скачать книгу бесплатно
Государство может быть авторитарным, тоталитарным, в обществе может насаждаться культовое сознание, но если государство существует в основном для защиты интересов малочисленной элитарной группы (родовой знати, землевладельцев, духовенства и пр.) и обращается за поддержкой не к народным массам, а к военной или политической аристократии, то оно не может называться фашистским.
Если, к примеру, в Римской Империи могло бы возникнуть фашистское государство, оно вероятно, должно было именоваться «Римским государством рабов и земледельцев» (только в одной Италии в эпоху ранней Римской Империи было около 2 миллионов рабов и 4 миллиона свободных земледельцев).
Ещё одним характе?рным признаком фашизма является отрицание существенного значения социального неравенства. «Богатый или бедный, знатный или простолюдин, не забудь, что ты прежде всего испанец!» – говорил Франсиско Франко.
Идея преобладающего значения принадлежности к привилегированной численно доминирующей группе (расы, нации, религиозной общине и пр.) являясь мобилизующей и объединяющей людей в рамках этой группы, служит ещё фундаментом для создания фашистских культов, таких как, например, культы исключительности, ненависти и войны.
По мнению фашистов, значительно бо?льшую угрозу для общества и государства, чем социальное неравенство и порождаемый этим неравенством риск социальных потрясений, несут мнимые опасности, происходящие от злой воли внутренних и внешних врагов.
В результате отрицания определяющей роли социального неравенства в политической и общественной жизни, у фашистов возникает идея консолидации общества вокруг фашистского движения исключительно на основе фашистской доктрины, с нивелированием при этом настоящих существенных различий – социальных и классовых. Это консолидация общества вокруг фашистской партии при помощи социального партнёрства внутри привилегированной доминирующей группы граждан.
Фундамент фашистской консолидации общества составляют идеология и социальные механизмы, в виде нерыночного «справедливого» распределения материальных благ, поощрения государством социально значимой деятельности и прочего.
В фундамент фашистского мифа о равенстве членов численно доминирующей привилегированной группы закладывается постулат о том, что принадлежность к группе важнее, чем социальное положение человека, определяемое через триаду «богатство, авторитет и власть».
Реальное социальное партнёрство возможно лишь на основе взаимного компромисса, по тривиальной причине – это всегда результат соглашения между разными социальными классами, между разными социальными слоями. Оно возможно лишь на добровольной основе, а не как результат жёсткого государственного регулирования и применения мер принуждения, практикуемых фашистами. Такое соглашение может состояться только при условии, что все его участники понимают противоположность интересов сторон и необходимость идти на уступки. Государство может лишь гарантировать выполнение заключённых соглашений.
В демократическом обществе государство – арбитр в споре между различными социальными группами, в фашистском – полицейский и палач в одном лице, причем который сам же и устанавливает законы и правила для всех.
Перераспределение, на самом деле, всегда уменьшает неравенство в гораздо меньшей степени, чем наносит вред эффективности. Это касается в первую очередь экономики и социальной сферы. Уменьшаются стимулы искать работу, повышать образование, квалификацию, исчезает заинтересованность вкладывать свои деньги в быстроразвивающиеся отрасли и прогрессивные технологии. Любые масштабные программы перераспределения неизбежно ведут к уменьшению совокупного национального продукта, к серьёзным проблемам в экономике.
Масштабное перераспределение материальных благ административными методами разрушительно не только для экономики. Оно ведёт к неизбежной деградации общественных институтов и политической системы. Запускается процесс саморазрушения и спасти государство от распада может лишь отказ от фашистской модели управления, введением конкуренции в социальной, экономической и политической сферах, хоть в каком-то виде и на какое-то время.
По моему скромному мнению, государство должно гарантировать определённый минимальный уровень материального обеспечения, путём перераспределения доходов, лишь для очень ограниченной категории – детей, инвалидов и престарелых, то есть тем лицам, которые не в состоянии самостоятельно трудиться.
Например, в демократическом государстве, при удорожании квалифицированного труда младшего медицинского персонала, чтобы удержать медицинскую сестру на работе, капиталисту необходимо увеличить размер её заработной платы или дополнительно предоставить какие-либо социальные льготы. В фашистском государстве, вместо увеличения заработной платы, считается достаточным наградить медсестру оловянной медалью «За милосердие» или латунным орденом с эмалью «За заслуги перед Отечеством».
На самом деле, фашисты не могут изменить природу вещей, они не в состоянии отменить экономические законы, законы развития общества. В итоге, когда пройдёт одурманивающий сознание эффект от пропаганды, удержать в повиновении медицинскую сестру с оловянной медалью может только страх перед репрессивным аппаратом.
В фашистском государстве необходимость в применении террора в отношении недовольных граждан возрастает со временем, в том числе при существенном изменении экономических условий или в связи с неизбежной девальвацией фашистской идеологии, которая влечёт значительное снижение эффективности пропаганды.
Девальвация идеологии происходит, в том числе и по причине неизбежно нарастающего со временем социального расслоения в обществе, между фашистскими партийными функционерами, работниками государственного аппарата и остальными гражданами.
Народная диктатура, о которой говорят фашисты на деле оборачивается диктатурой фашистской партии и ее вождя, всесилием госаппарата и репрессивных органов.
Небольшая (часто демонстративно мизерная) заработная плата государственного или партийного чиновника с лихвой компенсируется доступом к материальным ресурсам. На ум приходит хрестоматийные примеры «скромных» советских функционеров. Такой партийный или государственный деятель не имел даже собственного жилья, годами носил скромный френч и старые сапоги, что не мешало ему «временно» арендовать шикарный дворец за чисто символическую плату, пользоваться служебным автомобилем, быть, вместе со всеми членами своей семьи, на полном государственном социальном обеспечении.
Таким образом, в реальном фашистском государстве социальное неравенство всегда остаётся и даже усугубляется со временем, по мере ухудшения ситуации в регулируемой государством мобилизационной экономике.
В условиях существования партийных привилегий и ограничений на карьерный рост, в особенности на увеличение доходов, не работают естественные механизмы социальной мобильности. Для карьеры в любой области нужны уже не талант и трудолюбие, а лояльность к фашистской партии, а ещё лучше членство в этой партии и активное участие в организуемых ей мероприятиях.
Из отрицания непреодолимости классовых и социальных противоречий рождается идея фашистского социального государства.
Пропагандируемое, планируемое или создаваемое фашистами тоталитарное социальное государство всегда сравнивается с неким абстрактным государством социальной справедливости, которое непременно должно возникнуть в далёком будущем. При этом фашисты не утруждают себя объяснением причин, по которым в этом идеальном государстве должны исчезнуть принципиально неустранимые социальные противоречия.
Популистская идея построения социального государства всегда входит в теоретический базис любого фашизма. Она присутствует, в том или ином виде, абсолютно во всех известных автору фашистских идеологиях и всегда активно используется в фашистской пропаганде.
В основу фашистской идеологии могут быть положены антикапиталистические идеи, какая-либо форма светского или религиозного социализма.
Тем не менее в реальном фашистском государстве присвоение доходов от общественного труда всегда происходит чисто капиталистическим способом, в пользу эксплуататорского класса – партийной и государственной бюрократии (штрассеризм, большевизм, национал-большевизм и прочие разновидности левого фашизма), промышленного или финансового капитала (правый и консервативный фашизм и прочие виды фашизма), духовенства и чиновничества (исламофашизм, христианский фашизм и иные виды клерикального фашизма), крупных землевладельцев (аграрный фашизм, бауэровский фашизм), аристократии (некоторые разновидности монархического, правого, бауэровского, религиозного и прочих видов фашизма).
Понимая, что весь антикапитализм в реальности останется в виде деклараций в политической программе и в форме пропагандистских обещаний будущего справедливого общества, в котором якобы будет отсутствовать эксплуатация труда, фашисты придают капиталистическим отношениям вид различных форм солидарности наёмных работников с капиталистами, единства народа и фашистской партии.
Банальная экономическая эксплуатация населения выдаётся фашистскими идеологами за служение отечеству, за почётное право быть полезным народу, государству, партии и фашистскому вождю.
Несмотря на то, что все, без исключения, исторически существовавшие фашистские доктрины включали в себя идею построения «справедливого социального государства» (на национальной, религиозной и прочей основе), ни одно фашистское государство не смогло решить социальные проблемы на достаточно продолжительный период.
Отрицанием неустранимости социального неравенства фашисты не ограничиваются. С таким же безоговорочным отрицанием фашистские идеологи и пропагандисты относятся к любым различиям между людьми.
Приуменьшение значения естественных различий людей (сословных, культурных и пр.), входящих в состав численно доминирующей привилегированной группы, объединённых в рамках фашисткой идеологии лишь неким признаком декларируемой фашистами привилегированности (национальностью, религией и пр.), не решает проблем, а только создаёт новые.
Некоторые итальянские публицисты и историки в XX веке настойчиво искали фашизм в истории государств, существовавших за сотни лет до рождения Муссолини. Они пытались доказать, что итальянский фашизм есть не что иное, как «возрождённый дух Римской Империи». Эти писатели и специалисты по итальянской истории пытались доказать, что фашизм существовал ещё две тысячи лет назад. С этим можно было согласиться, если бы в Римской Империи были газеты, радио и телевидение, существовала государственная пропаганда, использующая научные методы промывания мозгов, идеология социального партнёрства в рамках численно доминирующей привилегированной группы, сознательное преуменьшение сословных, социальных и иных различий и прочее, прочее…
До недавнего времени не существовало эффективных способов транслировать идеи большому количеству людей, сопоставимому с населением целой страны. По-настоящему массовой периодическая печать стала лишь в конце девятнадцатого века.
Газетный магнат, считающийся отцом жёлтой прессы, Уильям Хёрст говорил своим редакторам: «Моя газета должна быть написана и напечатана так, чтобы её могли и хотели читать полуграмотные эмигранты, невежды, жители городского дна, подростки, то есть буквально все».
Примерно в это же время возникло понимание того, что движения масс и больших социальных групп, полностью подчинены довольно простым социально-психологическим принципам, в основе которых инстинкты и рефлексы большой части живущих на планете людей, поведение которых в основном иррационально.
Лишь во время Первой мировой войны появились современные методы массовой государственной пропаганды, проводимой с применением современных научно обоснованных психологических приемов.
Незадолго до войны появились новые технические средства – радио и кинематограф, позволившие с максимальной эффективностью, по сравнению, к примеру, с газетами и журналами, донести идеи до народных масс.
В наше время средства массовой коммуникации обладают почти неограниченными возможностями воздействовать на общественное сознание, побуждая массы к тем, или иным действиям.
К радио, кино и газетам добавились телевидение, а совсем недавно ещё и совершенно новый вид электронных коммуникаций в виде публичных компьютерных сетей.
В своём последнем слове на Нюрнбергском процессе рейхсминистр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер очень точно определил значение научно-технического прогресса в области коммуникаций для захвата и удержания нацистами власти в Германии: «Диктатура Гитлера была первой диктатурой индустриального государства в век современной технологии, диктатурой, которая довела до совершенства технологический инструментарий, чтобы повелевать собственным народом». В той же своей заключительной речи он сделал акцент на огромной эффективности манипулирования массовым сознанием через средства массовой информации: «С помощью таких технических средств, как радио и громкоговорители, у восьмидесяти миллионов людей было отнято самостоятельное мышление».
Позволю себе повториться – фашизм возник в XX веке в результате повышения восприимчивости народных масс и к идеям. Эта восприимчивость была следствием стремительного развития средств массовых коммуникаций.
Фашизм является прямым порождением научно-технического прогресса и социальной эволюции общества, которая завершилась только в начале XX века. Если бы ранее в каком-либо государстве народные массы играли существенную политическую роль и существовали эффективные методы управления массами, то возникновение фашизма действительно было бы возможно.
С древних времён, вплоть до нового времени, фактически до Великой французской революции, можно было быть частью политической системы государства и не обращать внимания на настроения вне этой системы.
В прежние времена, властной верхушке или авторитарному правителю не нужно было каким-либо образом воздействовать на массы для получения их добровольного согласия, по причине того, что эти народные массы не играли существенной роли в политике, а требование подчинения всегда подкреплялось реальной силой. Не было необходимости убеждать крестьян и ремесленников в чём-либо. Правителю и политической элите достаточно было влиять на сознание активной части аристократии, которая непосредственно была вовлечена в политику. Остальное население пахало землю, собирало урожай, платило налоги и на политические процессы никак не влияло.
В античности, в период расцвета древней европейской демократии, общее количество имеющих право голоса граждан никогда не достигало более чем 15 процентов населения (максимальное количество обладающих правом голоса в Афинах после реформ Клисфена). Доля политической элиты (аристократии) в Афинах всего однажды достигла максимального размера в 0,3 процента, от общей численности населения.
Афинская демократия, при которой самое большое количество людей было вовлечено в политику в античные времена, предоставляла право голоса только гражданам. В число голосующих граждан не входили рабы, иностранцы, женщины, воины-наёмники, земледельцы из провинции, торговцы, нищие и прочие категории жителей полиса, которые в совокупности составляли подавляющее большинство городского населения Афин.
Если брать в расчёт другие исторические примеры, то можно заметить, что в государствах эпохи античности элита редко превышала по численности более 0,1 процента от общего количества населения. Во времена Римской Империи количество политически активного населения никогда не превышало 0,5 процента.
Достоверно неизвестна ни численность населения, ни количество аристократии в Тёмные века, но с уверенностью можно утверждать, что численность населения и процент аристократии не могли быть выше, чем предшествовавший римский имперский период или в более поздние времена (позднее Средневековье, эпоху Возрождения, Новое и Новейшее время).
В Раннем Средневековье в политической жизни Европы в разное время участвовали от 0,01 до 0,4 процента населения. В эпоху Высокого Средневековья, в XI—XIV веках количество людей, участвовавших в принятии политических решений практически не изменилось.
В Позднем Средневековье доля политически активных жителей Европы значительно увеличилась, но всё равно оставалась на низком уровне. К примеру, в Англии XIV века население составляло чуть больше 6 миллионов человек. Из них около 1 тыс. рыцарей, состоятельных лиц, не имевших рыцарского звания, насчитывалось около 4 тыс., около 8 тыс. эсквайров, а самая значительная по количеству категория нетитулованных сельских джентльменов – около 10 тысяч человек. Таким образом, лиц, которые не относились к земледельцам и городской черни было всего 2,3 процента от общего населения. В действительности в делах государства участвовали лишь около 4 тысяч человек, что составляло всего 0,06 процента от числа подданных английского монарха. На Руси в это же самое время количество вотчинников было примерно около 3 тысяч.
Порядок цифр примерно одинаков во всех странах, за исключением Франции, где количество всех латников (латниками назывались все аристократы, включая королей, принцев, герцогов, графов, виконтов, баронов, и пр.) было около 50 тыс. человек. Это число включало также безземельных, имеющих в качестве имущества только титул и отцовский меч с доспехами. Население же Франции в то время было примерно 15 миллионов человек. Таким образом, политически активным могло быть не более 0,03 процента от общего количества жителей страны. В реальности влиять на политику могла лишь крайне незначительная часть латников. Пропорции политически активных сословий и простолюдинов не сильно менялись в Европе на протяжении пяти столетий (XIV – XVIII веков).
В конце восемнадцатого века, для удержания власти в ра?звитых европейских государствах, правителям и политической элите уже приходилось в редких критических случаях учитывать настроения толпы.
Европейские революции конца XVIII – начала XIX веков связаны с увеличением влияния третьего сословия на общественную жизнь и общественное мнение. Буржуазия, как наиболее активная часть третьего сословия, получив влияние, потребовала себе и политические права. Но сама по себе буржуазия неспособна была отвоевать себе эти права.
Без возможности вовлечения народных масс в политические процессы невозможна была бы Великая Французская революция 1789 – 1799 годов. Именно подъём революционных настроений французского народа и его желание участвовать в политике привели к великим потрясениям по всей остальной Европе.
Мог бы возникнуть фашизм во Франции в конце XVIII века? Нет, не мог. В то время отсутствовали эффективные инструменты массового воздействия на сознание народных масс, отсутствовали идеи, объединяющие весь французский народ, которые могли бы быть положены в основу фашистской идеологии.
Движение масс во Франции во время Великой Революции было спонтанным и неуправляемым, спровоцированным экономическим и политическим кризисами. Фашизм же родился только тогда, когда появилась реальная возможность непосредственно и эффективно воздействовать на народные массы, направляя их строго в определённом направлении, планируя их поведение, когда стало возможным точно прогнозировать политические результаты действий управляемой толпы.
Ещё один пример: в начале XIX века в России крестьяне составляли 90 процентов населения, городские сословия около 4 процентов, духовенство 2 процента и 4 процента дворянство. Из этих сословий лишь небольшая часть дворянства и только самая верхушка духовенства (не более ста человек) имела влияние на политическую жизнь в Российской Империи.
Небольшая часть подданных русского самодержца, участвовавшая в политической жизни, которую в XX веке историки станут называть термином «политическая элита империи» составляла всего около 0,5 процента от общей численности населения России. Крупные купцы, промышленники и банкиры станут влиятельными политическими фигурами только в самом конце XIX и начале XX веков, после начала русской промышленной революции. Народные массы до последнего десятилетия XIX века не участвовали в каких-либо значимых политических процессах. Именно поэтому какие-либо революционные изменения или вынужденные реформы, вызванные непосредственно масштабными управляемыми действиями народных масс, в России начала и середины XIX века считались невозможными.
Ситуация сильно изменилась в последнее десятилетие XIX века и в начале XX века. Русская революция 1905 – 1907 годов хотя и была, по сути, всё ещё стихийным бунтом, но её последствиями уже смогли воспользовались некоторые политические силы для реформирования общества и ограничения монархии.
Народные настроения и стихийные волнения часто использовались политиками для достижения своих целей, но ранее никогда, вплоть до февральских событий 1917 года в России, народный бунт не создавался полностью искусственно и не использовался целенаправленно, не в качестве огромного молота, разрушающего всё вокруг, а как острый меч, точно разящий намеченные цели. Толпу на протяжении тысячелетий всегда подвигало на мятеж недовольство, но только не идеи.
В декабре 1916 года Ленин говорил о том, что революция в России произойдёт не при его жизни, по причине того, что считал недостаточным количество промышленных рабочих в России, сетовал на их политическую неграмотность. Крестьянство, составлявшее основу социального устройства России, по сути, самый многочисленный класс, Ленин даже не рассматривал в качестве реальной движущей политической силы. Через 10 месяцев после этого своего заявления Ленин стал руководителем государства, неожиданно для самого себя. Большевики захватили власть, удачно воспользовавшись ситуацией во время жесточайшего экономического и политического кризиса февраля – октября 1917 года, который невозможно было спрогнозировать и рассчитать его последствия.
Впоследствии, большевики семьдесят четыре года объясняли победу пролетарской революции в непролетарской, по большей части крестьянской монархической и православной стране – своей успешной многолетней агитационной и организационной работой среди немногочисленного российского рабочего класса. Что было откровенной ложью.
Даже советские историки, завышая в своих оценках в 1,5—2 раза количество пролетариев и «полупролетариев» указывали, что подавляющее большинство наёмных работников были политически инертны. Исследователи из различных советских научно-исследовательских исторических организаций указывали, что ленинским «костяком» рабочего класса в 1917 году считались лишь отдельные категории рабочих.
Наиболее активными были работники металлургических заводов, они обладали самым высоким уровнем революционной? сознательности. Далее по степени «революционной сознательности» следовали: железнодорожники, печатники, горнорабочие. При этом текстильщики, работники различных средних и малых мануфактур, выпускающих товары повседневного спроса, рабочие кирпичных, черепичных, сахароваренных фабрик, маслобоен, винокурен, бумажных и фаянсофарфорных производств, а также многих других средних и малых предприятий, составлявшие подавляющее большинство российского пролетариата, были наименее подвержены политической пропаганде эсеров, социал-демократов и большевиков.
Таким образом, во-первых, российский пролетариат, в целом, по сравнению с другими категориями был гораздо меньше количественно. Во-вторых, в составе пролетариата только небольшая часть составляла, так называемый, ленинский «костяк». И наконец, в этом «костяке» лишь небольшая часть была политически активной.
Заявление об ожидаемости и закономерности победы российских рабочих, под руководством РСДРП (б), в октябре 1917 года, в сословной православной монархической России, выглядит крайне неубедительно. Неубедительно даже несмотря на различные псевдонаучные «обоснования» теоретиками троцкизма-ленинизма-сталинизма, причисляющих себя при этом (что уже само по себе удивительно) к марксистам, сторонникам диалектической логики и научного метода.
Не всегда масштабные исторические процессы имеют какой-то результат. Бунт «выдыхается», кризис рассасывается, пришедшие в движение массы успокаиваются и люди возвращаются к своим повседневным делам. Бывает случаются непредсказуемые события весьма незначительного масштаба, но которые из-за кумулятивного эффекта и взаимодействия с другими такими же происшествиями имеют очень серьёзные исторические последствия. Почти всегда находятся те, кто эти случайные события пытаются объяснить задним числом, подвести под них теоретическую базу, как будто они были ожидаемы.
Только после того, как получили власть, большевики стали учиться управлять массами. Сначала неумело, потом поднаторев в пропаганде и освоив азы революционного террора, дело пошло в нужном для них направлении. Успех большевиков показал всему миру не столько лёгкость захвата власти в неуправляемой стране, сколько возможность её удержания и управления государством с помощью террора и психологических манипуляций народными массами.
Ленинская партия подтвердила истинность тезисов Лебона, который теоретически обосновал скорое наступление «эры масс», когда власть переходит к манипуляторам, из-за низкого интеллектуального и культурного уровня большинства населения, поведением которого управляют бессознательные инстинкты, а не разум. Если человек оказывается в толпе, одурманенной пропагандой, происходит резкое снижение уровня его интеллекта, самостоятельности, критичности, исчезает личность как таковая. Человек просто растворяется в толпе.
Несмотря на то, что отдельный человек является личностью, толпа – это не совокупность многих личностей, не их сумма, а нечто иное, единое и непохожее на простую сумму всех личных качеств людей, входящих в эту толпу. Как правило, толпа – всегда бездушное, бездумное и грозное оружие в руках умелого манипулятора.
Муссолини, вдохновлённый успехами русской революции (о чём сам неоднократно вспоминал), создал свою фашистскую партию, основываясь на тех же методах, что и большевики, часто копируя лозунги и методы партийной работы российских коммунистов. Он очень высоко ценил не только стройное наукообразное теоретическое обоснование большевистской идеологии, но и практический опыт большевиков по захвату и удержанию власти в России.
Итальянский фашизм с момента своего возникновения рекламировал себя как «истинно революционную силу», а фашистскую партию как «истинно социалистическую партию».
Муссолини воспользовался антикапиталистическими настроениями в итальянском обществе. Он без малейших сомнений использовал не только коммунистические лозунги и методы партийной работы в области пропаганды, но и создал свою иерархическую авторитарную партию буквально по образцу РКП (б).
Гитлер, реформируя NSDAP, в которую пришёл простым членом, в свою очередь, восхищаясь Муссолини, копируя стиль публикаций и выступлений дуче и его партийную организацию, а также часть внешней атрибутики, создал из национал-социалистической немецкой рабочей партии собственную – гитлеровскую партию.
Больше всего Гитлер восторгался воздействием на толпу упрощённых до примитивности лозунгов. Этот метод воздействия на толпу, Гитлер и Гёббельс переняли у итальянского диктатора, Муссолини же ещё раньше перенял этот приём у Ленина и Троцкого.
Особенный восторг у Гитлера вызвал успешный поход сторонников Муссолини на Рим, немецкий фюрер надеялся повторить нечто подобное, организовав поход на Берлин в начале ноября 1923 года. Захватив власть в Баварии, гитлеровцы были намерены организовать массовое народное шествие к столице, при котором толпа увеличивалась бы каждый день многократно. Они надеялись напугать этим народным маршем правительство Веймарской республики и вынудить его передать власть нацистам. Но вместо Берлина Гитлер и его сторонники, после неудавшегося мюнхенского мятежа попали в баварскую тюрьму. Сам Муссолини вспоминал, что на массовую акцию, приведшую его к власти в Италии, его вдохновил пример похода женщин на Версаль в самом начале Великой Французской революции, вынудивший короля Людовика XVI покинуть Версаль и переехать в Париж.
Сталин, в начале пути милитаризации и индустриализации страны, точно таким же образом копировал Муссолини и Гитлера, от организации работы партийных и государственных органов, до пропагандистских приёмов. Именно при Сталине, после начала стремительной фашизации страны, начавшейся в конце 1929 года, возникло понятие «единого советского народа», полностью оформились советские культы: исключительности советских граждан, ненависти к инакомыслящим, культы советского государства, силы, справедливой освободительной войны, Нового человека светлого коммунистического будущего, традиционализма (который получил наибольшее развитие в период Великой Отечественной войны), личности Сталина и других партийных вождей.
Европейские фашистские государства и Советский Союз взяли стремительный старт в экономике и социальной политике, вызывая восторг у огромной части сочувствующих им жителей всех пяти континентов. Именно благодаря наглядному примеру Италии, Германии и СССР, коммунистические и фашистские организации возникли практически во всех ра?звитых странах Европы, Азии, Северной и Южной Америках, а также в Австралии.
Сталин считал Муссолини самым великим итальянцем двадцатого века. Большинство европейских политиков называли Муссолини и Гитлера великими людьми своего времени.
Уинстон Черчилль, находясь в Риме в январе 1927 года, высказывался о Муссолини так: «Фашизм оказал услугу всему миру и если бы я был итальянцем, то уверен, что был бы вместе с ними. Муссолини новый Цезарь XX века и лучший законодатель среди ныне живущих».
Публично на весь мир дифирамбы Гитлеру и Муссолини пели самые известные люди первой половины XX века: Эдуар Даладье, Невилл Чемберлен, Дэвид Ллойд-Джордж, британский монарх Эдуард VIII, Франклин Делано Рузвельт, промышленник Генри Форд, родоначальник международного олимпийского движения барон Кубертен, кинорежиссёры и писатели (среди них, например, нобелевский лауреат Кнут Гамсун, британский драматург Бернард Шоу, писатели Пьер Рошель, Джузеппе Унгаретти, Габриэль д'Аннунцио, индийский поэт Рабиндранат Тагор), театральные актёры и промышленники, политики и журналисты (к примеру, практически весь состав первой редакции BBC).
Из речи от 23 июня 1943 года нобелевского лауреата по литературе норвежского писателя Кнута Гамсуна на Втором международном конгрессе литераторов и журналистов об Адольфе Гитлере: «Он, крестоносец и реформатор, желал создать новую эпоху и новую жизнь для всех стран, прочное международное единство на благо каждой страны. Вот чего он хотел. И труды его не пропали даром, народы и нации поддержали его, стали с ним плечом к плечу, народы и нации решили бороться вместе с ним и победить. Мы были тому свидетелями. Он держится, Адольф Гитлер, этот выдающийся человек, который потихоньку полегоньку поставил весь мир на ребро и теперь переворачивает его на другой бок! Он справится! С ним рядом его великий итальянский соратник, с ним главные континентальные державы Европы».
Огромное число художников, скульпторов, композиторов и музыкантов видели в появлении фашистов признак обновления, в них они разглядели грядущий новый прекрасный мир. Список действительно очень велик, от Сальвадора Дали до Артура Капмфа. Авиаторы вроде Чарльза Линдберга и известные путешественники, такие как Свен Гедин высказывали своё восхищение фашистами. Известные на весь мир учёные, врачи, адвокаты, историки, инженеры, архитекторы… Список только самых известных людей, от нобелевских лауреатов до мировых политических лидеров, мог бы включать несколько сотен имён.
Нобелевский комитет в категорической форме отказался рассматривать кандидатуру Чапека в качестве соискателя премии по литературе, по чисто политическим мотивам. Его роман «Война с саламандрами» сочли оскорбительным памфлетом на нацистов и нацистскую Германию. В те годы было немыслимо присудить Нобелевскую премию по литературе автору, критикующему фашизм, явлению признаваемому во всем мире самым прогрессивным и многообещающим.
Махатма Ганди удостоил Бенито Муссолини своим визитом в 1931 году. Ганди высоко оценил деятельность дуче, значение фашизма в повседневной жизни итальянцев и для будущего Италии. Позднее Ганди точно так же с восхищением отзывался и о Гитлере, называя его «человеком с самыми добрыми намерениями, который по мере своих сил старается выполнить миссию, возложенную на него самим Богом».
Северная Америка, Азия и Австралия были поражены вирусом фашизма. Чан Кайши говорил: «Фашизм – это то, что сегодня нужно Китаю».
Новые политики, появляющиеся в западноевропейских странах в первой половине XX века и называвшие себя фашистами, разительно отличались от традиционных чопорных европейских политиков старого образца. Это были молодые, уверенные в себе, циничные и смелые лидеры новых народных движений. Пока старые политические элиты Европы долго рассуждали и спорили, фашисты действовали быстро и нагло, они казались олицетворением молодости и силы.
Больше половины населения развитых демократических стран открыто симпатизировали итальянским фашистам и немецким национал-социалистам, до сентября 1939 года, пока не стало ясно к чему приводят в реальности попытки установить новый мировой порядок, чем на самом деле является эта новая молодая сила, поставившая на дыбы старушку Европу.
Газеты всего мира, до самого начала Второй мировой войны, захлёбывались в восторге, описывая перемены в Италии и Германии, произошедшие после установления там фашистских политических режимов. Те же самые газеты в сентябре 1939 года начнут называть Гитлера сыном Сатаны, а Муссолини клоуном.
В фашизме того времени видели не только будущее мира, но и новую силу, способную создать нового человека и новый, более справедливый мир.
Бывшие коммунисты, социалисты, правые и левые, вообще многие политически активные граждане массово переходили на сторону фашистов, мир с надеждой смотрел на фашистские движения, возникающие по всей планете, на всех обитаемых континентах.
Идеальная фашистская государственная машина, по мнению теоретиков фашизма, должна была окончательно решить основные мировые проблемы тех лет: обеспечить безопасность и стабильность, эффективность государственных институтов путём их стандартизации, унификации и жёсткому подчинению интересам народов, а также обеспечить успешность проведения экономических и политических реформ путём жёсткого государственного контроля за всеми областями политической, экономической, общественной жизни и даже личной жизни граждан.
Европейский фашизм сформулировал необходимость осознания массами возможности самостоятельно и самоотверженно служить идеальному тоталитарному государству, которое виделось фашистам как политический орган служения народу, изначально созданный от имени и в интересах этого народа. Это находило отклик не только среди рабочих, крестьян, бедноты или буржуазии 1920-х и 1930-х годов, но и у некоторых представителей образованной части населения планеты, у интеллигенции, деятелей искусства, потомственной аристократии.
Абсолютно все фашистские режимы в Европе в XX веке стремились создать жёсткую, чётко структурированную государственную унитарную систему. Такая система была принципиально невозможна без тоталитаризма. Тоталитаризм преподносился фашистами как необходимое условие социальной гармонии и экономического благополучия.
Таким образом, во все времена фашизм любого типа всегда стремится построить тоталитарное государство. Это основная цель фашизма. Иногда удается достичь цели, иногда нет. Фашизм определяется не по фактическому наличию тоталитарного политического режима в стране, а в стремление к нему власти или политической организации (фашистской партии движения и пр.), правящей или оппозиционной.
Прежде всего, необходимым условием для отнесения политического движения к фашистскому является наличие тоталитарной идеологии, в основу которой, помимо прочего, включен принцип безальтернативности тоталитаризма – единственно возможного, по мнению фашистов, отношения государства к своим гражданам, при котором власть обладает полным контролем граждан, включая их политическую, общественную и личную жизнь.
Идеальное фашистское тоталитарное государство всегда унитарно, оно едино и неделимо. Власть в этом государстве не может быть распределена между отдельными независимыми друг от друга составляющими вроде судебной, законодательной и исполнительной.
Не может быть никакой речи о передаче даже малой части власти представительным и исполнительным органам на отдельных территориях (районах, графствах, губерниях, штатах и пр.), образование которых обусловлено историческими, географическими, национальными, этническими, экономическими и иными факторами.
Даже в случаях сохранения формального административно-территориального деления территории страны, фашисты превращают местные органы власти в полностью зависимые и вертикально подчинённые территориальные подразделения фашистской партии и центрального государственного аппарата тоталитарного фашистского государства.
В тоталитарном фашистском государстве не может быть отдельных независимых политических и общественных институтов, общественных объединений. В таком государстве полностью отсутствует внутриполитическая жизнь вне фашистской партии и созданных ей организаций, свободное от государства экономическое развитие и любая общественная жизнь, не подчинённая интересам государства, не одобренная государством. В тоталитарном государстве немыслима любая конкуренция как политическая или экономическая, так и общественная.
