скачать книгу бесплатно
Гвен открыла ящик стола.
– Вчера мы нашли в шкафчике Кайла вот это.
Она достала оранжевый пузырек из-под таблеток. На нем стояло мое имя: это был викодин, который мне выписали после того, как наша Леди Стрейт-гейт попыталась раздавить меня машиной.
– Откуда это здесь? – спросила я.
– Кайл? – спросила Гвен.
– Не знаю, – сказал Кайл.
– «Галер-стрит» занимает крайне жесткую позицию в отношении наркотиков, – сказала Гвен.
– Но это лекарство, – возразила я, все еще не понимая, куда она клонит.
– Кайл, – спросила Гвен, – почему пузырек оказался в твоем шкафчике?
Мне все это не нравилось. Совершенно. Я решила вмешаться.
– Из-за Бернадетт Фокс я оказалась в отделении «неотложки». Уходила я оттуда, если помните, на костылях; поэтому попросила Кайла понести мою сумочку и пузырек с лекарством. Господи боже.
– Когда вы поняли, что викодин пропал? – спросила Гвен.
– Только сейчас, – ответила я.
– Почему пузырек пуст? Одри, пусть ответит Кайл. – Она повернулась к мальчику. – Кайл, почему он пуст?
– Не знаю, – ответил Кайл.
– Я уверена, что нам его дали уже пустым, – сказала я. – Вы же знаете, какая у них там нехватка персонала. Они просто забыли положить таблетки! Это все, о чем вы хотели поговорить? Возможно, вы не слышали, но завтра я устраиваю у себя вечеринку для шестидесяти родителей будущих учеников «Галер-стрит». – Я встала и вышла.
Теперь пишу это и думаю: а что это Гвен Гудиер забыла в шкафчике Кайла? Разве они не запираются? Если я ничего не путаю, это ведь «личные шкафчики»?
* * *
Все наши шкафчики запираются на кодовые замки. Такая морока – каждый раз, когда тебе что-то понадобится, крутить туда-сюда эти циферки. Всех это ужасно раздражает. Но Кайл и еще пара ребят придумали свой способ: молотить по замку, пока не сломается. И у шкафчика Кайла дверца постоянно открыта. Вот что забыла там мисс Гудиер.
* * *
От кого: Бернадетт Фокс
Кому: Манджула Капур
Я год не была в центре. И тут же вспомнила, почему: платные парковки.
Припарковаться в Сиэтле – задача на восемь действий. Действие первое: найдите свободный закуток (удааааачиииии!). Действие второе: втиснитесь задом в угловое парковочное место (того, кто это изобрел, надо заковать в колодки). Действие третье: отыщите паркомат, вокруг которого тусуется как можно меньше дурно пахнущего сброда из попрошаек, бомжей, наркоманов и бродяг. Для этого потребуется действие четвертое – перейти улицу. Да, зонтик вы забыли (попрощайтесь с прической. Впрочем, подобная мелочь перестала вас волновать еще в конце прошлого столетия, так что этот пункт идет так, без номера). Действие пятое: вставьте кредитку в автомат (если чудом удалось найти хоть один, не залитый эпоксидной смолой). Действие шестое: вернитесь к машине (пройдя через строй вышеупомянутых отщепенцев, осыпающих тебя отборной бранью за то, что не даешь им денег; да, я не забыла упомянуть, что у каждого из них по шелудивой псине?). Действие седьмое: прикрепите полученный талон к нужному окну (какое же это окно – переднее пассажирское, что ли, если ты припарковался задом и под углом? Или со стороны водителя? На обороте наклейки напечатаны правила, и я бы их прочла, вот только КАКОЙ ИДИОТ БУДЕТ ПАРКОВАТЬ МАШИНУ В ОЧКАХ ДЛЯ ЧТЕНИЯ?) Действие восьмое: молите бога, в какого бы вы ни верили, чтобы просветил вас и помог вспомнить, за каким чертом вас вообще принесло в центр города.
К этой минуте я уже мечтала, чтобы арабский террорист уложил меня выстрелом в спину.
Аптека оказалась похожей на пещеру, вся в деревянных панелях. Вдоль стен – полупустые полки. Посредине – парчовый диван, над ним – стеклянная люстра работы Чихули. Дурдом. Одного интерьера достаточно, чтобы утратить остатки разума.
Я подошла к прилавку. На аптекарше был белый головной убор, как у монахинь, только без треугольных крыльев. Понятия не имею, частью какого национального костюма он является, но тут многие носят такие, особенно в автопрокатах. Как-нибудь надо поинтересоваться.
– Бернадетт Фокс, – сказала я.
Она посмотрела на меня, и в глазах ее мелькнуло злорадство.
– Минуту. – Девушка спустилась с приступочки и что-то зашептала своему коллеге, второму аптекарю. Тот наклонил голову и строго посмотрел на меня поверх очков. Затем оба приблизились ко мне. Что бы ни затевалось, они заранее решили, что это работа для двоих.
– Я получил рецепт от вашего доктора, – сказал мужчина. – Вам выписали лекарство от морской болезни. Вы едете в круиз?
– На Рождество мы собираемся в Антарктиду, – сказала я. – Придется переплывать пролив Дрейка. Если бы я привела вам данные о скорости водоворотов и высоте волн, вы были бы в шоке. Но у меня плохая память на числа. Кроме того, я изо всех сил пытаюсь вытеснить это из сознания. Во всем виновата моя дочь. Я еду только ради нее.
– Вам выписан рецепт на ABHR, – сказал мужчина. – Это крем на основе галоперидола с небольшими добавками бенадрила, реглана и лоразепама.
– Мне подходит.
– Галоперидол – это антипсихотик. – Аптекарь сунул очки в карман рубашки. – Его использовали в советских тюрьмах, чтобы сломить волю заключенных.
– И я только сейчас об этом узнаю?
У парня оказался иммунитет к моему обаянию, ну или у меня не оказалось обаяния, что больше похоже на правду.
– Могут быть серьезные побочные эффекты, – продолжил он, – и наихудший из них – поздняя дискинезия. Характерные признаки: непроизвольное гримасничание, высовывание языка, чмоканье губами…
– Вы наверняка видели таких людей, – добавила Монашка, а затем поднесла к лицу скрюченную руку, задрала голову и закрыла один глаз.
– Вы явно никогда не страдали морской болезнью, – сказала я. – По сравнению с ней пара часов подобного – это отдых на пляже.
– Поздняя дискинезия может стать хронической, – сказал аптекарь.
– Хронической? – тихо переспросила я.
– Вероятность проявления поздней дискинезии составляет четыре процента. Для пожилых женщин – десять процентов.
Я шумно выдохнула:
– Вот черт.
– Я поговорил с вашим врачом. Он выписал вам скополаминовый пластырь от морской болезни и ксанакс для снижения эмоционального напряжения.
Тоже мне новость, ксанакс! Полчища докторов, лечивших Би, отправляли меня домой, снабдив запасом ксанакса или еще каких-нибудь сонных пилюль. (Я уже говорила? Я не сплю.) Я никогда их не пила, потому что как-то попробовала и меня замутило, а потом я долго была сама не своя. (Знаю, как раз это большинству и нравится. Но только не мне.) Но главная проблема с ксанаксом и кучей других пилюль, которые мне выписывали, заключается в следующем: они у меня вперемешку ссыпаны в один полиэтиленовый пакет. Почему? Было время, когда я всерьез подумывала наложить на себя руки и высыпала содержимое всех пузырьков: таблеток было столько, что они не поместились в сложенные ладони. Просто хотелось прикинуть, смогу ли проглотить все. Потом я охладела к идее самоубийства и пересыпала таблетки в пакетик, где они и скучают по сей день. Вам, наверное, интересно, почему я хотела наглотаться снотворных? Мне тоже интересно! Дело в том, что я совершенно этого не помню.
– А у вас случайно нет рекламной листовки ксанакса? – спросила я аптекаря. – Мне хотелось бы посмотреть, на что похожи эти таблетки. Знай я, как они выглядят, могла бы извлечь их из кучи, сваленной в пакет. – Аптекарь поглядел на меня как на ненормальную. Бедолага.
– Ну ладно, – сказала я. – Давайте ксанакс и пластырь.
Я присела на парчовый диван. Он оказался убийственно неудобным. Тогда я развернулась, вытянула ноги и откинулась на подлокотник. Так-то лучше. Видимо, диван предназначался для упавших в обморок покупателей. Он прямо-таки просил, чтобы на него легли. Надо мной нависала люстра Чихули. Чихули в Сиэтле – это как голуби в Венеции. Он преследует вас повсюду. И вы против воли проникаетесь к нему острой неприязнью.
Люстра была, разумеется, из стекла. Белый монстр со свисающими щупальцами. Она излучала холодный голубоватый свет, хотя лампы я не заметила. За окном лило, и в шуме дождя стеклянное чудище было еще более отвратительным. Казалось, его вместе с дождем принесло ураганом. Чудовище завывало: «Чихули… Чихули…» В семидесятые Дейл Чихули, уже тогда известный стеклодув, попал в аварию и потерял глаз. Это его не остановило. Через несколько лет он, занимаясь сёрфингом, так сильно повредил плечо, что больше не мог держать в руках стеклодувную трубку. Но и это ему не помешало. Не верите? Езжайте на озеро Юнион, подплывите на лодке к его студии и загляните в окно. Он, скорее всего, там – со своей повязкой на глазу и безжизненно повисшей рукой – выдувает лучший в своей жизни и самый психоделичный шедевр. Я закрыла глаза.
– Бернадетт? – сказал чей-то голос.
Я открыла глаза. Оказывается, я уснула. Вот чем плоха бессонница: иногда ты все-таки засыпаешь, но всегда в самый неподходящий момент. Вот как сейчас: при посторонних.
– Бернадетт? – Это был Элджи. – Почему ты спишь здесь?
– Элджи. – Я вытерла мокрую от слюны щеку. – Они не хотят давать мне галоперидол, поэтому я жду ксанакс.
– Что? – он выглянул в окно. На улице маячили смутно знакомые фигуры – сотрудники «Майкрософта». – Что это на тебе надето?
Он имел в виду мой рыбацкий жилет.
– Заказала по интернету.
– Ты можешь встать? – сказал он. – У меня сейчас встреча. Мне ее отменить?
– О боже, нет! – сказала я. – Я в порядке. Ночью не спала, вот и задремала. Иди, верши свои великие дела.
– Я приеду к ужину. Сходим куда-нибудь вечером?
– Ты разве не летишь в Вашингтон?
– Это может подождать, – сказал он.
– Хорошо, – сказала я. – Мы с Би выберем ресторан.
– Нет, пойдем без Би. Только ты и я. – И он вышел.
С этого все и началось. Могу поклясться, что среди тех, кто ждал его на улице, была мошка из «Галер-стрит». Не та, что достает нас с ежевикой, а одна из ее летучих обезьян. Я прищурилась, чтобы убедиться. Но Элджи с компанией уже растворились в массе спешащего на обед офисного планктона.
У меня заколотилось сердце. Надо было мне дождаться, пока принесут ксанакс, и прямо на месте принять таблетку. Но я больше не могла находиться в этой аптеке. Во всем виноват ты, Дейл Чихули!
Я сбежала. Понятия не имею, куда или хотя бы в какую сторону я направлялась. Должно быть – по Четвертой авеню, потому что ноги принесли меня к библиотеке Рема Колхаса.
Там я, видимо, остановилась, потому что ко мне подошел какой-то парень. По виду – студент магистратуры. Довольно милый, на вид совершенно не опасный.
Но он меня узнал.
Манджула, я понятия не имею, как ему это удалось. Единственная моя фотография, которую можно найти в интернете, сделана двадцать лет назад, как раз перед тем как случилась Самая Ужасная Вещь. Я на ней прекрасна; взгляд лучится уверенностью, а в улыбке читается будущее, которое я выбрала себе сама.
– Бернадетт Фокс, – вырвалось у меня.
Мне пятьдесят, и я медленно схожу с ума.
Для Вас, Манджула, это вряд ли имеет смысл. И не должно иметь. Но Вы видите, что происходит, когда я вступаю в контакт с людьми. И для затеи с Антарктидой это не сулит ничего хорошего.
* * *
Чуть позже мама забрала меня из школы. Она казалась немного спокойнее обычного; такое иногда случается, если она слушает по радио PRI программу «Мир», как правило, посвященную всяким ужасам, и тот день не был исключением. Я села в машину. Передавали репортаж о войне в Демократической Республике Конго, на которой воюющие стороны использовали изнасилование в качестве оружия. Насиловали всех – от шестимесячных младенцев до восьмидесятилетних старух. Больше тысячи девочек и женщин ежемесячно подвергались насилию. Это продолжалось двенадцать лет, и никто и пальцем не пошевелил. Хиллари Клинтон ездила в Конго, обещала помочь, подарила людям надежду, а потом просто дала денег коррумпированному правительству, и все.
– Не могу я это слушать! – Я вырубила радио.
– Да, это ужасно, – сказала мама, – но ты уже достаточно взрослая. Здесь, в Сиэтле, мы живем, не ведая ни забот ни хлопот, но это не значит, что мы можем позволить себе не думать об этих несчастных женщинах, которые провинились лишь в том, что родились в Конго во время гражданской войны. Мы обязаны быть в курсе того, что там происходит. – И она снова включила радио.
Я надулась и съежилась на сиденье.
«Войне, свирепствующей в Конго, не видно конца, – произнес диктор. – По слухам, военщина готовится к новой операции. Солдаты утверждают, что найдут тех же женщин и снова надругаются над ними».
– Господи Иисусе! – ахнула мама. – Этого я уже не вынесу.
И выключила приемник.
Мы сидели молча. А без десяти четыре радио пришлось включить снова, потому что каждую пятницу мы в это время обязательно слушаем Клиффа Мэсса. Если вы вдруг не знаете, кто это такой… Ну, это наша с мамой общая симпатия. Он помешан на погоде и любит ее так самозабвенно, что вы просто не можете не влюбиться в него самого.
Однажды – мне было лет десять – я осталась дома с няней, а мама с папой пошли в мэрию на какую-то лекцию. На следующее утро мама показала мне фотографию.
– Угадай, кто это рядом со мной?
Я понятия не имела.
– Ты обзавидуешься, когда узнаешь!
Я скорчила рожу, которую мама с папой называют Кубриком. Когда я была совсем маленькая, то, если сердилась, всегда делала такое лицо. В конце концов мама раскололась:
– Это Клифф Мэсс!
Господи, что же я все про Клиффа Мэсса, остановите меня кто-нибудь!
Я что хочу сказать: сначала из-за новости про повторные изнасилования, а потом из-за нашей с мамой любви к Клиффу Мэссу мы почти не говорили по дороге домой, поэтому мне неоткуда было узнать, что она пережила в тот день. Мы подъехали к дому. Перед воротами стояли громадные грузовики, а один из них был припаркован прямо впритык к створкам, чтобы они не закрывались. Сновали рабочие. Сквозь мокрое от дождя стекло не было видно, что там происходит.
– Не спрашивай, – сказала мама. – Одри Гриффин потребовала истребить ежевику.
Однажды, когда я была маленькая, мама повела меня в Тихоокеанский Северо-Западный балет на «Спящую красавицу». Это сказка о том, как злая ведьма наложила на принцессу заклятие, от которого та заснула на сто лет. А добрая фея защитила спящую принцессу, окружив ее лесом из колючих кустов. Во время представления принцесса спит, а вокруг нее разрастаются колючие ветки. Именно так я себя чувствовала в своей спальне. Я знала, что из-за ежевичных плетей горбится пол в библиотеке, под коврами вспухают странные бугры и трескаются окна в подвале. Но я засыпала с улыбкой, потому что знала: они охраняют мой сон.
– Но ведь не всю же?! – закричала я. – Как ты могла?
– Не капризничай, пожалуйста, – сказала она. – Я тебя, между прочим, на Южный полюс везу.
– Мам, мы едем не на Южный полюс.
– А куда же?
– Туристов пускают только на Антарктический полуостров, ну это что-то типа Флорида-Кис.
Я была в шоке от того, что мама, судя по всему, этого не знала. Широта та же, ноль градусов, но это только крохотный кусочек Антарктиды. Нельзя его путать с всей Антарктидой! Это все равно как если тебе скажут: «На Рождество я ездил в Колорадо», а ты спросишь: «Ну, и как тебе Нью-Йорк?» И то и другое, конечно, находится в США. Но это дикое невежество. Пожалуйста, мам, скажи, что ты это знала, но от усталости забыла.
– Невежда, да еще и усталая, – сказала она.
