял документы, я смотался в стол заказов, а после обеда состоялась намеченная оказия.

В состав конвоя входили два матерых прапорщика – Вова и Витя, а милицейским уазиком правил пенсионер-водитель, которого коллеги звали Палычем. Все трое прослужили в милиции не один десяток лет и по возрасту были старше меня.

Внешне конвоиры напоминали персонажей советского мультика – двое из ларца, одинаковые с лица. Правда у Вовы имелась отличительная особенность – развеселый деревенский парень никогда не расставался с гармошкой. То была натуральная трехрядка, которую он бережно хранил в потертом кожаном чемоданчике под задним сидением в уазике Палыча.

До психоневрологической клиники имени академика Павлова добрались без приключений. С помощью дефицитных подношений удалось обаять заведующую отделением, и пока заполнялась история болезни нашего алкаша – конвой расположился на скамейке возле крыльца.

Жаркий летний день клонился к вечеру. Палыч припарковал уазик неподалеку в тени каштанов, отворив все дверцы для проветривания салона. Сам умостился за рулем и уткнулся в газету.

По аллеям больничного сквера прогуливались облаченные в серые пижамы пациенты. Не иначе как из праздного любопытства к нашей компании подтянулись с полдюжины выздоравливающих алконавтов. Диагноз определялся просто – по однотипным обрюзгшим физиям.

Завязался разговор, как говорится, ни о чем. Среди любопытствующих выделялся поджарый субъект с чертами лица побитого накануне Бельмондо. Я определил в нем вожака и насторожился, заприметив нездоровый блеск в выпяленных зенках.

К нему подступил тщедушный старичок в динамовских шортах и зашептал на ухо. Глазенки «Бельмондо» засверкали пуще прежнего. Отстранив вестового, он сощурился и просипел:

– На фига в луноходе гармошка?

Услужливый Палыч не промедлил с ответом. Разомлев от жары, потерял бдительность и чистосердечно признайся, что гармоника – вон того прапорщика с улыбкой до ушей. Да к тому же он непревзойденный виртуоз и знаток украинского фольклора.

– Пусть играет, – меланхолическим тоном распорядился предводитель выздоравливающих бражников.

Разговоры моментально стихли. Драматургическая пауза все больше напоминала немую сцену под аккомпанемент птичьих трелей и шарканье больничных шлепанцев. К лавочке подтягивались все новые пациенты.

Повторный наказ вожака прозвучал с ноткой претенциозности:

– Играй, дядя!

– Сей момент! Только башку водиле оторву, – обязался Вова и, сжав кулаки, направился к уазику.

Палыч смекнул, что сейчас его будут бить. Скоренько захлопнул дверцу, надвинул на глаза фуражку и демонстративно отвернулся.

В порядке отступления замечу, что специальная оснащенность правоохранителей тех лет оставляла желать лучшего. Не было ни резиновых дубинок, прозванных в народе «прожекторами перестройки», ни газовых баллончиков с романтическим названием «Черемуха». Создание спецподразделений типа ОМОН или «Беркут» планировалось в отдаленной перспективе.

Как назло, никого из персонала поблизости тоже не оказалось.

Что оставалось делать Вове? Играть. Может хоть звуки музыки привлекут внимание администрации к терпящим бедствие ментам.

Прапорщик с гармошкой наперевес и улыбкой, напоминавшей оскал голодного бультерьера, уселся на приостывший капот уазика и для разминки забацал польку.

Народ оживился. Кто-то пританцовывал, лихо присвистывая.

– Че не поешь? – справился у гармониста предводитель.

Вова стрельнул глазами в Палыча, прокашлялся и выдал на-гора подборку украинских народных песен. Публика подпевала. К импровизированной сцене подтягивались все новые ценители фольклора в больничных робах.

Боковым зрением я заприметил двух крепких санитаров, спешивших в нашу сторону по аллее. Обнадежился и возрадовался, пока они не повалились на клумбу, корчась от хохота.

Тем временем начались танцы. Среди пляшущих выделялся раскрасневшийся Витя, неистово круживший бесформенную бабенку с синюшным лицом.

Я окончательно пал духом, оценив размах коллективного помешательства, пока не услыхал за спиной старушечье бурчание:

– Ишь, учинили вакханалию! Может, набрать ноль два, милок?

Обернувшись, уставился с немой мольбой на пожилую нянечку, вышедшую на крыльцо. К счастью она смекнула, что вызвать милицию нужно было полчаса назад…

На следующий день конвойный ансамбль пригласили на утреннее совещание в кабинет начальника столичного главка. Такого количества большущих звезд на погонах видывать еще не приходилось.

С холодком в животе я ожидал грандиозный раздолбон, и обстановка к тому располагала. Но седоусый генерал вмиг ее разрядил, имея неосторожность спросить у коллег:

– Как прикажете поступить с трубадурами?

– Отправить на гастроли … по психбольницам, – порекомендовал кто-то из присутствующих.

Показалось, что от громового хохота закачались тяжелые портьеры на окнах. Утирая слезы, генерал замахал руками и, давясь от смеха, скомандовал:

‒ Пошли вон отсюда!

□□□

– Зачетно выступили, – оценил милицейскую байку Панфилов и вернулся к разговору. – Кстати, коробок в квартире не нашли ни в тот день, ни позже. Недоходов соизволил о нем вспомнить аж на третий день. Я вообще хотел отморозиться, но потом все же нацелил зональных оперов. Попросил, чтобы по-тихому перешерстили квартиру. Те отзвонились и доложили, что ничего похожего или интересного не нашли. Наверное, нужно было самому съездить. Кому-кому, а вам известен розыскной подход. Сыщики записали себе в актив раскрытое убийство и передали материалы в прокуратуру. Вдруг нарисовался Панфилов с какими-то спичками. Они же не идиоты, гробить себе показатели! ‒ помолчав, он сменил тему. ‒ Вы можете мне тыкать. Не люблю официоз в подобных ситуациях.

– Постараюсь, но не обещаю. Выканье не всегда означает установленную границу. Это всего лишь условности, хотя я за то, чтобы в официальных отношениях придерживаться протокола. Терпеть не могу панибратства, дурно пахнущего большевистским этикетом. В конце концов, имею право удерживать кого-то на дистанции или оставлять место для сугубо деловых контактов. Особенно в отношениях с подчиненными. Лучше придерживаться избирательности, чем нарочито фамильярничать и демонстрировать окружающим, насколько ты близок с авторитетным человеком.

– Спасибо за науку! Воспользуюсь, – усмехнулся тезка и попросил. – Хоть не кличьте Давыдычем! Меня так менты подначивают. Вообще-то, в Одессе принято говорить – Давидович.

– Заметано, Сергей Давидович! Буду тыкать. Стало быть, ты тоже уверен, что Доход не выдумал историю со спичками?

– Почти. Хотя в протоколе первичного осмотра ничего похожего не зафиксировано. Милицейский следователь, описывавший место происшествия, рассказал, что в кухне весь пол был усыпан всякой всячиной. Он переписал все до мелочей. Ни спичек, ни коробков в помине не было. Окурков, кстати, тоже. На плите пусто, чайник электрический. Но если мы оба верим Недоходову, то выходит, что коробок там был. Куда подевался? Кто его умыкнул? Вопрос! Что же мне теперь – вызывать и колоть всю опергруппу?!

– Это лишнее. Я бы получше осмотрелся в квартире. Сомневаюсь, что опера нашли и выбросили улику. Скорее всего – не искали вовсе или заныкали там же, чтоб не сразу нашли. Побоялись, что коробок как-то повлияет на раскрытие. Думаю, Недоходов вцепится в эти спички, как в спасательный круг. Я тоже не исключаю, что с их помощью мы докажем его невиновность.

– Вполне возможно, – согласился Панфилов. – Жаль, не изобрели спичкоискатель! По любому надо излазить с лупой всю хату. Накажите своему помощнику…

– Кому?!

– Блин! Совсем замотался! Утром звонил Бокальчук. Уведомил, что командировал в помощь Кучеру прыткого сыщика. Вот контакт, – Давидович выудил из нагрудного кармана скомканную полоску бумаги, разровнял и продемонстрировал рядок цифр с припиской: «Нюра». – Забивайте в телефон. Бумажку не отдам. После продления конспирация троекратно усилена.

– Как угодно, – я зафиксировал номер и вопрошающе уставился на собеседника.

Следователь хмыкнул и выпалил с интонацией одесского биндюжника:

– Типа я знаю какую-то Нюру! Ваш олигарх заверил, шо это Пинкертон и Пуаро в одном обличии. Заползет в любую щель и нароет всего, что пожелаете. Так и сказал – утрет панам шнобели и покажет высший сыскной пилотаж!

«Столько лет прошло, а бокальчуковский конкретный стиль остался узнаваем, – подумалось мимоходом. – Вадим был требователен к себе и уверен, что данное качество позволяет так же спрашивать с окружающих. Как не странно – из-за этого к нему тянулись люди».

Усмехнулся и проворчал с поддельным недовольством:

– Бокал вечно со своими интригами! Теперь какая-то Нюра будет нас поучать. Я не против. Учиться всегда полезно и никогда не поздно.

Панфилов кивнул и неожиданно предложил, хитровато глянув поверх солнцезащитных очков:

– Пока Нюра не нагрянула с ликбезом, может отужинаем по-людски? Приглашаю вечером в ресторан.

– Как же конспирация?

– Ее тоже прихватим, – отшутился Давидович, отряхивая песок со штанин. – Место и время сообщу в шифровке.

Наскоро искупался и совершил босоногое восхождение на прибрежный холм, пританцовывая на раскаленных бетонных ступнях. Миновав изгиб Ванного проулка, углубился в сквер и зашел в кафешку с привычным для Украины названием «У Вахтанга». Сытно перекусил и намерился позвонить распиаренному помощнику.

От Ванного переулка на улицу Красных зорь можно пройти по замусоренной и заросшей кустарником платановой аллее. В былые времена она служила парадным проходом от трамвайной линии к пляжу. Свидетелями тех лет оставались столетние платаны или чинары, называемые в Одессе бесстыдницами. Да еще останки парковых скамеек в виде бетонных столбцов.

Примостившись на одном из них, выудил из шорт смартфон и отыскал сохраненный номер. После первого гудка юношеский басок с хрипотцой живо расставил точки над «i»:

– Салют, Сергей Иваныч! Желаю упредить расспросы. Нюра, как вы поняли – это погоняло. Фамилия моя Панюрин. Вас же кличут Слоном, хотя согласитесь, схожести маловато. Все что нужно знать по делу, мне ведомо от папы. Впредь так будем называть, сами знаете кого. Ровно через час встречаемся возле фонтана с быком. Будьте готовы поставить задачу.

– Хватка, однако, – пробухтел, взглянув на циферблат часов. – Как я тебя узнаю?

– Никак. Сам подойду. Конец связи.

Направляясь к дому, обескураженно подумал:

«С таким не заскучаем. Конкретный паренек и это весьма неплохо. Расслабиться или волынить точно не даст. Где только Бокал таких выискивает?».

□□□

В оговоренное время прибыл на стрелку. Благо от пансионата Марии до необычного фонтана можно доплестись за пять минут. Укрывшись в тени акаций, уселся на каменный парапет, служивший постаментом для диковинной скульптурной композиции.

Почему диковинной? Потому что нагромождение из металла и бетона, отгроханное по мотивам греческой мифологии еще в советские времена, весьма отдаленно напоминает фонтан. Разве что у подножья обустроен неглубокий бассейн авангардной формы, над которым застыла в могучем прыжке туша мускулистого быка со статуей хрупкой девушки на холке.

Следует упомянуть о некой пикантной изюминке, отодвигавшей на задний план гигантизм парнокопытного и изящность Европы.