скачать книгу бесплатно
Два месяца желающий получить право на эвтаназию живёт в пансионате по мягкому режиму, имея возможность обдумать решение, написать заявление с просьбой поставить на учёт и подготовить договор с Лигой. За два месяца клиент вправе отказаться от своего намерения и вернуться к прежнему продолжению бытия и мирски наслаждаться, совершая прежние деяния и поступки. Или стать затворником, посвятить себя служению Господу.
Администрация пансионата и обслуживающий персонал придерживаются строгого правила: никакого принуждения, никаких уговоров. Человек волен распорядиться своей жизнью так, как ему подсказывает разум. Задача коллектива пансионата – не только предоставить клиенту возможность самостоятельного выбора, но и охранять это право от постороннего вмешательства.
Подав заявление и получив разрешение поселиться в пансионате, клиент в Доме прозрения не лишён возможности посещать театр, ходить на выставки, волен встречаться с родными. Последнее особо приветствуется администрацией, поскольку беседы в кругу близких людей либо убеждают человека в правильности задуманного, либо родня делает всё возможное, чтобы отговорить сбившегося с пути не бросаться головой в омут.
В том и другом случае обе стороны остаются удовлетворёнными. Специалисты пансионата не испытывают вины, а родственники после эвтаназии не поднимают скандала, не бегают по судам, доказывая, что их мнением никто не интересовался.
Тут Колчин делает важное уточнение. В Доме прозрения клиент в обязательном порядке проходит психологическую обработку. Врачи должны точно определить психическую устойчивость личности, твёрдую его уверенность в избранном пути. Проще говоря, врачи либо подтолкнут клиента к эвтаназии, либо на всю оставшуюся жизнь отобьют охоту играть со смертью. И те, кто вернулся из пансионата ЛДС, после пережитого в Лиге остаются счастливы до конца дней своих. Общество получает от них только пользу, что надо поставить Лиге в заслугу.
Работая с клиентами, специалисты Лиги Добровольной Смерти нередко получают ценную информацию о членах правительства, сенаторах и лордах, крупных бизнесменах. И случается так, что иной политик или министр, выступив с критикой в адрес Лиги, через день-другой читает в утренней или вечерней газете скандальную информацию о собственной персоне.
Нечто подобное произошло, в частности, с председателем Следственного комитета. Что о нём знали?
Видный юрист, доктор наук, высказался нелицеприятно в адрес Лиги Добровольной Смерти, заявив, что не следует торопиться с размещением филиала Лиги в Подмосковье, мол, в делах ЛДС много тёмных пятен, есть подозрение на нелегальную торговлю человеческими органами.
И тут же на страницах газеты «Московский комсомолец» появилась статья Александра Хинштейна «Богемское право». В ней подробно рассказывалось о том, что главный следователь России много лет тайно ведёт собственный бизнес в Чехии, у него есть фирма «Богемское право», она занимается торговлей недвижимостью. Три квартиры в центре Праги, а одна за городом – собственность четы. «Словом, есть, где разгуляться, – возмущался автор статьи. – Цены на пражскую недвижимость растут как на дрожжах – три тысячи евро за квадратный метр… Понятно, что за хозяйством нужен глаз да глаз. Вероятно, по этой причине председатель летал в Чехию с завидной регулярностью. При этом умудрился оформить себе… двухлетнюю предпринимательскую визу. Она была выдана чешской полицией и продолжает действовать до сих пор. Причём поставлена она в… его служебном паспорте»…
Следователю пришлось спешно оставить кресло председателя Следственного комитета, чтоб самому не оказаться под следствием.
«Благими намерениями вымощена дорога в ад, – указывал в одном из репортажей Колчин, – дни, которые провёл в пансионате, доверительные беседы со специалистами, имена и фамилии кого по вполне понятным причинам назвать не могу, но готов представить по требованию Международного трибунала, дают мне право утверждать: в деятельности Лиги Добровольной Смерти случались ошибки. Как юридического, так и медицинского характера. Возможность злоупотреблений, измены профессиональному долгу не исключена, чем и не пренебрегают воспользоваться при случае не чистые на руку. Опытному врачу без надобности доказывать, что существует много способов спрятать концы в воду, выдав желаемый для кого-то диагноз как истинный и отправить на смерть человека, у которого есть все шансы на выздоровление.
Десятки клиник в Европе и США стоят в очереди за донорскими органами, платят немалые деньги за печень или почки, чтобы пересадить их состоятельному больному, который лежит в ожидании спасения, ждёт и не дождётся, когда кто-то повесится. Или попадёт под поезд, колёса автомобиля. Что жалеть разочаровавшегося в жизни или покалеченного, если толстосумы готовы платить миллионы, только бы пожить дольше. Извечна простая истина: одни едят, чтобы жить, а другие живут, чтобы есть. Бесчисленные аварии на дорогах – поставленная на конвейер торговля человеческими органами. Одни устраивают аварии, другие отправляют пострадавших на тот свет, изымая их органы для продажи.
В этом нет ничего удивительного. Спрос на донорские органы растёт во всех западных странах. По оценкам специалистов, почти 60 тысяч больных в Западной Европе ждут орган для пересадки. Среднее время ожидания выросло до 10 лет, говорится в докладе Парламентской ассамблеи Совета Европы.
Эми Фридман, профессор хирургии медицинского факультета Йельского университета в British Medical Journal пишет: «Спрос на трансплантацию органов для спасения жизни настолько опережает предложение, что ожидающие пациенты в отчаянии»…
Деньги не пахнут… Мудрое изречение императора Веспасиана и сегодня в обиходе. Император так ответил сыну, который укорил отца в жадности. Римский император Тит Флавий Веспасиан первым додумался ввести плату за пользование туалетами»…
Прогуливаясь по городу, Говард обдумывал репортажи Колчина, и невольно сворачивал к пансионату Лиги, проходил мимо глухих ворот проходной.
Территория с постройками за высоким забором с охранной сигнализацией и камерами видеонаблюдения, ухоженная и безлюдная, с аккуратно подстриженными газонами и лужайками впрямь напоминала тишиной приют свидетелей Иеговы. Там тоже всё тихо и пристойно, только к вечеру стекается молчаливый народ – женщины и дети, мужчины – и проваливаются в распахиваемую дверь, исчезают беззвучно.
Не оставляла Рона в покое одна мысль: как сумел Колчин втереться в доверие администрации пансионата, затем бежать? Откуда взялся дирижабль? Бежать пришлось, конечно, по простой причине: через проходную охрана не пропустила бы, много знал. Если судить по репортажу «Дом последней ночи», Владимир жил в этом корпусе. Под крышей Дома последней ночи клиенты, заканчивающие свой земной путь, получают право на исполнение любого желания.
Рассказал Колчин о некоей Зинаиде, её многие сотрудники называют русской Клеопатрой. Издевательства и унижения, которые она перенесла в девичестве, подвигли красивую женщину на искреннее служение культу Молоха. Жрица храма Молоха, как Зинаида себя называла, она старалась хотя бы малым восполнить то упущенное, что недополучили в жизни клиенты пансионата. В древности, поклоняясь Молоху, женщины приносили в жертву самое дорогое – детей. Зинаида дарила себя.
Легенда о русской Клеопатре с лёгкой руки Колчина пошла гулять по миру. Поведал репортёр, как ласково и нежно общалась Зинаида с клиентом в последнюю его ночь. Она уединялась с избранником в его комнате. Дежурный персонал не нарушал покой пары, понимая суть происходящего.
Утром журналист увидел, как клиента, с которым общалась Зинаида, повели в операционную. Мужчина выглядел спокойным, на лице не прослеживалось и следа страха.
Через час из операционной отправили на кремацию ещё не остывшее тело мужчины. Колчину открылась вдруг простая истина: жизнь человека зависит от окружающих условий бытия. Меняются условия, в которых ты находишься, меняется и отношение к явлениям действительности. Либо ты цепляешься за самую малую возможность выжить, либо, доведённый до отчаяния, расстаёшься с миром в ожидании, что все метания, наконец, прекратятся, так как жил по принципу: «Да, да – нет, нет, а что сверх того, то от лукавого».
Не всё мог узнать и поведать читателям репортёр из России. Наверное, думал Говард, кто-то из служащих пансионата тайно ведёт дневники с намерением опубликовать их и поведать о пережитом после ухода из пансионата. Или после своей смерти, передав записи кому из родных или знакомых. Один такой, но должен отыскаться в корпусе «X», где приводят в исполнение смертный приговор.
Уж больно заманчивая идея: работать в закрытом заведении, видеть смерть знаменитостей, знать их последнее желание. Знать и молчать? Унести с собой в могилу?
Рано или поздно даже под присягой, которую ты дал письменно и устно, кто-то должен нарушить обет молчания и рассказать о жизни пансионата в обыденной обстановке и в обыденное время. Это будет сенсация большого масштаба. И почему судьба не может обласкать своим вниманием Рона? Оказался бы дневник в руках Рона… Такой случай журналисту выпадает раз. Поймав удачу, Говард получил бы широкую известность. Только поведёт расследование не для удовлетворения журналистских амбиций, думал Говард, а для полного понимания сути происходящего в Лиге, которое скрыто от широкой общественности.
Почему и нет? Рон не лишён был тщеславия, и хотел, чтобы о нём тоже говорили. Говард ощутил потребность ознакомиться с бытом пансионата Лиги поближе и, быть может, собственными глазами увидеть порог, который отделяет человека от вечности. Живёт Говард в Упсале, многократно проезжал, и будет проезжать мимо наглухо закрытых ворот пансионата. Надо действовать, а не ждать, когда удача повернётся к тебе лицом. Везёт тому, кто везёт свой воз.
Так размышлял Говард, склоняясь к одному твёрдому решению: он должен повидаться с Колчиным, о многом расспросить его, чтоб не ломиться в открытую дверь. Процесс захватил его. Поднята большая буча, миром дело не закончится. Оставаться в стороне Рон не хотел.
– Ты какой-то потерянный, – заметила Хилеви за ужином. – Не находишь себе места, что-то бормочешь под нос.
– Как он смог бежать из пансионата Лиги?
– Ты о Колчине?
– О нём. Не зря служил в морском спецназе.
– Намерен встретиться с ним? – догадалась Хилеви.
– Надо лететь в Москву. Встреча с Колчиным многое прояснит. Ты полетишь со мной? А то мы всё врозь да врозь…
– Спохватился! Раньше бы подумал о жене…
– Что имеешь в виду?
– Прости, сорвалось с языка… Нечего мне делать в Москве. Ты расследованием займёшься, а мне сидеть в отеле? Красную площадь с Мавзолеем и храмом Василия Блаженного видела…
В приступе нежности Рон обнял жену, начал покрывать поцелуями лицо и грудь Хилеви.
– Вот всегда так, – ответила Хилеви, – сначала доведёшь до слёз, а затем… – Хилеви уступила…
Порывался Рон и раньше поговорить с Хилеви, приголубить. Часто ли откровенничают? Если виноват Рон, то почему Хилеви не начнёт разговор, чтоб излить душу и расставить всё по местам? Он пытался осознать причину их отчуждения, но что-то сдерживало, вспомнил отца, уж он наверняка подсказал бы выход, пусть и отругал бы Рона.
Этого Рон заслужил. Пора бы взяться за ум, не витать в облаках и не рассчитывать на одинаковое с ним понимание бытия другими. Могут быть расхождения, в них разобраться надо, а не отметать как надуманные. А у него подход, как у многих мужчин: жена должна быть простой и понятной, домоседкой. Так оно спокойнее.
Много ли он знает о жене? Если говорить прямо, Говарду ничего не было известно о том, как прошла молодость Хилеви. Знал, что родилась в Стокгольме, училась в гимназии. В студенческую пору случилось в жизни Хилеви событие, омрачившее существование, но никому она не рассказывала. Рон и не настаивал. Видимо, была у Хилеви любовь, но из этого ничего не вышло, её крепко обидели. Пыталась вырваться из порочного круга, но молодой человек не оставлял в покое, преследовал и мстил.
С переменой места жительства Хилеви вздохнула свободно, выйдя замуж за Говарда, она утаила от него прежние свои неурядицы, надеясь, что ничто больше не заставит страдать. А коль и случится что подобное, сумеет за себя постоять.
Что греха таить, тугодум и упрямец по натуре, Говард не привык плыть по течению и делать поспешные выводы. Он предпочитал учиться на чужих ошибках. Иногда говорил: на собственных ошибках учатся лишь дураки. К числу положительных качеств своего характера Рон относил то, что он не разменивался по мелочам. Неприятности встречал без суеты и паники, не отступал от намеченной цели, стойко преодолевая преграды, не вводя себя в заблуждение. И на пути к истине, когда проявляется ясность, очевидность сущего, не сбить его никакими уговорами или страшилками.
С такой же меркой подходил и к Хилеви, требуя от неё, наверное, больше того, что могла, чем причинял обиду, но не замечал. Как не замечал и того, что Хилеви так и не привыкла к мужу. Не стала для Рона опорой в житейских ситуациях. Оставалась сама по себе, а муж… Сам себе судия и первый ответчик.
Работа с туристами тяготила. Подобрать бы что более значимое, соизмеримое с работой мужа. Тогда бы у них оказались общие интересы, что сблизило бы их, скрасило жизнь. Пыталась Хилеви найти, но ничего приемлемого найти не смогла…
Под конец, уже смирившись с участью, Хилеви неожиданно для себя самой получила предложение от руководства пансионата Лиги. Однако признаться мужу о своём намерении сменить место работы не решилась, сохранила в тайне.
Порой Рона обижало, что Хилеви ни разу не поинтересовалась, как идут его дела в редакции. Что нового узнал, побывав в командировке. И остолбенел однажды, когда девочка из квартиры этажом ниже, обычно доверчиво рассказывающая Рону во дворе на спортплощадке о своих маленьких открытиях, которая только учится жить, вдруг с серьёзным видом взрослого спросила:
– Дядя Рон, а над чем ты сейчас работаешь?
Рон замер от неожиданности, сбивчиво поведал о новой книге, выхода которой ждёт. И даже подтянулся внутренне, чтоб выглядеть достойно.
Весь вечер он просидел за письменным столом, потерянный и поражённый искренностью девочки. Этой маленькой женщины.
После случившегося Рон заговорил с Хилеви, прямо высказал ей, что она чёрствый человек, не вникает в круг его профессиональных забот и поисков.
– Ты многого обо мне не знаешь, – последовал ответ.
– Так не таись! Давай сядем и выскажем друг другу всё прямо!
– Боюсь, ты будешь разочарован. Я обыкновенная женщина. Гусыня, так бы сказала. Но у меня есть свои привязанности и желания.
– Открой!
– И разойдёмся… Поговорим о чём-нибудь другом. Не будем портить друг другу настроение… – Хилеви надеялась на понимание, а его, понимания, в их семье и не было. – У меня хватает забот…
– Каких, расскажи!
– Ты можешь превратно истолковать моё признание и приписать мне что угодно.
– Тогда для чего живёшь со мной?
– Для чего жёны живут с мужьями? Для того чтоб детей воспитывать. И внуков нянчить…
Вспомнив стихотворение журналиста из редакции, Рон подошёл к жене со словами:
Ты не бойся, я тебя люблю.
Я так хочу, чтоб ты была спокойна
И знала б всё, что ты всегда со мной,
Никто не нужен нам, мы вместе, мы вдвоём…
– Чего же раньше не говорил об этом? – сказала Хилеви. – Жила в постоянном ожидании. Не жила, существовала…
Было ясно: Рон прозевал момент. Вместо того чтобы искать пути к сердцу и уму жены, он ждал. Скорее всего, по той причине, что ничем ей не мог помочь. Надеялся, что холодок их отношений изгладит время как самый надёжный целитель. Молчал и ждал.
А Хилеви страдала, пряча душевную боль. Не зря говорится: всякому своя рана больна. Хотела понять, почему оставаясь с Роном, чувствует себя более одинокой, отстранённой от друзей и знакомых, остального мира, если бы на самом деле была брошенной…
Глава 7
Москва задыхалась от жары, многокилометровых автомобильных пробок на улицах и проспектах, вдоль набережных Москва-реки и Яузы. Пешеходы ругались с водителями, а водители грызлись между собой в пробках. Доходило до драк и увечий. Город пришёл к пределу с обилием личного транспорта, отсутствием добротных стоянок и надёжных развязок в центре столицы.
Владельцы дорогих машин с пренебрежением смотрели на снующую толпу, норовили проскочить, требуя к себе уважения, но простодушный народ спешил и попадал под колёса. Возникал затор, поскольку полиция старалась разобраться в причинах аварии без спешки. Водители честили на чём свет стоит и виновника происшествия, и госинспекцию. Все оказывались втянутыми в водоворот городской жизни, из которой не было возможности выбраться.
К ночи город затихал, забив улицы машинами, оставленными у обочин и во дворах домов, на тротуарах и газонах. Скопление автотранспорта под окнами домов злило проживающих. Машины, истинные трудяги и мученики, дремали, прижимаясь боками, не повинные в участи, какую уготовили им хозяева, не позаботившиеся о местах стоянок для автотранспорта. Вскрикнет какая сработавшей охранной сигнализацией, заойкает в тишине и стыдливо умолкнет. От резкого повизгивания люди просыпались, звонили в полицию, но там лишь отмахивались от назойливых жалобщиков. Злость обиженные жильцы выкладывали в письмах правительству Москвы и мэру Собянину.
Дошло до массового поджога автомобилей. По ночам то в одном, то в другом районе, а то и в нескольких сразу, полыхали машины, оставленные у подъездов и на тротуарах. Госавтоинспекция не вдавалась в суть проблемы, пытаясь всю вину свалить на уличных хулиганов. Хотя поджигатели и являлись настоящими правдолюбцами, но максималистами по существу.
Терпение у мэра лопнуло, он потребовал открыть в центре города платные стоянки, ограничить проезд грузового автотранспорта.
Встреча с Колчиным не только прояснила ситуацию с происходящим в пансионате Лиги Добровольной Смерти, она заставила Говарда серьёзно подумать об эвтаназии, и том, что связано с ней и происходит в сложном переплетении с жизнью.
– Отрицал и отрицаю категорически утверждения некоторых политиков о праве личности на эвтаназию, – сказал Владимир резко и вышел из-за стола. – Демагоги, так называемые правдоискатели, свои утверждения основывают не на знании действительности, а на эмоциях, слепо принимая доводы сторонников эвтаназии на веру, забывая о падении морали, разъедающей общество корысти и вседозволенности. Вчера включил телевизор и оторопел от услышанного. Девушки популярного ансамбля распевают: «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи»… И никакого тебе смущения у певиц, совестливости. Как это охарактеризовать? Конечно, распущенностью нравов и желанием выделиться.
Колчин прошёл к письменному столу, взял какую-то бумагу.
– Прочти… – И передал Рону разрозненные страницы. – Оставила тринадцатилетняя Эльза Кайтель из Германии. Девочка бросилась в ванну с соляной кислотой. Прочти, прочти… Есть над чем задуматься. Не всё оказалось случайностью и причудой взбалмошной девочки, как это объяснила следствию дирекция пансионата и руководство Лиги.
– Ты имеешь в виду девочку, о которой сообщалось, что она хотела лечь под пресс, а бесформенную массу своего тела завещала передать родителям для захоронения?
– Это была Эльза Кайтель. Её записки передаю тебе. Целомудрие взрослых и детей кануло в лету…
«Отчим отправил маму в город по делу. Отправил с одним намерением: избавиться от ее присутствия в доме. Возвратилась из школы, и попала в его грязные объятия. От похоти отчима трясёт, сорвал с меня одежду, повалил на пол. Боролась, как могла, и сколько хватило сил. Отчима моё сопротивление только распалило. Связал меня по рукам и ногам. Связав, начал насиловать. Я кричу от боли, а он наслаждается моими страданиями»…
«Как страшно и унизительно терпеть приставания отчима. После его домогательств кажется, что я с ног до головы грязная и липкая. Моюсь в душе, но сяду за стол и убегаю, выворачивает меня наизнанку при виде пищи. Не могу терпеть, не могу смотреть на ненавистное лицо с оттопыренными ушами. С ровесниками не встречаюсь, стыд угнетает и давит, а помалкиваю. Отчим угрожает тем, что лишит меня и маму наследства. Мама, думаю, догадывается о моих мучениях, но тоже молчит. Выход у меня один: отомстить за надругательство. И знаю как»…
– С этим надо разобраться! – не сдержал гнева Рон. – Таких насильников и класть под пресс! Другой управы на них нет! Поймают на месте преступления, осудят, а через год, смотришь, разгуливает на свободе. Помиловали за примерное поведение…
– Разберись! В Лиге на подобные факты закрывают глаза, а ты займись расследованием и доведи дело до логического завершения. Мы с тобой журналисты, и у нас до всего должно быть дело. Кто расскажет правду, если не мы? Эльза выбрала для себя жестокий способ ухода из жизни – смерть под прессом, – рассказал Колчин. – Человека под наркозом кладут на матрицу пресса. Под ударом подвижной части пресса клиента расплющивает, как цыплёнка. Смотреть невыносимо, похоже на пыточные Средневековья. Девочка избрала для себя подобный исход, чтоб жестокостью ответить на жестокость.
Из рассказа Говард уяснил, что подобный способ избирают люди обиженные или обозлённые – не сложились отношения в семье, довели до крайности измены. Или слишком далеко зашёл конфликт по месту работы. По условиям договора пансионат обязан отправить раздавленный в лепёшку труп по адресу, какой указал покойный.
– Практикуют в пансионате и другие способы убийства, – делился наблюдениями Колчин. – Укол – самое безобидное и щадящее средство. Далее идут всевозможные отравления – быстрые или медленные, газами или жидкостями, мгновенные или со страданиями. Может показаться странным, но широко применяются «архаические». По завещанию человека могут утопить в проруби, повесить на дереве или вытолкнуть из окна.
Находились чудаки, кому нравился «удар молнии». Своего рода электрический стул, но приближённый по обстановке к удару молнии в грозу. В специальной оранжерее с пальмами, елями, берёзами создан в пансионате уголок живой природы. Человек прогуливается, но тут начинается дождик. Клиент прячется под дерево. И тут происходит раскат грома с мощным электрическим разрядом.
Способ считается малоприятным. Наверное, по той причине, что обугленный труп представляет отвратительное зрелище.
Одна почтенная дама потребовала, чтобы её уход из жизни был обставлен а ля «казнь Марии Стюарт». Старушка желала пережить ощущения, какие испытывала претендовавшая на английский престол Мария Стюарт.
За осуществление подобного действа дама внесла в кассу полтора миллиона долларов. И ещё одиннадцать миллионов долларов заплатила Лиге известная английская телекомпания за право вести съёмки казни.
Женщина оказалась не одинокой в садомазохистских желаниях. Больная раком француженка, потребовав применить к ней «удар молнии», захотела, чтобы за её кончиной наблюдали близкие ей люди. И оплатила их перелёт в оба конца.
– Ты участвовал в казнях? – спросил вдруг Говард и пристально посмотрел на Колчина.
– Это не казнь, а выполнение воли клиента. Обряд прощания. Так принято говорить в пансионате. Обряд прощания… Красиво и безобидно.
– Ты принимал участие… в этом… как его… в обряде прощания? – повторил вопрос Говард.
– Напрасно нервничаешь. Не принимал. Экий вы народ, шведы!.. Но мой черёд наступил. В корпусе «X» твоё участие в эвтаназии – своего рода посвящение в число приближённых и особо доверенных лиц. Из их числа руководство Лиги отбирает специалистов, которые проводят, как ты выразился, казни. Принял участие в эвтаназии – это заносится в секретные архивные документы. Ты уже не вправе осуждать других. Ты с этого времени в ответе за дела, которые происходят в пансионате Лиги. Тебе доверие, с тебя спрос. Я знал, что в пансионате практикуется подобное испытание, и убежал, не дожидаясь финала. Подготовился заранее. Открою секрет. В Упсалу я прилетал за три месяца до того, как ты встретил меня в аэропорту Арланда.
– Дела!.. – только и промолвил Говард.
В пору таяния снегов, когда речка Фюрис, приняв талые воды, билась в каменных берегах, и шум её на перекатах хорошо был слышен в вечерней тишине, когда галки, ошалев от весны и брачных игр, кричали особенно громко, в пансионат Лиги Добровольной Смерти из Москвы прибыл Платон Лебедев. Энергичный предприниматель переступил порог проходной, и крепкая дверь захлопнулась за ним на замок. Захлопнулась автоматически, теперь открыть с пульта мог только сотрудник охраны.
Гость оглянулся, но решительно отбросил сомнения, улыбнулся, посмотрев на охранника, и подал ему свой паспорт. Полистав его и сличив оригинал с фотографией на книжице, охранник отдал честь:
– Добро пожаловать, господин Лебедев. Вас ждут.
В кабинете директора, куда проводил посыльный, Платон без лишних слов доложил о цели визита.
– Моё намерение – занять в Лиге достойное место. Хочу показать себя в должности директора распорядительной службы. Место, как мне известно, вакантно. Предварительный отбор прошёл.
– Должность пока свободна. И претенденты имеются, – ответил директор пансионата Гюнтер Линд с улыбкой. По выражению его круглого лица можно было понять: много тут вас набилось. – Руководство Лиги остановило свой выбор на вашей кандидатуре. Где работали в Москве?
