скачать книгу бесплатно
Ну, а я оставался обыкновенным наблюдателем этой истории. Статистом, все развлечения которого сводились к тому, что изредка ко мне на тахту запрыгивал «поутрусик» – таинственная «здрасть» из влажных снов пубертатного периода. Ненасытная Дуся являлась рано утром, когда сама уже выспалась, а поверженный на обе лопатки Костя ещё долго «варил кашу» своим ровным безмятежным и немного музыкальным дыханием.
Дуська жила по принципу «разоденут в кружево и накормят ужином». Нетребовательная девочка без претензий, чья «благодарность» зашкаливала, как у собачонки. На «саксофон» её было практически не раскрутить, но «фики-фики» она любила и никогда не отказывала. При этом постоянно косячила в быту, повторяя как заклинание:
– Я – хорошая девочка.
После третьей разбитой чашки Костя не выдержал:
– Хоро?ш уже, деточка!
Разговаривать с Дусей было не о чем, да и незачем. Как, впрочем, и флиртовать. Даже выгуливать Дусю было неинтересно. Она топала и шаркала так, что горели набойки и крошился трещиноватый асфальт. В кино она скучала, в театр она не врубалась. Пару раз мы с ней пожамкались за толстой портьерой в фойе, но и это быстро наскучило.
Тем контрастнее было наблюдать за Ингой и Костей. Тонкий флирт с умной женщиной, как проявление высшего эротизма. Особенные интонации, полужесты, говорящие глаза. У них было это электричество. Костя купался в нём. Радовался как ребёнок и робко надеялся на большее. Инга тоже радовалась. Жила и лучилась, но постоянно ускользала, когда момент накалялся.
Однажды на прямой вопрос Кости, почему она избегает его, Инга ответила, что он сам не знает, чего хочет, и вознамерилась было покинуть кухню. Костя попросил разъяснить. Инга обернулась в дверях.
– Вы с соседом – молочные братья, – рассмеялась она и растворилась в темноте коридора.
– Она намекает на наш треугольничек с Дуськой, – предположил я на следующее утро, когда Костя пересказал мне эту историю. – Нелепо надеяться на ответную любовь женщины, когда она прекрасно осведомлена о твоих текущих связях. Тем более, что они не вполне, э-э-э… То есть вполне генримиллеровские[16 - Генри Миллер (1891–1980) – автор скандальных интеллектуально-эротических романов, признанный самым аморальным писателем ХХ века.]. Что не есть гуд с точки зрения традиционных отношений.
– Да уж… – согласился Костя.
Сложно сказать, почему Инга осталась жить с нами. Да, она была без денег, но Костя в первые же дни неоднократно предлагал оплатить ей билет на поезд до Кандалакши. И было понятно, что вовсе не из желания выпихнуть из своего дома очередную приживалу, а просто по доброте душевной. Инга искренне приняла Костину помощь, поблагодарила его за заботу, но денег так и не взяла. Она незаметно и естественно заполнила пустующую нишу домашней хозяйки. Ведь Дусю хлопоты по квартире не интересовали. Она никогда не мыла посуду, не подметала пол, а уж о том, чтобы приготовить что-то и вовсе не было речи. Предоставь Дусю самой себе – и она будет питаться печенюшками, искренне не понимая, что она делает не так.
Традиционным поваром в компании был и оставался Костя, но с появлением Инги в меню добавились молочные каши по утрам, по воскресеньям – оладьи или сырники, и время от времени, по настроению, восхитительный «Наполеон». Начала же Инга с того, что изобразила благоухающую кастрюлю райского первого блюда. А ведь мы так соскучились по супам! В кастрюле оказался вкуснейший сложносочинённый борщ.
Инга оказалась близорукой. Но очков не носила. Её мир, её зона комфорта простиралась в радиусе нескольких метров. Там она безошибочно ориентировалась, кулёчилась и окукливалась. Искренние порывы привлечь её внимание к тому, что происходит за окном или на той стороне улицы, если мы отправлялись на прогулку, были обречены на неудачу. Она редко натягивала глаз, чтобы навести резкость вдаль. Только если в этом заключалась практическая польза, например, разглядеть номер прибывающего троллейбуса. Попытки упрекнуть её в том, что она что-то не заметила, от чего-то не уклонилась, безнадёжно проваливались:
– А что ж вы хотели? Безочковщина!
Инга постепенно, шаг за шагом, привела квартиру в порядок. Избавила от многолетней пыли, вычистила кафель, отскоблила паркет. Заставила Костю расковырять влипшие в старинную краску шпингалеты и помыла окна. Неожиданно для всех оказалось, что Костина квартира вполне себе светлая! А когда Инга отстирала и водворила на место казавшиеся навеки убитыми розовые занавески на кухне, Костя пошутил, что если и продавать квартиру, то вот именно теперь. Покупатель переплатит за уют и шарм.
Наведя марафет, Инга объявила войну тараканам. Для почина она намертво заклеила скотчем мусоропровод, продолжая облеплять его клейкой лентой до тех пор, пока рулон не кончился. Заставила Костю открутить все решетки вентиляции, которые имелись в квартире, и зашторила их лоскутами сетчатого тюля, кусман которого обнаружился в соседкиных запасах.
Вторым этапом мы ворочали холодильник, плиту, двигали мебель. Инга выдвигала ящики. Были обнаружены и ликвидированы три гнезда насекомых, где жирные тараканоматки вынашивали свои оотеки – продолговатые пеналы с яйцами.
Понедельник Инга объявила днём Большой химической травли, а я предложил провести его на ВДНХ, где уже очень давно не был. С утра до одури напшикали квартиру дихлофосом, обильно заливая им все потайные уголки. Потратили двенадцать баллончиков. Задраили форточки, облачились в куртки и повалили к троллейбусу.
Выставка достижений почившего народного хозяйства отражала «достижения» новейшего времени. Листву никто не сгребал. Та разносилась ветром и сапогами, развозилась шинами ведомственных машин и полнотелыми колёсами детских колясок. Неумытые стены павильонов трескались. Отгнивала и осыпалась штукатурка фронтонов. Разрушались скульптуры. Неухоженные фонтаны были преждевременно отключены на зиму. Из потемневшего от перегноя пустого бассейна «Дружбы народов» пасло компостом. Хоровод позолоченных девушек уныло торчал посреди помойки. Их народные костюмы покрылись грязью, патиной и грибком.
Шаркающий вразвалочку дихлофолькс (да, от нас всё ещё разило этой дрянью) растянулся по ширине Главной аллеи. Дуся держалась Кости. Ему она была обязана кровом и хавчиком и считала на данный момент главным мужчиной в своей жизни.
Костя держался Инги. Ему хотелось какой-то не до конца сформулированной интеллектуальной и доверительной близости с ней.
Инга держалась независимо. Допускала, что Костя идёт рядом. Была приветливой, общительной и предупредительной с ним. Но созданная ей дистанция почему-то только подчёркивалась этой прогулкой. До?ма Инга казалась ему ближе. Может оттого, что была в халате и в стоптанных тапках? Кроме того, их сближали общие заботы, связанные с генеральной уборкой квартиры.
Я держался сам по себе, отчасти потому, что никому не было до меня дела. В тот унылый день на развалинах ВДНХ мне не шутилось. И я не привлекал внимание. Какие уж тут шутки, когда вокруг были декорации моей разваливающейся великой империи! Впрочем, на эту тему шутка как раз возникла. И не просто грустная, но грустнейшая.
– Костя! Я врубился, как расшифровывается название нашего многострадального государства.
Костя обернулся ко мне со скорбной ухмылкой. Он тоже проникся горечью момента и понимал, что смех будет с привкусом полыни.
– Строили. Строили! Строили!!! Развалилось…
Крыть было нечем. Девчонки опустили глаза.
Глаза упёрлись в грязный пластиковый кулёк, лежащий посреди аллеи. В принципе, мусора вокруг хватало, и удивляться будто бы нечему. Но! Кулёк шевелился. Подошли ближе. Кулёк ещё и пыхтел! Инга присела и аккуратно раскрыла его кончиками пальчиков в велюровых перчатках.
– Ребята, тут ёжик!
– Разве они ещё не спят? – удивилась Дуся.
– А это ёж-шатун! – сострил я.
Костя потянул носом воздух. Поверх неубиваемой нотки дихлофоса устойчиво пасло алкоголем.
– Тут какая-то липкая шняга, – инспектор Дуся сменила инспектора Ингу. – А ещё осколки.
Она извлекла самый крупный: добрые две трети плоской стеклянной фляги с куском грязной импортной этикетки.
– О, это Baileys, – разглядела Инга знакомую этикетку, – мой любимый ликёр! Виски, сливки, сахар, шоколад. Как жаль, что кто-то его разбил.
– Здесь ёжика может переехать машина. Надо перенести зверя под кусты, – предложил рассудительный Костя, предварительно записав на подкорку нелепое буржуйское слово «бей-лис», хотя никаких лис он, конечно же, бить не собирался.
Сказано – воплощено. Выпустили ежа под облезлый кустик. Тот на секунду замешкался, потянул носом воздух и ломанулся обратно к луже ликёра.
– Мда, логичнее кулёк с остатками ликёра переместить под кустик, – подкорректировала Инга сырую идею приятеля. – Тогда ёж уберётся с дороги сам.
Так и сделали. Ёжик сделал круг и вернулся на пожухлую травку. Юркнул в кулёк и умиротворённо засопел.
– Банкет продолжается, – констатировал Костя.
– Для одной маленькой хари этого слишком много, – пожаловалась Дуся.
– И что ты предлагаешь? – улыбнулась Инга.
– Тоже что-нибудь намахнуть! А, ребята? Или нет, лучше чего-нибудь сожрать!
Прогулочный темп компании возобновился, чтобы тут же замедлиться. Квартет уловил долетевшую откуда-то тонкую нотку жареного мяса. Праздник носа был неуместен в вышеописанных декорациях, но физиология авторитетно заглушила миазмы сознания и потребовала развития этого праздника, а именно – банкета для языка и желудка. Деньги у нас были. Дело за малым – на время перевоплотиться в чутких псов и выжловок с разбуженными инстинктами. Вычислить шарманщика. Простите, шашлычника.
И таковой был обнаружен на тихой и безлюдной боковой аллейке, под голубой ёлкой. Маленький, юркий человечек деловито суетился у мангала. Белый халат, чёрная кепка и усы. Или усищи! Они были шире лица. И даже шире кепки. Которая и сама по себе была аэродромом. Костя заметил, что перед нами не шашлычник, а его карикатурный образ.
Но меня привлекла совсем другая пикантная подробность, вновь выпустившая на орбиту затюканные миазмы сознания. Дело в том, что на пластмассовом столике, измазанном томатным соусом, где покромсанный кольцами лук отмокал в собственном соку, стоял ценник. А на этом ценнике было написано: «Шашлык с виной». Именно так, с пробелом. Не вру!
– Лучше бы с вином! – улыбнулась Инга.
– Вьино есть! – затараторил хозяин заведения. – Как не быть? Домашнее!
– Из яблок? – подколол Костя без единой задней мысли.
– Почему из яблок? – обиделся шашлычник. – Без яблок.
– Это где ж такие растут, безъяблоки? – смеётся Инга.
– Обезъяблочки! – смачно облизнул я губы.
– Вьино – сок! – отчаянно защищается ларёчник. – Хотишь попробовать?
– Не! Ты дай сперва пробку понюхать, – стебусь я.
Шашлычник принял мои слова всерьёз и извлёк пробку из большой оплетённой бутыли.
Мы принялись её по очереди обнюхивать.
– Спирт «Рояль», – определил Костя.
– Яблочный уксус, – принюхалась Инга.
– Грибной вар с клюквой, – вновь сострил я, ибо по существу добавить было уже нечего.
– Кошки нассали, – выпендрилась Дуся, чем нажила себе в жизни ещё одного смертельного врага.
– Короче, шмурдяк, – приговорил вино Костя и примирительно добавил: – Ты вот что, уважаемый, сделай нам просто четыре шампура шашлыка. Мы тебе век будем благодарны, правда, девчата?
Шашлык тот, хоть и был омрачён активированным ощущением вины, оказался недурён. Вина? – как метафора. Словно поделённая на всех и каждого, персональная ответственность за судьбу стремительно катящегося под откос государства. Это и участие в референдуме о сохранении СССР[17 - 17 марта 1991 года.], когда любой ответ, неважно «да» или «нет» – оба приводили к его развалу, ибо дьявол в деталях: в том, как гадко сформулирован вопрос в бюллетене. Это и второй вопрос референдума о введении поста президента РСФСР – кратчайший путь к кончине великой страны. Это и тупой «демократический» угар, когда мозги были засраны ложными прозападными ценностями, активно вбрасываемыми в народ, как говно катапультой. А что? Я предупреждал, что надпись на ценнике вызвала откат к миазмам сознания. К невыносимому гадскому фону тех безымянных ноябрьских дней девяносто первого года.
Костя оценил эту мерзотную энергетику, поступающую через подошвы ботинок, и решил, что с нас хватит. Тем более что по жилам разливалось мясное благополучие и белковое благоденствие. Пнул меня локтём и говорит:
– Давно ты публику не развлекал своими шизо-монологами.
– А что это такое? – залучилась Инга.
– Стоит ему открыть рот, можно включать диктофон, – заверил Ингу Костя.
Я был не против. Самого достало зловоние исторического момента. Плюс захотелось блеснуть перед дамами.
– Задайте тему.
– А зверинец на ВДНХ есть? – на первый взгляд невпопад ляпнула Дуська. Она и не собиралась ввинчиваться в контекст нашей беседы.
– Нет, – улыбнулся Костя. Он уже всё понял, наблюдая, как теплеют мои глаза.
– Ща сделаем! – подтвердил я.
Выгнал кончиком языка последнее волоконце свинины, зазевавшееся между резцами, прокашлялся и погнал:
– Итак, добро пожаловать в шизо-зоопарк. Зверей категорически не кормить! Руками не трогать, ногами не бить. Ибо руки и ноги могут оттяпать. Так как некормленые. Начнём с ряда неказистых клеток слева. Ёжжук – уникальный представитель то ли млекопитающих, то ли жёсткокрылых. Науке толком неизвестен, так как научным работникам в руки не даётся. Если его допекли, то улетает…
– Либо скручивается в клубок, если зажат в угол, – перебила Инга и лучисто рассмеялась.
– Верно. А это змеёжик.
– Скручивается в клубок и ощетинивается иголками, чтобы не размотали, – догадалась Инга.
– В следующей клетке живёт кролик зайцевидный.
Дуся, до сего момента делавшая лицо кирпичом, прыснула и забрызгала слюной честную компанию.
– Не смотрите на него так пристально. Ничего особенного. Просто очень вкусный, если с поджаренной корочкой, лучком и хреном.
– В следующий раз, друзья, в следующий раз, – заверил компанию Костя, – сегодня и так сыты. Божьим промыслом…
– В клетках справа: хорёк-горбунок, мышка-панда и попехвост чешуйчатый – этих можете рассматривать, если не прячутся.
Публика ржёт, а я перехожу к птичьим.
– Ведрозд – это крупная птица. Да, ростом с ведро. Слововей – эти, в отличие от обычного соловья не поют, а былины рассказывают. Сказки на ночь. Лгусь быкновенный… Этому ежели не верить – забодает. Голосова?…
– Голосова?? – уточнил подозрительный Костя.
– Да, вполне себе такая. С активной гражданской позицией. Нудятел…
– Нудятел? – переспросила ошарашенная Инга.
– Нудятел, – подтвердил я, сверкая и рисуясь в лучах Ингиного восторженного взгляда.
– Значит, нудятел?
– Ну… Сами понимаете. А вот здесь под стеклом вашему вниманию предлагается уникальная монография «Экскрементальная орнитология» – определение видов птиц по помёту.
– Шикарно! – Инга впервые в жизни готова меня обнять.
– Да ладно, все птичьи какашки одинаковые, – не врубилась Дуська.
– А что у нас с обезьянами? – торопит меня Инга.
– С ними всё в порядке, – тяну резину и подбираю слова. – Вот, к примеру, грубезьяна. Груба и неотёсана.
– А облезиана, хоть и облезлая, но мила? и нежна? – пробный шар Инги на моём поле снискал поощрительное похрюкивание уважаемой публики.
– Мартышка-беспортышка, – держу удар и восстанавливаю статус-кво. – Верно, обыкновенная мартышка. Без портков. Ничего особенного.
– Ну а где что-то особенное? – наступает Инга.
– Как где! – округляю глаза, и обвожу рукой соседний куст, словно это прелюбопытнейшая клетка. – Познакомьтесь, это неразгибон!
– О! Это великая обезьяна! – подыграл Костя.
– Вы думаете, ему сложно разогнуться? Ха! Просто это не раз гибон, не два гибон и даже не три гибон, а целое семейство неразгибонов.
