скачать книгу бесплатно
Эрелис так же тихо отмолвил:
– Почему государь не прикажет расспросить мать? Думается, она лучше всех поняла, сын пришёл или нет.
Где-то за раскатом, уже далеко, снова взвыли коты. Дрались за царицу.
– Жена следует воле мужа, – сказал Невлин. – Если муж по своему разумению ограждает дом, выстроенный его трудом и упорством, добрая жена может только смириться. Тут никому встревать не рука.
– Даже для спасения жизни?
– Мой государь… Былые наставники приучили тебя следовать чести и благородству. Ныне ты подошёл к науке правления, а она таит немало скорбей. Ты исполнился горечи, видя, как домохозяин отказывается укрыть незнакомца, ибо хранит свой дом от разлада. Представь же, чем иногда обрекается жертвовать правитель страны!
Эрелис упрямо пробормотал:
– Люди, знавшие моего отца, удостоверяют, как он боялся осудить на смерть без вины…
Царевич Хадуг поставил кружку. Разговоры немедленно стихли.
– Итак, – прошепелявил владыка. – Блюдя город, наш брат Гайдияр потерял смелого отрока, своего названого сына. Тяжкие улики указывают на шатущего человека, пойманного порядчиками, и, боюсь, другой истины нам уже не найти. Наш брат прав: кровь взывает к отмщению. Закон, живущий в этом чертоге, строгой мерой отмеривает убийцам. Однако превыше законов сияет правда милостивого правления, завещанная отцами. Нам следует оберегать всякую жизнь… особенно во времена, без того обильные скорбью утрат. Я ещё раз обращаю к тебе слово, добрый Кокура. Хочешь ли ты выкупить этого человека, чтобы взять его в дом?
Все обернулись к лакомщику. Оторвала голову от пола жена. Загорелся надеждой уцелевший глаз вязня…
Но Кока-с-соком был из тех гордецов, что не меняют решений. Даже тех, о которых, быть может, сами жалеют. Он твёрдо повторил:
– Нет, государь. Не знал я его никогда и знать не хочу.
Царевич помрачнел, спрятал руки в уютные рукава.
– Ума Скало не нажил! – долетело с раската.
– Сперва выяснил бы доконно, родной или нет. Вдруг всё-таки сын?
– А нет, после бы выставил потихоньку.
– Теперь вовек не узнает.
– Мать, бедная, глаза выплакала…
– Молодец, Кокура. Не захотел постилы во дворец до смерти таскать на выкуп бездельнику!
Эрелис разглядывал резную сеть, объявшую стены и потолок. Шмель прорвётся, муха застрянет…
Невлин вновь подал голос у него за плечом:
– Внемли, государь. Сейчас наш владыка произнесёт приговор. Отметил ли ты, как он разъяснил дело? Благородному Цепиру осталось лишь заглянуть в свою память, хранящую всю премудрость судебников. Ему нет нужды листать бессчётные книги, он и так помнит, как послужило истине то или иное уложение твоих праотцов. Скоро и у тебя будет свой райца, чтобы опираться на его знания, верша правый суд…
Хадуг выпростал руки. Потёр переносицу – и действительно обратился к советнику:
– Я хочу услышать твою правду, Цепир. Что советует нам закон?
Хромой царедворец ответил незамедлительно и бесстрастно:
– По вконанью Гедаха, четвёртого этого имени, обличённого злодея следует приговорить к покаянию над волнами.
– Быть по сему.
Напряжённо слушавший народ охнул, заволновался, заговорил. Лакомщица тоненько завизжала. Утешка, малосведущий в обычае Выскирега, начал оглядываться, криво, неуверенно улыбнулся…
Гайдияр ткнул его сапогом в спину, свалил.
– Успеешь наулыбаться, засу?док! – Поднял голову, деловито спросил: – На ком судебную продажу велишь доправлять, старший брат? С безыменки этого взять нечего.
Хадуг снова спрятал руки в тепло.
– Рассудим так, – проговорил он. – Мы истратили время на ничтожного бродягу, поправшего закон Андархайны. В Выскиреге он пришлый, но не вовсе чужой. Он как-никак искал здесь отца. – Перст царевича указал на вздрогнувшего Кокуру, в голосе прозвенело отчётливое злорадство. – Вот человек, в чьи двери он постучал! Если бы лакомщик, услаждающий нас заедками, по-доброму принял мнимого сына, не выпил бы тот в кружале мёртвую чашу. В назидание обрекаем Кокуру Скало с чадами и домочадцами быть притомными на всё время казни!
Сластник аж пошатнулся. Куда подевалась упрямая гордость! Кокура начал оседать на колени:
– Государь… надёжа-государь, милостивец… любой побор наложи, только откупиться вели…
Раскат сдержанно загудел.
– Стало быть, всякий бродень стукнет в ворота, а ты его принимай?
– Правски судит царевич!
– К ним тоже домогателей сполна приходило.
– Мать жалко…
– Одних Аодхов без счёта, и ни одного путного.
– Эрелис вон явился из дикоземья, с долгих скитаний. Приняли же!
– Лучше накормить да наутро путь показать, чем с порога в тычки.
– Если Скалиха сына признала, почто молчит?
– Мужа трепещет. Грозен Кокура, на руку скор…
– Хороша мать! Себя жалеет паче сына родного!
Хадуг с усмешкой смотрел на бледного Кокуру:
– Ты не дал нам помиловать грешника, заплатив за его жизнь, но готов откупиться, чтобы его смерти не видеть? Что ж, мы это позволим. Правдивый Цепир назначит пошлину, надлежащую нам за нынешний суд. Я, Хадуг, второй сын Андархайны, так решил и так возглашаю.
Имя, произнесённое вслух, скрепило окончательность приговора. Два воина просунули Утешке под локти ратовище копья, подняли, поволокли. Он скользил ногами по камню, растерянно озирался…
Заступница
Когда разразилась Беда, обезумевший Киян превратился в чёрную стену. Взвился под облака, ударил на сушу. Там, где прошла чудовищная волна, земля утратила облик. Пустоши на месте холмов, сметённые города, заваленные озёра… Царственноравный Выскирег спасли острова. Закрыли собой, как воины полководца. Страшный приступ искалечил их, выпотрошил, разметал. Прежде они красовались, обрамляя судоходную бухту. Теперь за краем пустой каменной чаши угадывалась в тумане разрушенная гряда. Безжизненная, неузнаваемая, зловещая. Былое Зелёное Ожерелье. Имя горчило в устах, но от него не отказывались. Признавать окончательную необратимость Беды Выскирег никак не желал.
Когда море ушло, с ближних гор протянулись щупальца снега. Будто в насмешку, первыми вымерзли орлиные гнёзда городского почёта. Жилища простонародья держались упорнее, но, казалось, тоже были обречены. И угаснуть бы Выскирегу среди множества городов Андархайны, обезлюдевших и забытых… однако Киян, уходя, оставил выскирегцам подарок. В каменных пропастях, где прежде дышали морские приливы, теперь отзывалась гулкая пустота, согретая теплом земных недр. Скоро деловито зазвенели зубила, и город как бы перевернулся. Чертоги вождей спрятались в глубине. Беднота, как и прежде, зябла у поверхности.
– Только Правомерную Палату не стали переносить, – рассказывал Невлин. – Андархайна зиждется Правдой. Той, что крепче разрушенных гор, долговечней испепелённых равнин…
У него на родовом щите красовались железные узы, даруемые воинам чести. «Это оттого, что нас на цепь приковал», – говорила Эльбиз.
Сход по витой лестнице был долог и крут. Ничего неодолимого для проворных молодых ног, но старого вельможу спускали в кресле-носи?лке.
– Люди говорят, нет худа без добра, – сказал Эрелис наставнику. – Суд вершат на морозе, поэтому разбирательство редко затягивается надолго.
Невлин поморщился:
– Подлый народ, по обыкновению, непочтителен…
– Дядя Сеггар повторял: пока мы смеёмся над тяготами, мы бессмертны.
Невлин покосился на невозмутимых носильщиков:
– Мой государь всё никак не забудет прежнюю жизнь. Да будет позволено…
Тут он был вынужден замолчать. Лестница расширилась площадкой. Уши заложило: плотный занавес пыли сотрясался лязгом и грохотом. Мелькали полуголые тела, срывал голос назиратель работ. Каменотёсы били отвесную дудку для подъёмника. Выскирег продолжал строиться.
Когда кругом стало потише, Невлин сердито отряхнул рукава:
– Да будет позволено мне отвлечь мысли государя от прошлого и обратить их к насущному!
Носилка раздражала его. Что за царедворец, сидящий в присутствии господина, вынужденного идти своими ногами!
– Сеггар Неуступ нам говорил и другое, – пробормотал Эрелис. – Ссечённую голову обратно не приживишь. От воина ждут защиты, тем более – от царя.
Невлин вновь покосился на широкие плечи, покоившие передок кресла. Прямой обычай наследника временами ввергал в отчаяние. И зачем носильщикам перестали залеплять уши воском?
– Никто не сомневается в правосудии нашего властелина Хадуга!
Эрелис в кои веки подобающе согласился:
– Никто. – Но тут же всё испортил: – Мне просто любопытно, наставник. Утешка был сыном родительским или без правды посягал на родство?
– Правителя, рождённого судить подданных, воистину украшает пытливость… Однако напомню тебе: ныне дознавалось не чьё-то родство, а истина гибели доброго отрока. Постиг ли это мой государь?
Эрелис гнул своё:
– Когда у наших воевод витязей ни за что убивают, они…
– Царевичей Андархайны ведёт закон, а не месть, присущая вожакам бродячих дружин!.. – перебил Невлин. – Что ещё усвоил мой государь?
Эрелис усмехнулся уголком рта:
– Что наш старший брат Кокурины постилы весьма уважает.
Невлин всплеснул руками, удивляясь, отчего не сбивается размеренная поступь слуг и носилка не катится по лестнице вниз. Что за речи в присутствии подлого люда!..
Эрелис понял: огорчил старика. Закрыл рот и молчал до самой двери, где нёс стражу рыжебородый Сибир.
В чертогах, образованных из естественного хода в скале, никто не жил прежде шегардайских царят. Невлин Трайгтрен считал это справедливым знаком судьбы. С чего начинать возрождение порушенного царства, как не с нового дома!
По меркам тесного подземного города обиталище сиротам досталось очень завидное. Пещеру завесили коврами, выгородив уютные ложницы и большую переднюю, чтобы сестре рукодельничать с девушками, а брату учиться принимать знатных гостей. Шершавый камень потолка ещё не успел зарасти копотью от светильников, залосниться, как ношеная одежда. Одного жаль: юная хозяйка мало заботилась о достойном украшении дома. Другая бы придирчиво выбирала меха, раскладывала вышитые подушки…
Царевна Эльбиз и теперь отлынивала от занятия, приличного её сану.
В палате звенели коклюшки, звучало тихое пение – девушки, избранные царевне в сенные, плели знаменитое выскирегское кружево. Кто наскатёрник, кто подзор, кто оплечье. Только один кутузик праздно покоился на своих козлах. Эльбиз, облачённая, по обыкновению, в домашние гачи и те?льницу с безрукавкой, стояла коленями в большом кресле с отсло?ном. Раскрыв деревянный оклад, бережно поворачивала листы, хрустевшие кожей. Против царевны сидел отрок постарше, с гребнем просватанного в волосах. Мерил деревянной разножкой дороги, испещрившие чертежи земель. Хмурился, что-то высчитывал. Сверялся с книгами о завоевании Левобережья.
На самом большом листе, прямо на ознаке Шегардая, сидела дымчатая беглянка. Тянула заднюю лапку, вылизывалась. Тщательно, умиротворённо, неспешно.
При виде вошедших парень вскочил, ударил поясным поклоном. Пожилой челядин оставил сметать невидимые пылинки, пал на колени. Кружевницы бросили рукоделье, примяли ковёр головами в бисерных лентах.
– Не сердись, почтенный сын Сиге, – сказал Эрелис. – Все заметили, как владыка к побору дело клонил. Я постилы тоже люблю. Только есть их больше не буду.
У дальней стены виднелся верстак с тесличками и резаками. Рядом высилась дуплина, чёрная от морской воды, кое-где тронутая железом. Невлин гневно отмолвил:
– Добрый правитель – не прачка, у которой что на уме, то и на языке. Правитель знает золотую цену своему слову и не роняет его в случайные уши!
Эрелис болезненно щурился на свет, но в глазах дрожали искры веселья. Дескать, мне-то пеняешь… Невлин покосился на склонённые девичьи затылки. Ещё до вечера пойдут пересуды: старый вельможа распекал отпрыска царей, да перед молодым Коршаковичем и всей комнатной чадью! Невлин было собрался выгнать всех вон и тогда-то должным образом наставить Эрелиса на ум, но тут подала голос Эльбиз:
– Дядюшка Невлин… не объяснишь ли, что в книге написано? А то я и Злата уж спрашивала, а он тоже не знает!
Старик тотчас подобрел, обернулся. Эрелис временами приводил в отчаяние, но на царевну сердиться было невозможно.
– Что тебе непонятно, дитя?
– Вот здесь! – Эльбиз прижала пальцем страницу. – «Он купался в озере, а жена его – под струями водопада. Когда же он вышел на берег, жене довелось обернуться, и увидела она наготу мужа своего, и немедленно умерла, ибо не могла снести того её гордость…» Почему?
Девки разом навострили уши. Невлин поперхнулся от ужаса:
– Где ты вычитала такое?
Злат всё ниже опускал голову, безуспешно пряча улыбку. Эльбиз невинно моргнула. Глаза у неё были серые, как у брата, льняные волосы убраны по-северному, в тугую толстую косу. Андархский обычай распускать пряди казался ей привычкой бездельниц.
– В «Додревних сказаниях о славе Андархайны», – жалобно, словно отмаливаясь от розги, зачастила она. – Это про полководца Тигерна, нашего предка, и жену его Тайю. Вот скажи, с чего умирать? Подумаешь, нагота! Когда дядю Гуляя ранили в ногу, я…
– Во имя Закатных скал!.. – спешно перебил Невлин. – Дитя, здесь говорится не о больном, которому нужна помощь! Речь о супружеском целомудрии!
– А в чём оно? – удивилась Эльбиз. – Разве супруги не вручают один другому свою душу и плоть?
Мысленно Невлин поклялся завтра же вернуться с заботливой и доброй боярыней, способной объяснить сироте тайны женства… пока девочка с Сибиром советоваться не начала. Он откашлялся:
– Моей царевне следовало бы занять свой ум чтением более сообразным её естеству и летам…
