Когда факс приходит не вовремя

– Хорошо, я всё скажу!

– Давно бы так. Я внимательно тебя слушаю и повинуюсь…

Слоник склоняется в полупоклоне. Бьет бивнями об пол. От грохота я просыпаюсь. Да, приснится же такое!

Следователь, уже наяву:

– Признаетесь, что заказали массовое убийство?

Растет борода протокола, а следователь – чирк-чирк – ее ровняет (чтобы усе волоски ложились в правильную прическу).

– Всё зависит от того, чем вы подкрепите свой вопрос.

– В каком смысле подкрепим? доказательства у нас серьезные.

Судя по жесту, доказательствами моей вины, видимо, были заполнены все окружающие комнаты.

– Я понимаю, но не количество отпечатков пальцев на сантиметр квадратный имею в виду. Если вы меня будете бить по почкам, делать мне ласточку или слоника, то рано или поздно я признаюсь, что главный злодей на Руси совсем не Горыныч, не дороги и дураки, а я собственный персоной. Более того, я в красках распишу, что не просто заказал десяток уважаемых и могущественных людей, а готовил массовый заговор с целью свержения правительства, плюс убийство президента, плюс групповое изнасилование депутатов государственный думы женского пола, плюс мечтал разжечь костер из межрелигиозной розни и ее межнациональной сестренки, и уж, конечно, что я лично стрелял из снайперского пулемета и одновременно сидел за столом рядом с другими мишенями. А если вы просто спрашиваете, без физической подоплеки вышеуказанными действиями, то отвечаю вам честно-пречестно: нет, нет и еще раз нет. И совершенно вежливо, между прочим, прошу свидание с адвокатом. А уж если вы по природе щедрый человек, то можно ли позвонить моей секретарше Машутке и предупредить её о невыходе меня на работу. Пусть не волнуется.

Нуль эффект, то ли я никудышный актер, то ли публика собралась деревянная, без сердец… зачем они только розового слоника привели в зал?

– Закончили спектакль?

– Да.

– Можете сказать определенно, чтобы эту определенность можно было занести в протокол. Вы заказали групповое убийство… – и он перечислил фамилии людей, которых уже не было.

– Нет.

– Так и запишем. А теперь вами займутся… (я внутренне готов был к слову "палачи", но прозвучала совсем другое – "психологи")

Как волны моря, накатывая раз за разом на камень, после подобной тысячелетней обработки сглаживают его острые грани, так и меня укатали специально обученные сивки… причем гораздо быстрее. Все самое страшное, что только может с вами случится, вы можете себе представить. А что вы можете себе представить, то знают эскулапы из службы травли подчерепных тараканчиков. Интересно, откуда они узнали, что я ненавижу, когда из крана каплет? Вроде, не писал в автобиографиях ничего даже отдаленно похожего на каплефобию (или как там она по латыни зовется). Не писал…

Держали меня не в камере, а в однокомнатной квартирке низшей степени паршивости. И там протекал кран. И я не мог его ни плотно закрыть ни насовсем свернуть. Точнее, свернуть мог, и свернул, но поставили точно такой же кап-капистый. Это час или два, или сутки-двое можно стерпеть. А изо дня в день, неизвестно сколько.. кап-кап… которые, никак нельзя приглушить – тут котелок сорвет. Нет музыки, даже дуроскопа нет, нет книг и собеседника. Кроме психологов, меняющихся как в калейдоскопе, один проникновеннее другого. И вечное кап-кап. Звук именно такой силы, чтобы бьющаяся о раковину кухни вода слышалась в спальне. Кап-кап. Как ни погружайся в собственные мысли от этого кап-капа не избавиться. Пробовал подкладывать мягкое под капель. Мягкое забирали, били линейкой по рукам непослушного мелкого злодея. Пробовал мастерить беруши из подручных средств. Зоркие птицы клесты-клещи прилетали тут же и вытаскивали из ушей неположенное, с их клювами это было сделать просто. Пробовал прятаться в дебрях собственного разума. Но в мысли сильно погружаться нельзя, враз вычислят о каком именно заказном убийстве ты навязчиво думаешь. Кап-кап. Можно ломать пальцы и этим звуком заглушать кап-капель. Только вот сколько у человека пальцев, а сколько секунд в сутках? Кап-кап. С одной стороны душат, когда оставляют в покое, покой мелкому злодею только снится. Потому что кап-кап. С другой стороны, душат на задушевных беседах. Потому что души нет, и посему всё видно, всё прозрачно. Кап-кап. Я не сошел с ума только в следствии отсутствия такового органа.

Одним из главных второстепенных вопросов, которым меня пытали был: "а чего это ты сидел за столом как Будда спокойный, а? Знал, небось, что тебя не грохнут. Потому что ты смертоубийство и организовал". Пришлось им рассказать историю одну из своей бурной и беспутной молодости. Как-то раз мы накурились травы. Занятие никчемное, но тогда мы были молоды и глупы, хотелось в жизни попробовать всё. И вот группа молодых балбесов стоит и дебильно ржет над любой самой тупой шуткой. Движения замедленные, глаза прищуренные, жесты ленивые. И через час или два времени субъективного к нам неспешно приближается молодой чемодан в черном плаще. И один из нас (неважно кто) произносит с оттягом: "Пацаны, это киллер, он сейчас достанет ствол и начнет нас валить", мы хи-хи-ха-хакаем, соглашаемся бессвязными междометиями, мол, точно киллер! гы-гы, дальше ржем – прикольно ведь, киллер. А парниша достает ствол и действительно начинает нас валить одного за другим. Как вы, психоэскулапы, понимаете, я остался в живых. Вот тогда у меня был подспудный шок, не измена или истерика, а именно тихий – размытый канабисом – шок. Да, давно это было. А касаемо недавних событий. Что, люди, которые бежали или кричали, избегли участи им уготованной? По-моему, нет. А я сидел и спокойно глядел как смерть проявляет себя. Так-то вот.

Но мозго-сантехники не сдавались и много-много раз спрашивали и повторяли вопрос и переповторяли и засаживали его как занозу в шерсть обыкновенного разговора о ни-о-чем-погоде. И когда я успокаивался сзади у самого уха вдруг раздавался шепоток:

– Ты нанял киллера? – или мимикрически на него похожее предложение с загогулиной вопросительного знака на конце. Один и тот же смысл скрыть можно под разной формой.

Мои попытки перевести стрелки на Лику – она же тоже жива осталась, к тому же у нее мотив был – не увенчались успехом. Также в пустоту канули мои упоры на логику: ну зачем мне их убивать? Я же на них работал, деньги должен был получить. А теперь с кого получу? Эффект нуль. Ну ясно, они же жалование у государства получают, что им заботы коммерсантские?

И снова – неожиданно! – раскаленные щипцы почему-то не зацепили эпидерму мелкого злодея. Даже наоборот, ко мне допустили посетителя.

– Привет! – улыбается.

– Привет, коли не шутишь.

– Можно с тобой посидеть? – умоляющий взгляд.

– Посиди, раз пришел.

– Мне холодно, – гусиная кожа, клацанье зубами, дрожь подтверждают данное утверждение.

– Понимаю.

Какой никакой а все-таки диалог. Средство избавится от кап-капа. Пусть говорить и приходится не с душевным человечищем Дедом морозом, а с кровавым мальчиком.

– Не узнаешь?

– Я никогда раньше тебя не видел.

– Ты и не мог меня видеть. Я не рожденный… – и он углубляется в виртуальную генеалогию.

– Бывает.

– Ты не сожалеешь?

– Мне не о чем сожалеть. Каждый отвечает за свой базар. Мои плечи не выдержат ответственности за разгребания чужого мусора.

– А за что отвечаю я? – сразил бы несомненно… менее подготовленного человека.

– Это не ко мне.

– А к кому?

– Не знаю.

– Тогда хотя бы согрей меня.

Чадо приближается. Системы мои (пусть будут моими пока, до всеобщего дефолта и разбазаривания собственности компании "я-без-всего-остального") на грани разрушения. Его тельце прижимается ко мне. Мальчик весь в крови и холодный. Он дрожит и не может согреться. Он вытягивает тепло из меня.

– Почему ты не обнимешь меня?

– Без комментариев, – как будто жизнь может обнять смерть.

– Я же твой сын.

– Ну да, конечно.

– Помнишь…

И он называет события из далекого года. Как будто фонариком на чердаке прошлого вспыхивают эпизоды жизни мелкого злодея. Да, действительно, одна девчонка лет десять назад делала аборт и, быть может, даже от меня, но при чем тут…

– Это был я, – его головёнка на моей груди, глаза подернутые розовой (в радуге бывают другие цвета, а?) пленкой, весь кровоточит, словно потеет и самое страшное… похож, не сказать, что на меня (хотя схожесть есть), но вот на нее – точно. Только ведь…

– Конечно, меня нет. Вы сделали за меня выбор. Я был не нужен. Но если бы я родился, сейчас я был бы таким, – детская слеза смыла не построенный счастливый мир, в котором так хорошо было одному мелкому злодею. – Мне так холодно. Мне так холодно, папа.

Я открываю глаза и проваливаюсь в явь. Холодный пот – это метафора, липкий пот – это реальные выделения живого – пока – тела. Кап-кап. Рядом дрожит замерзающий мальчик, очень похожий на нерожденного сына знакомых в некотором роде мне людей; он весь вымазан кровью. Где-то я это уже видел. Вложенный сон. Говорят, если пять раз подряд ты проснешься в собственном сне, то уже не выберешься, настолько далеко отлетишь… туда. Не знаю. У меня больше трех вложений-сновидческих-матрешек ни разу не было. На третий раз просыпаюсь уже в одиночестве. Кап-кап – иногда даже самый раздражающий тебе звук дорог как якорь, не дающий твоей подводной лодке всплыть под огонь вражеского флота по ту сторону ума.

А был еще водолаз. Я наблюдал за этим паучком исподволь, краем глаза, не поворачивая ушных раковин, не показывая вида, что это единственная фигура в окружении меня мире поддерживающая, а не разлагающая – как все остальные. Узнали бы – смели членистоногое безжалостно. Паучок был с характером, не то что у меня. Жил в уголке, терпеливо ждал свою жертву и не жужжал. К тому же не капал – это, пожалуй, было его самое плюсовое качество. И он был независим от… впрочем был он и зависим от… (много явлений, все их обдумывать – думалка заболит, хотя и отвлекает от капанья по бестолковым витиеватым мыслеформам-бирюлькам – весьма хорошо, но… глупостью не забьешь надсадный звук кап-кап). Главное от чего паучок был независим – это, конечно же, факс. Бумажка совсем не трогала паучка, он жил вне сферы ее влияния. Единственный спутник. Не друг, не товарищ, не брат, но все же лучше, чем ничего. Не так мучительно ждать непонятно чего и непонятно сколько кап-капов. Я не расколюсь. Могу сойти с ума и бурчать, пуская слюни: "Шестерки, проклятые шестерки, всё они виноваты, они виноваты все…" и прочую гнать пургу, а могу и тихо сбрендить, и как растение в горшке торчать и поглощать свет, ничего не давая окружающей среде путного взамен, разве что удобрения, впрочем, их безжалостно смоет канализация. Что мы имеем с гуся? С гуся мы пока не имеем добровольного признания, показаний и вообще порывов к сотрудничеству. Во что-то твердое он уперся и ни в какую не колется. Что это? Думаю, щелкунчики в мундирах не решили кроссворда. Ведь так не похожа на негнущийся внутренний стержень, на монолитный фундамент, на нерушимое основание для твердейшего здания "Молчание мелкого злодея" обыкновенная полупрозрачная паутинка.

Паутинка, паутинка,

расскажи как ты живешь?

О чем думаешь, мечтаешь?

тихо мирно окружаешь…

мир ты весь весьма тихонько

от окна и до окна.

Чуть замешкался и вскоре

ты внутри уж оказался.

незаметной паутинки.

Липк – и в кокон ты спеленут,

ручки-ножки не помогут…

Яд разжижит тело мигом

и кефиром ты кровавым

потекешь неспешно в брюшко,

брюшко монстра паука.

Ты не бойся, он же добрый

неумытый осьминогий

И не так уж плохо все же

в паутинке умереть.

Кап-кап! – разбивает мои не стихи вполне реальная проза жизни. И как с этими легионами гвоздей, втыкающихся в броню моего танка… почему-то он стал плюшевый, дружелюбный к вражеским воздействиям, и экипаж, поддавшись вражеской пропаганде, завязал ствол своего бронехода в узел и выкрасил хаки оранжевым в красную крапинку безобразием… как с легионами гвоздей даже не бороться – нет, бороться уже невозможно, хотя бы их куда-то поскладировать, запереть и сжечь?! Хотя, гвозди не горят. Непонятки очередные. Классификация и анализ собственности временно недоступны – подсказывает мне леди-автопилот. Переспать бы с ней.

Кап-Кап!

Ногтями по стеклу

Кап-Кап!

И кровью у виска

Кап-Кап!

Люблю я тишину

Кап-Кап!

Какая же су-ка

Кап-Кап!

что изменяет с ним

Кап-Кап!

Смешное продолжение. Тот же следователь:

– Вы свободны под подписку о невыезде. Распишитесь здесь, здесь и здесь, – тычет пальцем по квадратам и квадранты эти я покрываю своими подписями.

Таким образом я (смешная неопределенность – что это "я"?) расписываюсь в показаниях некоего мелкого злодея, в обязательстве этого же злодея мелкого не покидать территорию города мелкого Москвы (и отмечаться в положенное время), а также подмахиваю прощальную любовную записку, розового цвета и надушенную бананами до невозможности, из которой явствует, что моё сердце обливается кровью, но я вынужден покинуть своего наиненагляднейшего из мелких розовых слоников. Говорят, он сбросился с ближайшего обрыва на камни. И стал розовым блином. Ха-ха, шутка-юмора – плоский розовый слонёнок.

В конторе всё было по другому. И взяли меня бесшумнее (или тише?), и говорили без протокола, и заполнения других бумаженций. Без церемоний. Сразу отвели к Полиграф Полиграфычу. Мужик он хоть и невзрачный, но цепкий, жилистый, может, даже двужильный. Он быстро меня в свою разработку вмонтировал. Под локоток чутко взял, пальчиками своими короткими мои музыкальные сжал и больше уже не отпускал. Третьей или четвертой рукой обхватил грудь и так сдавил, что без его ведома и не вздохнуть стало, языком к щеке прижался, чтоб потоотделение контролировать, в глаза заглянул и своими зрачками мои обхватил. И вопросы стал задавать.

– Это цифра шесть? – показывает мне цифру.

Похожа на шесть, двумя пальцами Полиграф Полиграфыч закрывает часть окружности, так что цифра может быть и такой и сякой.

– Нет.

– Это не цифра шесть?

– Да.

– Это цифра девять? – перевернул шестерку, сейчас она похожа на девятку.

– Нет.

– Это не цифра девять?

– Да.

– Это цифра восемь? – убрал пальцы, сейчас видна восьмерка полностью.

– Нет.

– Это не восьмерка?

– Это знак бесконечность, вставший на попа. Поп, похоже, расстрига.

– Отвечать только да или нет!

Меня бьет током или это слишком высокая энергетика Полиграф Полиграфыча пробивает воздух, нас разделяющий. Запахло озоном.

– Ты заказал Противовсехова? – показывает фото Противовсехова.

– Нет.

– Это Противовсехов?

– Да.

– Ты родился… – называются мои паспортные данные.

– Не знаю. В паспорте так написано. А сам я не помню.

– Только да или нет, неужели не понятно?

– Понятно, то есть да.

– Ты заказал Генерала?

– Нет.

– Это Генерал? – показывает фото неизвестного мне мужика, возможно, даже не служившего в рядах ВС РФ.

– Нет.

– Ты знаешь, кто на этом фото?

– Нет.

– Это шофер Генерала.

– Сколько мелких злодеев помещается на кончике иглы?

– А как ответить на этот вопрос с помощью только да или нет?

– А ты подумай, – Полиграф Полиграфыч улыбается. – Как тьму народу замочить додумался, а на вопрос простой уже мозгов не хватает ответить?

– Мозгов хватает, слов не хватает, – огрызаюсь, пошел-ка бы уважаемый П.П. со своими данетками куда подальше!

– А ты новое придумай. Чисто да. Чистосердечное да. Чистосердечное признание.

– А оно мне надо?

– А куда ты денешься?

– Без комментариев.

И ведь действительно не сдал я ни единого комменса – мне бы в партизаны на полставки.

– Может, чайку? – ага, знаем-знаем, стратегия кнута и пряника.

– Нет.

– Да ты не бойся, сыворотки правды там нет.

– Нету?

– Крепкий чай без сахара, без лимона, без серебряной ложечки.

– А что ж вы время на чаи-гонки тратите, не эффективнее было бы кольнуть сыворотку и все узнать? – учу я жизни того, кто сам может поучить меня.

– А зачем? ты и так мне все расскажешь, правда ведь расскажешь, поделишься со стариком информацией.

– Конечно.

– Отвечай только да или нет, – и Полиграф Полиграфыч улыбается. Лучше бы не улыбался. – А то будет хуже.

И конечно, по хорошему вышло гораздо хуже, чем по плохому. Участие обернулась дьявольской личиной, лучше бы не оборачивалась и вообще не приходило. Не вызывал же!

– Кровавые мальчики не мучают? – а глазища у нее были такие добрые-добрые.

– Нет.

– Точно? – подергивание плеча отпускает бретельку бюстгалтера в свободное падение.

– Никак нет. Они сами мучаются. Все в крови, мерзнут, жуть одним словом.

– Я тебя согрею! – как набухают ее соски, тушите свет, гусары!

– Не надо.

– Я тебя все равно согрею.

– Понял. Ты, наверное, моя нерожденная дочь?

– Нет, но я буду твоей.

Девочка с лицом, обращенным в мое прошлое, начинает на мне елозить, потом ласки доходят до оральности. Такого скользкого минета у меня никогда не было (и, надеюсь, никогда не будет). Девчонке от силы двенадцать, вся в крови и старательно чмокает. Чмок-чмок. А потом дует, как в воздушный шарик. Но презерватива нет и мой член выворачивается наизнанку, врывается внутрь меня. Мы его теряем… Открываю глаза, щурюсь в потолок. Где-то должен здесь сидеть телепат. С добрым утром, голова рассеяная. Меня тоже приветствуют. Ребятки, неужели непонятно, что все мои мысли могут быть направлены только и исключительно на секс. Я не трахался… сколько точно я не трахался? Сейчас бы с Машуткой упасть… сейчас бы с Дашей поваляться, сейчас бы… я представлял и эротику и порнография вместе взятые. Могу кувыркать и с телепатом, ежели она женского пола телепат, пусть даже не красивая, в конец концов наконец, водки можно выпить, а уж потом принять горизонталь и вертикалью догнать ускользающие…

Головастые ребята. Смекнули, что в моей голове только секс и помещается от виска и до виска. Подослали барышню. Да какую. Кровь с пороком – гремучая смесь. Кувыркаемся. Сначала я имею её. Аля программа "В мире животных", хомячки на арене цирка, бесплатное зрелище без хлеба для народа, точнее для сотрудников отдельно взятой конторы (которая, впрочем, опосредовано работает на благо народа и в каком-то смысле сама народ). Потом наоборот, я сваливаюсь в штопор стагнации, она имеет меня, то медленно то быстро, то со страстным царапаньем то с метронометрически правильно выверенным ритмом. Далее меня испивают до дна. У нее есть кнопка выключения?

– А ты никогда не насыщаешься? – это даже не связки говорят, не миндалины, не легкие, наверное, жабрами шепелявлю (устали губы, устали).

– Мне это нравится.

Понял – нимфоманки тоже встречаются в зоопарке жизни человеческой – не дурак чай, способен воспринять. Меня доводят до состояния плюшевого Чебурашки, из которого вынули батарейки. Достигаю степени спокойствия такого сатори, какое не каждый дзен-буддист в своей жизни испробовал. Внутренний диалог остановлен. Никакого ом-м-м… нету никакого ома. Тишина и даже мысли о том, что тишина – нет. Такое за собой замечал раза три в жизни и всегда после обильного секса. Ребятки (или девчатки) телепаты, вы хотели залезть в мою башку? Милости прошу, наслаждайтесь идеальным порядком. Кругом чистота и ни одной грязной или какой другой мыслишки у вас в шнурках не запутается, под ноги не бросится. Пусть и не под ноги, чем вы там меня топчете?

Небесные хляби разверзлись и из них появилась огроменная голова сома. Туловища никакие небеса не могли вместить – настолько большущим был сомище. Усами морда зашевелила и произнесла низким подводным звуком:

– Меня зовут дядюшка Сэм, я могу помочь тебе.

– Да пошел ты, дядюшка, к едрене фене, мне твоя помощь нужна, как собаке третье яйцо.

Уроды всякие во сны пролазить начали. Раньше такого не было. Переворачиваюсь на другой бок и закрываю глаза, чтобы не видеть кровавую девочку, в которую снова превратилась разнузданная нимфоманка из реальности. Сны они такие, чуть дал слабину и веселая кинокомедия тут же превращается в кишечно-полосной ужастик. Контроль должен быть тотальным и ежеминутным, а лучше ежесекундным.

Мужики в серых костюмах меня выпустили, видимо, услуги читающих мысли индивидуумов понадобились на другом участке невидимого фронта, а обычными методами меня разрабатывать то ли было им в лом, то ли просто неинтересно. Выпустили под честное слово. То есть, я обязуюсь не исчезать. И всё – других условий нет. Подписку не взяли, конторе не нужны формальности. С видом шпиона, распродавшего Родину оптом, выхожу на свет белый, водружаю на нос черные стеклышки. Последний раз ладошки шуршат в моей голове и находят только праведный гнев ни в чем не виновного добропорядочного мелкого злодея, ни одной свое ресницей не касающегося заказного убийства. Забыл у них спросить, бывает ли такая болезнь телесная, когда член внутрь заворачивается, или это тараканы в голове шубуршат?

На мотив веселенького джаза в исполнении хулаганской банды:

Я бита стоеросовая, а я утюг чугунный,

мы вместе и вместе навсегда.

К тебе мы приставали, как черные монахи,

Злодейчик, нажми на тормоза!

Бита – стройная стриптизерша с маленькой грудью, в левом соске золотая сережка, еще несколько разбросано по эрогенным зонам, и всё это соблазнительно затянуто в портупею аля Анка пулеметчица, плюс пояс с подвязками и чулками, но без трусиков. Утюг – приземистый толстячок, похожий на Кота Базилио из сказки про Буратино, только без очков, весь одет в что-то унисексовое пластиковое, яркое и аляповатое, ни дать ни взять чудило из детской телепередачи, или раскрашенный дальтоником пупс, забытый ребенком в песочнице. Кожа розо… едрить, других цветов что ли нет?! "Базилио", видимо, не бреется: ни намека на щетину, широкий рот всё время искажает порочная улыбка. Взяли они меня в оборот всерьез и надолго.

– Где деньги, злодей? нам нужны деньги!

– Ребята, я всё отдам, – такой вот я покладистый стал, себя не узнаю.

– И последнюю долю, – заискивающе подмигивает мне бита.

– Какую долю?

– За лодку с ракетами, – уточняет утюг и глумливо улыбается во всю свою пасть.

– Я еще не получил положенный мне куш…

Не успеваю договорить. Снова люди заблуждаются, видят во мне бейсбольный шарик и мятое белью. Бьют и гладят. Гладят и бьют. Не буду тешить фибры садомитов описанием многочисленных и разнообразных пыток. Тем более, что они кончились. Меня спас ослик. Что нехарактерно – серый, а совсем не розовый!

– Привет! – сказал серый ослик с мохнатыми ушами, почему-то от него пахло псиной, но я из деликатности не спросил почему.

– Бить будешь?

– Что ты! как же я тебя ударю? я же не существую.

– Уже хорошо.

– Я пришел спасти тебя!

Гм… поторопился я, оказывается плохо.

– Я твой проводник, я тебя выведу! – вещает с оптимизмом страхового агента серая пахнущая псиной образина ослиная.

– К кому? – я подозрителен.

– В твою жизнь приведу, недоверчивый. Сейчас важно не к кому, а от кого. От биты и утюга. Или ты хочешь остаться?

– Нет, но…

– Ты мне не доверяешь? – ушами шевелит в негодовании.

– А можно доверять ослику, который не существует?

– Только такому и можно. Я же не буду упрямиться и стоять столбом, когда нужно вести поклажу. Но и тебя я не повезу на своем горбу, которого у меня нет в отличии от всяких верблюдов.

– Уж слишком много не… – я архиподозрителен, особенно не доверяю горбатым серым несуществующим ослам, почему-то пахнущим псиной.

– Так обойдись без них.

– Ты будешь мне махать хвостом, или я должен следовать за твоими фосфоресцирующими в темноте ушами?

Даже в бреду надо находить понятные символы и по ним метить территорию на условно безопасную и всю остальную.

– Не юродствуй! – опять "не". – Главное, придерживайся левого края тропы.

– С какой стороны левого?

– Без разницы, они обе левые, как и сама тропа, – ослик начал качать головой как часами-луковицами на цепочке качали гипнотезеры конца девятнадцатого века.

– Пошел ёршиком по извилинам драить. И чего это у тебя вид такой неприглядный? На контрастах работаешь? Умные речи под обыденным соусом, а?

– А на что ты надеялся? Лимузинов на всех не хватает, спецотрядов спасения тоже, и даже простых карет скорой помощи для каждого не запасено. Тебе достался я. Принимай таким, каков есть.

– А что есть? Несуществующий осел с мохнатыми ушами? – я квази архиподозрителен.