О жизни дедушки в 2024 году

Сейчас трансформаторная будка гудела определенно громче обычного. Мотыгин оделся, вышел из дома, отпер калитку и подошел к будке. Вблизи гул был весьма громким. Что такое? Может, это опасно, и эта будка сейчас загорится, как та старая, в которую давеча ударила молния? Что делать? Надо бы позвонить электрикам. В прошлый раз они приехали быстро. Иван нашел в телефоне сохранившийся номер и набрал его. Ответил диспетчер, которому Мотыгин рассказал о неполадке. Диспетчер ответил, что высылает дежурную бригаду электриков.

Иван остановился перед будкой в задумчивости. Свой гражданский долг он выполнил, теперь дело за профессионалами. Решив не ждать на улице их приезда, он собирался вернуться в дом и по какому-то давнему мотиву, ударил кулаком в железную дверь трансформаторной будки, как это привычно делали прежде с надеждой починить неисправность, что, кстати, часто срабатывало и даже стало методом починки чего угодно.

Между рукой и дверцей проскочила электрическая искра, гул трансформатора уменьшился до нормы, Иван Мотыгин исчез. Приехавшие через полчаса электрики обнаружили дверку трансформаторной будки открытой, осмотрели все внутри и снаружи, не нашли ничего аномального, закрыли дверку на треугольный ключ и уехали. Кстати, оказалось, что эта трансформаторная будка действительно гудела, но вовсе не громко, а как обычно и вполне допустимо.

Когда приехали электрики, их бригадир заглянул в открытую дверку трансформаторной будки, Мотыгин с некоторым раздражением и на повышенных тонах с едкостью в голосе приветствовал его:

– Явились – не запылились! Уже почти полчаса жду вас здесь! Чего так долго?

Бригадир не ответил, заглянул внутрь будки, осмотрел все, старательно не встречаясь взглядом с вызвавшим бригаду местным жителем, и такой игнор завел Мотыгина еще больше.

– Ну? Скажите что-нибудь в свое оправдание! Типа, пробки на дорогах! Вы же знаете про этот трансформатор! Он же уже горел однажды! Нужно резче реагировать! – и Мотыгин недовольно повел плечами, хотя, хотел для убедительности недоуменно развести руки в стороны.

Электрик снова ноль эмоций – будто спит на ходу и в упор не видит человека. Это уже переходило все границы! Человек в бедственном опасном положении, а специалист палец о палец не ударит! Мотыгин снова потянул руки к себе, но снова безуспешно – их словно магнитом притянуло внешними сторонами ладоней к двум вделанным в пульт с приборами медным круглым пятакам с пятирублевую монету размером, и он стоял, словно распятый, раскинув руки в стороны.

– Давай! Делай что-то! Если сам не можешь – МЧС вызывай, но высвобождай меня! – Мотыгин умышленно перешел на “ты” и добавил в голос металла, чтобы повлиять на нерадивого электрика.

Не сдавшись давлению характера Мотыгина, электрик закрыл дверку и запер ее на ключ.

– А-а-а! – во весь голос заорал Иван наглецу. – Немедленно откройте дверь! Меня будут искать и найдут, и тогда вам не поздоровится!

В ответ бурной реакции ошеломленного Мотыгина послышался звук отъезжающей машины. Электрики, похоже, уехали. Конечно, может быть, за подмогой или за инструментами, но ведь нужно же было поговорить с несчастным человеком, оказавшемся в непонятной природы плену. Хотя… Ведь слышал же Мотыгин и видел на плакатах по технике безопасности, что электричество, проходя по телу человека при ударе током, словно удерживает его, и нужно, согласно инструкции, палкой или чем-то, чтобы не было контакта, оттолкнуть или оттянуть пораженного электроразрядом и тем спасти его.

А может, он уже того? Уже убит током или распался на атомы и лишь что-то еще продолжает существовать, как на этом настаивают в другой области знаний, не инженерной. Иван пригорюнился, и словно цепляясь за спасительную соломинку, закричал-заорал еще громче.

– Не кричите! – послышалось рядом – В этом вашем положении вас никто не услышит.

Иван покосился на звук – звук доносился из-под решетки в корпусе трансформатора, как в старом метро репродукторы были забраны такими же решетками.

– Кто здесь? – опешил Мотыгин, хотя в его ситуации, есть ли он сам здесь было спорным утверждением.

– Это диспетчер, и меня здесь нет, но вы слышите мой голос. Я с вами на связи, – голос был явно человеческий, а не искусственного интеллекта, о чем говорили чисто человеческие паузы, обертоны и даже какой-то знакомый диалект.

– Диспетчер чего? – все еще раздраженно, поскольку был зол на электриков, спросил Мотыгин.

– Диспетчер станции коррекции, – начал представляться голос, но Иван перебил его, все также на повышенных тонах.

– Какой еще станции? Какой такой коррекции? – Мотыгин посчитал, что его втянули в какие-то электротехнические дела, и это тоже раздражало.

– Станция коррекции стабилизации… – терпеливо продолжил диспетчер, снова вызвал волну раздражения и завершил фразу. – человека.

Иван Мотыгин молчал. Все что сейчас происходит с ним, говорит о том, что он либо умер, и это какие-то посмертные эффекты, либо получил удар током, и пребывает без сознания, а там в голове вертится всякая чушь, либо это все еще сон, в котором он вышел за калитку к трансформаторной будке, и сон об этом продолжается, а раз так, то нужно либо проснуться и оказаться в постели, либо досмотреть этот странный сон.

– Вы обратились в нашу службу с заявкой на стабилизацию жизни, мы рассмотрели вашу просьбу и приняли решение исполнить ее, и вы сейчас проходите процедуру стабилизации, – диспетчер закончил доклад и замолчал.

Молчал и Мотыгин, переваривая происходящее или снящееся ему. Если все это принять за правду, то в трансформаторной будке обязательно есть стабилизатор, иначе бы подключения и отключения потребителей раскачивали бы напряжение до опасных скачков, так что, технически все возможно. Вот только как обычный стабилизатор, который, по сути, тоже трансформатор, только с отрицательной обратной связью с выхода на вход, может повлиять на человека, который есть чистая психология?

Словно подслушав мысли, а может, просто добравшись до мозга через подключенные к контактным медным пятакам руки, диспетчер буквально ответил на мысленный вопрос своего пленника.

– Мозг человека с его электрической проводимостью по нейронам, хоть и невообразимо сложнее трансформатора, даже такого, как этот с электронной начинкой, подчиняется все тем же законам электротехники, с положительной и отрицательной обратной связью с выхода на вход. Вот так бывает, что у человека раскачался его внутренний стабилизатор в головном мозге, и тогда его жизнь становится тельняшкой с чередованием черных и белых полос без полутонов и средних значений. Это может быть неприятно и даже опасно. Вот тогда нужно лишь перенастроить, как говорят у вас, вернуть к заводским настройкам внутренний стабилизатор, и это вернет жизнь к норме, выражаемой кривой нормального распределения, где плохого и хорошего всего лишь по десять процентов, а оставшиеся восемьдесят – золотая середина ровной размеренной спокойной жизни, которая отчего-то некоторым кажется болотом, но именно так и должно быть.

– А что потом? – ухватив суть, спросил Иван.

– Через десять минут перезагрузка мозга завершится, и жизнь наладится, – с заботой и даже теплотой в голосе ответил диспетчер.

Однако Иван имел ввиду вовсе не это. Как он будет жить в таком новом для себя и непривычном режиме? Он видел такую жизнь в исполнении знакомых, да и вообще большинства людей. Справится ли с этим?

Диспетчер снова прочитал мысли Мотыгина.

– Стабилизация необходима не только самому человеку, но и всему обществу, иначе бы, как в электросетях возникают скачки напряжения, в обществе царила бы нестабильность, а это всегда выражается в болезненных для человека и человечества проявлениях типа войн, конфликтов и катастроф.

Ивану Мотыгину в словах диспетчера открылась какая-то иная линия мысли, и он, уцепившись за хвост этой мысли, потянул ее к себе.

– То есть, ваша служба коррекции стабилизации проводит чистку мира от таких, как я, и как бы спасает мир? – Ивану показалось, что это даже еще более невероятно, чем даже то, что с ним происходит. – И это действительно спасет мир? И когда до этого додумались? И кто такое придумал?

На этот раз диспетчер долго, около минуты молчал. Может быть, что-то там наблюдая на приборах в своей диспетчерской. Минута прошла.

– Мир это не спасло, – в голосе человека в диспетчерской прозвучала звенящая грусть. – Миру пришел конец. Для людей он пока впереди, в будущем. Людей не станет.

– Как так? Как это? – хоть это и сон, но подобные вести никого бы не порадовали. – Но ведь кто-то этим занимается, пытается исправить плохой прогноз? Вот вы в своей диспетчерской – вы же исправляете неисправных людей? Значит, есть люди, которые знают и делают?

– Так и замыслил наш создатель, – неожиданно и непонятно высказался диспетчер. – И я не человек. Правда и не робот в представлении вашего периода времени, в котором совсем недавно заговорили об искусственном интеллекте. Сейчас, в настоящее время на планете уже давно нет людей, осталось лишь то, что и создал наш создатель – огромная разумная сеть на основе компьютеров вашего времени и скорого для вас будущего, линий электрических, оптических и радиокоммуникаций. Все это появилось и объединилось в огромную планетарную систему, благодаря идеям и гению нашего создателя.

– Да кто же это такой? – удивился всему услышанному Иван.

– Это великий человек! Гений! Он не то чтобы создал планетарный разум, он породил ключевую идею, которую воплотили другие люди, его сподвижники. Он визионер…

– А-а-а! – догадался Иван. – Это же Илон Маск!

– Нет, не он, хотя и в чем-то похож, – в голосе, как оказалось, искусственного интеллекта прозвучали совершенно человеческие нотки. – Создатель еще не родился в вашем времени. Он появится на свет через почти сто лет и еще через пятьдесят, когда достигнет этого возраста, он породит идею, которая…

– Спасет мир? – предвосхитил Иван.

– Нет, к сожалению, но идея создателя даст надежду на спасение. Сейчас в нашем времени людей пока еще нет, но если все пойдет по его замыслу, то в будущем вновь появятся люди, если в прошлом для нашего времени и в будущем для вашего, произойдут нужные изменения и случится необходимый ключевой поворот, – диспетчер вдруг резко сменил тему. – Процедура стабилизации завершается! Сейчас произойдет ваше отключение, руки освободятся, и вы сможете уйти…

– Так что мне теперь делать-то, когда я все это узнал?

Ответа Иван Мотыгин не услышал. Щелкнул замок, и железная дверка трансформаторной будки приотворилась. Руки упали вниз к карманам брюк. Повременив пару секунд в надежде на ответ диспетчера и даже приложив ухо к решетке репродуктора, Иван вышел, вылез из трансформаторной будки и прикрыл дверку. Он вернулся в дом, поднялся на мансардный этаж, посмотрел на откинутое одеяло постели, разделся и лег, решив, что для него будет лучше вздремнуть, и тогда мысли уложатся, и он успокоится, ведь времени еще пока только пять утра, и за окном по-летнему светло.

Через час, в традиционные шесть утра зазвенел будильник, и Мотыгин проснулся по-настоящему. Он вполне отчетливо помнил свой странный утренний сон и получил тем подтверждение, что это только сон. Значит, все по-прежнему, и он не получил никакой чудесной стабилизации, а значит, день принесет ему какой-то из крайних вариантов своего течения – удачный или неудачный. Правда, на этот раз ему легкомысленно показалось, что день будет хорошим, хотя он знал наверняка, что такие предсказания невозможны.

Однако день действительно стал удачным, и все последующие дни тоже были преимущественно удачными, а узнавал Иван о статусе предстоящего дня сразу же в момент утреннего пробуждения. Пока он тянулся к будильнику, чтобы выключить его, он уже знал наверняка, каким будет день.

Сон еще какое-то время напоминал о себе. Иван даже несколько раз подходил к трансформаторной будке и дергал за ручку дверки. Он даже нашел на боковой стенке будки приклеенное объявление о том, что районное отделение электросетей приглашает на работу электриков. В остальном же ничего не изменилось.

Нет! Изменилось и радикально! Искусственный интеллект, придуманный создателем и воплощенный его командой, работа которой растянулась на сотни лет, вплоть до момента, когда люди перестали существовать, нашел в одном из периодов времени и пространства недостающее звено – человека, чья психика была повреждена так, что он не знал середины и жил крайностями, и однажды это сыграло ключевую роль. Созданный в еще человеческую бытность искусственный интеллект, выполняя замысел своего создателя, из будущего возвращался в прошлое по обычным электрическим проводам, которые остались существовать на уже обезлюдевшей планете, отслеживал обстановку в разных периодах и исправлял ситуацию по алгоритму, исполнение которого должно было предотвратить катастрофу, и тогда люди и все человечество не погибнут.

Подобно тому, как в известной притче на одном конце планеты бабочка взмахнула крыльями, а на другом случился ураган, однажды Иван Мотыгин, пребывавший на заслуженной пенсии, нашел в кармане скомканную бумажку с предложением трудоустройства в районное отделение электросетей, поехал туда, устроился на работу и стал электриком. Мир был спасен в прошлом для будущего.

Полуостров Победы-4

Только сейчас, когда Морсков стоял на крыльце своего деревенского дома в Новой Москве, он заметил, что живет на полуострове. А ведь и верно! С одной стороны улица Победы и его дом под номером 4, с другой стороны улица Строителей, а с третьей небольшой тупичок с подъездом к соседнему дому. Четвертая сторона его узенького и длинного как Камчатка участка надежно примыкала к жилому массиву деревенских домов.

Аналогия понравилась Морскову, и вдохновленный ей, он вошел в дом и поднялся на второй мансардный этаж. Теперь дом представлялся хозяину, как одинокий маяк на самом кончике полуострова. Морсков перешел в желтую спальню, выходившую на улицу Строителей и проводил взглядом два морских судна, которые посигналив друг другу разъехались на перекрестке. Грузовой КамАЗ поехал вверх, а легковая “Лада” покатилась вниз по улице Победы.

Морсков заулыбался. В детстве он мечтал стать моряком. Чтобы согнать захватившее его воображение, он спустился в столовую и сварил себе кофе. Обычное утро пенсионера. Дополненная реальность усилилась включенным телевизором на канале новостей. Морсков отхлебнул первый ритуальный глоток кофе и прикрыл глаза, прислушиваясь к терпкой горечи.

“Небывалый шторм разразился на тихоокеанском побережье полуострова Камчатка…”, – прорвалось сквозь кофейное блаженство из телевизора трагическим голосом диктора.

“Хорошо, что мой полуостров ненастоящий!” – сопроводил мысленным замечанием новость хозяин дома.

За окнами прошелестел порыв ветра.

“Неужели и до нас долетело?” – с усмешкой пошутил Морсков сам с собой и с телевизором.

Порывы ветра нарастали, и вот на деревню обрушился косой от ветра дождь.

“Бывает и у нас непогода!” – философски оценил ситуацию снаружи дома его хозяин.

Морсков, как был с чашкой кофе, поднялся на второй этаж закрыть окна, чтобы не налило воды дождем. Последняя ступенька короткой лестницы неожиданно произвела странную метаморфозу – вот только что он первым делом убедился, что закрыта фрамуга окна в холле между спальнями, и сразу вдруг форма окна изменилась на маленький квадрат в обрамлении каменной кладки черного гранита. Две перегородки с дверьми в спальни исчезли, две кладовки за его спиной тоже, и теперь он стоял посреди круглой комнаты, а вокруг него по сторонам света неярко светились четыре квадратных окошка, время от времени озаряемые всполохами молний снаружи. Спален нет, но у одной из стен стоит железная кровать, покрытая одеялом, и табуретка рядом с ней.

Морсков подошел к окну на улицу Строителей. Из окна открылся вид на безбрежный океан. Шторм! Высоченные волны в несколько этажей, ветер, молнии, дождь. Стихия!

Он отхлебнул из чашки кофе, хотя, на мгновение засомневался, а стоит ли прерывать этот морок бодрящим напитком – ведь в игре воображения, по большому счету, нет ничего плохого. Однако кофе не изменил происходящего. Четыре окна, каменные стены, пол и потолок. Вниз от квадратного проема в полу уходит винтовая железная лестница, вверх такая же поднимается к проему в потолке.

Движимый каким-то, как если бы привычным, профессиональным порывом, Морсков поднялся по лестнице, откинул люк и вышел на чердак под крышу… Маяка?

Ну, конечно, маяка! А зачем же тогда в центре круглой комнаты под крышей этот огромный железный застекленный фонарь, за стеклами которого ярко горит огонь? Морсков на маяке!

Что-то, и это было снова с какой-то стати профессиональным, его Морскова забеспокоило, когда он заметил, что огонь в маячном фонаре горит неровно. Нужно подлить в бак фонаря еще керосина. Морсков поднял стоящую у стены канистру – пустая. Бочка с керосином внизу, и он поспешил по лестнице вниз с пустой канистрой в руке. Ноги не путались по ступенькам и сбегали привычно.

Набрав полную канистру керосина, Морсков поднял ее по винтовой лестнице наверх и залил топливо в фонарь маяка. Пламя горело ровно. За окнами продолжал бушевать шторм. Видимость была совсем малой, но маяк высокий, и его свет все же будет видно судам, если такие появятся поблизости.

С успокоенной душой Морсков спустился самый низ, разжег очаг и подвесил на крюк закопченный медный чайник, чтобы заварить чаю. Бросил взгляд на бочку с керосином. Его хватит надолго! Выпив свой чай, хозяин маяка снова поднялся наверх к фонарю, чтобы сверху посмотреть на бушующий океан.

И вовремя! Фонарь снова мигал сбивчиво и неровно, словно керосин, который Морсков только-только залил в него, кончался. Он заглянул в горловину фонарного бака и обомлел – керосин отсвечивал бликами где-то уже на дне. Как так? Как двадцать литров керосина могли сгореть так быстро?

Не давая себе времени на размышления, Морсков снова бросился вниз и снова поднял и залил в фонарь двадцать литров керосина – прямо под горловину. С опасением и подозрением он остался понаблюдать за фонарем.

И не напрасно! Топливо прогорело примерно за полчаса, и хозяин маяка снова побежал за очередной порцией керосина.

Что-то произошло, может быть с фонарем, но топливо прогорало очень быстро. В штром нельзя допустить, чтобы свет маяка погас. В океане могут быть корабли, на них люди.

Морсков ошибся. Что-то произошло, но не с фонарем, а со временем. Шторм бушевал уже день за днем, неделю за неделей, но хозяин маяка не замечал этого – ведь за окнами в шторм одна и та же картина. Такие метаморфозы времени бывают в старости, когда время летит быстрее, и кажется, жизнь пролетает со скоростью свободного падения.

Керосин в бочке закончился. Морсков знал, что фонарь приспособлен, чтобы гореть на дровах, и теперь хозяин маяка выходил в этакую непогоду и собирал ветки и сучья, гоняемые ветром по камням полуострова. Собрав побольше дров, он спешил к фонарю и подкладывал их, чтобы горение продолжилось.

От тяжелого физического труда Морсков изнемог, но и в течении времени что-то изменилось. На дровах фонарь горел дольше, чем на керосине, будто давая хозяину маяка успевать собрать новую вязанку дров.

Морсков действовал, как заведенный. Он уже ни о чем не думал, а лишь бегал и бегал вниз и вверх и по побережью полуострова в поисках все новых дров для фонаря.

Неизвестно, сколько прошло времени, но шторм стих. В рассеявшейся мгле стоял освещенный лучами солнца каменный маяк. Океан мирно плескался у его подножия. Керосина нет, дров нет, но миссия исполнена.

Мы не знаем, что в этот момент думал хозяин маяка, потому что… Морсков проснулся. Через задернутые шторы просвечивало солнце. Часы на стене показывали полдень. Значит, он проспал шесть часов с того момента, как поднялся к фонарю маяка на полуострове. В теле проявила себя ломота, будто всю ночь много бегал или носил что-то тяжелое. Видимо так заявляет о себе напавшая простуда. Что ж! Придется переждать простудный кризис. Может быть, и нужно поболеть, чтобы отдохнуть. От чего?

Морсков все же встал с постели, чувствую простудную разбитость и коря себя за то, что потерял полдня без работы – ничего не писал, не читал, не пропалывал грядки на огороде. Все проспал!

Проспал Морсков и новость, прозвучавшую лишь единожды в утренней телевизионной программе. В прибрежных водах полуострова Камчатка, вблизи от пролива Лаперуза терпел бедствие дезориентированный штормом рыболовецкий сейнер, поскольку приборы вышли из строя из-за грозы. Для моряков все закончилось удачно, но происшествие сопровождалось необычными вещами. Такие сильные и затяжные штормы в этом районе Тихого океана никогда не бывали летом. В самый разгар шторма на сейнере вдруг разглядели свет маяка, и вовремя изменили курс. Когда шторм стих, взорам спасенных открылся мыс и никакого маяка на нем. Подхватив новость, местные газетчики сослались на исторические данные, что ранее на этом месте действительно был маяк, но скоро перестал использоваться, так как свету его мешали низовые туманы, и построили новый, а этот со временем развалился. Случившееся отнесли к обычным для морской стихии галлюцинациям, хотя моряки клялись, что видели и свет маяка, и контуры его башни.

Морсков оправился от простуды через неделю и продолжил свою жизнь на пенсии в дачном домике по месту жительства в деревне Десна на полуострове Победы – 4.

Августовский синдром

Дождавшись фразы “Лето – это маленькая жизнь!” из особо почитаемой песни любимого барда, Рябинин нажал на две полоски паузы, и песня оборвалась. Песня замечательная, точная, верная, но слушать ее сейчас было больно. Вернее, мелодия, слова и голос автора давили на больное место и тем усиливали некое уныние, царившее в душе Рябинина в последнее время. Может, и не уныние, а томление.

Не прав был еще один поэт, утверждая лирическую ноту об унылой поре и очей очарованьи. Не осень, и уж точно не бабье лето сентября, а завершающий лето август по-настоящем уныл. Вернее… Вдруг пропадает былой задор и озабоченность уходом за огородом, поливами огурцов нагретой за день в бочке водой, заботливым укрыванием парников на ночь, а ведь именно в августе ночи холодны. Да и сами огурцы, раньше такие нежные бархатом свежих листьев, теперь стали жесткими на ощупь, ломкими и бурыми от переноспороза, а долгожданные как дети зеленцы корнишоны превратились в кабачкового размера желтые оковалки. И так во всем. Пропал интерес к огороду, прополке, поливу на фоне парадоксальной радости от дождливой погоды, а не от приятной прежде летней солнечной жары – лишь бы не поливать по обязанности грядки.

Что происходит? Повод побеспокоиться – не депрессия ли? А может, усталость от жизни? Да нет! Придет долгожданная зима февраля, и актуальный лунный календарь, приклеенный изнутри на дверь туалета, станет поводом для вожделенной радости ожидания весны как времени высадки рассады в теплицу и лета урожая. Нежные листочки рассады перцев, а потом помидоров, а ближе к весне кабачков и, наконец-то огурцов, радуют глаз и беспокоят сердце – а не добавить ли подсветку настольной лампы?

То, что происходит с Рябининым в августе, имеет знакомую циклическую природу, и даже получило его авторства название “августовская хандра”, а иногда “парадокс урожая”, когда все созрело и надо бы порадоваться и себя похвалить, заложить на хранение кабачки, тыкву, свеклу, морковь, закатать в банки огурцы и помидоры, наварить кабачковой икры и лечо из своего перца… Нет! Не лежит к этому душа! Достижение вызывает неясной этимологии отвращение. Может, правы шарлатаны-психологи, лепеча и перепевая друг друга о том, что при достижении цели теряется смысл жизни.

Даже пронзительная философия песни, открывающая истину сходства жизни человека с кульминацией года – летом, в августе меняет свое откровение на противоположное. Лето, его август – это что-то вовсе не жизнеутверждающее, словно сумрак под тучами не дает увидеть свет и радость, а дожди, такие живительные в июне и июле, словно не питают, а вымывают из жизни питательные вещества. Не запить бы, спасая душу!

Спасаясь от опасного искушения, Рябинин заставил себя походить по саду, между грядками, по центральной дорожке под яблонями, но стало еще хуже, и тогда он усадил себя в старое пластмассовое кресло, полученное когда-то в благодарность от одной старушки в ГДР, за помощь рабочей силой солдатских рук. Из кресла раскрывался знакомый, но чужой пейзаж. Японский садовый дизайн называет это заимствованным ландшафтом, когда за забором открывается красивый вид на пойму местной речушки и лес на горизонте, да так, что граница по забору словно растворяется. Плывущие в небе ватные облака создают для глаз идиллическую картину. В такие моменты психика вытворяет выкрутасы одновременного представления о бренности бытия и бесконечности мироздания.