скачать книгу бесплатно
Костя вычеркнул одну из фамилий в списке, а я проводил её обладателя в кабинет… Пардон, в офис Фимы и Грани. Постучался, просунул голову в щель и многозначительно подмигнул пинающим балду бизнесменам.
Почин на лицо, хотя ничего общего со вчерашним телефонным ажиотажем он и не имел. Мы расплющили задницы о холодный подоконник. За покромсанными ветками тополей поблёскивал полукруглый оцинкованный ангар с заветными холодильниками. Костя помахивал листочком с фамилиями. Безлюдной лестницу назвать было нельзя. Народ то и дело шастал, и мы с пристрастием и надеждой всматривались в каждого, кто поднимался мимо нас в верхней одежде. Одна семейная пара заговорила с нами.
– Ребята, вы не знаете, где тут холодильники продают?
Ёкнули сердца. Костя поинтересовался фамилией. В нашем списке таковой не оказалось. Я пожал плечами и подробно объяснил, где на четвёртом этаже найти Фиму.
Время шло. Мы сидели. Повторялись расспросы. Да я уже и сам встречал вновь прибывающих стоп-возгласом: не за холодильником ли они явились? Но называемые фамилии по-прежнему упорно не стыковались с Костиным списком.
Наступило время обеда, и мы осознали, что безнадёжно проголодались. Я метнулся к Фиме, виновато выдал какую-то ахинею на вопрос о том, куда запропастились толпы наших клиентов, и с благодарствием принял купюру, соответствующую сумме нашей комиссии за одного единственного приведённого покупателя.
Банкнота была потрачена на две пары пирожков в палатке на противоположной стороне Лесной. Мы долго и подозрительно принюхивались, прежде чем Костя пошёл в лобовую атаку:
– Ваши пирожки мявкают или гавкают?
– Нибенимечют, – не растерялся остроумный мужик.
– Если с козлятиной, мы, пожалуй, пойдём, – попытался я схватить Костю за руку.
– Они с бараниной, – прошептал мне на ухо Костя. – О да, я узнал этот запах!
Костя в детстве часто посещал Чирчик[4 - Город-спутник Ташкента.], поэтому я поверил ему на слово.
Отправившись в обратное путешествие на трамвае, мы подавленно молчали. Избегали встречаться глазами. Раздразнённый бесподобными, но кооперативными, а оттого весьма компактными пирожками, желудок урчал на весь вагон и требовал ещё пирожков, котлет, сосисок или хотя бы пельменей, рулек, рябчиков, на худой конец – запечёного кабанчика с луком и хрусткой корочкой. Одним словом, принялся загадывать «три жевания».
Эта и следующая недели прошли под знаком ожидания звонков, фиксации места встречи с желающими приобрести холодильники, поездками на пятом трамвае на Лесную улицу. Ежедневно мы принимали десять-пятнадцать звонков и продавали один-два холодильника, хотя не обошлось без рекорда: в четверг было продано четыре холодильника, два из которых были дорогими двухкамерными, и комиссия, соответственно, жирнее.
Однако потом звонки стали плавно и неуклонно сходить на нет, а количество проданных холодильников упало до нуля. Костя был убеждён, что пора обновлять наживку. Он написал ещё пачку каллиграфически выверенных объявлений, и одним поздним неуютным вечером мы, раздвигая коленями кожаные носы бродячих собак, выдвинулись на расклейку. Костя жирно намазывал силикатный клей поверх наших же старых объявлений с оборванной бахромой и залеплял их свежими.
Но дело ничуть не оживилось. Звонки практически иссякли. Однажды наступил угрюмый пасмурный день, когда телефон окончательно замолчал. Проверка аппарата на этот раз ничего не дала – связь была исправна. Костя решил, что дворники соскоблили объявления, и промозглым вечером, отпихивая подошвами тощие борта бродячих собак, мы отправились проверять нашу рекламу. Объявления были на месте. Лапша покорно развевалась на холодном ветру. Пока Костя фиксировал глазом нашу точечную расклейку, я от нечего делать озирался на прочие объявления, которыми пестрели стихийные рекламные плоскости. И каково же было моё изумление, когда я осознал, что…
Все столбы, заборы, простенки, трансформаторные будки и остановки были оклеены объявлениями о продаже холодильников «Атлант».
То ли на Фиму работала целая армия посредников, то ли сами Фима и Граня вляпались в жёсткую конкуренцию, что было немудрено. Редко какое предприятие в те времена работало на полную мощность. Но если такое всё же случалось, склад готовой продукции распахивал двери любому перекупщику с деньгами.
Время шло. Мы уже давненько не были на Лесной, и вот однажды договорились продать одному клиенту сразу два холодильника. Он буквально достал нас, названивая каждый час. Уточнял цену, скидку за пару, место и время. Переспрашивал, точно ли мы там будем? Хвастал, что на нём – красная шапка, легко узнать. Жаловался, что тёща без холодильника его на порог не пустит. Второй же холодильник он покупал заодно, чтобы получить скидку. Проговорился: для любовницы.
Клиент оказался не только назойливым и предприимчивым, но и обязательным. Ровно в десять утра он сам лично в красной шапке за рулём бортового уазика уже подпёр ворота института, а к нам на площадку перед четвёртым этажом направил даму. Ту самую любовницу, которой падал с неба новый холодильник.
Любовница – тихая маленькая серенькая мышка в сереньком пальто. Типаж учительницы средних классов, которую никогда не слушают ученики. Женщина, молодость которой миновала в смутных желаниях и на жёстком самоконтроле.
Фима невозмутимо принял у неё деньги и передал их Гране. Тот тут же отслюнявил для нас две купюры и положил их в ежедневник, по псевдоносорожьей обложке которого выстукивал пальцами ритм из Planet `P` Project. Он так увлекательно барабанил, что я засвистел тот незабываемый мотивчик из March of the Artemites[5 - Planet ‘P’ Project, альбом PinkWorld (1984).], ибо тоже очень любил эту пластинку. Граня тут же напомнил, что как раз у меня он её себе и выменял. Счастливчик! Слушает теперь мой любимый винил. А я внимаю с катушки… Может себе позволить, гад. Холодильниками барыгать – не семечками торговать на привозе. Хотя некто Рабинович Гершель Йегудович и на семечках себе состояние сделал. Страшно подумать, каких бы высот в бизнесе он достиг, если бы торговал холодильниками! Вероятно, начал бы их производить сам! И наладил экспорт в африканские страны через Одесский торговый порт.
Фима ставит штамп на накладную и объясняет покупательнице, как заехать на склад. Тут распахивается дверь и на пороге объявляется собственной персоной Костя, хотя мы и договаривались, что дела со знакомыми предпринимателями вести буду только я. За руку он тащит неуверенного пожилого мужчину в тёмных очках и с палочкой.
– Вот вам ещё клиент.
Я опешил. Выталкиваю Костю в коридор. Он огрызается на меня с видом «а чем я виноват?» Пока бредём по убитому линолеуму, Костя оправдывается, что мужчина тот очень плохо видит и просто бы не справился на этом бесконечном этаже без посторонней помощи. Спускаемся по лестнице. Через пролёт нас окликает ухоженная дама в лисьей шубке, из категории тех, которые привыкли командовать мужчинами:
– Мальчики, а где тут у вас холодильники?
Я смотрю на Костю. Тот – на меня. Обе пары глаз мгновенно заражаются приступом предприимчивости. Я беспардонно хватаю даму за замшевую белую перчатку, внутри которой прощупываются восхитительные костлявые пальчики, и тащу за собой.
– Потише, парень…
Но я не слушаю ни её, ни своё униженное естество голодного в том самом смысле мужчины.
Пока Фима оформляет документы на покупку, распахивается дверь и Костя впускает потухшую супружескую пару бесконечно средних лет с одинаковыми виноватыми глазами.
Вновь выходим на лестницу. Там, на площадке растеряно озирается вспотевший гражданин в расстегнутой дублёнке, одетой явно не по сезону.
– Вы за холодильником? – одновременно вырывается из нас с Костей.
Дублёнка кивает. Я веду его за рукав. Приоткрываю дверь кабинета, подмигиваю Фиме, затем вталкиваю туда потного гражданина.
Мы проделываем этот трюк снова и снова, пока реальность не отрезвляет нас. Зарываться не надо. В конце концов, мы же не Шура Балаганов с Михаилом Самуэлевичем Паниковским. Мы – приличные люди!
Фима рассчитывается.
– Что ж вы не предупредили меня, что у вас на сегодня так много клиентов набралось?
– Ага, зато в прошлый раз предупредили, – возразил я.
– Боялись сглазить, – невозмутимо подтвердил великолепный Костя.
– Молодцы, – согласился Фима, – это вы правильно придумали всех вместе собрать, чтобы каждый день не мотаться ради одной единственной сделки.
Мы переглянулись и многозначительно кивнули.
Сбежали со ступенек на улицу. За углом здания напоролись на «скорую помощь», выезжающую из ворот. Все трое замерли, как вкопанные. То ли мы пропускаем рафик, то ли рафик пропускает нас. Но тут отъехала боковая дверь, и оттуда высунулся «наш» последний клиент.
– Спасибо за холодильник ребята, – искренне радовался этот рыжый здоровяк. Похлопал белоснежный стальной бок громоздкого электроприбора, оприходовавшего лежачее место.
Мы пожелали фельдшеру удачи. Он потянулся к дверной ручке, но передумал и метнулся к нам с каким-то пакетом. Всучил Косте перцы. Зелёные с редкими оранжевыми боками. Моментально запахло утраченной в детстве дачей.
– На здоровье, – говорит. – У нас много!
Фельдшер нырнул обратно в фургон. Громыхнула дверь. Рявик рафкнул… Тьфу! Рафик рявкнул сиреной и умчался в синих всполохах.
Костя держит перцы. Я зарываюсь в них носом, чтобы ничто не мешало мне насладиться ароматом.
Нам даже немножко стыдно.
– Я начиню их гречкой с солью и душистым перцем, – наконец развеял сомнения Костя.
– Только сначала выберем несколько штук, чтобы так съесть, – согласился я.
Отгремел трамвай. Ощущая себя Пирпонтами[6 - Джон Пирпонт Морган (1837–1913) – американский предприниматель финансист и меценат.], сунули жала в «Кулинарию». Оказалось не зря: отхватили полкило ливерной колбасы. Той, которая «яичная». Больше нам не дали. Сказали: и так положено по двести грамм на рыло. И на том спасибо.
Поток на проспекте Мира споткнулся о красный сигнал. Мы ныряем в арку и топчем липкий ковёр из склизлых тополиных листьев. Тянем массивную дверь подъезда на певчих пружинах. Скрипят ржавые петли…
Письмо одиноко пылилось на дне почтового ящика. Одного из немногих, у которого не была сорвана крышка и не подожжён замо?к. Я ревностно следил за этим. От конверта пасло официозом. Вместо обратного адреса – штамп МГС[7 - Московский городской совет] «Динамо». Я заранее знал, каково содержимое. Костя шёл впереди, в руках у него была авоська, а в ней полкило ливерной колбасы и наши перцы, так что погружаться в тот неприятный вопрос мне не хотелось.
Но любопытство всё же пересилило. Не досужее ожидание чуда, нет! Какие уж тут могут быть чудеса? Интерес сконцентрировался в том, как сформулировано сие гадкое послание. Дьявол в деталях. В конкретных словах, набранных на пишущей машинке. На равнодушном канцелярском бланке с типографской шапкой.
«В соответствии с приказом МГС Динамо от 09.09.91 г. № 118 ваша должность сокращена. Просим прибыть в отдел кадров для ознакомления с приказом. Начальник отдела кадров В. А. Худорошков».
Застив задник сцены, где догорал закат стремительно тающего светлого будущего, девяностые надвигались, нависали свинцовым с просинью объёмом. Ещё не заматеревшие, не набравшие наглой стати, они уже тогда обдавали могильным холодом. Таким же могильным холодом веяло от шального золота джек-пота. Души польстившихся на него пронизывались и пропитывались трухой и паутиной потустороннего мира теней.
Бесшабашные чертенята гипнотизировали эго, щекотали нервы, отпирали ящички Пандоры с низменными страстями. Выпущенная на волю вседозволенность мгновенно зашкалила в красную зону. Утратившая равновесие шкала жизненных ценностей совершила головокружительный кульбит.
Костя прочитал письмо через моё плечо. Хмыкнул.
– Добро пожаловать в жэ…
В ответ я лишь икнул. Жизнь действительно замаячила всем своим экстравагантным нутром. Как ни вертись, жопа всегда позади. Осязаемая. Своя. Сложнее с той, которая неконтролируемая, к тому же старательно надвигается. Сверху и вокруг. Смрадно пованивает.
Разрушаются привычные тождественные связи с миром, всосанные с молоком матери, с пионерским горном, с кирпичом политэкономии. Мозг отказывается свыкаться с очевидным. Так что? уготовили нам две грядущие пятилетки?
Глава 2. Дульсинея Тобольская
Сначала заявился Кузьма, племянник Костиной соседки по коммунальной квартире. Они рокировались. Тётка проводила лето на Родине. В городке Камызяк под Астраханью. И застряла. А Кузьма припёрся оттуда на излёте бабьего лета в Москву. Причина уважительная: батя получил открытку на новую ниву.
– Чего батя сам не приехал? – на свою беду поддержал разговор Костя после того, как Кузьма весело боднул его плечом, как старого кореша.
– Батя под капельницей, – небрежно бросил Кузьма, прикидывая, сплюнуть прямо на пол, на затоптанный и истёртый паркет, или всё же поискать амфору.
Сгодился горшок с обросшей хлопьями пыли гортензией, обнаруженный в ржавой кованой жардиньерке в противоположном углу прихожей. Цветок, никогда не видавший солнца, удостоился смачного зелёного плевка отработанным жевательным табаком.
– У них не поймёшь, кто кого спаивает. То ли он тётку, то ли тётка – его, – продолжил Кузьма, гортанно прочистив альвеолы. – Допился он, короче. Чертей видит. Правда, отчего-то только белых. Я ему говорю: смотри получше, чёрные тоже есть. А он орёт: молчать в отсеках! Темно ж в подлодке, как я их разгляжу? А солнце так и фигачит. Жара. Окна нараспашку, чтобы не спечься. Мальвы в палисаде посохли. Да что там мальвы! Закатки в амбаре повзрывались. Вот! Мухи снуют, ползают по роже его небритой. А сам вылупился на меня. Зенки расширены. Не моргает. Талдычит, что темно ему. В подлодке, лятть! Вспомнил молодость свою северофлотскую, мичман уев. Дизель-моторист йеров. Под новый год мотор от лодки нашей разобрал, так и не сделал ни фига. Лето профукали. Теперь в проло?ве!
На этом Кузьма выдохся.
– Ну, вызвал ему, конечно, наркача?.
– Весело жить не запретишь, – бросил Костик и ушёл в свою комнату.
Кузьма вставил тёткин ключ в обшарпанную дверь. Та услужливо распахнулась. Из позаброшенной комнаты пахну?ло маринованными дурианами. Кузьму это ничуть не смутило. Он свалил с плеча сидор, зашвырнул его в угол, плюхнулся на продавленный диван, надвинул на глаза бейсболку и закемарил.
Вечером от нечего делать сидели на коммунальной кухне втроём. Кузьма начал с пивка.
– Всё-таки классно, что придумали коммерческие палатки, – причмокивает Кузьма. – Вот где б я сейчас нашёл жигулёвского, если б не было ларьков?
– Так дорого ведь, – неуверенно возразил Костя.
– Мне похер, – отозвался Кузьма.
– Ну да, ты ж Пирпонт, – вспомнил я. – За новыми Жигулями припёрся.
– За нивой, – миролюбиво поправил Кузьма. – Батя восемь лет простоял в очереди на новую машину.
– Ну и зачем она ему теперь? Он же – алкаш! – резонно заметил Костя.
Кузьма рассмеялся.
– Вот и я ему сказал: спасибо, батяня, что вовремя записался. А теперь рассекать на ней буду я. Отец мой в рыбнадзоре оттрубил тридцать лет. Ну то есть как… Днём на катере с матюгальником, а ночью на моторке… Злачные места никто не отменял.
– Оборотень, что ли?
– Ёкарный балабай, почему сразу оборотень? – обиделся Кузьма. – Мир был так устроен. Днём шантрапу гоняешь, чтоб не мельтешила под ногами. Ночью сети тянешь. Полулова, заметь, по начальственным квартирам расползалось, вплоть до главы областного МВД. Система была. Порядок. Не то что теперь.
– А теперь как?
– Как-как… У кого карабин – того и рыба.
Отпил Кузьма основательно из бутылки и погрузился в детали:
– Браку?ш развелось, как твоих опарышей. На закидну?шки больше никто не ловит. И заметь, подлещиков не берут. Берут только дельную рыбу, а то и рыбу в законе[8 - Краснокнижную.]. Короче, беспредел полнейший. Вот боль свою сердешную батя водярой и заливает.
Днями Кузьма пропадал на Варшавке, в толпе у автомагазина, вечером являлся навеселе с авоськой пивка. Спать отползал поздно. Смачно храпел. Утром лил на себя холодную воду из душа, так как газовой колонкой пользоваться не умел, а учиться не захотел.
– Когда уже на машине приедешь? – перехватил его однажды Костя.
– Не знаю. Каждый день ошиваюсь на Варшавке. То шестёрки привезут, то девятки. Народ хавает, что дают. Те, кто на семёрку записывался, в конце концов соглашаются на ущербную пятёрку, те, кто на восьмёрку – доплачивают за девятку. Но мне-то никак нельзя. Мне только нива нужна. Единственное ландо, на котором по нашим камышам прохватить можно. Хоть за рыбой. Хоть за чебаком[9 - За лотосом.]. Хоть просто так с девчонкой какой коромысликов[10 - Стрекоз.] погонять.
В тот вечер Кузьма вернулся домой позже обычного. Точнее, поздно ночью. Короче, под утро. Завалился не один. С девицей. Костя столкнулся с ней нос к носу ближе к полудню следующего дня, еле поделив узкий коридор. Девка была повыше Кости. Невыспавшаяся. Искала ванную. Костя любезно раскочегарил для неё газовую колонку, отрегулировал напор и температуру воды, указал на полотенце Кузьмы.
– Вехо?тка есть? – спросила девица.
– Чего? – не врубился Костя.
– Ну… мочалка!
Протянул Костя какую-то мочалку, что скучала в соседкином шкафчике. Вышел обратно в коридор и попытался плотно прикрыть за собой дверь. Но защёлка была давно сломана, а полотно двери не фиксировалось в пролёте. Когда тётка была дома, она продевала вафельное полотенце между ручек и плотно притягивала дверь, но в её отсутствие такого не практиковалось, и где искать то полотенце, Костя не знал.
Соблазн проникнуть в тайны девичьего быта велик, но деликатный Костя удалился на кухню. Плеснул воды в чайник, чиркнул спичкой. Услужливый газ пробежался вкруговую. Заместо спящей холодной конфорки явился подсолнух с голубыми лепестками.
Сидим, пьём пустой чай. Является. Копна распущена, раскраска боевая, то есть глаза обведены жирным чёрным кантом. Мешковатая футболка с принтом, мини-юбка… Или как там говорят юмористы по телеку – макси-пояс. Ноги стройные, длинные, белые-белые, синяки на них лиловые. Рваный шрам на коленной чашечке.
– Я – Дуся, – говорит.
Села на подоконник, пристроив ладони под попу. Болтает ногами. Босоножки стоптанные, смятые лямки под заскорузлыми пятками. Некогда отпедикюренные ногти – облезлые.
– И откуда вы такая, Дуся? – вырвалось у меня.
– С трёх вокзалов, – отвечает.
Без особых эмоций рассказала, как Кузьма вытащил её за руку из самой гущи событий, предварительно сломав нос сутенёру.
