скачать книгу бесплатно
Пальма достал из кармана свой мелок, зачеркнул скрипичный ключ и на следующей металлической трубе нарисовал басовый ключ. Он прошагал еще метров пятнадцать, завернул в маленькую вайнштубе и попросил хозяина:
– Пожалуйста, двойной «якоби».
– Да, господин, – ответил хозяин, стремительно и ловко наливая ему коньяк, – прошу вас.
– Спасибо, – сказал Пальма. – Почему у вас так сумрачно? Хорошо бы включить свет.
– Постоянные посетители моей вайнштубе предпочитают полумрак. Это создает необходимый интим.
– Ну что ж, – сказал Ян, – интим, так интим.
Он выпил коньяк, выкурил сигарету и вышел на улицу. Такси нигде не было. Тогда он медленно пошел в обратном направлении, все так же размахивая своим клетчатым баулом.
Проходя мимо металлической ограды, он увидел свой басовый ключ зачеркнутым крест-накрест. На третьей чугунной тумбе он нарисовал скрипичный ключ перевернутым вниз головой и выбросил мелок в большую урну.
Остановив такси, он сказал:
– Пожалуйста, отвезите меня в имперское министерство иностранных дел, на Вильгельмштрассе…
Через три минуты после того, как Пальма пригласили к Риббентропу, в приемную вошел высокий мужчина с лицом римлянина. Референт Риббентропа поднялся и, выбросив руку в нацистском приветствии, сказал:
– Обергруппенфюрер Гейдрих, сейчас у рейхсминистра редактор нашего лондонского журнала латышский журналист Ян Пальма.
– Хорошо, – сказал Гейдрих, – я подожду. Беседа с Пальма конечно же не менее важна для судеб рейха, чем встреча с шефом главного управления имперской безопасности.
Гейдрих отошел к окну, залитому солнцем, и, заложив руки, прижался лбом к стеклу.
Окна приемной выходили на зеленый дворик министерства иностранных дел. По ровному, на английский манер подстриженному газону ходили голуби. Гейдрих негромко, словно самому себе, сказал:
– Министерство иностранных дел обязано иллюстрировать тягу к миру обилием прикормленных голубей.
…В кабинете рейхсминистра Ян Пальма сидел за маленьким столиком, отхлебывая бразильский кофе из золоченой чашки, и говорил негромко:
– Я благодарен вам, господин Риббентроп, за исчерпывающий ответ. Важно стенографически точно передать ваши слова читающей британской публике.
– Я доверяю вашему бриллиантовому перу.
– Запомнили «бриллиантовое перо»?
– Тяжкий удел министров – запоминать. В данном случае этот удел не был для меня обузой. Мне было приятно это запомнить, дорогой Пальма.
– Господин министр, я хотел бы задать вам вопрос, который, естественно, не будет включен в публикацию. После блистательного выступления фюрера в Данциге куда следовало бы обратить свой взор нам, вашим английским друзьям?
Риббентроп улыбнулся:
– Вы вторгаетесь в сферу государственных секретов рейха.
Пальма ответил – тоже с улыбкой:
– Господин Риббентроп, я снимаю свой вопрос.
Риббентроп поднялся, принес с другого столика электрический кофейник, долил кофе себе и Яну и спросил:
– Ну хорошо, а как думаете вы, куда следует обращать свой взор великой Германии?
– По-моему, на Варшаву.
Риббентроп отрицательно покачал головой.
– Прага?
Риббентроп снова отрицательно покачал головой, а потом прижал палец к губам и сказал:
– Вам, как другу Германии, я хочу посоветовать: не уезжайте сейчас отдыхать, даже если у вас запланирован отдых. А если и поедете, то советую куда-нибудь поближе к Пиренеям.
Гейдрих посмотрел на часы:
– Я сочувствую рейхсминистру. Журналисты с их дотошностью могут замучить насмерть.
И как раз в это время вышел Пальма. Он поклонился Гейдриху и сказал секретарю министра:
– Я просил бы вас записать, что я остановился в «Адлоне», апартамент номер двести семнадцать. Если я понадоблюсь господину рейхсминистру, прошу предупредить заранее, а если этого нельзя сделать, то сообщите, пожалуйста, портье. Я буду оставлять свой телефон или тот адрес, по которому ненадолго уеду.
Гейдрих вошел к Риббентропу. Они молча поздоровались. Гейдрих сказал:
– Мой дорогой Риббентроп перед тем, как я начну мучить вас вопросами координации нашей работы, мне хотелось бы спросить: известно ли вашему ведомству, что журналист Ян Пальма в течение трех лет посещал марксистский клуб в университете?
– Мне неизвестно это, и мне занятно узнать, о чем думал ваш Лерст, когда представлял мне Пальма в Лондоне?
– Лерст не всевидящий. Мой аппарат раскопал на Пальма интересный материал… Мы начали серьезно смотреть за этим газетчиком…
Риббентроп почувствовал, что холодеет: он вспомнил конец беседы с Пальма. Он не мог сказать об этом Гейдриху, он подставил бы себя под удар.
– Нет, я не верю этому, – сказал министр, – мало ли кто грешил в юности марксизмом? Пальма делает в высшей мере полезное для нас дело…
– Тем не менее я отчитал Лерста и поручил ему заняться газетчиком. Он его первым узнал, ему и отвечать…
– Погодите, а что у вас есть конкретно против Пальма?
– Он был с красными в Вене, он контактировал в Праге с русским писателем Борцовым, потом он внезапно воспылал любовью к нам… Я не очень-то верю таким амплитудам… Я верю только в последовательность.
– Он мог метаться…
– Вот мы и займемся его метаниями… Меня редко подводит интуиция, поверьте, мой дорогой Риббентроп…
Бургос, 1938, 6 апреля, 15 час. 44 мин.
Штирлиц отпер дверь комнаты, где лежал Пальма, и, остановившись на пороге, сказал:
– Хватит валять дурака! Я сейчас прикажу забрать отсюда эту тахту, – лежите на полу! Хаген! – крикнул он яростно. – Где Хаген?!
– Он отдыхает, – ответил дежурный по коридору. – Он очень устал.
Штирлиц раздраженно захлопнул дверь, взял стул, придвинул его к изголовью софы и подмигнул Пальма.
– Громко заявляйте протест по поводу Хагена, – шепнул он, – и слушайте при этом меня, я буду говорить очень внятно, хотя и шепотом.
Пальма начал гневно браниться, сосредоточенно глядя в лицо Штирлицу, а главное, на его губы – тот произносил каждое слово округло и четко:
– Республиканцы либо подменят самолет, либо совершат налет на эту богадельню. Если выберут второй путь, я не отойду от вас ни на шаг. Пистолет я вам дам перед самой операцией. Сегодня вечером, когда вернется ваш друг Хаген, мы станем допрашивать вас вдвоем, а может быть, я приглашу еще кого-нибудь третьего. Я буду мучить вас светом: прожектор в глаза – заранее извините меня, дружище, но это в наших общих интересах. Все поняли? Главное, не вешайте носа, все будет о'кей.
– Ол райт, – шепотом поправил его Пальма. – О'кей – это американский вульгаризм…
– Все! – закричал Штирлиц. – Хватит! Мне надоело выслушивать ваши жалобы! Будущее в ваших руках! Ясно?! Даю вам два часа на размышления – потом пеняйте на себя!
«Он здорово постарел за эти два года, – думал Пальма, наблюдая, как на него зло кричит Штирлиц. – Мне трудно, а каково ему, бедняге? Когда мы в первый раз увиделись, он был ведь без единого седого волоска».
Берлин, 1936
Пальма тогда вернулся в «Адлон» и встретил в холле Петериса и Ванга. Они ехали на отдых в Ригу через Берлин. Ян бросился к ним, обрадовавшись, но в глазах у друзей он увидел холодное недоумение, и все сразу понял, и остановился возле них, чуть улыбаясь:
– Привет дипломатам!
– Привет борзописцам, – ответил Гэс. – Или теперь при встречах с тобой следует говорить не «привет», а «хайль»?
– Нет, можете просто называть меня «фюрер», – ответил Ян. – Кого ждете? Пошли ко мне – есть виски.
– Спасибо, – ответил Ванг, – мы ждем приятеля.
– Ну хорошо, ну ладно, – поморщился Ян, – мы разошлись в воззрениях. Но давайте выслушаем друг друга.
– Здесь всюду записывают разговоры, – ответил Петерис, – мне не хочется, чтобы гестапо занесло в свою картотеку мой голос – я брезглив.
– Меня не записывают. Я пропагандист идей Германии. А выслушать друг друга нам стоит.
– Пожалуй, что нет, – ответил Петерис. – Тем более что мы собираемся съездить в Москву, в эту цитадель варварства… Мы боимся бросить на тебя тень.
– Нехорошо так, – сказал Ян. – Недемократично, по-моему. Всякий волен верить в свои идеалы.
– Фашизм стал твоим идеалом? – удивился Ванг. – Я не предполагал, что скотство поддается идеализации.
– Можно подумать, что, вернувшись в Лондон, вы уговорите Чемберлена подписать с Кремлем договор о совместном отпоре Гитлеру, – жестко сказал Пальма. – Вы поохаете, поахаете, расскажете, как вам понравилось в столице социализма, но по-прежнему будете выполнять все указания ваших шефов. Не изображайте из себя принципиалов, парни. Вы такие же мыши, как и я, только несколько благопристойнее.
– Молчать – это все-таки лучше, чем прославлять. Мы – молчим, ты – прославляешь, – сказал Ванг.
Петерис поморщился:
– Пассивная молчаливость – тоже скверная штука.
– Голос не мальчика, но мужа, – сказал Ян. – Так что – зайдем ко мне?
– Ты иди, – сказал Ванг Петерису, – а я побуду здесь. Иди, если тебе хочется нахлестаться с ним виски. Я могу купить себе виски сам. Пока еще могу…
Петерис, однако, не пошел.
Ян поднялся к себе, налил стакан виски, добавил холодной воды из крана, хотел было выпить, но, посмотрев на часы, зло швырнул папку на кровать и тихо, смачно выругался.
А когда он вышел из «Адлона» и скорее машинально, чем по необходимости, «проверился», то сразу заметил за собой хвост. Двое в сером неотступно топали следом. Пальма изменил маршрут – в девять у него была назначена встреча. Он повернул на Унтер ден Линден, возле Пассажа свернул на Фридрихштрассе и остановился около касс кинотеатра.
– Что за фильм? – спросил он кассиршу и посмотрел в бликующее стекло: двое по-прежнему следовали за ним.
– Интересный фильм – шпионы, погони, стрельба…
– Много стреляют?
– Раз двенадцать… Я, правда, не смотрела, я только слышала выстрелы по динамику.
– Двенадцать – это мало.
– Господин хочет купить билет?
– Нет, благодарю: слишком мало стреляют…
«Какие сволочи все-таки мои дружки, – думал Ян, спускаясь в метро, – я отрываюсь от слежки, я подставил голову под нож, а они воротят носы от меня, как от прокаженного. Хотя я и сам поступил бы так же, будь на их месте. И никакие они не сволочи. Но долго играть в фашиста я не смогу – сломаюсь».
Он оторвался от слежки возле остановки «Митте»: на стоянке такси была только одна машина, и он взял ее, и успел заметить, как шпики заметались на площади. Он долго плутал по городу, пока не убедился, что хвост отстал.
Проходными дворами он вышел к Каналу. Его догнал рослый эсэсовец и сказал:
– Вы уронили платок.
– Вы ошиблись, – ответил Пальма, – мой платок у меня в кармане, как мне кажется.
– Простите, значит, я ошибся.
– Спасибо.
– Еще раз простите, но я был убежден, что этот синий платок принадлежит вам.
– Ну, здравствуйте, – сказал Ян, – я испугался, когда увидел вас в форме.
– К ней нужно привыкнуть… Вы – Дориан?
– Да. А вы – Юстас?
– Такой же как вы – Дориан, – хмуро ответил офицер, – пошли, здесь у меня квартира.
«Центр. По данным, полученным через Риббентропа, явствует, что в ближайшее время следует ожидать серьезных акций Гитлера в Испании. Дориан».
