скачать книгу бесплатно
– Обещаю, отец! – рассмеялся Олег и, расцеловав напоследок Мирославу, простился с нею «до свадьбы».
– Эх, дочка, что ж теперь будет? – вздохнул дед, озабочено бродя вокруг воронки.
– Не знаю, дядя Вить, – откликнулась Мирослава. – Что Бог даст… – взглянув на часы, она заспешила домой. Нужно было покормить Галинку, приготовить для неё с мамой всё, что им может понадобиться до завтрашнего утра – Мирослава должна была уйти на ночное дежурство. И… самое необходимое в подвал отнести. Подумать, как оборудовать его для Галинки с мамой. А, главное, как сделать спуск туда. Галинка и теперь всё что маленький ребёнок была – лёгкая, как пушинка. И мама сможет поднять её в случае необходимости. Но мама плохо видит, и, значит, спуск должен быть лёгким. Эх, не догадалась Олега спросить – придётся самой придумывать… И так мало времени на всё!
– Война, дочка, страшная это штука, война… – бормотал вслед дед. – Я войну мальцом пережил, помню… И хаты сгоревшие, и людей повешенных… От уж не думал, что снова придётся ей, проклятой, в бельма её посмотреть…
Не думала и Мирослава, что «война», такое незнакомое ей понятие, «война» – что-то из книг и фильмов, да из других стран, «война» – что-то далёкое и неосязаемое, станет вдруг жуткой реальностью, в которой ей придётся существовать, ежечасно борясь за свою и чужие жизни.
Глава 3.
– И что у тебя, Таруса, морда, как у нажравшегося сметаны кошака? – насмешливо спросил Олега Стёпка-Курган, когда машина под покровом сумерек тронулась в направлении Предместья.
– Да, вот, женюсь! – без обиняков объявил Олег.
– Тоже дело, – одобрил, блеснув стёклами очков, Профессор. – На свадьбу-то пригласите?
– Всех, всех приглашу! – пообещал Олег.
– Всех, всех… – передразнила рыжая Ленка-Белка. – В шесть часов вечера после войны, что ль, приглашать будешь?
– А хоть бы и так!
Рота уже успела сложиться и принять участие в первых стычках. Хотя… Какие это, в сущности, стычки были? Так, постреляли маленько, размялись. Зато теперь дело предстояло. На каждого ополченца добро если по десятку человек у противника выходило, а то и больше. А уж оружия-то!.. Против наших «калашей» стареньких, да гранатомётов, да какой-то рухляди времён ВОВ, из музеев изъятой – танки, БТР, самолёты, самоходные установки… Но, чёрт возьми, победил же Давид Голиафа? И в лучшие дни русские не числом, а умением побеждали!
– Да разве ж дело в числе… Как «Градами» крыть пойдут – какое тут на хрен умение поможет? – машет рукой Курган, профессиональный скептик, которого язва-Ленка прозвала «Каркушей».
Но, в общем, прав он, Курган-Каркуша. Если на сердце руку положить, то и с умением у нас не так, чтоб здорово. Ополчение – это тебе не регулярная армия. В нём простые мужички да пацаны, военных премудростей не знающие. А иные и не служившие вовсе. «Рота» – это пока лишь только название громкое. По численности скорее взвод. До роты ещё добирать и добирать добровольцев. Они, правда, подтягивались в последние дни энергично – и из местных, и из окрестных регионов, и с Большой Земли – но, большей частью, необстрелянные и необученные, которых ещё всему учить да проверять, на что годны. Ведь не каждому это дано – воевать. Не обвыкшему на войне худо бывает. А у тех, что местные и вовсе – «рабочий синдром»: день отслужил, а на ночь к бабе домой. А то ещё, пожалуй, и щец навернуть в обед поспеть норовят.
Ох, и намыкался Профессор, такое пополнение тренируя. Теперь счастлив был. Тренировать остался другой офицер, а его с уже подготовленными бойцами, наконец, отправили на передовую.
Профессора звали Сергеем Васильевичем. Он в Город примчался прямиком из Крыма, а туда из Москвы. Известно о нём было мало, так как он не любил рассказывать о своей жизни. Но уже не раз успели отметить бойцы, что знаний у этого человека на академию наук достанет. О чём ни спросишь, всё знает. Особенно о том, что касалось войн всех времён и народов, да истории, да философии, да литературы… Да и на религиозные темы Профессор не хуже попа трактовал. А, пожалуй, что и лучше. Жаль, времени не хватало на разговоры эти – другим заниматься нужно было. Да и не все ведь просвещения жаждали, хотя свою «энциклопедию при погонах» ценили высоко, уважали.
А Олег не упускал случая оной воспользоваться. Сам он к наукам способностей никогда не имел, потому и о высшем образовании не помышлял. Вроде бы и ничего, да подчас при Мирке неловко становилось. Вот ведь голова! Школа с золотой медалью, институт с красным дипломом, прекрасный врач… А Олег рядом с ней вахлак вахлаком. Только что в живописи маленько поднаторел, пока репродукции для Галинки выискивал. Книги, правда, почитывал, да и то с ленцой. А Мирка пеняла, настаивала, чтобы он читал и писал сам. Без чтения, – говорила, – сам не научишься писать по-настоящему. Да он и не стремился, в общем… Всё равно ведь Толстым не станешь, как мать-покойница говорила.
Олег рос без отца. Тот, ещё когда ему не было и двух лет, сошёлся в командировке с другой женщиной да так и остался с нею в Киеве. У них родился сын, Лёнька. Олег ездил к отцу каждое лето, подолгу жил в его новой семье. С Лёнькой они были настоящими братьями и очень любили друг друга. Правда, в последний год пробежала меж ними кошка. Уж очень увлёкся братишка «романтикой» Майдана. Даже башку свою обкорнал – чисто кузнец Вакула, даже усы такие же. И мамаша его с папашей хороши тоже. С него-то что взять – мальчишка, считай! Но эти? Раиса Леонидовна, правда, никогда не отличалась умом, а всё больше настырностью и умением «дожать». Но отец-то куда смотрит? Совсем уже под каблуком у своей Раечки думалку отключил?
Нарочно не общался Олег с родными последние месяцы. На отца он и вообще два года зол был за то, что на похороны матери не приехал. Так и не бывал с той поры в Киеве…
А отца, между тем, не доставало. Не теперь только, а всю жизнь. Оттого ещё так тянуло Олега к Профессору – сыновним чувством. Нет-нет, а думалось, будь у него такой отец, может, и не был бы вахлаком, а совсем наоборот… Интересно, есть ли у Профессора семья? Не похоже… От семьи да налаженного быта, давно переступив сорокалетний рубеж, не срываются так очертя голову. «К чёрту за синею птицей», как любил он говаривать, цитируя белого генерала Маркова, о котором Олег прежде и слыхом не слыхивал.
Когда Сергей Васильевич узнал, что бойцы окрестили его Профессором, развеселился – так и Маркова величали. Это сходство явно нравилось ему. Он, вообще, словно из другого времени был. Высокий, подтянутый, с сухим строгим лицом, умными, выразительными глазами, чуть скрываемыми стёклами маленьких очков. Лицо, манеры, речь – всё было каким-то странным в этом человеке. Никогда не слышал Олег, чтобы Профессор ругнулся непечатно или объяснился ещё более, как он считал, «мерзким» современным сленгом. Ему ругань и не нужна была. Его приказы и без того звучали веско. Замечательны бывали метаморфозы: сидит во время отдыха мирный, как будто и вовсе далёкий от войны человек, рассказывает вкрадчивым, негромким голосом о событиях давно минувших дней, точно сам был свидетелем их – ни дать – ни взять профессор институтский, интеллигент-белоручка. Но, вот, что-то бахнуло, и во мгновение ока исчезает «белоручка» и на его месте является офицер. Голос становится стальным, приказы лаконичны и чётки, движения быстры и уверены. И не вот скажешь, какая ипостась ему идёт больше…
Из остальных сослуживцев Олег давно знал Каркушу и ещё несколько ребят. Был ещё парень из Одессы по кличке Дениро. Он ещё мало чего умел, но так рвался на передовую, что решено было взять его с собой – по ходу дела всему и научится, если жив останется. А пока что окопы пороет, как все новички. Перспектива «землестроительных работ» Дениро не вдохновила, но отступать было поздно. Он жаждал стать снайпером, утверждая, что исключительно метко стреляет. Стрелял он и впрямь изрядно. Вот, только снайпер – это не только умение попасть в цель, но особый психологический склад, хладнокровие. А этого Дениро как раз не хватало.
Снайпер в роте, между тем, был. Белка прикатила, страшно сказать, из Ровно. Её в роте уважали особенно, именно потому что она не просто ополченка, а снайпер. Такие кадры на вес золота. Правда, Олег питал к Ленке смешанные чувства. С одной стороны он восхищался её профессионализмом, выдержкой, мужеством, тем, что она, выросшая на Западной Украине, приехала сражаться на стороне Востока. Но… Но женское ли это дело – стрельба по живым мишеням? Даже, если эти мишени – враги? Ведь это же даже не в бою убивать – ты стреляешь, в тебя стреляют. Это – охота. Выслеживание ничего не подозревающей жертвы и… Необходимость, конечно, но для женщины… С той стороны, кстати, тоже – женщины. Латышки, эстонки… Профессор говорил, такие же были в Приднестровье. Там некоторых из них жестоко истязали, когда удавалось поймать. Они же, твари, не только убивали, но и увечили, глумясь. И в Чечне – так же было.
И чего это бабы в снайперы идут? Или психика их для этого дела более пригодна, нежели мужская? Не мог этого Олег в толк взять. И виделось ему, что женщина-снайпер – это уже не совсем женщина. Во всяком случае, любя и уважая Белку, как мастера и боевого товарища, он никак не мог представить, что её можно, например, поцеловать… Жениться, завести детей… Ну, как, чёрт возьми, жить со снайпером?
Однажды Олег поделился этими своими сомнениями с Курганом. Тот, обычно мрачный, покатился со смеху. Оказалось, что он как раз совсем иначе на Ленку смотрит. И снайперская винтовка в его глазах лишь красит её. Сильна баба!
Ну… Как говорится, каждый выбирает по себе. Для Олега лучше Мирославы на свете нет никого. А разве можно её представить с винтовкой? Ни в каком бреду! А разве слабее она Ленки? Разве занимать ей мужества и стойкости? Да всем одолжит ещё! Но при этом она – сама женственность, нежность, любовь и чистота.
Этого Олег грубоватому Каркуше, конечно, не говорил. Своё вынашиваемое со школьных лет чувство он ревниво оберегал, привыкнув, что понимания оному не встретишь. Скорее, пальцем у виска покрутят. Так было всегда. Сначала в школе он был предметом насмешек за свою дружбу с Миркой. Мальчишки – ладно. Им он всегда мог надавать хороших тумаков и заставить уважать своё право водить дружбу с теми, с кем ему угодно. Но девчонки… Эти со своими языками острыми, когда что не по ним, в настоящих злыдней обращаются. К Мирке они ревновали и считали своим долгом шпынять её, дразнить, пакостить. Ну, и Олегу, конечно, тоже. Но им-то не мог он навешать тумаков! Ходи и терпи…
Даже мать не понимала этой дружбы с «бедной девочкой, у которой такая тяжёлая ситуация дома». Даже соседи норовили «дать добрый совет». За двадцать лет знакомства с Миркой «советов» этих Олег выслушал бесчисленное множество и, в конце концов, смирился с мыслью, что ожидать понимания от кого-либо не стоит. Даже брату Лёньке он никогда не рассказывал о своей подруге. Даже отцу.
Мать, впрочем, Мирославу всё же приняла. Она заболела, когда Олег был в армии, и Мирка, уже учившаяся на врача, каждый день навещала её, помогала, чем могла. Мать даже как-то сказала, что, если бы не эта забота, то, может, и не дождалась бы она Олега. Правда, после она на какое-то время поправилась и прожила ещё несколько лет… А перед смертью благословила: «Твоя Мирослава – ангел. Она святая. Если пойдёт за тебя, женись на ней».
Олег и сам Мирку святой считал, потому так долго и не решался объясниться с ней. Он-то рядом с её каждодневным подвигом что такое был? Он и слова для объяснения выдумывал высокие, поэтические (всё-таки книжки читал, поэзию особенно): не банальное предложение руки и сердца, а предложение разделить крест, подвиг… Сочинял и отбрасывал. «Крест», «подвиг» – сам порог церковный в сознательном возрасте лишь однажды переступил, когда мать отпевали, а туда же! Что б понимал… Кабы не война, пожалуй, ещё долго бы не решился заговорить. А тут прижала она, и само всё сказалось – просто и безыскусно. И, оказалось, что лучше этой простоты ничего и нет. Он просто сказал, она просто ответила – и всё встало на свои места. Теперь бы только нечисть эту бандеровскую разгромить, и начнётся совсем другая жизнь. В своей стране, не опоганенной мразью, в своём доме, со своей женщиной, которую он всегда и от всего сумеет защитить…
Глава 4.
По улице из последних сил бежит человек. Рубашка на нём разорвана, по лицу течёт кровь, в глазах – животный страх. Этот страх передаётся мгновенно, как электрический ток по проводу, и Ирина Ростиславовна вжимается в стену – жаль, никакой ниши рядом.
Топот десятка ног – это уже преследователи. «Москалей на ножи!» «Слава Украине!» «Смерть москалям!» Люди ли это? Нет, не люди. Сбившиеся в стаю дикие звери или, скорее, свора притравленных собак, спущенных с цепи с командой «Ату!» Они уже попробовали крови, и кровь опьянила их, а безнаказанность и даже поощрение в преступлениях окончательно обратили в бешеных зверей.
Они бегут от здания посольства России. Кто этот человек, которого положили они растерзать? Они думают, что это – враг. Сотрудник посольства. И, значит, его надо убить. Киев 2014-го, многим ли отличаешься ты от Тегерана 1829-го?.. Разве что посольство отличается. В нём нет Грибоедовых. Грибоедовы теперь России не нужны. Россия предпочитает Зурабовых. Да и этого подлеца, впрочем, здесь нет, давно «побиг» от греха. Остались лишь рядовые сотрудники. Но беснующаяся толпа легко может растерзать их. Она уже перевернула машины и теперь швыряет в здание булыжники и зажигалки. «Москаляку на гиляку!» «Героем слава!» Этот нескончаемый, месяц за месяцем не смолкающий рёв может свести с ума любого.
Такое ощущение, что уже свели… Едва ли не всех. А тех, кого не свели, тех заставили замолчать. Бойся крикнуть тише других «Слава Украине!», бойся прыгнуть не так высоко, как прыгнул стоящий рядом. Или ты не патриот, гражданин? Тогда ласково просимо на гильотину. Гильотины, правда, пока нет, но и без неё справляются.
Две недели назад арестовали Гришу Федотова, профессора, известного учёного. Ему в его шестьдесят два года вменили работу на ФСБ, подготовку теракта в здании избиркома в день выборов и ещё что-то несусветное. С большим трудом жена, Сонечка, добилась свидания с ним… Оказалось, что в тюрьме Гришу избивали, требуя признания. Сонечка ревела в голос, рассказывая, что у него пол-лица – сплошная гематома. Впереди – суд…
Страшно, страшно жить в Киеве 2014-го года. Страшно уже давно. Выйти на улицу в сумерках – страшно. В лучшем случае, обчистят, в худшем отходят битами. Недавно какой-то «борец за евроинтеграцию» устроил пальбу из пистолета в метро – так, из озорства. Чудом никто не пострадал. И хорошо ещё один был – скрутили его. А, вообще, по одиночке они не ходят – только сбившись в стаи. И что бы они ни делали, милиция не вмешивается. Милиция стоит рядом, когда они убивают и грабят, и делает вид, что ослепла и оглохла.
Она и у посольства стоит сейчас. Слепо-глухая. А что другого требовать от них? За обиду «героям революции» можно, в лучшем случае, поплатиться погонами. А то ещё и подкараулят. А то ещё и до семьи доберутся. Сколько в дни Майдана сыпалось угроз по адресу семей «беркутовцев»! И мало кто сомневался, что это не просто слова. А после «победы» скольких милиционеров отправили на тот свет те самые «герои», которым «слава»? Одних гаишников десяток добрый…
В стране торжествующего беспредела милиция чётко поняла своё место и следовало тому похабному правилу: «тебя не …, не лезь». Власть теперь они – понаехавшие отовсюду вооружённые молодчики. Склады с оружием на Западе ещё в первые дни раскурочили, а к ним несколько милицейских отделов – милиция и тогда не сопротивлялась, покорно отдавая табельное. Каждый теперь сам за себя, не взыщите, граждане. А граждане, которых «потрошили» уже в марте, обрывали телефоны милиции (той самой, вчера проклинаемой, как «псы режима»), требуя защиты, но «псы режима» не отвечали на звонки. Хотели революцию? Получайте и расхлёбывайте! А мы пушечным мясом уже побыли на майдане – хватит.
В какое-то утро Ирина Ростиславовна была разбужена воплями, доносившимися с улицы. Там шесть молодчиков в масках и шевронами Правого Сектора избивали двух ребят, а вокруг бегала и звала на помощь обезумевшая от ужаса девица. До приезда вызванной кем-то милиции «правосеки» укатили. Милиция записала показания и развела руками. С «правосеками» вязаться – себе дороже. Впрочем, может и не «правосеки» то были, а обычные уголовники. Красно-чёрный шеврон теперь все цепляли – лучшая броня!
Вон, в поликлинику детскую заявились четверо мальчишек, вызвали заведующую отделением: «Вы не сочувствовали революции и симпатизировали режиму Януковича. И пациентов вы принимаете неправильно, потому что украинцы у вас сидят в общей очереди с неукраинцами. Вы должны уволиться. А если нет, то вашей семье придётся плохо». По-хорошему, поймать сопляков и выпороть по первое число. Но у них – красно-чёрные шевроны. А это – страшно. Одессу помнят все. И заслуженная врач покорно пишет заявление…
Страшно! Страшно приближаться к майдану, превратившемуся в Хитровку. Пьянство, наркотики, разврат, драки и грабежи – всё это цветёт здесь буйным цветом. А как иначе? Съехались в Киев «активисты» со всех концов страны. К труду не приучены, аппетитом не обделены, оружие «надыбыли». Да ещё же по амнистии уголовщину из тюрем повыпускали – пополнили ряды «героев». И что же делать этой публике? Из столицы уезжать они совсем не желают – им тут в палатках и захваченных зданиях куда как неплохо. Работать они не умеют. Да и на кой работать, когда можно грабить случайных прохожих и неслучайные магазины и банки, заниматься рэкетом по собственному почину или запродавая себя в качестве грубой физической силы более «крутым пацанам»? Не жизнь, а малина!
Малина – то-то и оно. Вся незалежность воровской малиной обратилась. А «фраерам» остаётся одно: бояться или воевать, как Луганск с Донецком.
Мимо посольства Ирина Ростиславовна идти не рискнула. Слишком жарко там было. Уже ревели протяжно дурными голосами излюбленное: «Путин – …! Ла-ла-ла-ла-ла-ла!» Вот оно – альфа и омега национального сознания! Вот он пик развития древних укров, произошедших от греческих богов по утверждениям особо патриотичных историков! Вся культура, вся свобода свелась у них к возможности хором петь матерные песни из двух слов, привлекая к тому и детей, писать непечатные слова на билбордах и футболках. Тяжела поступь торжествующего Хама, мнящего себя венцом цивилизации!
При мысли о детях совсем затуманилась душа Ирины Ростиславовны. Она, педагог с почти полувековым стажем, последние месяцы едва находила в себе силы переступать порог родной школы. Потому что и там, на переменах – скачки дикие: «Кто не скачет…!» А иные педагоги поощряют это, калечат вверенные им души.
«Маши пусть едут туда, где Маши живут, и Петя должен уехать отсюда, если не станет Петрыком», – Ира Фарион, депутат и фурия майдана, ещё когда детишек наставляла, ястребиным носом едва не клюя их! «Нужно, чтобы Бандера приходил к тебе, в твой мир как родственник, как отец, как брат, как что-то родное и неотъемлемое». Чудовище! Истинное чудовище! Виево отродье… Её бы воля – всю Украину русской кровью залила и дальше бы двинулась, в крови той по колено. А ведь кто она? Бывший член КПСС! Комсорг! Помнила Ирина Ростиславовна Фарион в те далёкие годы. Оголтелая большевичка, каких поискать. И ничуть не изменилась с той поры. Просто место КПСС заменило УПА. И то сказать, куда было поздней КПСС до любезного Фарион большевизма – одно название и осталось. Ни тебе террора, ни тебе «врагов народа» (за редким исключением). То ли дело теперь! Теперь на «ридной Украине» возродился тот самый, первобытный большевизм с его кровавым оскалом и блудливо-безумными глазами. «Каждый должен заплатить кровью за неуважение к украинскому языку! Не знающих украинского языка надо расстреливать!» Одно только и утешает – украинского языка и новая власть толком не знает, потому всё больше по-русски клянутся в ненависти к москалям. И эта ненависть теперь – главная идеология Украины, которой пронизано всё.
По счастью Ирина Ростиславовна преподавала математику, а математика наука точная и неизменная при любых идеологиях. В сущности, оттого и выбрала её полвека назад, несмотря на любовь к литературе и истории. При советском строе гуманитарные предметы было невозможно преподавать без лжи, а Ирина Ростиславовна лгать детям не хотела. Годы спустя, солженицынскую нобелевскую речь прочитав, поняла – именно тем и руководствовалась она инстинктивно, ещё не вполне умея сформулировать сама: «Жить не по Лжи!»
Она и старалась так жить. И детей учила тому же, насколько было то возможно. И уверена была, что математика всегда оградит её от конфликтов на идейной почве… В советские времена, действительно, ограждала. А, вот, в новые, «евроинтеграционные», не спасла. В мае на очередном уроке один из учеников спросил Ирину Ростиславовну, что она думает о событиях в Одессе. И старая учительница ответила. Не по лжи. Всё, что думала об убийцах и насаждаемой идеологии ненависти. И не учла, что нынешние «павлики морозовы» куда смышлёнее и технически оснащённее. В тот же день диктофонная запись её ответа была в СБУ, а на следующий её уволили. «За антигосударственные высказывания»…
Ученики не могли сдержать слёз, прощаясь с Ириной Ростиславовной. Плакала и она. Столько лет в этих стенах проработала! И своих учеников любила, как мать, вникая в их проблемы, стремясь не «программу дать», а воспитать… Сын, Петруша, даже ревновал её всегда к ученикам. Казалось ему, что Ирина Ростиславовна тратит на них больше времени, чем на него, любит их больше… Может, и впрямь в заботе о детях чужих и не досмотрела она за единственным сыном? И он вырос чужим, не понимающим её, не понимаемым ею…
Вот, и семейная жизнь у него как-то не так пошла. Сперва, было, женился на хорошей, скромной девушке, переехал в другой город по распределению, сын у них родился – всё, как должно. А потом завертела нелёгкая! Встретил эту Райку свою… И чем так взяла она его? Конечно, девка красивая была, спору нет. Даже теперь ещё – ядрёная, как говорят, баба. А душа-то скверная, ледащая душа…
Отец Райки был важный партработник и, как большинство из них, лодырь и пьяница. И сума перемётная. Из ярого коммуниста «перековался» он в столь же ярого демократа и украинского националиста. Занимал тёплые кресла и при Кравчуке, и при Кучме, и при Ющенко… И всегда тонко-тонко чувствуя перемену ветра, успевал перескочить на сторону нового фаворита. В последние годы был Аркадий Яковлевич консерватором и сторонником сближения с Россией, заседал в Раде во фракции «регионалов». Повезло же старому прохиндею, прости Господи, не дожить до новой эры. А, впрочем, пожалуй и в неё бы успел вписаться и вовремя вскарабкаться на очередной майдан?..
Зато уж Райка-то – успела. Эта женщина не работала ни одного дня в своей жизни, хотя любящий отец на всех своих постах умудрялся оформлять на неё штатную единицу, обеспечивая дочке «заслуженную пенсию». Домашних хлопот также не знала она – в семье её не приучали к таким, а Петруша принял это как данность, взвалив все домашние дела поверх работы на себя. Сына, правда, Райка ему родила, но воспитанием его себя не утруждала, предоставив это мужу и свекрови. У самой же у неё были куда более важные дела… Салон красоты, фитнес, кафешки с подружками, премьеры и вернисажи, магазины и модные показы, на худой конец – бразильские сериалы по телевизору. Когда красота начала увядать, Райка решила заняться более «серьёзными делами» – политикой. Она стала ходить на демонстрации, примкнула к сумасшедшим «свободовцам» и уж конечно с осени торчала на майдане. Даже в телевизоре несколько раз мелькала – почти «звезда»! А самое тошное, что потянула Райка за собой и Петрушу-увальня, и Лёньку, который не так давно вернувшись из армии, болтался без дела, унаследовав от матери леность и привычку к «светскому образу жизни».
Этим вечером Ирина Ростиславовна в очередной раз поссорилась с родными. Семейный обед не задался с самого начала, потому что Райка с полуоборота завела «митинг», счастливо сообщив:
– Лёнечка записался в добровольцы!
Так и горела вся, не только щёки, но и грудь – что варёного рака панцирь… И голос визгливо-вызывающий.
– И что у тебя за радость? – хмуро осведомилась Ирина Ростиславовна. – Что твой сын поедет убивать невинных людей и сам может при этом погибнуть?
– Это кто невинные?! – всколыхнулась Райка. – Это путинские террористы невинные, которых он натравил на нас?! Это Лугандон с Дондурасом – невинные?!
– Кого ты называешь террористами, Рая? Людей, которые не хотят повторения второго мая?
– Второе мая – гнусная провокация «колорадов»!
– Разумеется. Сами себя подожгли, сами забивали ногами и битами, сами…
– Это всё российская пропаганда! Откуда вы её только набираетесь? Наши ребята пытались помочь этим сумасшедшим! Оказывали им помощь, когда те выпрыгивали из окон!
– Я видела эту помощь, Рая. Я хоть и старуха, но у меня были хорошие ученики и хороший внук, научивший меня пользоваться современной техникой.
– Видимо, в определённом возрасте это становится вредным!
– Рая! – вяло одёрнул жену Петруша, всегда занимавший нейтралитет в семейных спорах.
– Вредно, Рая, слушать лишь голоса ненависти и позволять этой ненависти отравлять свою душу.
– А в 41-м разве не ненавистью фашистов гнали?!
– Ты говоришь о фашистах? – улыбнулась Ирина Ростиславовна. – Ты, стоящая на трибунах рядом с почитателями Бандеры…
– Бандера не фашист!
– С людьми, доказывающими превосходство одной нации над другими?
– Мы только боремся за наше национальное достоинство!
– Убивая своих сограждан? Женщин? Детей?
– Предателей, сепаратистов и российских диверсантов! Мы должны защищать нашу страну, разве вы не понимаете?! Если на нас нападают, то мы не можем сидеть сложа руки!
– На вас? Нападают? По-моему, вас всего лишь попросили оставить их в покое и уважать их право жить так, как они хотят. А вы, вместо того, чтобы полюбовно уладить конфликт, прийти к разумному компромиссу, послали армию против народа. Неужели вы думаете, что сохраните государство, разорив, уничтожив и навсегда отделив от себя пролитой кровью огромную его часть? Вы просто безумцы! Вы пришли на Майдан свергать бандитскую, насквозь проворовавшуюся власть. Но с кем вы пришли её свергать? С представителями этой же власти, такими же ворами и мерзавцами! И их вы возвели на высшие посты!
– Не смейте так говорить! Мы боролись за наше достоинство!
– Достоинство во главе с ворами и извращенцами во главе?..
– Вы оскорбляете память небесной сотни, погибших героев!
– Мне жаль ваших героев. История знала много революций. Но наша страна может гордиться своим первенством, ибо никогда ещё нищие не свергали одних олигархов с тем, чтобы посадить на их место других. За что погибла небесная сотня? За то, чтобы олигарха Януковича сменил его министр финансов олигарх Порошенко, а вся страна была разделена на вотчины новых феодалов панов Коломойского, Таруты и иже с ними? Рая, попытайся хоть раз посмотреть правде в глаза.
– А мне не нужна ваша москальская правда! – зло бросила Рая. – На нас напали, и мы должны дать сдачи – это сейчас главное! А вам бы следовало помнить, что это не мы вторглись в чужие границы, а москали!
– В самом деле? Когда ваши хлопцы со Львова и Ивано-Франковска приехали в Харьков и Донецк и, захватив там администрации, попытались диктовать свою волю, это разве не было вторжением в чужой дом со своим уставом? Или, быть, может их туда звали?
– Это были просто дети! Настоящие патриоты, желавшие поскорее покончить с остатками «совка» и прошлого режима!
– Остатки прошлого режима сидят в кабинете министров. А те, кого ты называешь детьми, избивали людей железными прутьями, видимо, желая таким образом донести до них «европейские ценности».
– Неправда! Это их избили ваши звери!
– Их в течение недель просили уйти по-хорошему и дать людям работать. Естественно, когда слова не возымели действия, пришлось попросить менее вежливо. И, между прочим, никто при этом не был хоть сколь-либо изувечен. Разбитые носы в расчёт не принимаются.
– Вам лучше уехать с Украины, – холодно произнесла Рая.
– Почему вдруг? Я здесь прожила всю жизнь. И мои родители, и деды. Почему я должна уехать?
– Потому что вы не любите Украину и украинский народ! И украинский язык!
– Ты знаешь украинский язык, Рая? Это новость, я рада за тебя. Но ты напрасно упрекаешь меня в нелюбви к нему. Напротив, я люблю украинские язык, люблю украинские песни, которым учила меня ещё моя бабка. Но песни «Ла-ла-ла-ла» и «Мы не быдло…» я, действительно, не люблю. Потому что я вообще не люблю пошлости, злобы и бездарности. Я люблю Украину и украинский народ, потому что это моя земля, моя кровь. Но я не собираюсь любить безродное племя, которому вместо национальной культуры, вложили в душу дикую спесь ограниченных холопов, возомнивших себя потомками древних римлян и родичами лучших европейских фамилий, и ненависть и презрение ко всему, чей цвет выбивается из жёлто-блакитных тонов. Я предпочитаю, чтобы именно это племя покинуло мою землю, уехав в Галицию, в Польшу, в Литву… Хоть в Америку! Только подальше от моего города, потому что мне невыносимо видеть как измываются над ним ваши новые гунны!
– И всё же уехать придётся вам, – поджав губы, процедила Рая, не обращая внимания на робко-просительные взгляды мужа. – Вы настолько ненавидите Украину, что вас даже не волнует судьба вашего внука, который идёт за неё воевать!
– Опять неправда. Я очень люблю моих внуков. Если ты не забыла, их у меня два. И мне жутко от мысли, что, может статься, эти мальчики будут стрелять друг в друга. Во имя чего, Рая?
– Во имя свободы и независимости Украины!
– Во имя свободы очередных олигархов грабить нас, прикрываясь словами о пламенной любви к отечеству? А ведь их сыновья не идут воевать, Рая. Идут наши. Мой старший внук, по крайней мере, будет сражаться за правое дело. А Лёня… Мне очень больно, Рая. И очень страшно. Потому что я не хочу потерять моих мальчиков для того, чтобы какие-то мерзавцы получали свои дивиденды с их крови. Попытайся остыть и понять меня, – с этими словами Ирина Ростиславовна поднялась из-за стола: – И ты, Петя, попытайся. Олег и Лёня – твои сыновья. И нельзя, чтобы они стреляли друг в друга. Подумай об этом.
– Нам не о чем думать! Наш сын – герой майдана! И на войне он будет героем! – эти истеричные крики она услышала уже в прихожей. И как после такого разговора не поверить, что над Украиной ставится эксперимент по испытанию новейшего психотропного оружия? Ведь они – невменяемы! Настолько, что самые естественные человеческие инстинкты и то притупились в них. Слепая ненависть и безумная гордыня вытеснили всё… Сумасшедший дом, секта… Только неделей раньше у Рады собрались на радение методисты в жёлто-блакитных одеждах и пели «Аллилуйю» властям. Дикое и страшное зрелище массового беснования. А ведь оно – по всей Украине смертоносным вирусом расползается…
Устало брела Ирина Ростиславовна по пустынным и грязным (грязь – тоже примета времени) улицам. Болело сердце за внуков, и оттого ещё пуще, что ничем не могла им помочь, не могла защитить их. Во второй раз рушился мир, в котором прожила она более семидесяти лет. И на этот раз, пожалуй, страшнее. А, по сути, нынешний кошмар лишь естественное продолжение того, двадцатитрёхлетней давности. В других странах гражданская война и этнический геноцид прошли уже тогда, сразу, по горячим следам. Молдавия, Грузия, Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан… А на Украине отсрочка вышла. Не вызрел тогда ещё плод ненависти, но за без малого четверть века изрядно удобрили и взрыхлили почву, чтобы он наполнился соком. И, вот, настала страдная пора, и проклятие 17-го, а затем 91-го годов вновь потребовали кровавой жертвы. И, вот, приносилась она под сатанинскими плакатами с изображением смерти, черепов, младенца Антихриста и прочей символики, коими украшен был Майдан, под ритуальные песни и удары в бубны, достойные диких племён африканского континента, под зовущие убивать крики застрельщиков новой великой бойни… И в этот-то обмолот, в жернова беспощадные внуки должны попасть. Господи, как же страшно жить в мире Твоём, людским безумием и злобой изувеченном!
Глава 5.
Последний вечер перед отправкой в зону АТО Лёня Тарусевич коротал в палатке Стасика Лося и Сёмы Лопаты. Знакомство их было давнее – ещё со времён школьного лагеря, в который мать определяла Лёню на каждое лето. В лагере было хорошо: ни доставших по самое не могу «родаков», ни бабки, вечно читающей нотации. А пацаны там были – не в пример ему «мальчику из интеллигентной семьи» – уже с приводами в милицию, с трудной судьбой, с «прошлым». Они в своём детско-подростковом возрасте уже успели испробовать, если не всё, то почти всё, а потому были у остальных мальчишек, не имевших столь солидного «опыта» в большом авторитете. И Лёня не был исключением. А над этим авторитетом был ещё один авторитет – Стёпа Гетман. Гетман – уважительно – за то, что для мальчишек не каким-то там «пионер-вожатым», а истинным предводителем, командиром был. И за то, что истинный патриот Украины. Лагерь, в сущности, весь был патриотическим – песни УПА знали назубок, портреты Бандеры и Шухевича висели на почётном месте. Но Гетман был Патриотом с большой буквы. Никто не умел так вдохновенно рассказывать об истории и героях Украины. И ещё тогда, десять лет назад, говорил Стёпа, что Украине ещё предстоит отстаивать свою свободу перед лицом хищных москалей и в кровавой купели обретать её, ибо только омытая кровью, она будет осознаваться величайшей ценностью, которая вновь сделает из украинцев великую нацию, какой она была когда-то, но перестала быть под гнётом всё тех же проклятых москалей.
Гетман доходчиво объяснял, что Украина была не просто частью Европы, но её основой, именно древним украинцам обязана Европа своей цивилизацией и свободой, и теперь, века спустя, украинцам вновь надлежит вернуть себе утраченное положение, вернуться в европейскую семью, вырвавшись из лап азиатских варваров – потомков Чингисхана. У них, у потомков, и вовсе никакой цивилизации не было, кроме той, что украли они у украинцев. А так, до 18-го века жили они под властью крымских татар, от которых их цари получали ярлыки. Между тем, как свободные украинские казаки уже тогда вместе с европейцами воевали с неверными и ходили в морские кругосветные путешествия.
Величаво смотрелась родная история в рассказах Стёпы, и мальчишки слушали его, разинув рты. Гетман же настолько увлекался, что подчас, рассказывая о самых драматичных страницах, срывался на плач. А ещё у него был прекрасный голос, и он пел украинские песни, играя, между прочим, на бандуре.
В общем, для мальчишек Гетман стал первым кумиром, которому они свято верили, и за которым готовы были идти в самое пекло. Именно тот факт, что Стёпа отправился воевать с сепаратистами, подтолкнул Лёню последовать его примеру, записавшись в батальон, которым командовал Гетман. Сообщить об этом и проститься и пришёл он теперь на майдан, где ещё недавно вместе со Стёпой и его сотней, в которой, конечно, состояли Лопата и Лось, свергали ненавистный режим.
Теперь майдан больше напоминал помесь беженского лагеря и ночлежки. Бывшие активисты пили так, что запах перегара разносился по округе, что выкупе с грязью и отдельными безобразными выходками «героев», вызывало законное недовольство граждан. Асоциального вида типы собирали деньги «в помощь АТО», которые немедленно пропивались. Не утратившие крестьянской закваски разбили возле палаток грядки. Само собой, не было недостатка и в бабах, и в палатках царил разврат. Власти города уже не раз предпринимали попытки спровадить куда-нибудь зажившихся в центре столицы вчерашних «героев», но те на все подобные предложения отвечали дружным посылом по известному адресу, который по утверждению языковедов, также был украден у украинцев проклятыми москалями.
