скачать книгу бесплатно
Не дождался.
«Владычица, дай терпенья…» Пришлось спросить:
– Вы на Коновом Вене как себя называете?
– Ну…
– Ведь не дикомытами?
– Дикомытами нас левобережники прозвали.
– Давно?
– После Ойдриговых нашествий, за то, что в полон не дались.
– А сами кем речётесь?
Ворон вновь надолго умолк. Наконец как-то стыдливо произнёс заветное:
– Славнуками.
– Славнуками!.. – безо всякого почтения развеселился котляр. – Матерь Царица, помилуй Левобережье!
Ворон ждал, неуверенно улыбаясь.
– Гнездари, – сказал Ветер, – так завидных женихов называют.
– И правильно, – буркнул Ворон. – Порно им Коновому Вену завидовать.
Его племя искони считалось беспортошным, зато упрямым и гордым.
– Меж собой как имя толкуете?
– Внуки славных. Славные внуки. А иные спорят, будто вовсе там не «слава», а «слово».
Впереди плотной глыбой обозначился крепостной зеленец.
– Скоро ли думать выучу? – вздохнул Ветер. – Чьи внуки?
– У нас старины передают. Некогда из-за Светыни вышел народ. Наши глядь с берега, а там старики да детные бабы. Мужи наперечёт, в ранах. Тогда мы подняли над героями щит…
– Не морозь, краснобай, – весело перебил Ветер. – Прямо так сразу хлеб преломили? Лучшую поляну показали в лесу?.. Не бывает, чтоб храбрецы с храбрецами сошлись, а мужеством не переведались!
– Ну… Наверно. Всё равно во внуках крови смешались.
Сквозь туман посвечивали огоньки. На последнем снегу Ветер легко спрыгнул с чунок.
– Что я должен был постичь, отец? – спросил Ворон. – О чём задуматься?
«О том, надо ли хранить тайну царевича Аодха, если тот был вправду спасён…»
– Я хочу, чтобы ты понял: нет лишнего знания. Были на этой земле цари и прежде Эрелиса. А ещё люди, вовсе не обделённые умом, ждут, что общая Беда опять врагов братьями сделает. Как мыслишь, сын? К душе вашим девкам жарые кудри?
Ворон сбросил алык, понёс чунки под мышкой.
– Я давно не был на Коновом Вене, отец. Не знаю, о чём там песни поют.
Как обычно, дорога из лесного городка кончилась слишком скоро…
Крыло
Рано поутру за Светелом прибежали мальчишки:
– Гусляр! Где гусляр?
Светел на всякий случай напустил строгость:
– Куда ещё? Опять корзины топтать?
Оказывается, вчерашняя потеха так удалась, что кто-то придумал пустить в дело оставшуюся траву. Сегодня из неё собирались взапуски плести лапти. И конечно, плясать в них. Пока не развалятся.
Рука сама потянулась за берестяным чехолком.
– Благословишь, мама?
Мать с бабушкой переглянулись. Вчера Светел едва не почувствовал себя взрослым, вольным решать. Пра?вил людское веселье. Даже судьбу вздумал поторопить. Ночь минула – вновь он дитятко неразумное, по своему хотению из шатра ни ногой!
– Ступай, сыночек, – сказала Равдуша.
Корениха вдруг улыбнулась:
– Жогушку возьми с собой. Пусть будет мальцу что дома вспомнить.
Лапти всякий умеет плести. Из берёсты, из лыка, даже из мочала. Из еловых корешков, из битых веточек, из старых, отслуживших верёвок.
– Миновалось ремесло. Люди валенки да поршни обули.
– Которое лето ни берёсты, ни лыка не нарастает.
– Я вот сына и не учу. Кому оно теперь надо?
– А я научил. Умение не в кузове за плечами носить.
– Вот правильно. Пока дедовских вер не утратим, земля стоять будет.
Девки смеялись, запускали пальчики в кармашки-лакомки, озорно блестели глазами. Им снова предстояло плясать, разбивать утлые травяные плетни. Ристателей, кстати, было куда больше против вчерашних семи. Светел считать даже не стал. Увидел в кругу Зарника, обрадовался.
– Я у тебя лыжи возьму, – сказал Зарник.
– Продал я уже все.
– Ну вот…
– Вернусь, сделаю. Тебе ирты или лапки?
С колодками, с кочедыками сидели всё молодые ребята. Плетуханы постарше, давно себя утвердившие, держались по сторонам.
И все, будто кулачные бойцы на Кругу, напряжённо ловили каждое движение гусляра! Ждали, чтобы Светел дал радению порядок и смысл! Вплёл во вселенские круги. Определил на должное место.
Опёнку даже показалось, будто здесь собрались не умения сравнивать, а к сгинувшему солнцу взывать. «Когда явишься? Когда тучи разгонишь, живой лист позволишь увидеть? Чтобы не круглый год по снегу в валенках, а в лёгких босовиках да по шёлковой мураве…»
Согласились плести домашние лапотки-ступни.
– Ступни? – испугался незнакомого слова захожень с левого берега.
– Шептуны по-вашему, – объяснили ему. – Бахилки. Топыги. Босовики.
Светел поймал кивок старика-коновода. Тронул струны.
Ах ты, пень еловый, твёржинский мужик,
На завалинке посиживать привык!
Плетуханы стали хватать стебли, торопливо заплетать на правом колене. Быстро погнали вниз строку за строкой.
А не стыдно, не зазорно ли тебе:
Молода жена босая во избе!
Нешто можно, чтоб ходила не в чести?
Ты садись, ленивый, лапотки плести!
Люди начали смеяться, показывать пальцами. Светел тоже присмотрелся, обученный кулачным Кругом всё замечать. Зарник счёл доставшуюся траву слишком ветхой. Вгорячах пустил в строку пучки потолще… и на полпути к носку обнаружил: завивает не босовичок для девичьей ножки, а бахилищу для кузнеца Комара. Бросить, новый лапоть затеять?..
– Ступай коверзни плети! – кричали ему.
– Гусю лапчатому только краснотал мил…
Злой и багровый Зарник сгорбился над работой.
Ты подай, сестра, булатный кочедык,
Надери да нацинуй мне ровных лык!
Всего веселей шла работа у паренька чуть взрослей Светела. Молодой плетухан улыбался, дёргал из вороха стебель за стеблем, обратив к низкому туману корявое слепое лицо. Поспевал болтать с девкой, что вывела его на ристалище. Только руки летали, выплясывали. Плавно, ненатужно и зряче.
Светел загляделся, чуть наигрыш не испортил. Между прочим, волосы у парня были тёмные, почти Скварины. Широкие плечи, руки сильные, к праздности непривычные. Может, это его увидела Розщепиха, за попрошайку сочла? «Так, мол, с дурными сыновьями бывает. С отбоишами, с бездельными околотнями…»
Вот ведь лодырь не на радость нам возрос!
Баб да девок отправляет на мороз!
Кто-то вчерне заложил первый лапоть и уже закладывал второй, чтобы строк потом не считать. Кто-то уверенно подковыривал, пускал второй след.
Кочедык-то ветхий дедушка терял,
Закатился во глубокий он подвал,
Подхватили его мыши на лету,
Набежали, утащили в темноту!
Народ сдержанно гудел, приглядываясь к работе ещё одного плетухана. Этот выложил травяные пучки рядком. Завил верёвочкой, как донце корзины. Получалось нарядно, вот только урочным пятериком и близко не пахло. Каково-то старосты примут, каково-то будет в пляске хорош!
И берёсты не наколешь: до реки
Погорели, полегли березняки…
Жогушка, уже завладевший обрывками травяных стеблей, выравнивал на колене заплётку. Дома брат его к плетению не пускал. Учил ровно резать берёсту. Ворчал, что не цины выходят, а сплошная растопка.
Светел вновь нашёл взглядом Зарника. Оказалось, тот придумал стянуть крайние пучки, согнуть плоский плетень корытцем. Осталось заложить головашку.
Светел не знал даже, чьей победы желать: верёвочника, Зарника или слепого. Ещё хотелось прихватить стеблей, вернуться в шатёр, самому засесть с кочедыком.
Ну тогда и лапти ну?дить не моги:
В Торожихе всем куплю я сапоги!
Он угадывал настроение позорян, смекал, в какую сторону качнуть их очередной песней. Видя, как головы, особенно которые с русыми косами, поворачиваются прочь от ристалища, Светел решил сперва, что плохо тешит народ. Однако расслышал:
– Ялмаковичи подвалили.
– Крыло с ними?
– Крыла видели?
– Видели! Сюда идёт!
– Ялмаковичи, – повторил один из мужиков у Светела за спиной. Ничего не прибавил, лишь крякнул. То ли досадливо, то ли смущённо. Опёнку недосуг было разбираться.
«Вот она, честь воинская!» Когда-нибудь и Светел войдёт на купилище в цветном налатнике, под истрёпанным, пробитым стрелами знаменем. И будут млеть девки, а парни – завистливо сжимать кулаки…
Работа у плетуханов была примерно на середине. Светел помимо воли начал коситься в ту сторону, куда стайками утекали лапотные испытчицы. Сперва там по-прежнему юрил и шумел торговый народ. Погодя за шатрами наметилось течение. Вот стал слышен звон чужих гуслей… В окружении влюблённой толпы подходил незнакомец в богатом синем плаще.
Теперь на него смотрели уже все. Замедлили пляску даже руки слепого, парень вслушивался. Светел заколебался: продолжать как ни в чём не бывало? Остановиться, почтить пришлого вместе с людьми?.. Пока он раздумывал, его окликнул староста:
– Эй, малый! Ступай, будет с тебя.
Струны неладно звякнули под рукой. Светел споткнулся на полуслове, забыв разом все песни, которые собирался ещё спеть. Просто молча глядел, как здравствовали Крылу. В горле что-то застряло, он сглатывал, не мог толком сглотнуть.
Гусляр входил на ристалище по-хозяйски. Синеглазый красавец, разодетый, точно на свадьбу. И гусли у него даже с виду были Светеловым не чета. Не дедушкиным топором тёсанные. Широкие, о пятнадцати струнах, искусного андархского дела, с резьбой по стенке корытца.
Как подружки собирались
Летней зорькой во лесочке,
Песни
Заводили до утра…
Крыло не пел по-настоящему, в полный голос. Так, припевал на ходу, чтоб не скучно было шагать. С каждой девкой успевал встретиться взглядом. Девки таяли свечками. Каждой мнилось, будто два клочка полузабытого неба сияли лишь для неё.
