скачать книгу бесплатно
Они скакали на месте и били себя по спине и по плечам, чтобы согреться, но им становилось все холоднее, а в довершение ко всему вошел неизвестный дядька в ватнике и закричал:
– Разрешение от Дим Димыча есть?
– Нету.
– А ну, вон отсюда!
– Да что ты, дядя? – взмолился Богачев. – Мы же как негры теперь, дай хоть отмыться.
– Разрешения у вас нету – не могу!
– Потом принесем.
– А почем я знаю, кто вы такие? Электростанция – объект, а не шутки, а вы тут голые бегаете. Одевайтесь, не то за милицией пойду.
В этот критический момент вошел Аветисян.
– Ой, миленький, – застонал он, – а я тебя по всему подвалу ищу, давай холодной воды скорее!
– А разрешение от Дим Димыча есть?
– Есть, есть, – закивал головой Аветисян и вытащил из портфеля, в котором держал белье, два рубля.
Человек в ватнике спрятал деньги и отошел к стене. Там он нажал какую-то кнопку, и сразу же пошла холодная вода.
– Сейчас веников принесу, – сказал он и вышел.
Мылись в молчании, проклиная Аветисяна. Было по-прежнему холодно, а вода отдавала мазутом.
Вернувшись к себе, они сказали Володе Пьянкову:
– Слушай, это не баня, а сказка. Иди, пока не поздно, там и веники есть.
– Давайте, давайте, – сказал Пьянков, – осторожнее на поворотах, здесь пришибленных в детстве нет.
5
Уже около самолета экипаж Струмилина догнал запыхавшийся диспетчер. Он отозвал в сторону Володю и попросил его:
– Отдай на Диксоне Галочке с радиостанции, – и передал две рыбины.
– Нельмы?
– Да.
– На строганинку?
– Да.
– Не возьму.
– Почему?
– Испортятся. Нам еще до Диксона ходить и ходить.
– Да нет же. Сейчас вам приказ передадут: взять на Тикси науку и переходить в Диксон.
– Командир! – крикнул Володя радостно. – На науку нас переводят!
Богачев запрыгал на одной ноге, как мальчишка. Диспетчер засмеялся. Богачев покраснел и стал делать вид, что прыгал он не от радости, а потому, что в унту попал камешек.
Струмилин и Аветисян переглянулись, и Брок увидел в глазах командира ту нежность, которую он уже не раз замечал, когда командир смотрел на Павла.
– Какие будут ЦУ? – спросил Володя диспетчера, забрасывая рыбины в самолет.
– Главное ЦУ – не расплавьте мой подарок, рыбка хорошо заморожена, упаси бог, потечет!
– Я положу в хвост.
– Спасибо.
– Так, значит, ЦУ не будет?
– Он сейчас нам ОВЦУ даст, – предположил Брок, – все диспетчеры очень любят давать не просто ЦУ, но обязательно ОВЦУ.
Богачев, слушая этот разговор, спросил у Аветисяна:
– Геворк Аркадьевич, они сейчас по-датски изъясняются или как?
– По-советски, – ответил Аветисян. – ЦУ – значит «ценные указания», а ОВЦУ – «особой важности ценные указания». В толковом словаре у Даля таких слов нет, но они экономны и выразительны, в этом спору нет. Они – памятники эпохи.
– Есть спор, – возразил Богачев, – так испортили язык! Я вообще скоро из протеста на славянский перейду. Чтобы поломать эти памятники эпохи.
– Что же тогда делать нам? – поинтересовался Аветисян. – И вообще не националист ли вы, Паша?
– Вы заведете себе переводчика, – сказал Богачев, – или я выучу армянский.
– Последнее меня устраивает, а то с переводчиком себя чувствуешь иностранным туристом.
Когда поднялись в воздух и легли курсом на Тикси, Брок принял радиограмму с предписанием зайти в Тикси и забрать экспедицию.
– Правду говорил рыбак-то, – сказал Богачев, – теперь полетаем по-настоящему.
Самолет шел над тундрой. Солнце катилось по снегу огромным белым диском. Заструги ломались скифскими луками. Снег сливался на горизонте с таким же синим небом, и от этого казалось, что далеко впереди океан.
Брок передал Струмилину радиограмму из Чокурдаха. На бланке он записал направление и силу ветра, температуру воздуха и прогноз. Струмилин бегло просмотрел радиограмму и передал ее Богачеву.
– Сегодня будете сажать машину, – сказал Струмилин.
– Есть.
– Ветер только сильный.
– Ерунда, – сказал Пашка, – я ее усажу, как ребенка.
Струмилин вздрогнул и быстро взглянул на своего второго пилота. Павел поправлял палочку автопилота, выправляя курс. Курносый нос, обгоревший на холодном солнце, шелушился.
«Он совсем не похож на отца, – подумал Струмилин, – а сейчас сказал точную фразу Леваковского. Откуда в нем это? Ведь он не мог знать отца: тот погиб, когда ему было три года…»
– Откуда вы знаете эти слова?
– Какие?
– Ну вот эти – «усажу, как ребенка».
– А… Сыромятников мне говорил, что это любимые слова отца.
– Верно.
– Мне очень нравятся эти слова.
– Мне тоже. Слушайте, Паша, извините за нескромный вопрос, а почему у вас другая фамилия?
– Это мать. Она отдала меня в детдом, когда все случилось. Потом вышла замуж и уехала во Владивосток. А когда меня направили в ремесленное училище, она сказала, что мои метрики пропали и что фамилия моя Богачев. Это фамилия ее отца, а он жил в Минске, а там все записи в загсе пропали в войну, и никто не мог проверить. А уж после того как моего отца реабилитировали и ей вернули его Золотую Звезду, она мне все написала.
– А почему вы сейчас не возьмете свою настоящую фамилию?
Богачев долго молчал, а потом ответил:
– Это для меня – как в партию вступить. Думаю, еще рано. Я – Богачев, а Леваковским мне надо стать.
В Чокурдахе дул сильный боковой ветер.
– Ну как? – спросил Струмилин. – Будете сажать?
– Если разрешите – конечно!
– Разрешаю.
Володя Пьянков занял свое место: на маленьком откидном стульчике между Струмилиным и Богачевым. Он привычно глянул на показатели приборов и сложил руки на коленях, готовый выполнить любой приказ пилота точно и незамедлительно.
Богачев мастерски и легко выполнил «коробочку», а потом повел самолет на снижение. Струмилин не смотрел в сторону Богачева. Он смотрел прямо перед собой и видел ровное снежное поле метрах в ста слева от самолета.
«Слишком большое упреждение берет парень, – думал он, доставая из кармана папиросы, – упадем в торосы, ноги поломаем…»
– Шасси! – скомандовал Богачев.
На щитке загорелся зеленый свет: шасси выпущены.
– Семьдесят метров, – начал отсчитывать высоту Пьянков, – семьдесят метров, шестьдесят метров, пятьдесят метров, сорок метров…
Самолет чуть подкинуло и понесло вперед стремительнее, чем секунду тому назад.
Аветисян и Брок привстали со своих мест и напряженно смотрели прямо перед собой. Они смотрели на снежное поле, которое было слева и которое очень медленно приближалось. Так, во всяком случае, им казалось. Земля быстро уходит при взлете и очень медленно приближается во время посадки.
– Тридцать метров, – продолжая отсчитывать, Пьянков посмотрел на Струмилина, – двадцать метров…
«Неужели вытянем? – думал Струмилин, наблюдая за тем, как самолет неуклонно сносило налево, – тогда он просто гений, этот Пашка…»
Самолет завис в воздухе, и на какую-то долю секунды всем показалось, что движение и время остановились, подчиненные спокойному приказу двадцатипятилетнего парня в кожаной куртке.
Струмилин не понял, дотянул все же Павел до снежного поля или сейчас машина перекувырнется, ударившись шасси в торосы.
«Сейчас, – думал Струмилин, – вот сейчас… Ну, дотяни, голубушка, дотяни же!»
– Все, – спокойно сказал Богачев, – сели, как в аптеке.
Удара шасси о снег все еще не было. Но как только он сказал, все в кабине ощутили спокойный, несильный толчок, и машина покатилась по снежному полю.
Струмилин обернулся и посмотрел на Аветисяна и Брока. Те стояли у него за спиной. Аветисян развел руками, что могло означать одновременно и крайнюю степень восхищения и, наоборот, высшую форму раздраженности.
«Что мне ему сказать? – напряженно думал Струмилин. – Он блестяще посадил машину, но он посадил ее очень рискованно и слишком красиво. Это для авиационного парада, а не для Арктики…»
Богачев обернулся к Пьянкову и спросил:
– Володя, у тебя нет спички? У меня в зуб что-то попало.
Пьянков протянул ему пустой коробок. Богачев отломил кусок фанерки и стал чистить зуб. Струмилин испытующе смотрел на него, а потом не выдержал и засмеялся. И весь экипаж тоже засмеялся. Богачев удивленно посмотрел на Струмилина, на Володю, потом быстро оглянулся на Аветисяна и Брока и спросил:
– Я что-нибудь не так сделал, Павел Иванович?
– Вы все сделали так, как надо, Паша, молодец вы…
– Это вы говорите честно или для того, чтобы поднять во мне дух?
– Я говорю это абсолютно честно.
– Тогда большое спасибо.
И снова все засмеялись, а Богачев, снова посмотрев на своих товарищей, подумал: «Издеваются, черти, а что я сделал такого?»
В Чокурдахе им сказали, что ремонт лыжи, которая стояла на их старом самолете, закончен и что нужно как можно скорее возвращаться в Тикси, желательно без ночевки в Чокурдахе. Подвоз грузов для высокоширотной экспедиции Арктического института закончился, и начинались полеты с научными работниками на борту.
– А вам, – сказали Богачеву, – пришла радиограмма из Москвы, но мы ее в Тикси переслали.
– От кого?
Ему ответили:
