скачать книгу бесплатно
И вскрикнул царь от гнева, и весь он посинел.
И поднялась на воздух дрожащая рука,
И свиснув над главами, вонзилась в грудь клюка.
Боярин покачнулся, но крик он подавил.
И знамением крестным себя он осенил.
Он падал, холодея, струей лилася кровь,
Но с шепотом предсмертным приподнялся он вновь.
«О царь, прости раба ты и злом не вспоминай,
Тебя люблю и чту я, теперь ты все узнай.
Иду молить пред небом за нашего царя.
О Русь, о Русь, как сладко погибнуть за тебя»[102 - ИРЛИ. № 24269. Л. 63–64.].
Главы из «Истории», касающиеся царствования Ивана Грозного, проходили в курсе русской словесности и в курсе русской истории в шестом классе[103 - ЦГИА СПб. Ф. 439. Оп. 1. Д. 5089. Л. 26 об.]. На сюжет из времен Ивана Грозного тогда же была написана и большая оригинальная баллада Мережковского – «Дочь боярина Матвея»[104 - ИРЛИ. Ф. 649. Оп. 4. Ед. хр. 234. Л. 18–20 об.], в стиле исторических баллад А. К. Толстого. Следует заметить, что тематика и стиль «russe» всех этих гимназических творений совершенно не соответствуют вектору поэзии зрелого Мережковского[105 - Напомним справедливое замечание В. В. Розанова о глубинном космополитизме Мережковского: «„Международный человек“ по образованию и темам, без единой русской темки, без единой складочки русской души» (Розанов В. В. Среди иноязычных // Мир искусства. 1903. № 7/8. С. 70).].
Еще одним примером перекодировки жанра является обнаруженный нами загадочный поэтический опус юного Мережковского, замысел которого, как оказалось, также восходил к ученическим занятиям.
В одной из тетрадей, под названием «Юношеские опыты. Стихи и проза. Д. Мережковский. 1880», относящейся к пятому-шестому классам, среди незаконченных набросков поэтических произведений сохранилось начало стихотворной драмы, героем которой был знаменитый нидерландский художник Питер Пауль Рубенс и его не менее знаменитые ученики Антонис ван Дейк, Теодор ван Тульден (здесь транскрибирован как Ван-Тульдис) и Якоб Йорданс (здесь в транскрипции: Жорденс). Приведем весь фрагмент целиком:
ПОГИБШИЙ ГЕНИЙ
Монастырь около Мадрида. В нем Рубенс с своими учениками перед картиной, изображающей умирающего схимника; в стороне перед Мадонной молится какой-то монах.
I
Рубенс
Ван-Дейк, Ван-Тульдис – все скорей ко мне,
Хочу вам диво показать я, дети.
Я небу благодарен, что забрел
Сюда, по узкой лесенке на хоры.
Взгляните, тут в пыли и в паутине
Созданье чудное таится скромно,
Создание, которому должно бы
Блистать над миром славою безмерной.
Взгляните, что за краски, что за кисть,
Взгляните, сколько вдохновенья дышит —
Высокой страсти, чудного огня —
На этом позабытом полотне.
А этот взор спокойны<й> величавый,
Он жжет мне душу пламенем небесным.
Весь мир моих созданий, светлых, ярких,
Роскошных, юных, полных упоенья,
Мне кажется ребячески-ничтожным
Пред взглядом полумертвого монаха,
Где столько жизни, бесконечной жизни,
Где блещет луч блаженства неземного.
Друзья, мне кажется, что нужно больше,
Чем вдохновенья смертного, чтоб быть творцом
Подобного бессмертного созданья.
Да! Жажда совершенства, что давно
Меня томила тайным жгучим ядом,
Я чувствую, теперь утолена.
О дети, как счастлив я упиваться
Недосягаемой красою этой.
О дети, я блажен теперь вполне.
Ван-Дейк
Но кто ж творец картины этой дивной?
Жорденс
Вот здесь монах какой-то пред Мадонной
Прилежно молится, я попрошу его
Позвать приора – тот наверно скажет.
Прикажешь ли учитель?
Рубенс
Поскорей,
Мой милый Жорденс, сам я позабыл
Творца, его твореньем восхищенный.
Жорденс
(обращаясь к монаху)
Честной отец, простите мне, что я
Молитву вашу перервать осмелюсь,
Чтоб вы приора к нам бы попросили:
Имеем важное к нему мы дело.
Монах
Синьор, тотчас исполню вашу просьбу.
(Уходит.)
II
Рубенс
Я человек, как все, пожалуй, зависть
Была бы мне доступна, но клянусь
Перед божественным созданьем этим
Безумно было бы завидовать, ведь <я>
Не вздумал бы соперничать в сиянье
Чудесных красок с радугой небесной
Иль с солнцем ослепительно блестящим.
Итак, я свету должен возвратить
Великий гений, чудом Провиденья
Спасаешь ты избранников своих.
(Входит приор.)[106 - ИРЛИ. № 24272. Л. 22–23 об.]
На этой ремарке текст обрывается. Попытки откомментировать этот отрывок, т. е. найти источник и восстановить замысел незаконченной драмы, казалось, были обречены на неудачу. Поиски по названию драмы и по библиографиям литературы о Рубенсе результатов не дали. Разрешить эту эвристическую задачу помог фронтальный просмотр гимназических материалов.
В одной из общих тетрадей Мережковского-пятиклассника[107 - В тетради имеются записи с датами октября-декабря 1879 г.], с заданиями по различным предметам, имеется черновой набросок прозаического текста на французском языке, крайне неразборчивый и грязный, с таким количеством правок и ошибок, что прочитать и понять его смысл, казалось, невозможно. Первое предположение было, что это extemporale – т. е. распространенный в гимназии тип письменных переводов без подготовки какого-то русского текста на древние или новые языки (в данном случае на французский). Никаких ассоциаций при расшифровке названия, написанного сразу с несколькими ошибками («Le chefdCuvre anonime» вместо «Le chef-d’Cuvre anonyme»), также не возникло. Неоднократно возвращаясь к этому грязному черновику, с недописанными словами и прерванными на середине предложениями, удалось прочесть несколько первых фраз:
Un jour, <нрзб.> entrant [en] un couvent dans les environs de Madrid remarque un tableau qui le frappa du premier coup d’oeil par sa beautе extraordinaire. Il resta sans mot dire en regardant avec admiration et avec veneration les traits sombres ? moitiе effaces du tableau. Apr?s quelques moments de silence il poussa un cri d’admiration…[108 - «<Нрзб.> войдя в некий монастырь в окрестностях Мадрида, заметил картину, которая поразила его c первого взгляда своей необычайной красотой. Он застыл в безмолвии, разглядывая с восхищением и благоговением потемневшее и полустертое полотно. После нескольких минут безмолвия он испустил крик восторга» (ИРЛИ. № 24360а. Л. 102).]
Отмеченное неразборчивое слово было именем собственным, но поверх него было вписано и вымарано жирными чернилами другое слово, под которым можно было условно разобрать только первые буквы, которые читались как «Ku». Однако прочитанное слово «Madrid» вызвало в памяти набросок детской драмы, что позволило скорее догадаться, чем прочитать имя собственное. Это было коряво написанное слово «Rubens».
С большой долей вероятности можно было предположить, что текст, легший в основу этого черновика, был источником наброска стихотворной драмы «Погибший гений», а французский текст, как мы первоначально предположили, являлся переводом какого-то русского текста, под условным названием «Безымянный (анонимный) шедевр».
Источник удалось найти, обратившись к «Программе по французскому языку», сохранившейся в фонде третьей гимназии. Работа в пятом классе выглядит таким образом (корявость стиля объясняется тем, что программу писал не носитель русского языка):
В 5 классе:
I. Французская грамматика Ноэля и Шапсаля с русским переводом Гуро повторяется вполне в течение года, частями более или менее обширными, по мере трудности, излагается учениками свободно в виде ответов на вопросы, при объяснении примеров, то по-французски, то по-русски.
II. Перевод с французского на русский язык Levrier et Demmеnie. Narrations с приготовлением по книге по 2 номера всякий раз, а потом (после 30-го) один только номер, но с повторением 2?х или 3?х номеров из предшествующих. Ученики или рассказывают их наизусть, или пишут по-французски (minimum 1 новый номер) или более или менее свободно или с помощью вопросов без перевода, или с русским переводом.
III. C русского на французский язык Басистова Хрестоматия (курс II) каждый раз по ? стран<ицы>. Ученик должен приискивать слова, записывать их в особенную тетрадь и затем заучивать наизусть[109 - ЦГИА СПб. Ф. 439. Оп. 1. Д. 5089. Л. 29 об.].
Прежде всего нас заинтересовала упомянутая русская хрестоматия П. Е. Басистова «Для разборов и письменных упражнений», поскольку именно тексты из нее, по полстраницы в день, предлагалось переводить с русского языка на французский. Хрестоматия эта вышла в 1868 году, а впоследствии переиздавалась, исправлялась и дополнялась. Однако просмотр всех восьми изданий, которыми мог пользоваться Мережковский на уроках в пятом классе, не привел к разрешению загадки. Никакого текста про анонимный шедевр там не было.
Книга, указанная в первом пункте программы, учебник «Французской грамматики» Ноэля и Шапсаля[110 - Французская грамматика Ноэля и Шапсаля, с русским переводом. СПб.: С. Гуро. Изд. 6?е. СПб., 1877.], содержала грамматические правила и упражнения. Законченных текстов для переводов там не было.
Во втором пункте программы, как нам сначала показалось, речь идет о переводе французских текстов на русский язык. Здесь маловразумительно сказано, что каждый ученик к занятию по французскому языку должен подготовить перевод с французского на русский «двух номеров» (т. е., вероятно, двух текстов) из учебного пособия под названием «Narrations». Однако далее ученикам предлагалось выучить наизусть «один номер» (что, скорее всего, относилось к какому-то поэтическому произведению) или подготовить письменный свободный пересказ одного «номера» – т. е. какого-то одного «повествования» («narration»). Именно так, вероятно, можно было понять фразу: «более или менее свободно пишут по-французски (minimum 1 новый номер)».
Если предположить, что грязный черновик французского текста мог быть не переводом с русского на французский (как мы полагали), а наброском письменного пересказа французского текста, в духе тех изложений, которые практиковались на языковых уроках в третьей гимназии, то его источник мог находиться среди указанных «narrations».
Сокращенная запись учебного пособия расшифровывается как издание: Narrations et exercices de mеmoire en prose et en verse ou Choix de morceaux propres a faciliter l’еtude pratique de la langue fran?aise / Par H. Demmenie et J. Levrier[111 - «Повествования и упражнения для памяти в прозе и стихах, или Сборник фрагментов, призванных облегчить практическое изучение французского языка». Пособие выходило в Петербурге и Москве с 1875 г. и выдержало более десяти идентичных изданий.]. И в этой хрестоматии, на с. 118–120, была обнаружена та самая новелла, под названием «Le chef-d’Cuvre anonyme», которую пятиклассник Мережковский выбрал для французского изложения. Приведем текст новеллы, чтобы восстановить сюжет недописанной драмы о Рубенсе.
LE CHEF-D’CUVRE ANONYME
Un jour, Rubens, parcourant les environs de Madrid, entra dans un couvent de r?gle fort aust?re, et remarqua, non sans surprise, dans le chCur pauvre et humble du monast?re, un tableau qui rеvеlait le talent le plus sublime. Cette peinture reprеsentait la mort d’un moine. Rubens appela ses еl?ves, leur montra le tableau, et tous partag?rent son admiration.
«Et quel peut ?tre l’auteur de cette Cuvre?» – demanda Van Dyck, l’еl?ve favori de Rubens.
«Un nom еtait еcrit au bas du tableau, mais on l’a soigneusement efface», – rеpondit Van Thulden.
Rubens fit engager le prieur ? venir lui parler, et demanda au vieux moine le nom de l’artiste auquel il devait son admiration.
«Le peintre n’est plus de ce monde».
«Mort! s’еcria Rubens. Mort!.. Et personne ne l’a connu jusqu’ici, personne n’a redit, avec admiration, son nom qui devait ?tre immortel; son nom devant lequel s’effacerait peut-?tre le mien! Et pourtant, ajouta l’artiste avec un noble orgueil, pourtant, mon p?re, je suis Paul Rubens».
A ce nom, le visage p?le du prieur s’anima d’une chaleur inconnue. Ses yeux еtincel?rent et il attacha sur Rubens des regards o? se rеvеlait plus que de la curiositе; mais cette exaltation ne dura qu’un moment. Le moine baissa les yeux, croisa sur sa poitrine les bras qu’il avait еlevеs vers le ciel dans un moment d’enthousiasme, et il rеpеta:
«L’artiste n’est plus de ce monde».
«Son nom, mon p?re, son nom, que je puisse l’apprendre ? l’univers, que je puisse lui donner la gloire qui lui est due!» Et Rubens, Van Dyck, Jacques Jordaens, Van Thulden, ses еl?ves, j’allais presque dire ses rivaux, entouraient le prieur et le suppliaient instamment de leur nommer l’auteur de ce tableau.
Le moine tremblait; une sueur froide coulait de son front sur ses joues amaigries, et ses l?vres se contractaient convulsivement, comme pr?tes ? rеvеler le myst?re dont il possеdait le secret.
«Son nom, son nom?» – rеpеta Rubens.
Le moine fit de la main un geste solennel.
«Еcoutez-moi, dit-il; vous m’avez mal compris. Je vous ai dit que l’auteur de ce tableau n’еtait plus de ce monde; mais je n’ai point voulu dire qu’il f?t mort».
«Il vit! Il vit! Oh! faites-le-nous conna?tre! faites-le-nous conna?tre!»
«Il a renoncе aux choses de la terre! il est dans un clo?tre, il est moine».
«Moine! mon p?re! moine! Oh! dites-moi dans quel couvent; car il faut qu’il en sorte. Quand Dieu marque un homme du sceau du gеnie, il ne faut pas que cet homme s’ensevelisse dans la solitude. Dieu lui a donnе une mission sublime, il faut qu’il l’accomplisse. Nommez-moi le clo?tre o? il se cache, et j’irai l’en retirer et lui montrer la gloire qui l’attend! S’il me refuse, je lui ferai ordonner par notre Saint-P?re le pape de rentrer dans le monde et de reprendre ses pinceaux. Le pape m’aime, mon p?re! le pape еcoutera ma voix».
«Je ne vous dirai ni son nom, ni le clo?tre o? il s’est rеfugiе, rеpliqua le moine d’un ton rеsolu».
«Le pape vous en donnera l’ordre!» – s’еcria Rubens exasperе.
«Ecoutez-moi, dit le moine, еcoutez-moi, au nom du Ciel! Croyez-vous que cet homme, avant de quitter le monde, avant de renoncer ? la fortune et ? la gloire, n’ait point fortement luttе contre une rеsolution semblable? Croyez-vous qu’il n’ait point fallu d’am?res dеceptions, de cruelles douleurs, pour qu’il reconn?t enfin, dit-il en se frappant la poitrine, que tout ici-bas n’est que vanitе? Laissez-le donc mourir dans l’asile qu’il a trouvе contre le monde et ses dеsespoirs. Du reste, vos efforts n’aboutiraient ? rien: c’est une tentation dont il resterait victorieux, ajouta-t-il en faisant le signe de la croix; car Dieu ne lui retirera point son aide; Dieu qui dans sa misеricorde, a daignе l’appeler ? lui, ne le chassera point de sa prеsence».
«Mais, mon p?re, c’est ? l’immortalitе qu’il renounce».
«L’immortalitе n’est rien en prеsence de l’еternitе». Et le moine rabattit son capuchon sur son visage et changea d’entretien de mani?re ? emp?cher Rubens d’insister davantage.
Le cеl?bre Flamand sortit du clo?tre avec son brillant cort?ge d’еl?ves, et tous retourn?rent ? Madrid, r?veurs et silencieux.
Le prieur, rentrе dans sa cellule, se mit ? genoux sur la natte de paille qui lui servait de lit, et fit ? Dieu une fervente pri?re.
Ensuite il rassembla des pinceaux, des couleurs et un chevalet gisant dans sa cellule, et les jeta dans la rivi?re qui passait sous ses fen?tres. Il regarda quelque temps avec mеlancolie l’eau qui entra?nait ces objets avec elle.
Quand ils eurent disparu, il vint se remettre en oraison sur natte de paille et devant son crucifix de bois.
Перевод
АНОНИМНЫЙ ШЕДЕВР
Однажды Рубенс, прогуливаясь по пригородам Мадрида, забрел в монастырь, известный своим суровым уставом, и к своему изумлению обнаружил в бедной и весьма скромно украшенной монастырской капелле картину, написанную с высочайшим талантом. Полотно сие изображало смерть монаха. Подозвав учеников, Рубенс показал им картину, и все они разделили его восхищение.
«Но кто же автор сего творения?» – спросил Ван Дейк, любимый ученик Рубенса.
«Прежде имя художника значилось в нижнем углу картины, – отвечал Теодор ван Тульден, – но его тщательно стерли».
Рубенс попросил позвать приора, а когда старый монах вышел с ним поговорить, попросил назвать ему имя художника, чье творение столь его восхитило.
«Он уже не в сем мире», – ответствовал приор.
«Мертв! – вскричал Рубенс. – Мертв!.. И никто его так и не узнал, никто не повторял с восхищением его имя, которое должно было стать бессмертным; имя, перед которым, возможно, померкло бы мое! А я, меж тем, – добавил он с благородной гордостью, – я меж тем, святой отец, не кто иной, как Пауль Рубенс!»
При звуке этого имени бледное лицо приора вспыхнуло прежде невиданным румянцем. Его глаза блеснули, и он остановил на Рубенсе взгляд, в котором отражалось нечто большее, чем любопытство; однако возбуждение это длилось всего мгновение. Монах потупил взор, скрестил на груди руки, которые он в момент энтузиазма воздел к небу, и повторил: «Художника больше нет в этом мире».
