Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями. Сказка

Как только первые весенние капли забарабанили по земле, все маленькие птички в рощах и на пастбищах разразились такими радостными, ликующими криками, что весь воздух зазвенел, и мальчик высоко подпрыгнул на месте.

– Теперь у нас будет дождь! Дождь дарит нам весну! Весна дарит нам цветы и зелёные листья! Зеленые листья и цветы дают нам червей и насекомых! Черви и насекомые дают нам пищу, а обильная и вкусная пища – это лучшее, что есть на свет! – пели птицы.

Дикие гуси тоже были рады дождю, который пришёл, чтобы пробудить растения от долгого сна и проделать дыры в ледяных крышах озёр. Они больше не могли сдерживать себя и сохранять такую нелепую серьёзность и начали разносить весёлые крики по окрестностям.

Когда они пролетали над большими картофельными грядками, которых всегда так много в окрестностях Кристианстада – и которые всё ещё лежат голые и чёрные, – они кричали:

– Просыпайтесь и расцветайте! А вот то, что пробудит вас! Вы уже слишком долго бездельничали!

Когда они увидели людей, которые спешили укрыться от дождя, они упрекнули их, закричав:

– Чего вы так спешите? Куда? Разве вы не видите, что это пошёл дождь из ржаных хлебцев и печенья?

А между тем большой, густой туман быстро двигался на север и преследовал гусей по пятам. А они почти уже сами стали думать, что тащат за собой туман. И только сейчас, когда они увидели под собой огромные фруктовые сады, они гордо воскликнули:

– Вот мы пришли с анемонами! Вот мы пришли с розами! Вот мы пришли с цветущими яблонями и вишневыми бутонами! Вот мы пришли с вьющимся горохом и фасолью, жёлтой репой и капустой! Тот, кто пожелает, может взять их! Тот, кто пожелает, может забрать их!

Так как всё это пело и ликовало, когда пошли первые ливни и когда все, как дети, радовались дождю. Но когда дождь продолжался весь день, дикие гуси потеряли терпение и закричали изнывающим от жажды лесам вокруг озера Ивеш:

– Разве вам мало этого? Вам ещё мало? Ну, хватит уже лить!

Небеса всё более и более серели, а Солнце пряталось так хорошо, что невозможно было представить, где оно теперь находится. Дождевые капли падали всё быстрее и быстрее и всё сильнее и сильнее поток бил по крыльям, пытаясь проникнуть между маслянистыми наружными птичьими перьями. Земля полностью скрылась за туманами. Озёра, горы и леса слились в почти неразличимый лабиринт, и даже горы различить было совершенно невозможно. Полёт становился всё медленнее и медленнее, радостные крики смолкли, и мальчик всё острее ощущал пронзительный холод.

Но всё же он сохранял мужество до тех пор, пока летел по воздуху. И днём, когда они устроили привал под маленькой чахлой сосенкой, посреди большого болота, где всё было мокрым и холодным, где по-прежнему многие холмики были покрыты снегом, а другие стояли голыми в луже наполовину растаявшей ледяной воды, даже тогда он не впал в уныние, а бегал в прекрасном расположении духа и охотился за клюквой и мороженой брусникой. Но потом наступил вечер, и темнота опустилась на них так низко, что даже такие зоркие глаза, как у нашего мальчика, не могли ничего видеть, и вся дикая местность вдруг превратилась в странную, мрачную и ужасную декорацию. Мальчик лежал, свернувшись калачиком под крылом гусака, но не мог заснуть, потому что ему было холодно и мокро. Он слышал так много шорохов и дребезжания, крадущихся шагов и угрожающих голосов, что был охвачен ужасом и не знал, куда ему от этого всего сбежать. Он хотел забиться куда-нибудь туда, где светло и тепло и не хотел перепугаться до смерти от всей этой жути.

«Должен ли я рискнуть и отправиться туда, где есть люди, всего только на одну эту ночь? – подумал мальчик, – Только для того, чтобы можно было немного посидеть у костра и перекусить. Я мог бы вернуться к диким гусям еще до восхода Солнца.»

Он выполз из-под крыла и соскользнул на землю. Он не разбудил гусака, и не потревожил никого из соседей, а никем не замеченный, бесшумно пошёл пробираться через болото.

Он не знал точно, где он находится: в Сконе, Смоланде или в Блекинге. Но как раз перед тем, как спуститься в болото, он мельком увидел большую деревню и направил туда свои стопы. Прошло совсем немного времени, прежде чем он обнаружил дорогу; и вскоре оказался на деревенской улице, которая тянулась ужасно далеко. Эта улица была с обеих сторон обсажена деревьями и окаймлена бесконечными садами.

Мальчик попал в один из больших городов-соборов, которые так часто встречаются на возвышенностях, но почти не видны снизу, с равнины.

Дома были деревянные и очень крепкие и красивые. У большинства из них были пышные фронтоны и фасады, окаймлённые резной лепниной, и стеклянные двери, кое-где сверкали цветные стёкла, выходящие на веранды. Стены были выкрашены светлой краской, двери и оконные рамы отливали голубым, зелёным и даже красным. Всю дорогу, пока мальчик ходил и рассматривал дома, он слышал, как люди, сидевшие в теплых домиках, болтали и смеялись. Слов он не мог разобрать, но ему казалось, что это просто прекрасно – слышать тихие человеческие голоса.

«Интересно, что бы они сказали, если бы я постучал и попросил впустить меня», – подумал он.

Это было, конечно, то, о чём он мечтал и что он намеревался сделать с самого начала, но теперь, когда он увидел освещённые окна, его страх перед темнотой исчез. Вместо этого он снова почувствовал ту робость, которая всегда охватывала его, когда он находился рядом с людьми.

«Я ещё немного осмотрюсь в городе, – подумал он, – прежде чем просить кого-нибудь приютить меня!

В одном из домов был балкон. И как раз в тот момент, когда мальчик проходил мимо, двери распахнулись, и сквозь тонкие прозрачные занавески хлынул яркий, жёлтый свет. Затем на балкон вышла хорошенькая молодая девушка и перегнулась через перила.

«Идёт дождь! Теперь у нас скоро будет настоящая весна! – сказала она.

Когда мальчик увидел её, он почувствовал странное беспокойство. Казалось, ему хотелось заплакать. Впервые за всё время ему стало немного не по себе, потому что он почувствовал, как далеко отделён от человеческого рода.

Вскоре после этого он проходил мимо магазина. Перед магазином стояла красная сеялка для кукурузы. Он остановился и посмотрел на неё, потом заполз на водительское место и расселся на нём. Добравшись туда, он причмокнул губами и сделал вид, что сел за руль. Он подумал, как было бы забавно, если бы ему разрешили проехать на такой красивой машине по ржаному полю. На мгновение он забыл, кто он сейчас; потом вспомнил об этом и быстро спрыгнул с машины. Затем им овладело ещё большее волнение. В конце концов, люди стали казаться ему очень замечательными и умными существами.

Он проходил мимо почтового отделения, а потом подумал обо всех газетах, которые приходили каждый день, с новостями со всех четырех уголков Земли. Каждый день кто-то кидал их в почтовые ящики. Он увидел аптеку и дом доктора и подумал о силе человеческих существ, которая была настолько велика, что они были способны бороться с болезнью и смертью. Он пришёл в церковь. Затем он подумал, как хорошо, что люди построили это и теперь могли услышать о другом мире, отличном от того, в котором жили, о Боге, воскресении и вечной жизни. И чем дольше он шёл по городу, тем больше ему нравились люди. Жить с людьми рядом часто невозможно, уж во всяком случае тяжело, но видеть их со стороны очень любопытно!

Так уж заведено с детьми, что они никогда не видят ничего дальше своего носа. То, что находится рядом, они хотят схватить немедленно, не заботясь о том, к чему это может привести. Нильс Хольгерссон не понимал, что он терял, когда решил стать эльфом; но теперь он начал ужасно бояться, что, возможно, ему никогда больше не придётся вернуться к своему привычному виду и нормальному существованию.

Как сильно, во имя всего святого, он хотел отправиться на работу, чтобы стать обычным городским человеком! Как он хотел, о! Но как много нужно знать для этого!

Он заполз на крыльцо, сел под проливным дождём и принялся медитировать. Он просидел так целый час, нет, почти битых два часа, и так напряжённо думал, что на лбу у него вздулась жила; но всё равно он ничего не понял и ничего не надумал. Казалось, что мысли только вертелись круг за кругом в его голове. Чем дольше он сидел там, тем более невозможным казалось ему найти какое-либо решение этой проблемы.

«Это, конечно, слишком сложно для того, кто научился так мало и так скверно, как я! – подумал он наконец, – Вероятно, всё закончится тем, что мне всё-таки придется вернуться к людям. Я должен спросить священника, врача, школьного учителя и других людей, которые образованы и, возможно, знают лекарство от таких напастей».

Он решил, что сделает это немедленно, и встряхнулся, потому что был мокр, как собака, искупавшаяся в луже воды.

Как раз в этот момент он увидел, что мимо пролетела большая сова и села на одно из деревьев, окаймлявших деревенскую улицу. В следующее мгновение Сова, сидевшая под карнизом дома напротив, начала кричать:

– Квитт, Квитт! Вы снова дома, мистер Серый Филин? Как вы провели время за границей?

– Благодарю вас, леди Бурая Сова. Я очень приятно провёл время! – сказал Серый Филин, – Произошло ли что-нибудь необычное здесь, дома, за время моего отсутствия?

– Не здесь, а в Блекинге, мистер Серый Филин, и в Сконе произошло нечто удивительное! Эльф превратил мальчика в гоблина размером не больше белки, и он отправился в Лапландию вместе с ручным гусем.

– Это замечательная новость, дорогуша, замечательная новость! Потрясающая! Неужели он никогда больше не станет человеком, леди Бурая Сова? Неужели он никогда больше не станет человеком?

– Это секрет, мистер Серый Филин, это секрет, но вы все равно его раскумекаете. Эльф сказал, что если мальчик присмотрит за гусаком, чтобы он вернулся домой целым и невредимым, то…

– То что? Что ещё, леди Бурая Сова? Что ещё? Что ещё?

– Полетим со мной на церковную башню, мистер Серый Филин, и вы услышите всю историю! Я боюсь, что здесь, на улице, кто-то может подслушать нас! Я не люблю чужие, слишком любопытные уши!

С этими словами Сова и Филин улетели своей дорогой, а мальчик подбросил в воздух свою шапочку и крикнул:

– Если я только присмотрю за гусаком, чтобы он вернулся целым и невредимым, тогда я снова стану человеком1 Ура! Ура! Тогда я снова стану человеком!

Он кричал «ура» до тех пор, пока не стал удивляться, что его не услышали во всех домах и люди не стали выглядывать в форточки, – но они ничего подобного не сделали, потому что на самом деле он едва пищал, и в конце концов Нильс поспешил обратно к диким гусям, по мокрому болоту, и при этом бежал так быстро, как только могли нести его юные ноги.

Лестница с Тремя Ступенями

Четверг, тридцать первое марта.

На следующий день дикие гуси намеревались отправиться на север через район Альбо в Смоланде. Они послали Икси и Какси разведать местность. Но когда те вернулись, то сказали, что вся вода замерзла, там везде лёд, а вся земля покрыта снегом.

– С таким же успехом мы можем остаться и здесь! Какая разница, где мы остановимся? – сказали дикие гуси, – Мы не можем путешествовать по стране, где нет ни воды, ни еды.

– Если мы останемся там, где мы ныне, нам, возможно, придётся задержаться здесь до следующей Луны! – сказал Акка, – Лучше уж лететь на восток, через Блекинг, и посмотреть, интересно, не сможем ли мы добраться до Смоланда через Мерее, который находится совсем недалеко от побережья. ю Там уже наверняка ранняя весна в полном разгаре.

Таким образом, на следующий день мальчик поехал прокатиться верхом через Блекинг. Теперь, когда снова стало светло, он был в очень весёлом настроении и не мог понять, что на него нашло прошлой ночью. Он, конечно, не хотел сейчас отказываться от путешествия и жизни на свежем воздухе. Это было так здорово – новые места, скорость, шутки приятелей – гусей.

Над Блекингом лежала подушка густого тумана. Мальчик, разумеется, не мог видеть, как это выглядит снаружи.

«Интересно, это страна по которой я еду, богатая или бедная?» – подумал он и попытался порыться в памяти, вспоминая то, что он слышал об этой стране в школе. Но при этом он прекрасно понимал, что это бесполезно, поскольку у него никогда не было привычки учить уроки. Уроки вызывали у негог дикую тоску, и книга всегда падала из его рук, едва он брал её.

Мальчик сразу же увидел перед собой всю школу. Дети сидели за маленькими партами и поднимали руки; учитель сидел на кафедре и выглядел недовольным; а сам стоял перед картой, как какой-то пират на капитанском мостике и должен был отвечать на какой-то вопрос о Блекинге, но ему нечего было сказать. Лицо школьного учителя с каждой секундой становилось все мрачнее и мрачнее, и мальчику показалось, что учитель больше всего на свете настаивает на том, чтобы они знали географию только потому, чтобы поскорее отвязаться от них и ради этого готов пойти на самое ужасное преступление. Теперь он спустился с кафедры, забрал у мальчика указку и отправил его обратно на свое место.

«Свят, свят, свят! – подумал тогда мальчик, – Добром это не кончится!»

Но школьный учитель подошёл к окну, постоял там пару минут и выглянул наружу, а потом присвистнул себе под нос. Затем он поднялся на кафедру, надулся, как клоп, напившийся крови и сказал, что расскажет им кое-что о Блекинге. И то, о чём он потом рассказывал, было так забавно, что мальчик заслушался его потешными россказнями. Стоило учителю только остановиться на секунду и задуматься, как Нильс принялся запоминать каждое его слово, так это было смешно.

– Смоланд – это высокий дом с елями на крыше, – сказал учитель, – и к нему ведёт широкая лестница с тремя большими ступенями; и эта лестница называется Блекинг. Да-с! Вот так! Это хорошо сконструированная и отделанная Богом лестница. Он тянется на сорок две мили вдоль фасада Смоланд-Хауса, и любому, кто пожелает спуститься к Восточному морю по этой лестнице, предстоит пройти двадцать четыре мили. Должно быть, прошло довольно много времени с тех пор, как эта лестница была построена…

Прошли дни и годы с тех пор, как ступени были высечены из серых камней и уложены – равномерно и гладко – для удобного прохода между Смоландом и Восточным морем. Поскольку лестница такая старая, можно, конечно, понять, что сейчас она выглядит не так, как тогда, когда была новой. Я не знаю, насколько сильно боги беспокоились о подобных вещах в то время, но каким бы большим ни были эти ступени, никакая метла не смогла бы вымести с них грязь. Через пару лет на них начали расти мох и лишайник. И так веками! Осенью на неё обрушивался ливень сухих листьев и травы, а весной пролёты и проступи были завалены падающими камнями и катящимся гравием. И поскольку тогда здесь не было людей, и все эти вещи оставались гнить и плесневеть, в конце концов на ступеньках скопилось столько земли, что не только травы, но даже кустарники и деревья смогли великолепно укорениться. Но, в то же время, между этими тремя проступями есть огромная разница. Самая верхняя ступень, которая находится ближе всего к Смоланду, в основном покрыта бедной почвой и мелкими камнями, и никакие деревья, кроме берёз, черемухи и ели, которые могут переносить холод на высотах и довольствуются малым, не могут там процветать. Лучше всего понимаешь, насколько там бедно и сиро, когда видишь, как малы полевые участки, которые вспаханы на лесных угодиях, и сколь маленькие хижины строят для себя люди. К тому же расстояние до ближайшей церкви – сто миль. Но на средней ступени почва лучше, и она даже не сковывается при самом сильном морозе. Это видно с первого взгляда, так как деревья здесь и выше, и более здоровые. Тут растут клены, дубы, липы, плакучие берёзы и орешник, но ни о каких шишках и говорить не приходится. И это еще более заметно из-за количества обработанной земли, которую вы там найдете; а также потому, что люди построили себе большие и красивые дома. На средней ступени находится множество церквей, вокруг которых расположены большие города; и во всех отношениях это выглядит лучше и изящнее, чем верхняя ступенька. Но самая низкая ступенька – лучшая из всех. Она покрыта хорошей плодородной почвой, и там, где она лежит и купается в море, нет ни малейшего ощущения смоландского холода. Здесь над всем главенствуют тёплые морские ветра. Здесь растут буки, каштаны и грецкие орехи, и они вырастают такими здоровущими, что возвышаются над крышами церквей. Здесь также находятся самые большие хлебные поля; но у людей есть не только древесина и земледелие, за счёт которых можно жить, но они также заняты рыбной ловлей, торговлей и мореплаванием. По этой причине здесь вы найдёте самые дорогие резиденции и самые красивые церкви; и приходы превратились в деревни и города. Но это ещё не всё, что можно сказать о трех ступениях Смоланда. Ведь нужно понимать, что когда на крыше большого смоландского дома идёт дождь или когда там тает снег, вода должна куда-то уходить; и тогда, естественно, большая её часть проливается на большую лестницу. Вначале вода, вероятно, сочилась по всей лестнице, какой бы большой она ни была; и кончалась водопадом, затем в ней появились трещины, и постепенно вода привыкла течь рядом с каменной террасой по хорошо вырытым канавкам. А вода есть вода, что бы с ней ни делали. У неё никогда нет покоя. По сути нет ничего более разрушительного, чем водный поток, тем более, когда он работает сотни или даже тысячи лет. В одном месте вода обрезает и подпиливает, а в другом добавляет. Эти канавки, которые она вырыла в долинах, и стены долин она засыпала землей; и с тех пор кусты, деревья и виноградные лозы облепили их – так густо и в таком изобилии, что они почти скрывают поток воды, который извивается там, в глубине. Но когда потоки достигают площадок между ступенями, они стремглав обрушиваются на них; вот почему вода прибывает с таким бурлящим приливом, что она набирает силу, с которой можно приводить в движение мельничные колеса и механизмы – они тоже возникают при каждом водопаде. Но это не все, что говорится о земле с тремя ступенями. Следует также рассказать, что давным-давно в большом доме в Смоланде жил великан, который очень состарился. И это утомляло его в его преклонном возрасте – быть вынужденным спускаться по этой длинной лестнице, чтобы поймать морского лосося. Ему казалось гораздо более подходящим, чтобы лосось подплыл к нему, где он жил. Поэтому он взошел на крышу своего большого дома; и там он стоял и бросал камни вниз, в Восточное море. Он швырнул их с такой силой, что они пролетели над всем Блекингом и упали в море. И когда посыпались камни, лосось так испугался, что вынырнул из моря и побежал к ручьям Блекинга; пробежал через пороги; высокими прыжками перепрыгнул через водопады и только тогда остановился.

Насколько это верно, можно увидеть по количеству островов и одиночный скал, которые лежат вдоль всего побережья Блекинга и которые представляют собой не что иное, как большие камни, которые бросал великан из своей пращи.

Это также видно по тому, что лосось поднимается в ручьях Блекинга всегда вверх по течению и прокладывает себе путь через пороги и стоячую воду вплоть до Смоланда.

Этот гигант достоин великой благодарности и великого почёта от народа Блекинга за все свои блага, за лосося в ручьях и огранку камня на острове – это работа, которая дает пищу многим из живущих здесь даже по сей день.

У Реки Роннеби

Пятница, первое апреля.

Ни дикие гуси, ни Смирре Фокс никогда бы не верили, что когда-нибудь снова столкнутся друг с другом после того, как покинули Сконе. Но теперь получилось так, что дикие гуси случайно выбрали маршрут через Блекинг, и туда же отправился хитрый Смирре Фокс.

До сих пор он держался северных районов провинции. И поскольку ему пока что не попались на глаза ни богатые усадебные парки с охотничьими угодьями, полными дичи и изящных молодых оленей, он был недоволен сильнее, чем мог выразить в словах. Всю дорогу он бежал и ругался на природу, людей и на весь этот неблагодарный, чёрствый и жестокий мир.

Однажды днём, когда Смирре бродил по пустынной лесной чащобе Мелланбигден, недалеко от реки Роннеби, он увидел пролетавшую мимо стаю диких гусей. Он сразу же заметил, что один из гусей был белый, и тогда, конечно, понял, с кем ему приходится иметь дело.

Смирре немедленно развернулся и решил открыть сезон охоты на гусей – как ради удовольствия получить хороший сытный обед, так и из желания отомстить за все унижения, которым его подвергли эти негодяи. Ну, и удовольствие от охоты не следует сбрасывать со счетов, как-никак, охота нравилась ему больше всего на свете! Он увидел, что они летели на восток, пока не достигли реки Роннеби. Затем они изменили курс и направились вдоль реки на юг. Он понял, что они намеревались найти место для ночлега где-то на берегу, и подумал, что ему удастся без особого труда заполучить парочку этих вкусных, жирных милашек. Но когда Смирре наконец обнаружил место, где укрылись дикие гуси, он заметил, что они выбрали невероятно защищенное место, и он никак не сможет подобраться близко к ним.

«Вот хитрюги! Хоть локти кусай!» – подумал Смирре.

Надо сказать, что река Роннеби не была уж очень большим или важным водоемом, тем не менее, она всегда была на слуху из-за её красивых берегов. В нескольких местах она прокладывала себе путь между крутыми горными громадными стенами, которые торчат прямо из воды и сплошь заросли жимолостью и черемухой, рябиной и ивняком, и мало что могло быть более восхитительным, чем плыть по маленькой тёмной речке в приятный летний день. Если прекрасным летним днём вам выпадет взглянуть вверх на всю эту нежную зелень, которая лепится к скалистым склонам, вы буквально застынете от восторга, так тут хорошо!

Но теперь, когда дикие гуси и Смирре спешили к реке, стояла холодная и ветреная полувесна-полузима. Все деревья стояли голые, и, наверняка в округе не нашлось никого, кто хоть немного задумался бы о том, уродлив этот берег или красив. Дикие гуси возблагодарили свою удачу за то, что они нашли на отвесной горной стене узкую песчаную полосу, достаточно широкую, чтобы на ней можно было разместиться всей стае. Перед ними неслась река, полноводная, сильная и бурлящая во время таяния снегов и половодья. Позади них вздымалась непроходимая горная скальная гряда, и нависающие ветви полностью скрывали их. Лучше и быть не могло.

Гуси мгновенно засунули головы под крылья и уснули, но мальчик не мог сомкнуть глаз. Как только Солнце скрылось за горизонтом, его охватил такой страх темноты и ужас дикой природы, что он снова затосковал по человеческим существам. Там, где он лежал, спрятавшись под гусиным крылом, он ничего не видел и только немного слышал; и он подумал, что если с гусаком что – нибудь случится, он не сможет его спасти.

Со всех сторон доносились шумы и шорохи, и ему стало так не по себе, что пришлось выползти из-под крыла и усесться на землю рядом с гусаком.

Дальнозоркий Смирре стоял на вершине горы и смотрел вниз на диких гусей.

«С таким же успехом можно рассчитывать поймать Солнце! Если бы я был умён, я бы сразу отказаться от этой безумной затеи! – твердил он про себя, облизываясь, – Как я смогу взобраться на такую крутизну? Как я переплыву такой бурный поток? И, помимо того, под горой нет ни малейшей полоски земли, которая вела бы к месту ночлега! Эти гуси слишком мудры для тебя, Смирре! Никогда больше не утруждай себя охотой на них! Вах-вах-вах! Пустое это дело!»

Но для Смирре, как и для всех остальных лис, было трудно отказаться от уже начатого предприятия, и поэтому он улегся на самом краю горы и не сводил горящих глаз с диких гусей. Лёжа. наблюдая за ними, он думал обо всем том вселенском зле, которое они ему причинили, и мечтал отомстить им, как следует. Да, это была их вина, что он был изгнан из Сконе и теперь вынужден был бежать в нищий Блекинг. Это была такая дикая, провинциальная дыра! Жить здесь было противно и голодно! Лёжа на скале и терзая себя укорами, он довёл себя до такого состояния, что пожалел, что дикие гуси не сдохли раньше, чем он родился.