Разные люди

скачать книгу бесплатно

Разные люди
Сергей Александрович Лизунов

Действие романа происходит во второй половине 19 века. Сергей Добров – обычный мелкий служащий в канцелярии унылого города П. У героя есть семья: жена и дочь Лиза. Основной источник дохода семьи – жалование служащего и случайные подработки. Денег катастрофически не хватает и герой старается экономить, в первую очередь на себе. Жена всячески помогает мужу и поддерживает его. Помимо Доброва, роман описывает жизнь и других людей, судьбы которых так или иначе связаны с ним и его семьей. Книга охватывает небольшой промежуток времени, в течение которого все герои проходят через испытания. Кто-то проходит их с честью и остается прежним, кто-то поддается соблазну или пасует перед невзгодами…

Сергей Лизунов

Разные люди

Глава 1

Осеннее утро города П. было как обычно унылое и тоскливое, словно сама природа пыталась намекнуть на то, что жизнь в этом городе – это сплошная тоска и уныние. Казалось, что хмурое небо стремится раздавить тебя своим серым и безразличным видом, давая понять, что ты всего лишь маленький человек в этом безжалостном мире. Листья с деревьев уже полностью опали, деревья стояли абсолютно голые, дополняя своими костлявыми ветвями картину всеобщего депрессивного состояния. Холодный пронизывающий ветер пытался разогнать свинцовые тучи, но те словно цеплялись за вершины деревьев, окутывая город. Серые дома, непроходимые лужи на тротуарах, грязь, нищета, пьянство были неотъемлемыми атрибутами города П.

Сергей Николаевич Добров жил в этом городе уже много лет. Родители его были из близлежащей деревни, где отец служил управляющим у местного небогатого помещика. Жизнь в деревне с родителями была чуть ли не единственным радостным воспоминанием из детства Сережи Доброва. Дом их был хоть и небольшой, но добротный, теплый и сухой. Огород и жалование у помещика позволяли жить скромно, но не бедствовать. Отец пропадал на работе, мать была по хозяйству. Мать и отец Доброва делали все, чтобы дать образование единственному сыну. Когда пришло время, маленького Доброва отдали в церковно-приходскую школу, где он получил азы грамоты. Естественно, начальное образование давало мало шансов более-менее хорошо устроиться в жизни, это понимали родители Сергея Николаевича. На семейном совете было принято решение об отправке младшего Доброва на учебу в город, в гимназию. Из небольшого семейного бюджета были выделены деньги на оплату проживания Сережи у малознакомых людей, а также оплату обучения в гимназии. На каникулах Сереженька (как ласково звала его матушка) приезжал к своим родителям погостить и помочь по хозяйству. Это были радостные дни, наполненные каким-то особенным счастьем. Все были очень рады встрече, матушка готовила что-то особенное чуть ли не каждый день. Отец старался побыстрее вернуться с работы, чтобы больше времени провести с женой и сыном. Вечером после ужина они садились втроем, рассказывали друг другу какие-то истории, смеялись, мечтали. Отец очень любил помечтать о том, как его сын, получив образование, поступит на службу, будет ходить в вицмундире, пошитом из хорошей ткани. О том, как со временем старание, усердие и ум его сына заметит начальство и будет его всячески поощрять, продвигать по служебной лестнице. Потом он женится на красавице и отец с матерью увидят внуков, которых они уже заранее очень сильно любили. Как же тогда было хорошо.

Хотя нет, не все. Вместе с Сережей обучалось несколько заносчивых гимназистов, детей богатых родителей, которые часто приставали к таким как он, пытаясь их как-то унизить, показав свое превосходство в достатке. Хотя разве это превосходство? Учились то все приблизительно одинаково. Кто-то чуть лучше, кто-то чуть хуже, а в целом все в классе были хорошими учениками, в этом, видимо, была заслуга преподавателей. Слава Богу, заносчивых гимназистов было немного, более того, Сережа подружился с некоторыми однокашниками, все они были тоже из небогатых семей, и в их компании было не принято обсуждать чей-либо достаток или его отсутствие. Они очень любили читать, читали много, а потом спорили друг с другом о прочитанном. Особенно Сережа сдружился с Петей Быковским, мальчиком умным и обладающим недюжинной силой. Отличительной чертой характера Пети было какое-то фанатичное упрямство, которое часто осложняло ему жизнь, но он и не пытался измениться. Все время стоял на своем. Вот уж действительно говорящая фамилия. Он был роста выше среднего, с прямыми русыми волосами, с выразительными голубыми глазами. Лицо Пети было широкое, добродушное, располагающее к себе. Сам Сережа никогда особо не отличался крепким телосложением. С момента начала их дружбы Петя взял Сережу под покровительство, защищая его от нападок других гимназистов. Возможно, поначалу Петя искал в Сереже помощника в учебе, так как Петя, хоть и был неглупым, но каким-то немного рассеянным, учеба не сразу подчинилась ему. Сережа помогал ему бескорыстно, что, возможно, и стало началом их дружбы. Впрочем, это не так важно.

Так как Сережа жил в доме малоизвестных людей, то в гости к нему мальчики не ходили, так как хозяйка дома (Анна Павловна Старова) была женщиной характера скверного. Она не любила гостей и чужаков. Поначалу это осложняло жизнь Сережи в ее доме, но потом как-то все устроилось, Сережа пару раз помог хозяйке с написанием каких-то бумаг (сама хозяйка плохо видела), и Анна Павловна стала немного добрее к нему, что, впрочем, не мешало ей жестко требовать оплату комнаты в случае даже маленькой задержки денег из деревни. Сережа снимал маленькую комнату на верхнем (третьем) этаже, с небольшим круглым окном. Ему нравилась эта комната, она была просторной (по крайней мере, для одного человека) и сухой. Хотя зимой в ней было холодно, но мальчик привык. Можно, конечно, было заплатить в гимназии за полный пансион и жить там, но это было намного дороже, чем снимать маленькую комнату и питаться у хозяйки дома. Часто Сережа в свободное время сидел у своего круглого окна и смотрел на улицу. Дома в округе были по большей части одноэтажные, поэтому с высоты третьего этажа была видна вся округа. Детское сознание не могло оценить весь ужас этой округи с ее грязью и нищетой. Детский ум мало обращает внимания на материальную сторону вопроса, его больше интересуют впечатления. А впечатлений было много, если можно так сказать. То извозчик кого-то толкнет лошадью, то в кабаке произойдет пьяная драка среди мужиков, то кто-то, поскользнувшись, упадет или встанет в глубокую лужу. Наверное, с детской точки зрения, это интересно, может даже местами забавно. Возможно.

Как я уже говорил, мальчики не могли собираться у Сережи, они собирались у Быковского. Родители Пети были небогатыми, но могли позволить себе снимать жилье, где у Пети была отдельная просторная комната. В этой комнате мальчики и собирались. Обычно это было по субботам. Самовар, несколько свечей и мальчишки, раздобывшие очередную книгу, читают, обсуждают, спорят (иногда даже доходило до ссор, которые, впрочем, быстро заканчивались). Эти посиделки мальчики ждали с нетерпением, так как там можно было быть самим собой, не обременяя себя какими-то правилами или нормами (в гимназии хоть и были хорошие и душевные преподаватели, но все же царил жесткий порядок).

Так Сережа учился и рос в городе П., который был в целом унылым и мрачным. Но не весь город был таким. Был один небольшой район, где жила местная знать, там же жили со своими родителями некоторые заносчивые гимназисты. Этот район отличался чистотой и прекрасной освещенностью в темное время суток. Свет был не только от фонарей (они были только в этой части города), но и из окон богатых домов, из витрин шикарных магазинов, ресторанов. Мальчики иногда ходили гулять в эту часть города. Им было интересно поглазеть в витрины с роскошными одеяниями, причудливыми кондитерскими изделиями, сияющими драгоценностями. Из окон богатых домов летом звучала музыка. Зимой, конечно, тоже играли, но, разумеется, при закрытых окнах, слышно было плохо, да и не постоишь особо на холоде, не послушаешь. Впрочем, мальчики не были ярыми поклонниками музыки, да и ходили они в этот «другой» город редко.

Глава 2

Итак, Сережа жил и учился в городе П.. И все бы ничего, но случилось несчастье. Его отец скоропостижно скончался. Семья имела небольшие сбережения, которые быстро растаяли. Мать тяжело пережила утрату мужа. Более того, эта утрата усугублялась отсутствием источников дохода. О себе мать не думала, она думала только о том, чтобы сын смог доучиться, получить образование, как они хотели того с мужем.

Сережа понимал, что матери тяжело в одиночку тянуть сына, и старался всячески ее успокоить, приободрить и помочь ей. Как-то само собой решилось, что на каникулах Сережа перестал приезжать к матери в целях экономии, в которую все больше погружалась семья Добровых. Чтобы как-то компенсировать свое отсутствие, Сережа стал часто писать матушке в деревню. Письма эти были наполнены огромной любовью к ней, которая, казалось, стала еще больше со смертью отца.

…

«Здравствуйте, дорогая матушка. Как Вы поживаете? Сегодня два месяца исполнилось, как отец покинул нас. Как Вы себя чувствуете? Очень переживаю за Вас. Отошли ли Вы от горя? Легче ль хоть немного Вам? За меня не беспокойтесь, у меня все хорошо. Учителя мною довольны, хвалят меня и ставят в пример другим. Не подумайте, матушка, что я хвастаюсь. Денег, что Вы мне прислали, мне хватило на оплату обучения и покупку сапог (даже немного осталось, обувщик мне чуть-чуть уступил), теперь я в полном порядке. Пишите мне чаще, очень переживаю за Вас. Ваш любящий сын Сергей».

…

«Здравствуй, дорогой Сереженька. Мне уже легче. Отца часто вспоминаю. Если раньше мне сразу становилось невыносимо грустно, то теперь я чаще вспоминаю счастливые моменты, прожитые с ним. Недавно вспоминала, как мы с ним радовались, когда ты родился. Ты был такой маленький, весь сморщенный и красный (ты уж прости, что пишу как есть). Ты рано стал переворачиваться и садиться. Ты был такой непоседливый, такой шустрый. Как мы с отцом радовались тому, что Бог нам послал тебя. Сынок, хочу тебе признаться в одном. Я в последнее время часто стала придумывать себе, как отец живет ТАМ. Как он смотрит сверху на нас, переживает за нас и любит по-прежнему, а может даже еще сильнее. Я все представляю себе, как ему ТАМ хорошо. Помечтаю и легче становится. Как думаешь, Сереженька, может, я с ума схожу? У меня к тебе просьба, сынок. Попроси хозяйку немного повременить с оплатой. У меня небольшие финансовые затруднения. Скажи, что через две недели деньги будут, пусть войдет в положение. Пиши чаще, сынок, я твоих писем жду не дождусь. Твоя любящая матушка».

…

«Милая моя матушка! Хоть Вы и стараетесь не подавать вида, еще и пытаетесь бодриться, я же вижу, что Вам тяжело, я чувствую это. Эх, матушка, как бы я хотел быть рядом с Вами сейчас, обнять Вас нежно и защитить (я же мужчина). Насчет денег не переживайте. Я с хозяйкой поговорил, она дала две недели сроку. У меня кое-что есть по мелочи, проживу, не переживайте. А насчет отца это Вы правильно придумали. Я бы тоже помечтал рядом с Вами о том, как ему ТАМ хорошо. Ничего это не помешательство, Вы просто любите его очень-очень. Писать много не могу, я обещал хозяйке помочь с какими-то бумагами. Обязательно напишу Вам, как будет время. Не грустите и знайте, я люблю Вас безмерно. Ваш любящий сын Сергей».

…

«Здравствуй, дорогой Сереженька. Рада очень, что удалось тебе решить вопрос с хозяйкой. Спасибо тебе за теплые слова об отце и о моем новом увлечении (если это можно так назвать). Как ты, Сереженька, как твоя учеба? С деньгами, сынок, не получилось. Потерпи еще немного и попроси хозяйку еще раз войти в положение. Я сделаю все возможное, чтобы выслать тебе денег. Много писать не буду, глаза что-то болят у меня. У меня все хорошо, слава Богу, управляюсь. Пиши сам чаще, прошу тебя. Я так за тебя переживаю. Твоя любящая матушка».

…

«Милая моя матушка! Так много хочется Вам рассказать, но не имею возможности. Уже очень поздно, завтра нужно рано вставать на учебу. Пишу кратко, Вы уж простите меня. У меня все хорошо, учусь тоже хорошо, учителя меня хвалят. Скоро экзамены, готовлюсь к ним каждый день. Не переживайте, все экзамены выдержу, стыдно за меня Вам не будет. Как Вы там, матушка? Как ваше здоровье? Справляетесь ли Вы по хозяйству? Так хочется приехать к Вам, но финансы мои не позволяют мне отлучиться из города. Хозяйка требует плату за прошлый месяц. Матушка, Вы не переживайте, я нашел выход. Мне подвернулась работа, точнее так, подработка. Мне удалось подрядиться к одному чиновнику переписывать какие-то бумаги. В смысл этих бумаг я не вдавался, да и на что оно мне? Платит за каждый лист по копейке. Сейчас до конца недели нужно сдать тридцать листов. Не знаю, как поспею к сроку, к экзаменам надо готовиться. Матушка, Вы не переживайте, я справлюсь. Денег мне не посылайте, постараюсь сам управиться, даст Бог. Больше писать не могу, время позднее. Обнимаю Вас. Ваш любящий сын Сергей».

…

«Дорогой мой сыночек, Сереженька. Прочитала твое письмо, и слезы наворачиваются. Как же ты там, сыночек мой? Что же за работу ты нашел? По одной копейке за лист. Ведь это так дешево. Это ж, сколько нужно исписать, чтобы с хозяйкой расплатиться? Уму непостижимо. Пожалуйста, береги себя. Ведь пишешь, небось, при одной свечке, экономишь, небось. Я тебя знаю, ты весь в отца. Да еще и взял столько листов на перепись. Сынок, прошу тебя, не забывай про учебу, это самое главное. Мы с отцом всегда мечтали, чтобы ты выучился и поступил на службу. О деньгах не беспокойся. Посылаю тебе десять рублей, отдай долг хозяйке и купи себе что-нибудь. Есть ли у тебя одежда, в каком состоянии твоя обувь, как ты питаешься? Пиши, пожалуйста, чаще, все сердце за тебя изболелось. За меня не беспокойся, у меня все хорошо, по хозяйству управляюсь. Недавно приболела немного, но, да это ничего, с кем не бывает. Сейчас уже лучше. Целую тебя. Твоя любящая матушка».

…

Так Сергей и его матушка переписывались в течение года. Сережа чувствовал, что что-то не так. Он прекрасно понимал, что у матери было не так много сбережений, что денежный вопрос будет все острее и острее. Стараясь быть меньшей обузой для матери, он брался за любую возможность подработать. Единственное, что он хорошо умел, это писать. Писал без ошибок и почерк его был красивым, ровным и читался без затруднений.

Хозяйка Анна Павловна хоть и была, как я уже говорил, женщиной скверной, достаточно жадной, но временами на нее находила какая-то необъяснимая доброта. В обычных условиях эта «доброта», может, и не казалась бы такой уж безмерной, но знавшие Анну Павловну удивлялись и этому. Своих детей у нее не было. Видимо, этим можно было объяснить ее скверность, чередующуюся добротой, впрочем, доброта на нее находила не часто.

Сережа учился, работал, перебивался, как мог. Старался писать при каждой возможности матери, чтобы поддержать ее и как-то приободрить. Только письма от матушки стали приходить все реже, и объем их становился все меньше и меньше. Это мучило Сережу, он знал, что матушка болеет, но сделать с этим ничего не мог.

По истечении года после смерти отца письма от матери перестали приходить совсем. Сережа очень беспокоился, писал по два-три раза в неделю, но ответа не было. Мальчик не знал, что и подумать. Сердцем он чувствовал, что что-то случилось. А писем из его деревни так и не было. Но однажды пришло письмо, не от матушки, а от соседей, семьи Осиповых. Писал глава семейства Степан Иванович. Дрожащими руками Сережа взял это письмо. Что-то похолодело у него внутри, сжало сердце, терзало душу. Он начал читать. Слезы полились из его глаз с первых же строк. Степан Иванович обратился к нему по имени отчеству и сразу же перешел к делу. А дело было печальное. Матушка Сережи умерла. Последние несколько месяцев она болела. Потеря мужа, финансовые трудности подорвали здоровье, которое и в лучшие-то времена не отличалось крепостью. Накопления были достаточно быстро истрачены. Что-то ценное из дома потихоньку продавалось, чтобы прожить ей и сыну. В конце концов, дом их был заложен. Сережа не знал про это ничего, матушка ему не рассказывала, чтобы не беспокоить. После смерти матушки кредиторы предъявили права на дом. Так Сережа остался совсем один и без своего угла. А впереди было еще три долгих года учебы в гимназии. Они-то стали для Сережи первым, очень серьезным испытанием.

Впрочем, нам пора возвращаться в холодное осеннее утро города П.

Глава 3

Сергей Николаевич проснулся как обычно раньше всех, раньше своей жены Екатерины Павловны и доченьки Лизы. На улице были еще сумерки, но Сергей Николаевич привык просыпаться рано. Эта привычка выработалась вынужденно, так как, вставая раньше, он успевал немного поработать, прежде чем идти на службу. Служил он чиновником в маленьком чине в одной канцелярии. Стоит ли говорить, что зарплаты мелкого чиновника не хватало на нормальную жизнь даже одного человека, не говоря уже о семье. Из-за постоянной нехватки денег ему приходилось постоянно подрабатывать. Подработка эта зачастую заключалась в том, чтобы переписать какие-то бумаги в одном или нескольких экземплярах. Платили очень мало, поэтому подработка эта приносила немного денег, но это лучше, чем ничего. Проснувшись, Сергей Николаевич оглядел комнату, в которой он жил со своей семьей. Комната эта была небольшой, обставлена весьма бедно. Из мебели был только стол, пара стульев, какой-то старый, полуразвалившийся шкаф, кровать и протертый диван. На шкафу сверху лежали стопками книги. Комнату семья Добровых снимала на самом верху дома, по сути, это был чердак. Жена и дочь еще спали, закутавшись в старое, местами рваное одеяло. Была поздняя осень и по ночам уже подмораживало. Начиналось самое тяжелое время года – поздняя осень и зима. Денег катастрофически не хватало, а тут еще и дополнительные расходы на дрова. Придется еще в как-то ужиматься в расходах. Поежившись от холода, Сергей Николаевич взглянул на часы и решил еще полежать минут десять, очень не хотелось вылезать из-под одеяла (под которым особо и не было тепло, но в комнате было еще холоднее). Взглянув на часы, Сергей Николаевич дал себе еще десять минут полежать. В комнате было так тихо, что было слышно дыхание жены и дочери. Минуты пролетели быстро.

«Надо вставать», – подумал Сергей Николаевич как-то даже немного злобно. Понять его можно, работа отнимала много времени от личного отдыха, не давая выспаться, тут еще этот холод. Добров даже боялся надвигающейся зимы. Зима была тяжелым испытанием для него и его семьи. Экономия на дровах, отсутствие приличной теплой одежды, да что говорить, иногда даже еды не было в доме, – все это изматывало, придавливало своей тяжестью, даже бесило тем, что, несмотря на все старания, вырваться из этой нищеты не было никакой возможности.

Встав с дивана (Сергей Николаевич спал на диване, а жена с дочерью на кровати), Добров быстрее накинул на себя холодную шинель, купленную по случаю у какого-то отставного военного, и осторожно, стараясь не шуметь, нашел и стал зажигать свечу.

«Опять забыл задернуть ширму», – злобно подумал он. Злость эта была направлена на него самого. Чтобы не мешать домочадцам, он соорудил ширму из старой скатерти, которую разместил рядом с кроватью, где спали жена и дочь. Свет от свечи мог их разбудить, а они и так были еще слишком слабы после перенесенной болезни. Тут еще этот холод.

«Надо что-то решать с дровами, так дальше нельзя, уже слишком холодно», – подумал Добров. Зажженную свечу он поставил на стол и осторожно, стараясь не шуметь, сделал несколько шагов по скрипучим доскам, чтобы задернуть ширму. Эти доски, как же они скрипят. Слава Богу, жена с дочерью не проснулись, теперь можно немного поработать, прежде чем идти на службу.

Он уселся за стол и начал писать. В этот раз заказ был небольшой, несколько листов, заплатят мало, точнее сказать, очень мало.

Так он просидел где-то минут сорок. Тут за ширмой послышалось какое-то движение, это проснулась его Катенька, как он ласково ее называл. Екатерина Павловна Доброва (в девичестве Сухова) была женщиной красивой. Она была стройна, с гордой осанкой. Кожа ее отличалась какой-то необычайной белизной и бархатистостью, словно происходила она из какого-то знатного, древнего и очень красивого рода. Глаза ее – это отдельная тема. Это были невероятно красивые, голубые, какие-то бесконечно глубокие глаза, словно частичка чистого летнего неба упала в них. Смотря в них, казалось, что утопаешь в этой голубой красоте. Волосы Екатерины Павловны были светлые, с каким-то жемчужным отливом. Признаться, люди удивлялись тому, что это ее настоящие волосы. Да, Екатерина Павловна была очень красивой женщиной. Только красота эта начала блекнуть из-за частых болезней и плохого питания. Кроме того, чтобы хоть как-то облегчить свое финансовое положение, Екатерина Павловна подрабатывала швейным делом. Надо ли говорить, что ее прекрасные тонкие пальцы были все исколоты, а местами начали появляться мозоли. Как любил эти пальцы Сергей Николаевич! Он мог подолгу гладить их, целовать, боясь нечаянно сломать (как он сам говорил), настолько они были тонкие и изящные.

– Катенька, ты проснулась? – шепотом спросил Сергей Николаевич.

– Да, Сережа, сейчас я оденусь и выйду к тебе.

– Поспала бы еще чуток, ведь только два дня как болезнь отпустила тебя.

– Мне уже намного лучше, Сережа, – сказала Екатерина Павловна, выходя из-за ширмы.

Она вышла своей лебединой походкой. Как она умудрялась ходить по этим скрипучим полам, при этом, не нарушая царящей тишины? Она словно плыла по темной холодной комнате, украшая ее. Да, она была по-прежнему красива, хоть проблемы и болезнь уже отняли часть ее красоты. Сергей Николаевич решил, впрочем, как обычно, сделать ей комплимент, он всегда начинал утро с комплимента своей жене.

– Катенька, ты, как всегда, обворожительна. Как тебе удается быть такой женственной, грациозной? Время не властно над тобою.

– Ты намекаешь на то, что мне уже много лет? – спросила Екатерина Павловна, прищурив глаза. Когда она это делала, она становилась просто обворожительной.

– Нет, что ты? Как ты могла такое подумать? Я, видимо весьма неуклюже сделал тебе комплимент, как-то по-медвежьи.

– Сережа, ты вовсе не похож на медведя ни внешне, ни внутренне.

Тут нужно оговориться, что в самом деле Сергей Николаевич не походил на медведя. Я уже говорил, что он не отличался крепким телосложением. Роста он был среднего, немного сутулился, чем еще больше усугублял свое небогатырское сложение. Лицо его было щуплым, заостренным. Глаза небольшие, глубоко посаженные, сине-серого цвета. Одно время он хотел отрастить бороду, чтобы хотя бы казаться солидным, но Катенька отговорила его от этой затеи, сказав, что борода его старит и совсем ему не идет. Не будем скрывать, что она была в этом права. Борода придавала даже какую-то комичность внешности Сергея Николаевича.

– Как ты себя чувствуешь, Катенька?

– Спасибо, милый, мне лучше, болезнь отступила, есть небольшая слабость, но это пройдет.

– Очень переживаю за тебя, ведь ты у меня такая хрупкая, такая нежная.

Он взял ее руки, погладил ее тонкие пальцы и поцеловал. Ему хотелось сделать ей что-то приятное.

– Катенька, я смотрю на тебя и думаю, что ты стала еще красивее, еще женственнее, определенно ты хорошеешь день ото дня.

Конечно, он немного лукавил, но он ее сильно любил и на самом деле восторгался ее красотой. Екатерина Павловна же знала, что в последнее время красота ее немного поблекла, но все равно ей было приятно. Она засмущалась, и румянец выступил на ее щеках. Когда она смущалась и краснела, то становилась еще красивее. Она опускала глаза, отводя их немного в сторону, и краска заливала ее лицо. Ей так шло это. В эти минуты она была просто прекрасна.

Сергей Николаевич любовался ей в эти моменты. Возможно, он специально заставил смущаться свою жену, чтобы еще раз полюбоваться ей.

– Катенька, я скоро уже все допишу, мне пора собираться на службу.

– Сережа, я сейчас соберу завтрак, ты подожди немного, а то убежишь как вчера, не позавтракав.

– Я вчера очень торопился, на службу нельзя опаздывать, начальство будет ругать за опоздание и может лишить премии. А нам сейчас очень нужны деньги, нужно купить дрова, уже очень холодно.

– Да, Сережа, уже очень холодно. Я переживаю за Лизу. Она еще больна, а тут еще этот холод. Насчет денег попробуем что-то придумать. Я уже хорошо себя чувствую, я сегодня возьмусь за работу, шитье нужно отдать через три дня, я проболела, теперь придется нагонять.

– Катенька, ты только не сиди целый день за шитьем, побереги себя, ты еще не совсем поправилась.

– Не переживай, я хорошо себя чувствую. Я все успею сделать. Ты только подожди, не убегай, я сейчас с завтраком.

– Катенька, мне уже нужно бежать. Да и есть я вовсе не хочу.

Сергей Николаевич, конечно же, соврал, есть он хотел, но он знал, что на завтрак у них есть только половина вчерашней курицы (это была даже не курица, небольшой цыпленок) и слабенький чай. Да, он соврал, он делал так иногда, чтобы сэкономить на еде. Впрочем, ложь эта была безобидна. Экономила семья Добровых на всем. Соврала и Екатерина Павловна, у нее ужасно кружилась голова и в ногах была слабость. Болезнь еще не хотела отпускать ее. Но она понимала, что очень нужны деньги, нужны дрова, нужно работать. Она стала быстро накрывать на стол.

Глава 4

Позавтракав на скорую руку, Сергей Николаевич стал собираться на службу. Канцелярия располагалась на соседней улице, так что идти до нее было недалеко. Если бы не одно «но». Как я уже говорил, лужи и грязь были неотъемлемыми атрибутами города П. Преодолевать это небольшое расстояние приходилось с большой осторожностью, чтобы не поскользнуться и не запачкать одежду. Сергей Николаевич старался идти быстро, но аккуратно. Начальство его очень не любило, когда подчиненные имели неопрятный вид. Осторожно ступая, он торопился на службу.

«Скорее бы уже мороз», – подумал он. Но тут же испугался своего желания. Вместо одной беды (грязь и лужи), пришла бы другая, еще более страшная – мороз. Если сейчас можно потерпеть, в крайнем случае в канцелярии почистить одежду, пока начальство не появилось, то в мороз станет еще тяжелее.

«Дома будет холодно, да и сапоги у меня на ладан дышат», – сказал он про себя.

«До службы-то добежишь и в худых сапогах, а там уже относительно тепло, как-никак казенное учреждение, дрова закупают исправно, хоть и экономят на них», – продолжал рассуждать Сергей Николаевич.

«А грязь – ничего, можно потерпеть».

Наконец, он вышел на соседнюю улицу. Состояние этой улицы было немного лучше, чем той, где он проживал. На этой улице находились несколько казенных учреждений, в том числе и его канцелярия, поэтому за улицей более или менее следили.

Несмотря на завтрак, Сергей Николаевич пока шел до службы, успел проголодаться. Точнее он и не наелся во время завтрака. Половинка курицы была разделена на три части, причем большая часть по молчаливому согласию была оставлена Лизе, которая еще спала, когда он уходил.

«Придется потерпеть. Нужно перетерпеть, потом голод отступит. Выпью воды, как приду в канцелярию», – думал он. В кармане у него было немного мелочи, на которую он вечером хотел купить хлеба в лавке на ужин.

В канцелярию Добров зашел еще за 15 минут до начала рабочего дня. Отметив про себя, что он молодец, успел прийти заранее, он нашел у себя в столе щетку и принялся отчищать запачканную одежду. Грязи на брюках было немного, он управился за несколько минут. Оглядев себя, он пришел к выводу, что вид его вполне соответствует, нареканий со стороны начальства насчет внешнего вида быть не должно. Можно приступать к работе.

Хоть я и сказал, что вид Сергея Николаевича вполне соответствовал, но это не совсем так. Так бывает, когда люди подолгу ходят в одной и той же одежде, глаз их замыливается, привыкает не видеть изъяны этой одежды. Вицмундир его (да, он был в вицмундире, как и мечтали его родители) был совсем старый, полинявший и выцветший. На локтях уже наметились потёртости, пуговицы были уже не такими блестящими, как раньше, часть из них держалась уже буквально на одной ниточке. Брюки было не намного новее вицмундира и тоже уже отслужили свое, но Сергей Николаевич, даже если и отмечал сей факт, не думал о покупке новых, ему это было не по карману. А вот сапоги были в ужасном состоянии. Подошвы уже частично оторвались и отремонтировать их уже не было никакой возможности. Нужно было покупать новые. Впрочем, новые вещи Добров практически не покупал. В целях экономии он покупал вещи ношеные. В их городе был рынок, где продавали вещи, которые уже кто-то носил. Часто там продавали свое обмундирование отставные военные и служащие.

Закончив с чисткой одежды, Сергей Николаевич сел за свой рабочий стол. Со вчерашнего дня у него оставалась небольшая стопка бумаг, которые нужно было разложить по папкам, что-то переписать, что-то просто подшить. Работал он в небольшом кабинете, в котором вмещались два стола со стульями и шкаф для бумаг. Второй стол занимал Иван Федорович Меньшов, такой же мелкий чиновник. Жалование у них было одинаковое, но у Меньшова был небольшой капитал, оставшийся ему от отца, в прошлом мелкого скупщика. Этот капитал Меньшов удачно вложил через каких-то знакомых и, помимо жалования, получал еще процент с вложенного капитала. В целом, на достаток Иван Федорович не жаловался.

Дверь открылась и в комнату вошел Меньшов, улыбаясь, он поздоровался с Добровым, положил какой-то кулек на стол, снял новую, добротную, даже немного щегольскую шинель.

– Сергей Николаевич, прошу оценить мое приобретение, – сказал он, представ перед Добровым в новом вицмундире. Вицмундир был прекрасно сшит из хорошей, достаточно дорогой ткани.

– Иван Федорович, ваша обновка выше всяких похвал, – сказал Добров, как-то немного проглотив окончание фразы. Внутренне он немного завидовал Меньшову, но зависть эта была безобидной.

– Вот решил обновить гардероб, получив процент со своих вложений, – сказал Иван Федорович, поворачиваясь вокруг своей оси. – Нравится?

– Да, мундир что надо, – вяло ответил Добров. О таком вицмундире он даже и не мечтал.

«Может, занять у него денег?» – подумал Добров, тут же отбросив эту мысль. Сергей Николаевич предпочитал не распространяться при других о своих финансовых проблемах. Ему было стыдно признаваться в этом.

– Однако ж, нужно работать, – сказал Иван Федорович, усаживаясь за свой стол и берясь за свою стопку бумаг.

– Да, пожалуй, начнем, – ответил Добров, радуясь тому, что тема обновки была закрыта и не нужно отвечать на вопросы, которые наводили на него лишнее уныние.

Однако неверно думать, что Сергей Николаевич был слабым (в психологическом плане), характером он был силен, несмотря на свою скромную физическую форму. Характер этот выработался после смерти родителей. Оставшись без родителей, он целых три года учился и работал, экономя каждую копейку, чтобы заплатить за учебу и жилье, часто голодая. Анна Павловна Старова, как я уже говорил, иногда была добра к нему, позволяя ему задерживать оплату жилья, и задержка эта иногда достигала трех и даже более месяцев. По окончании гимназии он был еще в долгах перед хозяйкой и, устроившись в канцелярию, часть жалования отдавал в счет погашения старого долга. Так, работая и подрабатывая, он постепенно сокращал свой долг. Он жил бы у Анны Павловны и дальше, но она внезапно умерла. Сразу же после ее смерти объявились наследники из дальних родственников, которые потребовали оплаты полностью, так как планировали выселить жильцов, чтобы отремонтировать дом и заселить его заново. Так Добров оказался в положении, когда нужно было срочно погасить задолженность. Выход был только один – попросить жалование вперед, что он и сделал. Ему пришлось переехать в другой дом, где он сейчас жил с женой и дочкой. Дом этот, точнее комнату в нем, подсказал Быковский, он жил там же. Так Добров и Быковский стали снимать жилье в одном доме. После гимназии посиделки у Быковского продолжались еще какое-то время, также по субботам, но Добров уже не всегда мог на них присутствовать. Ему приходилось много работать, времени на посиделки не оставалось, что не мешало дружбе между молодыми людьми. Впрочем, после женитьбы у всех появились дополнительные обязанности и посиделки сами собой прекратились.

Сергей Николаевич принялся разбирать скопившиеся бумаги, тем самым отвлекся на какое-то время от навязчивых мыслей по поводу денег, дров, одежды и холода. Время за работой летело незаметно, приближаясь к обеду. Меньшов также погрузился в свою работу. Обычно они мало разговаривали, отношения у них были чисто деловые, исключительно по работе. Иногда, правда, Меньшов приносил подработку Доброву, зная, что тот всегда согласится. У Меньшова было много знакомых, которые знали, что через него можно найти человека для бумажной работы.

Отворилась дверь и в кабинет заглянул начальник канцелярии, он всегда хотя бы раз в день обходил своих подчиненных, дабы проверить, работают ли они или бездельничают. Он сухо поздоровался с Меньшовым и Добровым, справился у них насчет текущих задач, и, получив ответ, что все задания будут выполнены в срок, удалился. Своеобразный ритуал был выполнен. Это повторялось каждый день, приблизительно в одно и то же время. Правда иногда начальник заглядывал с самого утра, чтобы проверить, все ли служащие на месте, нет ли опоздавших.

Время шло к обеду и Меньшов поглядывал на часы. Ему хотелось поскорее пойти в тот трактир, куда он обычно ходил обедать. Там подавали изумительное жаркое, которое ему так нравилось. Несколько раз он звал Сергея Николаевича с собой, но тот отказывался, ему это было не по карману. Предложив несколько раз, Меньшов перестал, видимо немного обидевшись, полагая, что Добров держит между ними дистанцию в отношениях. Меньшов не был заносчивым и злопамятным, он был просто немного невнимательным к людям, что, впрочем, было не нарочно. Он просто привык жить, не замечая ничего вокруг. Он жил один, в свое удовольствие, имея небольшой, но приличный достаток (по крайней мере, по меркам мелкого чиновника). Вопрос жалования его не сильно волновал, жалование было просто прибавкой к текущим процентам с вложенных денег.

Так они молча проработали до обеда. Взглянув на часы, Меньшов проговорил:

– А вот и обеденное время, Сергей Николаевич, пора перекусить, – сказал он, вставая со стула и беря в руки свою новую шинель.

– Да, что-то я заработался и не заметил, как время пролетело, – вяло ответил Добров, соображая, что он будет делать в перерыв. Он хотел есть, но денег у него в кармане было очень мало.

– Предлагаю в который раз, заметьте, пойти со мной в трактир и хорошо перекусить, – сказал Меньшов, надевая шинель.

– Нет, Иван Федорович, – ответил Добров. – У меня есть кое-какие дела, я сбегаю, пожалуй, улажу все, да и есть что-то не особо хочется.

– Вы прямо какой-то кремень, не хотите есть в такой холод, да и завтракали несколько часов назад. Я так не могу. Ну, тогда до встречи, я пойду, а потом угощу Вас прекрасным печеньем. Я познакомился с одним пекарем, у него тут недалеко лавка есть, прекрасные печет калачи, булки, печенье. Рекомендую. Ну, я ушел, – сказал Меньшов, выходя из кабинета.

– Хорошенько Вам насладиться обедом, – ответил Добров, привстав со стула. Он сделал это машинально, не задумываясь, не желая как-то угодить. Он уважал Меньшова как человека, хоть и, повторюсь, отношения у них были чисто деловые.

«Так вот что за кулек он принес», – подумал Добров. «Печенье, как давно я не ел его, а также пирожные, бисквиты. Давно не ел, с гимназии, уже и позабыл вкус». Он вышел из-за стола и подошел к лежащему кульку. Наклонился над кульком и понюхал. «Не знаю, какие они на вкус, но запах великолепен», – думал Сергей Николаевич. «Вкус, наверняка, также великолепен. Однако ж, чем мне заняться сейчас?» – задался он вопросом. Дел никаких у него не было, он соврал Меньшову, чтобы тот не приставал с приглашениями отобедать. Своим приглашением Меньшов немного ввел в замешательство Доброва. В последнее время он не звал его, а тут опять пригласил. С чего бы это? «Наверное, был в хорошем настроении из-за обновок», – думал Добров. «Пришлось на ходу врать, не хорошо это как-то», – корил он себя. Мысль о печенье опять пришла ему в голову. Ему захотелось, чтобы Меньшов вернулся скорее и угостил его. «Может, пока его нет, развернуть кулек и взять одно? Так хочется есть. Он не заметит, кулек-то большой». Добров опять подошел к кульку. Он уже протянул руку, но тут его как будто ударило. Он отпрянул назад. Ему живо представилось, как он разворачивает кулек, а в кабинет заходит Меньшов или еще кто-нибудь и видят, что он ворует. Что он ВОР!!! «Нет, нельзя этого делать. Нужно терпеть, быть человеком». Добров вернулся за свой стол.

Чтобы как-то отвлечь себя от мыслей о еде, он начал думать о дровах. Где взять денег? Как я уже говорил, Доброву пришлось просить жалование вперед, когда ему пришлось съезжать со старой комнаты. С тех пор у него регулярно случались периоды жуткого безденежья. Постоянно просить жалование вперед было нельзя, начальству не нравились такие просьбы. Давали жалование вперед неохотно. Тем более сейчас он и так уже получил вперед жалование и просить было бессмысленно.

«Что-то нужно придумать», – думал Добров. Первым делом он решил спросить Меньшова, как тот вернется, нет ли какой подработки на перепись документов. Это был шанс что-то получить, попросив оплату вперед. Это первое. Можно еще занять у Быковского, он может выручить по старой дружбе. Петр часто выручал деньгами. Его финансовое положение было немного лучше, он смог устроиться на должность с большим окладом (чем у Доброва), хотя был таким же мелким чиновником как Добров.

«Да, два варианта уже есть», – думал Сергей Николаевич. «Уже что-то. С Катенькой можно еще посоветоваться, она у меня умница, что-нибудь еще подскажет. Как они там? Как себя чувствуют обе? Лучше ль стало Лизе?» Тут Доброва опять как будто ударило током. «Лиза. Про нее то я и не подумал, да и про Катеньку тоже. Эгоист. Сижу и мечтаю о печеньях. А как же они? Съем сам, без них. Нет, я не эгоист, я свинья. Да, не ожидал от себя такого. Стыдно. Что же делать? Если Меньшов начнет угощать, отказываться будет неприлично. Пожалуй, скажу, что съем потом, вечером дома за чаем. Да, так и поступлю. Хорош же я, нечего сказать. Слава Богу, вовремя вспомнил о своих девочках. Скоро перерыв закончится, надо выйти попить воды и подышать воздухом в коридоре, здесь очень душно».