Пока никто не видит

Она побежала, спотыкаясь о тросы, падая в лужи мазута. Сзади – грохот борьбы, звук рвущейся ткани. Кай выбивает пистолет.

Жюль с ножом лежит на земле, придавленный его коленом.

Кай с окровавленными костяшками.

– Тронешь ее – умрешь через рот. Понимаешь?

Кай плюнул ему в лицо.

Лея подняла с земли окровавленный обрывок – страницу из дневника Сары, которую она сунула в карман халата, когда нашла дневник.

“Они называют это лечением”.

Кай сидел на полу контейнера зашивая рану на предплечье. Игла входила в плоть без анестезии.

– Ты мог умереть, – прошептала Лея.

– Пустяки.

Он сделал последний шов, откусил нить. В свете лампы его глаза были слишком яркими – как у хищника, который только что убил.

– Теперь твоя очередь.

Кай достал маленькую фляжку из кармана и вылил янтарную жидкость на ее царапины. Она вскрикнула, но он не отпустил запястье.

– Боль – это хорошо. Значит, ты еще живая.

Его губы коснулись ее ладони. Не поцелуй. Как знак утешения.

– Ты знаешь, что теперь?

Её голос едва вышел наружу

– Всё закончилось?

– Нет.

– Тогда… что это?

– Перерезанный поводок.

Он провёл пальцем по её шее. Там, где раньше была цепочка.

– Он найдет нас.

– Нет. Кай достал ключи. – Он найдет тебя. Но не ту, что сбежала.

На ладони блеснул ключ от его квартиры.

– Готова?

Она взяла ключ.

Холодный металл жёг ладонь.

Но в груди – впервые за долгое время – щелкнуло нечто… живое.

Она выдохнула.

– Теперь я иду сама.

Больше никто не держал поводок. Ни кольцо. Ни цепочка. Ни страх.

И в этом холодном металлическом ключе – не спасение. А выбор.

Выбор дышать.

Выбор – быть.

Глава 7: "Точка кипения"

Квартира Кая пахла остывшим кофе, оружейным маслом и кожей его куртки, брошенной на единственный стул. Здесь не было стерильного блеска жюлевского мира. Воздух был спертым, жилым. На кухонном столе рядом с ноутбуком лежала разобранная рукоять пистолета. На полу – стопки медицинских журналов, а над старым диваном висела единственная черно-белая фотография – руины госпиталя под белым, выжженным солнцем небом.

Кай швырнул ключи в стеклянную чашу. Звон металла о стекло эхом разнесся по пустому пространству.

– Здесь нет его, – прошептала Лея, обнимая себя за плечи.

– Здесь нет никого, – поправил он, снимая часы. На запястье обнажилась татуировка: «Nec aspera terrent».

– Это…

– Девиз моей части. “Трудности не страшны”. – Его пальцы скользнули по шраму рядом с надписью. – Хотя после Афганистана я бы добавил: “Но предательство – страшно”.

Он распахнул холодильник. Полупустые полки, бутылка виски, упаковка хирургических швов и одинокий контейнер с едой, на котором красовалась наклейка: “Съешь меня, если осмелишься”.

Она смотрела, как он достаёт бутылку виски, как будто – оружие. В этом было что—то пугающе привычное: мужчины с пустыми кухнями и полными бутылками.

Только теперь это была не роскошь – а голая реальность. Без попыток казаться лучше.

Лея стояла босиком на холодной плитке, вдруг осознав – она дышит полной грудью впервые за годы.

– Душ там, – Кай кивнул в конец коридора. – Горячая вода есть, но напор – дерьмо.

Проходя мимо, он намеренно задел ее плечом. Кратковременный контакт обжег, оставив на коже след, будто от раскаленного металла.

От него пахло кожей. Но не новой, гладкой – старой, прожитой.

Табак. Пыль. И что—то металлическое, едва уловимое – как кровь.

Этот запах – не про уют. А про выживание.

Он не обещал тепло. Он обещал, что если придёт боль – она будет честной.

– А где…

– Спать? – он не обернулся. – Диван раскладывается.

– А твоя кровать?

Кай замер. Повернулся. Взгляд скользнул по ее израненным ногам, задержался на секунду дольше, чем нужно. На кровавых царапинах, на синяках, на том, как её дыхание дрожит – и не только от холода.

Он не спросил, болит ли. Он знал – и, кажется, видел в этой боли не только страдание, но и правду.

Его глаза остановились на ее лице.

– Моя кровать не для гостей.

– Я не гость.

– Тогда кто ты?

Ответа не последовало.

Вода в душе была обжигающе горячей. Лея стояла под почти болезненными струями, скребя кожу мочалкой, пока не появились красные полосы. Она терпела – пусть горит, пусть болит, лишь бы смыть с себя его прикосновения, его запах, его следы.

Тело саднило – ноги были в мелких ссадинах от гравия, плечо саднило после укуса, между бёдер – тугая боль, как после удара. Она провела пальцами по внутренней стороне бедра – там вспух синяк, фиолетово—синий, как метка. Но боль была другой. Не той, от которой хочется исчезнуть, а той, что делает тело настоящим. Она чувствовала каждый сантиметр кожи, каждый нерв, и впервые это было – её.

Живот тянуло, будто мышцы не выдержали. Она опёрлась на стену, зажмурилась. Каждый вдох отзывался в рёбрах. Отражение в зеркале смотрело с укором: растрёпанные волосы, опухшие губы, запястья с красными следами – цепочка оставила ожоги.

Но это была она. Настоящая.

На крючке висел единственный халат – черный, слишком большой, пахнущий его кожей. Надевая его, Лея почувствовала, как ткань обволакивает ее, словно вторая кожа, новая броня.

В коридоре царила темнота. Только узкая полоска света пробивалась из-под двери его комнаты.

Ступая по плитке, она ощущала каждый шаг – будто босые пятки били током. Было трудно держать равновесие. В груди колотилось, пересохшие губы облизнула, язык шершавый. В животе урчало – она не ела со вчерашнего дня.

Пальцы дрожали, когда она дотрагивалась до стены. И всё же внутри было странное ощущение: будто она – не развалина, а свежий ожог, из которого вот—вот прорвётся новая кожа.

Она постучала.

– Входи.

Кабинет поразил своей аскетичностью. Книги без пыли, скальпели в стеклянной колбе, компьютер с запущенной 3D—моделью черепа. Кай сидел за столом, в очках, которые делали его похожим на хирурга, а не на того зверя с доков.

– Я… не знаю, где мое место, – призналась Лея.

– Диван раскладывается, – повторил он, не отрываясь от экрана.