Там где умирают тени

Натали Колд, хозяйка поместья, как всегда, превратила свой дом в ослепительный дворец. Каждая деталь, от хрустальных люстр до серебряных канделябров, сияла безупречным блеском.

Недаром говорили, что в её руках даже серый камень начинал искриться, а имя её звучало как музыка в высшем свете. Она была той самой "львицей светского общества", чей рык мог заставить трепетать сердца и чье обаяние было оружием неотразимой силы.

– Боже правый, взгляните! – прошептала одна из леди, и в голосе её звучало благоговение, какое испытывают, узрев ангела, спустившегося с небес.

Взоры всех присутствующих устремились к ней, к незабвенной блондинке, затмившей собой всех.

Муслиновое платье, сотканное, казалось, из лунного света, облегало её стан подобно туману, ласкающему утреннюю зарю. Каждый шаг рождал волну, и ткань ниспадала каскадом, превращая движение в танец, исполненный грации и неземного очарования. Волосы цвета спелой пшеницы были собраны в высокую прическу, увенчанную россыпью заколках в форме лазоревых незабудок, будто сама Весна вплела их в её локоны, дабы подчеркнуть невинность и юность, пылающие в её очах.

Вокруг Милы, как рой мотыльков, вились кавалеры, сражённые её красотой наповал. Её дебют в высшем обществе произвел эффект, заставив аристократические сердца биться чаще.

– Шепчутся, что это вторая дочь Клодов, мисс Мила, – прозвучал шёпот среди знатных дам.

– Клянусь небесами, она само совершенство! – выдохнула одна из них.

– А что насчёт первой дочери? Мисс Клариса, кажется?

– Уверена, она столь же ослепительна, как и её младшая сестра!

Словно стая грифов, почуявших падаль, знатные дамы принялись рыскать взглядами по залу, выискивая жертву для своих ядовитых пересудов. И вот, их взоры, острые, как бритвы, зацепились за ничем не примечательную рыжеволосую девушку в углу.

Клариса скромно склонила голову, прячась от града злобных взглядов, избегая встречи с их искажёнными лицами. Высокомерные брови поползли вверх, словно гусеницы. Клариса, в этом нелепом платье, казалась белой вороной на фоне общего великолепия. Она походила на циркового шута, облачённого в лохмотья, чем на благородную девицу.

"Как можно было допустить такую безвкусицу?" – безмолвно вопрошали их лица, источая презрение.

– Это платье…

– Боже…

Шёпот, пропитанный ядом осуждения и презрения, окутал Кларису. Каждый звук был подобен удару по лицу, разрывающему её душу в клочья.

«Замолчите… замолчите», – бешено пульсировало в её сознании, как раскалённое клеймо.

Ногти впивались в ладонь, словно пытаясь вырвать из неё дрожь отчаяния.

Зажмурив глаза Клариса тщетно пыталась воздвигнуть стену между собой и злобной какофонией толпы. Обида и стыд, подобно цунами, обрушились на неё, грозя смыть последние остатки достоинства.

«Это не моя вина, что платье оказалось другим!» – крик души, застрявший в горле, словно кость, не давая ни вздохнуть, ни оправдаться.

Как ни пыталась Клариса оградиться от ядовитых взглядов знатных дам, они, вонзались в её сердце, оставляя кровоточащие раны. В памяти всплывали слова Кристиана, твердившего о том, что истинная красота – не в наряде. Но в этом змеином логове, где зависть и жестокость сплелись в удушающий клубок, слова его звучали фальшивой нотой, пустой попыткой успокоить жалкую тень семейства Колд.

«Неужели я должна платить такую высокую цену, страдать и унижаться, из-за ничтожного несовершенства моего платья? Разве можно измерить ценность человека лоскутом ткани?» – вопрошала она себя, и в глазах её вспыхнул огонь разочарования. К себе. К этому миру.

Клариса всегда осознавала, что она призрачная тень, которая вечно скользила позади своей сестры, утопая в её ослепительном свете.

Изо всех сил, стиснув зубы девушка возводила неприступную крепость на лице, отгораживаясь от ядовитых насмешек.

Растерянный взгляд беспокойно метался по бурлящей толпе, тщетно выискивая знакомый каштановый островок волос.

Кристиана нигде не было.

«А вдруг… вдруг он предал?» – эта тревожная мысль пронзала сознание. Дышать становилось тяжелее.

«Он обещал…» – подумала девушка, пытаясь ухватиться за ускользающую нить надежды, словно утопающий за соломинку.

В воздухе разлился знакомый звенящий и ехидный смех, от которого по спине побежали мурашки. Рыжеволосая девушка вздрогнула, распахнув глаза и увидев перед собой Аманду.

Кузина, как всегда, была воплощением порока в шелках, словно сошедшая со страниц каталога «Лоск и Блеск», отравляя своим присутствием воздух вокруг. Гнилая и прекрасная. Клариса нега видела её каждой частицей своего тело, но других она словно магнит притягивала, заставляя толпу замереть в восхищении.

Держа в холеной руке бокал, она прикрыла алеющие губы ладонью и плеснув ядом, произнесла с навязчивым весельем, от которого веяло могильным холодом:

– Должно быть, моя милая кузина ненавидит, когда к ней столько внимания. – в каждом слове таился яд, гораздо сильнее, чем у любой из самых ядовитых змей мира. Было видно по блеску глаз, что она наслаждаюсь тем в каком состоянии находиться старшая Колд.

Клариса пала под градом слов Аманды. Пухлые губы сжались в тугой узел обиды. Голова склонилась, и рыжий водопад волос скрыл лицо, где уже разверзлась бездна слез, горьких, как полынь, и жгучих, как крапива. Стыд и злость терзали душу, словно стая голодных волков.

Она отступила и без того шаткое равновесие сорвалось в пропасть. В ушах, подобно звону похоронного колокола, разливался насмешливый хохот аристократов.

«Очередной провал…»

Подлая тошнота подступила к горлу, мир померк, обратившись в вязкую, непроглядную тьму.

Клариса бросилась к выходу, ведомая лишь инстинктом самосохранения. Последнее, что запечатлелось в памяти, – ледяной взгляд матери, полный презрения. На бегу она задела кого-то плечом. Но ей было все равно. Единственным компасом в этом хаосе оставалось неумолимое желание – бежать, бежать без оглядки, пока этот кошмар не поглотил её целиком.

Достигнув своих покоев, Клариса разразилась потоком слез. Весь вечер она утопала в пучине отчаяния, чувствуя себя песчинкой, затерянной в безбрежной пустыне. В то время как зал гремел отголосками веселья и смеха, в её комнате царила ледяная тишина одиночества, поглотившая всякий проблеск надежды.

«Кристиан не пришел…»– эта мысль, как ядовитый шип, вновь и вновь вонзалась в её сердце, вызывая бурю истерик. Обещание, обернувшееся пустотой.

Когда сумерки похоронили последний отблеск праздника, Мила, скользнула в покои старшей сестры, где тишина, как саван, окутала всё вокруг. В её небесно-голубых глазах застыла тревога. С тихим вздохом она присела у края кровати, где под толстым одеялом пряталась старшая сестра.

Голос её, мягкий и ласковый, прозвучал в сумраке:

– Клариса, сколько же можно топить свои печали в этом море слёз?

«Она права, как всегда права,» – с горечью отозвалось в душе Кларисы, словно эхо в пустом колодце. Слова Милы, простые и ясные, резали её больную совесть. Ведь у младшей сестры, казалось, жизнь всегда текла, как песня, легко и беззаботно.

Клариса же по-прежнему оставалась заточена в коконе одеяла, словно гусеница, не желающая превращаться в бабочку. Слёзы катились по её щекам, оставляя влажные дорожки отчаяния.

Но вдруг иссяк последний ручеёк слёз. В голове, словно на заколдованном экране, вновь и вновь прокручивались кадры сегодняшнего кошмара: Кристиан, так и не удостоивший своим присутствием, Мила, не сумевшая и даже не пытавшая встать на сторону сестры, презрительный взгляд матери – всё это обрушилось лавиной, погребая под собой остатки надежды. Гнев, ледяными пальцами сковавший тело Кларисы, пробудил в ней вулкан, дремавший доселе. Она, никогда не повышавшая голоса, вдруг ощутила, как внутри рождается буря. Сбросив с себя бремя одеяла, словно оковы, она поднялась.

И без того тёмные глаза, обычно скрывавшие бездну тайн, сейчас разверзлись, поглощая свет, зрачки расширились до пугающих размеров, а покрасневшие от слёз белки казались багровыми всполохами в ночи. Растрёпанные волосы, стали похожи на змей Медузы Горгоны, обрамляя лицо, искажённое яростью.

Мила вздрогнула, когда ярость старшей сестры прорвалась наружу.

Кларису трясло, эмоции бушевали в ней, грозя разорвать хрупкую оболочку тела:

– Почему? Почему ты не заступилась за меня?! – Голос Кларисы звенел, словно разбитое стекло, каждый звук резал слух Милы. – Вечно идеальная, вечно добрая! Почему ты никогда не поговоришь с матерью? За что она меня ненавидит? За что?! – С каждым словом, вырвавшимся из глубин её израненной души, новые потоки слез обжигали её лицо, словно кислота. Горечь обиды и непонимания плескалась в её глазах, словно в бездонном омуте.

Взгляд Милы застыл, как лед в зимнюю стужу, губы превратились в тонкую, непроницаемую линию. Поднявшись с пола, словно призрак, она бросила:

– Успокойся. Потом поговорим.

Слова упали на Кларису. Никогда прежде Мила не обращалась к ней с такой отчужденностью, с такой колючей вежливостью.

– Мила, почему я? Почему именно я?

В глазах блондинки вспыхнул холодный огонь, но, увидев, как по щекам старшей сестры хлынул слезный поток, она натянула на лицо маску мягкости.

– Клариса, милая, я не видела, что над тобой смеялись. Поверь, я бы за тебя горой встала, – проворковала оная

Но Клариса не верила ни единому слову. Ложь сочилась из каждого звука или это ее обиженный разум, подобно кривому зеркалу, искажал правду, превращая искренность в обман? Сомнение грызло сердце, словно червь, разъедая остатки доверия.

– Клянусь, сестрица, такого позора больше не будет! На маскараде у герцога Феликса ты затмишь всех, а я стану твоим верным рыцарем, готовым обнажить меч при малейшем намеке на обиду!

Губы Кларисы трепетали. Мила робко протянула руку, желая коснуться ее, но та, словно обожженная, отдернула ее и пронзительно выкрикнула:

– Вон! Исчезни с глаз моих!

Возможно, когда пелена ярости спадет, Кларису и обожжет стыд за эти слова, которыми она осыпала свою младшую сестру. Но сейчас в ее душе бушевала лишь разъяренная буря, не оставляющая места ни для сожаления, ни для прощения. В этот миг Мила для нее была словно красная тряпка для быка, напоминая о собственном унижении.

Когда Мила, словно разъярённая фурия, обрушила дверь на петлях и вырвалась из покоев сестры, девушка метнулась на балкон в одной лишь ночной сорочке.

Ветер трепал её волосы цвета осенней листвы, превращая их в огненный хаос, и хлестал по лицу, не давая слезам вырваться из плена ресниц.

– Как же я вас всех ненавижу! – вопль, сорвавшийся с губ был полон отчаяния и горечи. – Лучше бы я сгнила в земле!

Крик захлебнулся в ледяном дыхании ветра и в ответ лишь злобно завыла пустая, безжалостная тишина.

Глава 3

Клариса стояла в шумном зале, укрываясь за простенькой маскарадной маской. Она была белая, без каких-либо узоров. Украшение скрывало полностью лицо, пряча ужасные веснушки именно таковыми их считала девушка, и чуть курносый нос.

Люди на балу могли наблюдать только большие чёрные глаза сквозь прорези на маске. Рыжие волосы беспорядочно завивались, хотя на укладку слуги потратили много времени. Вечно непослушные и проблемные.

Громогласный хохот аристократов и слащавая мелодия, растекающаяся, словно патока, по залу, лишь усиливали ее жгучее желание раствориться в тенях, слиться с холодными стенами этого блистательного ада.

«Мне здесь не место», – билась в отчаянии мысль Кларисы.

Она кралась вдоль стен, мечтая стать невидимой, неосязаемой. Море пышных платьев, ослепительный блеск масок и шепот создавали иллюзию сказки, но для нее это была лишь клетка. Каждое движение людей, каждое слово, казалось, било наотмашь, заставляя терять самообладание. Старшая Колд осознавала с горечью: этот фальшивый рай не для нее, в этой ярмарке тщеславия ей уготовано лишь место тени.

Каждый смешок в зале, казалось Кларисе, вонзался в неё невидимой иглой. Спина её выпрямилась, словно тугая струна арфы, готовая вот-вот лопнуть под бременем всеобщего внимания. Разум её блуждал далеко она вспоминала не дочитанный в поместье любовный роман. Как же сильно она хотела оказаться там, а не здесь.

Смех донёсся со стороны разодетых дам, и Клариса почувствовала, как их оценивающие взгляды стреляли в её сторону, она поёжилась, создавалось ощущение будто ледяные сосульки касались кожи.

Нервы, истончающиеся нити, готовы были оборваться. Лёгкая дрожь пробежала по рукам, а нижняя губа предательски задрожала, ведя тихую, отчаянную битву с подступающей тревогой, грозившей захлестнуть её

Голова закружилась, словно под натиском отбойного молота. Перед глазами плыли незнакомые лица и тяжёлая люстра. Это стало уже некой традицией. Постоянно Кларисса ощущала себя в тисках паники. Становилась плохо или дурно на любых светских мероприятиях.

Её сердце стучало в унисон с гулом людей. Она пыталась сосредоточиться, но мысли ускользали, как вода сквозь пальцы. Каждый взгляд нагнетал напряжение, а каждый шаг поднимал волну паники. Клариса огляделась в поисках знакомых лиц, но всё, что она увидела, – это мир незнакомцев, каждый из которых, казалось, знал, зачем здесь находится.

«Что я здесь делаю?» – тянулось в сознании, набирая мощь. Ддевушка вздохнула, стараясь подавить нарастающий груз в груди. В ушах раздавался шёпот голосов, ещё больше загущая атмосферу беспокойства. Так много ожиданий, так много требований – и ни одного выхода.

Сделав глубокий вдох, она, полная отчаяния, бросилась на пустой балкон. В тишину покой и одиночество, туда где легче.

Сняв маску, Клариса крепко вцепилась в парапет, ощущая, как капли пота, словно слёзы, стекают по лицу. Девушка закрыла глаза, прислушиваясь к мерному шепоту ночи, который, уносил её далеко от мрачного бала. Вдалеке слышался звук музыки, но она уже не могла его воспринимать – в её голове царило целое ничего, мир снаружи перестал существовать.

Клариса глубоко вдохнула, ощущая благоухание свежей зелени и ночных цветов, которые расстели свои ароматные запахи в темноте. Её мысли текли в унисон с ритмом спокойствия, заполняя пустоту, которая образовалась в сердце после того, как она покинула пышный зал, полный вальсов, смеха и неприятных её сердцу людей. Здесь, среди звёзд, она могла быть сама собой, без маски и притяжения несдержанных ожиданий.

Приятная прохлада вечерней улицы нежно окутывала трепещущее сердце, словно лёгкий шёлк. Журчание реки внизу, звенящее своей мелодией, придавало сил и возвращало чувства к жизни.

Клариса с умиротворённой решимостью старалась регулировать дыхание, стремясь избавиться от нахлынувшей паники.

«Как же я устала», – с горечью подумала она, поднимая взгляд к безбрежному звёздному небу.

Её рыжие волосы, переливавшиеся в свете луны, казались огненно-золотистыми, контрастируя с мраком ночи.

Сердце её сжималось от сомнений. Почему именно ей выпала эта участь – чувствовать себя не в своей тарелке, когда окружающие ей люди сияли уверенностью?

Вдруг звезда, яркая и крупная, пронеслась по небесной глади. Клариса остановилась, затаив дыхание, словно искала ответ на свои терзания.

– Может, я слишком строга к себе? – шёпотом произнесла она, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. В такие моменты кем-то другим быть не было бы проще, но не слишком сильно хотелось верить в собственные силы.

В каждой звезде она искала утешение, но лишь тоска звенела в глубине души.

Тишина улицы обволакивала её, а дыхание ночи шептало о надежде, что однажды она сможет расцвести, как цветок в рассветных лучах и перестанет быть тенью.

Она прикрыла глаза, и усталый вздох, сорвавшись с губ, потонул в вечерней тишине. Голова бессильно опустилась на перила, требуя всего одного – покоя.

Боль в висках, пульсирующая, словно набат, отголосками пережитого унижения, заставляла её лицо искажаться гримасой страдания.

Когда Клариса вновь распахнула веки, в мутных водах реки мелькнуло нечто, ускользающее от взгляда. Словно зачарованная, она наклонилась ниже, пытаясь уловить ускользающую реальность. В её глазах плескалось лишь недоумение, чёрные омуты, жаждали разгадки.

По реке, повинуясь течению, неслись будто погребальные венки из лепестков, розы, являя взору зрелище скорбной, но завораживающей красоты. Черные и алые мазки отражались в зыбкой воде, в танце лунного света, заставляя сердце девушки трепетать.

– Цветы?.. – прошептала рыжеволосая девушка, в голосе звучало недоумение, а пальцы судорожно вцепились в холодные перила, пытаясь удержать ускользающую реальность.

Опустившись ниже, она жадно вглядывалась в таинственный гобелен, сотканный из воды и бутонов. Каждый цветок пылал невысказанной историей. Впрочем, это лишь буйная фантазия Кларисы, оплетала реальность.

Течение, несло цветы прочь от берега, а взгляд её глаз устремился к неясной фигуре, плывущей в призрачном хороводе этих дивных растений.

– Человек?

Рыжеволосая девушка нахмурила лоб, погружаясь в раздумья. Ситуация вокруг неё казалась нереальной. Что за нелепый человек мог бы находиться в воде столь поздним вечером? Ещё и безмятежно, как, будто не ведая об окружающем мире, плывя на спине.

Лунный свет мягко касался поверхности воды, создавая завораживающие лучи, которые переливались вдоль тела.

Взгляд Кларисы, словно зачарованный, скользнул по обнажённой ноге. Он медленно восходил выше, и в груди, тяжёлым комом, начала зарождаться неясная тревога, касаясь её сердца.

«Почему человек нагой?» – мысль, словно вспышка, пронзила её сознание, оставив после себя лёгкое чувство недоумения.

Взгляд Кларисы, проскользнул выше по молочному бедру, усыпанному родинками, но цвет кожи явно был нездоровый, какой-то болезненный. Старшая Колд тяжело сглотнула накопившуюся во рту слюну. Складывалось ощущение, что она наблюдает за чем-то запретным и неправильным. Плоский живот, вопреки всем девичьим опасениям, оставался тих, как гладь пруда в эту ночь, а грудь, словно наливное яблоко, манила своей невинной формой, но не вздымалась. Черные, мокрые волны волос, окутывали плечи, прикрывая соски, похожие на два спелых зернышка граната.

Клариса задышала тяжело, словно загнанный зверь. Когда взгляд достиг лица… пришло осознание.

– Аманда? – прошептала Клариса, и этот звук, словно хрупкий лед, треснул под тяжестью звенящей тишины, разлетевшись осколками по пустому балкону.

Ненавистная кузина лежала неподвижно, ее лицо застыло маской безмолвия, она не реагирует.

Тошнота, как ледяной капкан, сдавила горло, вырвав из Кларисы болезненный крик, полоснувший воздух, подобно битому стеклу. Всё происходящее казалось зловещим сном, кошмарным видением. Аманда не дышала. Она тысячу раз представляла этот момент, лелеяла в мыслях ее уход, желала ей смерти, как отмщения, но сейчас, глядя на бездыханное тело, она осознала, что искренне этого не хотела. Никто не заслуживает такой участи. Или всё же заслуживает? Этот вопрос вонзился в ее сознание, порождая бурю противоречивых чувств. Из омута тревожных мыслей она вырвалась самостоятельно.

– Кто-нибудь! – отчаянно воскликнула Клариса, стремительно бросившись к двери, что вела в банкетный зал, в поисках помощи.

Страх окутал девушку, проникая в каждую клетку её существа. Перед внутренним взором, словно выжженная на сетчатке глаза, стояла жуткая картина: обнажённое тело кузины, безжизненно раскинувшееся внизу.

У двери Клариса тщетно пыталась обуздать волну паники, захлестывающую её. За тонкой дверью лились беззаботные голоса и смех гостей, беспечно пирующих в тени нависшей смерти. Девушка не могла их осуждать за незнание, за веселье, но ком отвращение ко всем людям в зале накатил новой волной. Глубокий вдох не принёс облегчения – сладковатый запах свежей выпечки и приторный аромат цветов лишь усилили тошнотворную тревогу. Ноги налились свинцом, прирастая к паркету, парализуя волю.

– Кто-нибудь! – снова сорвался с её губ дрожащий, надтреснутый шёпот, утонувший в шуме веселья.

Клариса не знала почему не зайдёт в помещение, не обратит внимание гостей на себя и не расскажет, что только что увидела. Она боялась столкнуться с осуждением и призрением снова. Почему-то в голове поселилась назойливая мысль, что люди смогут неправильно всё понять. А если её обвинят в убийстве? Холодок пробежался по коже. Она мотнула головой избавляясь от глупостей терзающее её сознание. Клариса могла сколько угодно прокручивать в голове эту ситуацию, но труп никуда не исчезнет.

И вдруг в груди распустилось болезненное, почти невыносимое желание вновь взглянуть вниз где ждала её кошмарная реальность. Аманда.

Осторожно, на дрожащих ногах, рыжеволосая девушка приблизилась к краю, но при виде тела, которое всё ещё уносило течение, у неё вырвался всхлип. Зачем она мучает свой взор этой картиной? Но так быстрее верилось в происходящие, это всё реальность.

Сглатывая ком в горле, Клариса ощутила, как ноги наливаются ватой, и рухнула на холодный бетон. В момент падения взгляд невольно зацепился за черную кляксу, зловеще расплывшуюся вдоль реки. Больно ударившись копчиком, она выругалась себе под нос. Всхлипнув от ушиба, она поползла к парапету, с мучительной неохотой заглядывая снова вниз, желая увидеть то, что уже знала, – безжизненное тело в ледяной воде.

Клариса прищурилась, силясь различить, кто или что маячит на берегу. Внезапно глаза её распахнулись в немом изумлении, губы задрожали от подступающего ужаса. На кромке песка стоял человек – в этом она не сомневалась. Черный плащ метался вокруг его фигуры, подхваченный порывами ветра. Взгляд её замер на странной маске, скрывающей лицо незнакомца. Белоснежная, с вычурными золотыми прожилками, она словно сошла с лица придворного шута. Колпак с звенящими бубенцами прятал под собой даже цвет волос.

Издалека невозможно было уловить цвет его глаз, но холодное волнение, сотканное из страха и предчувствия, уже заполняло её душу.

«Он наблюдает за телом… Неужели это и есть убийца?»

Клариса медленно поднялась, используя шершавый парапет как опору. Мышцы ныли, протестуя против каждого движения, но леденящий страх перед незнакомцем заставил боль отступить в тень. Она напряженно вслушивалась в приглушенные звуки, доносившиеся с берега, пытаясь различить хоть что-то в ночной тишине. Мужчина в темном плаще оставался неподвижен, словно изваянный из ночи, – мраморная статуя, застывшая в ожидании.

Девушка сразу начала прокручивать в голове кому из гостей могла бы принадлежать данная маска, но к своему сожалению не смогла вспомнить, хотя что уж здесь врать она никогда не смотрела никому в лицо на подобных балах.

Внезапно он сделал шаг вперед, и сердце Кларисы бешено заколотилось в груди, словно пойманная в клетку птица. Каждое его движение, плавное и хищное, излучало ауру сдержанной мощи и смертельной опасности.