скачать книгу бесплатно
Доминик стоит у обшарпанной стены – прямой, как арматурный прут, бледный и с такими же перепуганными глазами, как и у Кейко. «На что ты рассчитываешь? – кричит Акеми мысленно. – Неужели ты думаешь, что если по происхождению имеешь всё, то и её получишь?»
– Доминик, – мягко начинает отец. – Я не могу ответить ни так, как хочу сам, ни так, как ожидаете вы. Я знаю, что скажет моя младшая дочь. И хотел бы, чтобы вы хорошо подумали. Потому что, сделав предложение, вы подумали очень мало.
– Я думал месяц, – севшим голосом отвечает Доминик. – Я уверен в своём намерении.
– Кейко, Акеми, я прошу нас оставить, – обращается Макото к дочерям, и те немедленно выходят в соседнюю комнату.
Макото прикрывает дверь в тесную кухню, становится напротив Доминика:
– Я не знаю, какой вы человек, Доминик Каро. Но нам вы чужой. Зачем вам моя дочь? Наверняка в Ядре множество девушек, красивых и равных вам.
– Много. Но я люблю Кейко. И уверен в этом.
– Этого мало. Как вы представляете вашу совместную жизнь?
Доминик облизывает пересохшие губы.
– Я продумал, месье Дарэ Ка. Я договорился с мастером, он перебьёт Кей Код доступа. Жить мы будем в доме жены моего брата. Кейко ни в чём не будет нуждаться. Я хочу, чтобы она была счастлива.
Лицо Макото грустнеет, он сокрушённо качает седой головой.
– Если вы действительно хотите ей счастья, не делайте этого. Оставьте её здесь, приезжайте к ней – но забудьте о женитьбе. Я не могу запретить, но я отец, я вправе просить об этом.
– Вы просите меня бросить Кейко здесь? Позволить ей дышать отравой, работать по двенадцать часов в сутки и тихо чахнуть, недоедая? – Парень смотрит Макото в лицо, голос его крепнет, распаляется. – Вы, отец, просите меня лишить вашу дочь шанса на лучшую жизнь? Вы просите меня бросить моего любимого человека?
Дверь кухни распахивается, влетает злая как чёрт Акеми.
– Прошу прощения, ото-сан, но я не могу молчать. Потом буду готова понести наказание.
Она толкает Доминика в грудь, припечатывая к стене.
– Так, чистюля, буду говорить на понятном тебе языке. Выметайся отсюда и не смей приближаться к моей сестре. И ни слова о любви – ты понятия не имеешь, что это такое. У вас её нет и быть не может. Те, кто рождён вне материнской утробы, любви не знают и не узнают никогда. Возвращайся к себе и забудь сюда дорогу.
Акеми ловко заворачивает Доминику левую руку за спину и ведёт к выходу из квартиры. В соседней комнате Кейко что-то кричит и колотит кулаками по запертой двери. Акеми спускается вместе с парнем к выходу из подъезда и выкидывает Доминика на улицу.
– Если она тебе действительно дорога, ты не пожалуешься полицаям. Ты же не хочешь проблем семье своей девушки, Ники-кун? – язвительно цедит Акеми. И добавляет: – Рукав почисть. Весь в грязи.
Доминик оборачивается, смотрит на неё с усмешкой.
– Дура, – говорит он беззлобно и холодно. – Мы с Кей уже всё сами решили. Ваше мнение ничего не значит. Я всего лишь нанёс визит вежливости, так велят приличия. Спасибо за тёплый приём. И ещё: я-то как раз рождён матерью. По недосмотру. Так уж получилось, ма-де-му-азель.
Не оборачиваясь, он уходит прочь по тёмной улице. Акеми с наслаждением плюёт ему вслед и с грохотом захлопывает дверь подъезда. Поднимаясь по лестнице в квартирку под самой крышей, Акеми думает, что скажет сестре. И никак не может подобрать слов.
Доминик бредёт вдоль Седьмой линии одиннадцатого сектора к выходу из Третьего круга. Чем дальше он от дома Кейко, тем более упорядоченными становятся его мысли и спокойнее сердце.
«Это не поражение, – думает он. – Самое главное – Кей сказала „да“ и приняла мой подарок к свадьбе. С мастером договорено, адрес Кей знает. Я заберу её из этой дыры, как только отец Ланглу нас повенчает. Осталось договориться с ним. Он не откажет, он нормальный человек. Мы будем вместе, переберёмся в дом Бойера. Детей заведём. Граждане Ядра имеют право на детей в порядке очерёдности. Мы встанем в очередь сразу же, как поженимся. На следующий же день. Мы имеем право быть счастливыми, как и все любящие люди Азиля. Даже в умирающем мире можно найти счастье».
За поворотом на Шестую линию Ники видит, что у стены дома в свете газовых фонарей блестят синие кристаллы и кричит, насколько хватает голоса:
– Лёд! Люди, лёд! Сюда!
В окнах окрестных домов вспыхивает свет, на первых этажах распахиваются окна. Ники спешит к одному из них, какая-то женщина протягивает ему таз с водой, он хватает его, бежит к кристаллам, выливает воду на них. К Доминику уже спешит народ, каждый тащит с собой наполненные ёмкости – от бидонов до ночных горшков. Лёд заливают, остатки кристаллов затаптывают, уничтожая малейшие их следы. Кто-то благодарит Ники, хлопает по плечу. Немолодая женщина спрашивает, не заблудился ли месье. Нет, отвечает Ники, я хорошо знаю ваш сектор, всё в порядке, – и следует дальше. У ворот пропускного пункта он машет рукой уже знакомому охраннику, забирает со стоянки электромобиль, проверяет уровень заряда и выезжает из Третьего круга.
Дорога его идёт через старинный мост над петляющим Орбом и заканчивается через несколько минут возле тёмной громады Собора. Ники оставляет машину, медленно поднимается по ступеням широкой лестницы, ведущей к дверям храма, и прислушивается, замерев. Ему мерещится тихое пение, доносящееся откуда-то сверху, хотя он точно знает, что в это время служба уже закончена. За разноцветными витражами храма мерцают тёплыми огоньками свечи, окутывая Доминика ощущением мира и покоя. Ники бросает взгляд на прадедовы часы и ощущает укол совести: почти полночь, а он обещал Веронике забрать её в десять. С Кейко он совсем забывает о времени.
– Всё равно дома ей хуже, чем здесь, – оправдываясь, говорит он сам себе и нажимает неприметную кнопку звонка слева от двери главного входа.
– Неправ тот, кто говорит, что мы первые сильно прогневили Всевышнего. Бог и прежде гневался на этот маленький мир, уничтожал своё творение и начинал всё заново. Только история помнит случай, когда Богу явилось чудо и удержало мир от крушения.
Молодая женщина в бесформенном пышном платье с капюшоном бесшумно проходит вдоль ступеней, ведущих к амвону. В её руках кувшин, полный воды. Она поднимается на цыпочки у одной из колонн, отделяющих левый неф от центрального, и поливает цветы, растущие в подвесной корзине. Напоив их, переходит к другой колонне, за ней – к следующей.
Со скамьи для прихожан на неё внимательно смотрит мужчина. Ему за сорок, он высок, широкоплеч и в тёмном одеянии священника кажется грузным. Чёрные волосы с щедрой проседью, грубые, словно вытесанные из камня черты лица, суровый и тяжёлый взгляд… но сейчас мужчина смотрит на маленькую женщину в нелепом платье – и он почти красив, потому что его лицо словно озарено светом.
– Всевышнего трудно удивить, Веро, – замечает он, и его зычный голос рокотом разносится по Собору.
– Но иногда удаётся, – возражает она. – Ты хочешь эту историю?
– Конечно. Как и любую из твоих историй.
Женщина скрывается в правом нефе и возвращается уже без кувшина. Садится на скамью рядом со священником, снимает ботинок, упираясь носком в пятку. Священник присаживается перед ней на корточки, расшнуровывает и снимает второй ботинок, бережно массирует маленькую, как у ребёнка, ступню.
– Ты рассказывай, – просит он, забирая обе её стопы в свою большую ладонь.
Женщина сбрасывает капюшон, поправляет светло-пшеничные волосы, собранные в строгую причёску, и продолжает:
– Однажды Бог очень устал. Терпение Его воистину безгранично, но от того, что тебя никто не слушает, очень легко утомиться и опустить руки. Он же то же чувствует, раз мы созданы по Его образу и подобию. Он устал и решил начать с самого начала. Собрал все на свете ветра в один исполинский Ураган и обрушил его на мир.
– Веро, ты путаешь. – Священник с укоризной качает головой. – Это был Потоп. Не ураган.
– Потоп был в другой раз. Я помню.
Она зевает, прикрывая рот ладонью. Он снова садится рядом с ней, и женщина укладывается головой ему на колени.
– Устала?
– Немного. Трудно весь день на ногах, – виновато улыбается она и повествует дальше: – Так вот. В то время жил один странный человек. Он любил этот несовершенный и неугодный Богу мир, любил его, несмотря ни на что. Каждую минуту своей жизни он считал подарком. Этот человек умел ценить мгновение и видеть красоту там, где никто её просто не замечал. Он искренне считал мир уникальным.
– Я соглашусь с ним, – кивает священник.
– Если ты будешь перебивать, я запутаюсь и забуду, о чём говорила. Так вот. Человек. Маленький, обычный, неприметный человек с огромным сердцем. Он увидел Ураган, который приближался, неся погибель всему. И так велико было его желание спасти этот мир, что он превратился в миллиард бабочек.
– Откуда ты знаешь про бабочек?
– Ксавье! – укоризненно восклицает она.
Священник бережно гладит её пшеничные волосы, пряча улыбку.
– Бабочки. Я много читала про них, оттого и знаю. Миллиард самых разных бабочек всех размеров и существующих на свете цветов. Они поднялись в воздух, и Ураган втянул их в себя. Всех до единой. И расцвёл невероятным цветком, которого Бог прежде не видывал. И Всевышний увидел великолепие этого цветка, этих бабочек, красоту мира этого маленького незаметного человека и остановил Ураган. Мир, сам по себе способный на чудо, должен жить. Творец заслуживает прощения.
– А что стало с бабочками? Они же такие хрупкие, – хмурится священник.
Вероника вздыхает, возится, устраиваясь на жёсткой скамье поудобнее, молчит какое-то время. Поглаживания успокаивают, убаюкивают её. От пальцев священника пахнет сандалом.
– Я хотела бы закончить эту историю и не рассказывать дальше, но ты сам спросил, – тихо вздыхает она. – Хрупкие бабочки погибли. Их изломанные крылышки осыпали мир. Люди подумали, что это красиво. А Бог подумал, что это грустно.
– А что думаешь ты?
– Я думаю, что это справедливо. Как цена спасения целого мира.
– Как жертва Сына Божьего?
– Мы все – дети Бога.
И снова в Соборе воцаряется тишина. Вероника тихо дремлет, Ксавье осторожно поглаживает её по голове, стараясь не растрепать причёску, и задумчиво глядит вверх. Там, под самыми сводами церкви – небо. Звёздное небо, которого лишены все живущие под Куполом в Азиле.
«Мы спрятались под Куполом от Божьего ока, – думает Ксавье. – Как под камнем. И полагаем, что Он не видит нас и так мы спасёмся. Но Веточка права: мир, в котором люди не слышат голоса Бога в себе, может спасти только чудо. Мы почти двести лет сидим под камнем и ждём его, не понимая, что спасётся лишь тот, кто способен на чудо сам…»
Он смотрит на бледные щёки Вероники, слушает её спокойное дыхание. Слегка постукивает пальцем по её тонкому запястью.
– Не засыпай, Веро. За тобой вот-вот приедут.
– Я хочу, чтобы он загулял и забыл про меня, – бормочет она, не открывая глаз. – Так уже столько раз было… Я не хочу возвращаться.
– Я знаю, Веточка. Но есть такое понятие – «долг». Это превыше любых желаний. Я всегда рад тебе, но твоё место – там, в семье, рядом с дочерью.
– И даже когда придёт время…
– Не начинай, – мягко перебивает он. – Я не хочу, чтобы ты уезжала отсюда с тяжёлым сердцем.
Вероника ощупью находит его руку, кладёт ладонь себе под щёку и замирает.
– Дома я больше всего скучаю по прикосновениям, – еле слышно говорит она. – Простым человеческим прикосновениям, несущим тепло.
– А как же Амелия?
– Это дочь своего отца, – безжизненным тоном отвечает Вероника и умолкает надолго.
Из оцепенения их выводит резкая трель звонка. Ксавье поднимается и идёт открывать, Вероника со вздохом приступает к обуванию. Когда священник возвращается в сопровождении Доминика Каро, Вероника сидит на скамье такая, какой её все привыкли видеть дома – тихая, поникшая, похожая на собственную тень.
– Заждалась? – подмигивает ей Ники. – Иди в машину, мне надо переговорить со святым отцом с глазу на глаз.
Она послушно кивает и покидает Собор. Только убедившись, что входная дверь хлопнула, закрываясь за Вероникой, Доминик поворачивается к священнику.
– Отец Ланглу, благословите.
Правая рука поднимается в привычном жесте.
– Благословляю тебя, сын мой, – миролюбиво говорит священник. – О чём ты хотел поговорить?
Доминик оправляет сюртук, выдыхает коротко и решительно выдаёт:
– Отец Ланглу, мне нужно, чтобы вы обвенчали нас с моей девушкой. Пышной свадьбы не будет, этот брак по любви, а не по родительскому желанию.
Ксавье мрачнеет.
– Доминик, постой. Брак не одобрен родителями?
– Да. Но нет причины, по которой мы не могли бы обвенчаться.
Священник смотрит будто бы не на самого Ники, а сквозь него – и тот вопреки своему желанию продолжает:
– Моя невеста – девушка из Третьего круга. Отец Ланглу, нет закона, который запрещал бы этот брак! Все равны перед Богом! Разве не в любви счастье? В чём смысл выживать тут, в затхлом мирке, если не делать счастливым того, кого любишь, и не быть с ним рядом?
С каждым словом парень всё сильнее распаляется, в голосе проскальзывают истеричные нотки.
– Тише, Доминик! – вскидывает руки священник. – Я понял тебя, ни к чему горячиться. Если вы оба так хотите – будь по-вашему. Только я прошу ещё раз подумать о…
– Спасибо, отец Ланглу! – просияв, благодарит Ники. – Вы один меня понимаете, спасибо вам!
– Ступай. Время позднее, вам ещё ехать до дома.
Проводив юного Каро печальным взглядом, Ксавье Ланглу возвращается на скамью, где они сидели с Вероникой, и долго-долго глядит в нарисованное звёздное небо, думая о чём-то своём. Потом споласкивает руки в мраморной чаше и идёт через правый неф в Сад, где зреют в инкубаторах десять человеческих плодов, которым предстоит стать полноправными жителями Ядра. Ксавье проверяет работу систем, которые обеспечивают будущих детей элиты всем необходимым для развития, благословляет каждый плод и лишь после этого проходит в свою келью на самом верхнем ярусе Собора. Там он до рассвета молится на коленях и полосует свою широкую спину плетью-трёххвосткой.
Неистово. Безжалостно. Щедро окропляя тесную келью алыми каплями.
V
Зверь
Среди ночи Бастиана будит испуганный крик Амелии. Он мгновенно покидает тёплую постель и спешит в комнату напротив. Вероника уже там, прижимает к себе плачущую дочь, гладит растрёпанные рыжие кудряшки. В тусклом свете ночника обе напоминают привидения.
– Что такое, bien-aimе? Что произошло? – сонно бормочет Бастиан, касаясь мокрых щёк дочери.
– Зверь! Я видела зверя! – всхлипывает девочка, отталкивает мать и тянет руки к отцу. – Защити меня, папа!
Бастиан поднимает Амелию, она обнимает его за шею, обхватывает ногами. Вероника смотрит на неё с тревогой.
– Малышка, у тебя ничего не болит? – спрашивает она тихо.
Амелия не отвечает, только льёт слёзы за воротник отцовской пижамы. Бастиан прижимает её лоб к своей щеке – не горячая ли?
– Уйди, – коротко приказывает он жене, и Вероника покидает детскую.
Бастиан, не спуская дочь с рук, включает свет в комнате и в коридоре. Амелия понемногу успокаивается – щурится, судорожно вздыхает. Отец вытирает ей нос платком, заботливо положенным им же самим под подушку накануне. В последнее время Амелии частенько стали сниться кошмары. Врач, осмотревший девочку, сказал, что это возрастное.
– Впечатлительная ты моя, – ласково шепчет Бастиан в нежное розовое ухо. – Ничего не бойся. Папа с тобой. Папа защитит.
– Не оставляй меня тут, папа, – хриплым от переживаний голосом просит Амелия. – Я боюсь. Возьми меня в свою комнату, зверь не ходит туда. Смотри, он нянюшку съел… и маму съест.
