Психоделическая сублимация

***

В парикмахерскую Зигфрида Шауфенбаха вошел совершенно незнакомый ему молодой человек. Зигфрид Шауфенбах, бросив беглый взгляд на посетителя, совершенно отчетливо осознал, что этот визит будет носить если не эпохальный, то по крайней мере довольно запоминающийся характер. Чтобы оправдать это первое, неизвестно почему возникшее у него при виде молодого человека ощущение, парикмахер начал безостановочно тараторить. При этом ему было абсолютно все равно, что мог подумать о нем неподготовленный посетитель. Ему просто очень хотелось говорить, и он делал это, хоть и взахлеб, но элегантно и немного аллегорично.

– Позвольте рассказать вам одну, по моему мнению, весьма поучительную историю, я бы даже сказал – притчу, – зловеще клацнув ножницами в нескольких сантиметрах от правого уха посетителя, произнес парикмахер.

Молодой человек не без опаски скосил взгляд в сторону Шауфенбаха, однако, заметив широкую улыбку на лице последнего, нехотя согласился.

– Конечно, рассказывайте.

Руки Шауфенбаха задрожали сильнее обычного. Если бы молодой человек был постоянным посетителем парикмахерской, он бы непременно заметил это. Однако этот молодой человек попал сюда совершенно случайно и потому не замечал того, чего не мог бы не заметить даже местный слепой. Иные слепые бывают куда прозорливее, чем прочий зрячий!

– В одной небольшой деревушке, – ловко, хотя и немного раздраженно манипулируя ножницами, продолжил между тем Зигфрид Шауфенбах, – проживали три весьма привлекательные молодые особы. Не знаю, были ли они сестрами или нет, но факт остается фактом – ютились они под одной крышей и занимались тяжелым крестьянских трудом. Вам ведь не обязательно знать, были ли они сестрами или не были? – как-то неестественно выгнув шею, заглянул в глаза посетителю чудной парикмахер.

– Не обязательно, – вяло отреагировал молодой человек.

– Важно то, – сфокусировав взгляд на сонной артерии клиента, проронил Зигфрид Шауфенбах, – что жили они не очень весело, и единственным развлечением девиц были, конечно же, незатейливые любовные похождения. Молодые люди, наслышанные о фривольном характере неразлучной троицы, наведывались к ним с извечной периодичностью. И это, по правде сказать, устраивало всех. Лишь одно обстоятельство доставляло девушкам серьезное неудобство. Для того, чтобы приступить к любовным утехам, им приходилось уводить своего гостя из тесного и неудобного жилья на сеновал, в котором, за неимением другого места, проживал старый и очень сильно обиженный на мир осел. Не знаю, кто из девушек первой догадалась, дабы не смущать своих воздыхателей, завязывать в необходимых случаях ослу его излишне печальные глаза, но с некоторых пор эта незатейливая процедура прочно вошла в традицию. И если на сеновал заходила одна из наших трех героинь и держала в руке черную повязку, осел с ужасом начинал понимать, что вскоре его ждет очередное ненавистное испытание. И дело было не столько в том, что за долгие годы он, естественно, привязался к этим неопрятным, но таким милым девчонкам, и по-своему ревновал их. Дело было в другом. Ему сильно не нравилось его унизительное положение. Ему не нравилось, что все, начиная от его собственных неразлучных красавиц-хозяек до их недалеких ухажеров, держали его за осла. Они ведь просто могли на некоторое время отвязывать веревку и выпускать его на улицу, но они почему-то предпочитали завязывать ему глаза. Быть может, они хотели, чтобы он все же кое-что знал?

От произнесенных фраз и зародившихся подозрений Зигфриду Шауфенбаху стало не по себе. Рука, парикмахера дрогнула. Ножницы с характерным неприятным звоном стукнулись о покрытый керамической плиткой пол. Лицо посетителя побледнело. Парикмахер наклонился, поднял упавшие ножницы, отложил их в сторону и, взяв в руки другие, неожиданно спросил:

– Возможно, они хотели показать ослу, что совсем не стремятся к одной единственной истинной любви?

– Возможно, – поглядывая в сторону выхода, пролепетал посетитель.

– И что, вы думаете, произошло дальше? – вновь воодушевился Зигфрид Шауфенбах.

– Не знаю, – пробормотал коротко остриженный, но очень сильно напряженный клиент.

– А дальше произошло вот что, – зачем-то вооружившись двумя ножницами, победоносно провозгласил Зигфрид Шауфенбах, – как-то на сеновал, где не было никого, кроме приснопамятно-многострадального осла, совершенно случайно забрел неизвестный молодой человек. Шел дождь, и молодой человек, решил, по-видимому, просто переждать его. Присутствие осла и его не менее смурной, чем рызыгравшаяся непогода, взгляд не смутили непрошенного гостя. Вошедший снял с себя мокрую одежду, аккуратно развесил ее и, присев рядом с ослом, закурил папиросу. Сделав несколько затяжек, молодой человек неожиданно повернул голову и пустил добрую струю дыма в зазевавшуюся ослиную морду. Слезы жесточайшего разочарования проступили на подслеповатых ослиных глазах. На какую-то долю секунды осел замешкался, после чего, совершив умопомрачительный кульбит, резко выбросил вперед два смертоносных копыта… Удар пришелся молодому человеку в висок… Бездыханный, он упал на окрасившееся в ярко-красный цвет сено…

Не успел парикмахер закончить последнюю фразу, как вдруг только что покорно внимавший его повествованиям клиент выскочил из кресла и, оттолкнув в сторону обалдевшего от неожиданности Зигфрида Шауфенбаха, припустил к выходу. Клацая зажатыми в обеих руках ножницами, разгневанный парикмахер выбежал на крыльцо .

– Деньги, негодяй, ты забыл заплатить мне деньги! – крикнул он так громко, что игравшая с кошкой на противоположной стороне улицы маленькая девочка горько заплакала.

– Этого еще не хватало, – подумал Шауфенбах.

Не мешкая, он перешел дорогу, присел на корточки, спрятал ножницы в карман и, погладив девочку по голове, извиняющимся тоном проговорил:

– Не плачь, маленькая! Хочешь, я бесплатно постригу твою кошку?

– Правда? – поднимая на Шауфенбаха влажные, но исполненые доверия глаза, спросила девочка.

– Правда, – ответил Шауфенбах, и, взявшись за руки, они, умиротворенные, весело зашагали в сторону парикмахерской…

РАССРЕДОТОЧЕНИЕ ЗЛА

Маруш Корански легко, словно птица, опустился на стул и, глядя на жадно поглощавшего кукурузные хлопья с молоком Пастикуло, спросил:

– Мэтр, могу ли я попросить Вас уделить мне некоторое время?

Пастикуло, не переставая жевать, внимательно посмотрел своим единственным глазом на молодого визави. Заметив в последнем какую-то странность, мэтр кашлянул, оправил, отложив в сторону ложку, свою седую бороду обеими руками и поинтересовался:

– Ты проголодался, сын мой?

– Увы, мэтр. Печаль моя иного рода. Меня обманывает моя вторая половина.

Единственный цвета черного валета глаз Пастикуло понимающе замерцал.

– Это еще не так страшно, сын мой. Страшнее бывает тогда, когда тебя начинает обманывать твоя первая половина. Хуже всего, когда ты перестаешь быть самим собой, когда твои глаза отказываются видеть очевидное, уши – слышать нелицеприятное, ноги – идти туда, куда им приказывает двигаться мозг, а руки отказываются сжиматься в кулаки, когда тебе грозит совершенно отчетливая опасность.

– Я понимаю, мэтр, и тем не менее…

– Тем не менее, ты беспокоишься о следствии, в то время как, может быть, тебе следует поискать первопричину в себе самом, или ты боишься правды и хочешь исправить лишь следствие?

– Возможно, что так.

– Тогда знай: для того, чтобы исправить следствие, тебе понадобится проделать достаточно сложный и кривой путь, на который уйдет время.

– Наше общество, отец Пастикуло, давно уже строится на принципе “кривизны”, разве не так? – попытался обосновать свою позицию оригинальный Маруш Корански.

– Да, в этом ты прав, сын мой: принцип “кривизны” давно уже возведен чуть ли не в базовый принцип существования нашей цивилизации. Итак, ты еще больше хочешь искривить пространство, в котором мы вынуждены существовать?

– Когда речь идет о моей второй половине, я готов на все.

Мэтр Патикуло вновь взялся за ложку.

– Закажи себе что-нибудь, ибо когда я буду говорить, то хочу, чтобы твой рот был занят: вы, молодые, всегда склонны встревать в рассуждения в самых неподходящих местах… К тому же все эти ваши модерновые словечки, признаться, очень сильно раздражают меня.

– Мэтр, я постараюсь не перебивать вас, к тому же, если бы вы позволили мне угостить вас абсентом…

– После кукурузных хлопьев с молоком? Что ж, Маруш Корански, ты большой оригинал! Заказывай свой чертов абсент.

Едва отпустив официанта, молодой человек был озадачен довольно точным вопросом прозорливого вещего старца:

– Твоя очаровательная вторая половина стала изменять тебе примерно полгода назад, ведь так?

– Да, но откуда Вы…

– Откуда я знаю – ты ведь это хочешь спросить?

– Я всегда догадывался, мэтр, что вы чрезвычайно информированы, но чтобы до такой степени…

– Здесь нет и не может быть никакой степени. Сейчас, давай-ка, мы выпьем абсент, закажем еще по рюмочке, и я расскажу тебе нечто, что ты можешь воспринять либо как шутку, либо как притчу, либо как руководство к действию. Ибо ко мне и приходят за советами в основном только те, кто знает, что я тем и знаменит, что не столько даю советы, сколько к поставленному вопросу добавляю новые и новые вопросы до тех пор, пока из их совокупности не удастся выделить главное, и тогда…

– Тогда я, возможно, смогу вернуть назад свою вторую половину?

– Может быть, но лучше пока просто послушай одну историю. Кушай свой бифштекс из летучей мыши и, пожалуйста, не забывай вовремя заказывать абсент, ибо мне, старику, для того чтобы моя борода росла лучше, кроме абсента, пожалуй, уж больше ничего и не надо.

– Конечно, мэтр, – согласился Маруш Корански и в очередной раз подозвал официанта.

– Полгода назад ко мне обратилась одна очень привлекательная дамочка самого что ни на есть дееспособного во всех отношениях возраста. И обратилась она вот по какому поводу, – начал свою историю непререкаемый авторитет Пастикуло. – С некоторых пор ее муж перестал ночевать дома. Раз в неделю, ссылаясь на какие-то, по ее мнению, мифические командировки, он собирал в портфель необходимые любому мужчине нехитрые принадлежности: бритвенный станок, зубную щетку, пасту, еще какие-то мелочи, целовал жену в щеку и исчезал на двое суток. Как и любой другой женщине, моей клиентке такое положение дел естественным образом не могло понравиться. После командировок она тщательно, разумеется втайне от мужа, обыскивала его вещи, пытаясь найти следы присутствия другой женщины: волосы, следы губной помады на рубашке и прочее, прочее… Увы, все ее старания не увенчались успехом…

– Вы сказали: “увы,” мэтр Пастикуло, но, быть может, для нее это значило наоборот…

– Эх, молодость, молодость! Я же просил тебя, Маруш Корански, есть молча бифштекс из летучей мыши – смотри, ее крылья совсем уже зачерствели – заказывать мне абсент и главное – не задавать идиотских вопросов. Я сам могу их задать такую уйму, что у тебя закружится не только твоя полупрозрачная голова, но и начнут непроизвольно дергаться ноги.

– Извините, мэтр, но…

– Не надо “но”, давайте к делу. Итак, как я уже сказал, ее старания не увенчались успехом. И тогда она подумала, что, может быть, то, что рассказывает ей ее преданый муж, никакая не выдумка, а самая что ни на есть правда. Так проходили месяц за месяцем, но обязательно в один из дней недели, как правило в четверг или пятницу, ее муж отсутствовал. Наконец, бедная женщина решила поделиться своим мыслями и сомнениями с подругой, которая, не будь дурой, чисто по-женски посоветовала моей клиентке отнестись к ситуации по-житейски и попытаться использовать ее с выгодой для себя.

– А что, – сказала она, – если тебе самой завести любовника?

– Я как-то не думала об этом, – ответила моя подопечная.

– А ты подумай, – настаивала подруга, чье поведение никогда не казалось знающим ее мужчинам слишком тяжелым.

– И моя клиентка подумала. И как только она сделала это, с ней стали происходить такие чудовищные вещи, от которых она не смогла найти защиту до сих пор. И эти страшные вещи начали происходить с ней, когда? – отец Пастикуло вопросительно посмотрел на своего визави.

– Неужели полгода назад, мэтр? – поежившись, выдавил из себя Маруш Корански.

– Вот именно, молодой человек. Ровно полгода назад. Этот ужас, этот кошмар вошел в ее жизнь в одну из дождливых осенних ночей, когда ее муж, как обычно по четвергам, убыл в очередную командировку. Моя клиентка лежала в постели, когда ей послышалось, будто бы кто-то совсем легкий и маленький топает ножками по ее коридору. Дрожа всем телом, женщина нашла в себе мужество встать с постели. Вынула ножницы из тумбочки. Зажала их в кулаке и, крадучись, подошла к двери спальни и осторожно выглянула в коридор. Шаги неведомого существа не были слышны. Несколько успокоившись и сочтя услыланное за химеру ее воображения, женщина все же вышла в коридор, щелкнула выключателем и зажгла свет. Она внимательно оглядела просторный холл. Открыла шкаф, тщательно осмотрев его внутренности. Потом заглянула под него и, окончательно успокоившись, отправилась в спальню. Шагов слышно не было, и женщина уснула.

Во рту Маруша Корански что-то хрустнуло.

– Вот черт, – выругался он, – поганая костлявая летучая мышь! Извините, мэтр, но лучше бы я взял салат из червяков или кузнечиков… Итак, вы говорите, что шагов больше не было слышно?

– В ту ночь – да, однако через неделю история не только повторилась, но имела гораздо большие последствия. Сначала женщина, точно так же как и в первый раз, услышала шаги в коридоре. Вынув из-под подушки заранее приготовленный кухонный нож, она направилась к двери и, приоткрыв ее, осмотрела залитый предусмотрительно не выключенным светом коридор. Там никого не было. Облегченно вздохнув, женщина хотела уже было закрыть дверь, как вдруг…

– Как вдруг?! – вытянул в экстазе свою длинную шею Маруш Корански.

– Как вдруг кто-то невидимый то ли пробежал, то ли пролетел мимо нее, обдав своим каким-то неестественно холодным даханием. От ужаса она вскрикнула и, резко развернулась, чтобы увидеть, куда же делось мифическое существо. Как потом бедняжка с трепетом рассказывала мне, то, что она увидела, поразило ее настолько, что она едва не лишилась чувств: одеяло на ее кровати приподнялось, как будто бы кто-то маленький, величиной с кошку, проскользнул под него и затаился, образовав на одеяле характерную выпуклость.

– Кто здесь? – дрожа от страха, спросила женщина. – Уходите, или я вызову полицию.

В ответ существо под одеялом судорожно зашевелилось. Превозмогая ужас, женшина сделала несколько шагов вперед. “В конце-концов, быть может, это всего лишь простая кошка или еще какой-нибудь совершенно безобидный зверек, “ – подумала она.

– Но это был не зверек! – забился в трансе моложавый Маруш Корански.

– Вот именно, юноша, – продолжил Пастикуло, – это был совсем не зверек!

– А кто же, кто же, черт побери? Неужели вы хотите сказать, что…

– Я говорю лишь только то, что говорю и ничего больше. Выводы из сказанного каждый делает сам. Позволь, я все же продолжу.

– Да, мэтр.

– И не забывай заказывать абсент, а не то моя борода засохнет и, не приведи Господь, еще отвалится раньше времени.

– Официант, абсент, – забился в экстазе тщедушный Маруш Корански.

– Вот это другое дело, – удовлетворенно крякнул Пастикуло и продолжил свой рассказ. – Итак, она сделала несколько шагов вперед. Вплотную приблизилась к постели. Набрала в легкие побольше воздуха и с криком “убирайся прочь!“ откинула одеяло. Каково же было ее удивление, когда под одеялом она не увидела никого, лишь вмятины от лап или других частей тела неизвестного существа. Она ткнула ножом туда, где только что, по ее мнению, находилось странное существо. Нож не встретил никакого сопротивления. Ни шагов, ни каких-то других звуков слышно не было. Но ей было ясно одно: кошмар будет продолжаться.

– После чего она и пришла к Вам?

– Да, и сделала она это, по-видимому…

– Если я Вас начинаю понимать правильно, мэтр Пастикуло, то сделала она это, по-видимому, совершенно напрасно?

– А ты не так глуп, сын мой, как может кому-то показаться, – улыбнулся Пастикуло, – хотя сама моя клиентка до сих пор уверена в обратном.

– И вы ей посоветовали…

– Друг мой, еще и еще раз напоминаю тебе, что я не даю никаких советов. Просто я рассказал ей историю, очень и очень похожую на ту, которая начала было происходить с ней. Как-то у одной моей старой клиентки, – начал я, – произошло несчастье: умер муж. Не прошло и сорока дней, как в один морозный зимний вечер в дверь ее дома постучали.

– Кто там? – спросила женщина.

– Это я, любимая, открывай – я вернулся, – услышала она до боли знакомый голос своего бывшего мужа.

Перекрестившись, молодая еще вдова выдавила из себя следующую фразу:

– Пожалуйста, я не знаю, кто вы, но вы не мой муж, ибо моего мужа больше нет: он умер, и я это точно знаю.

– Да, нет же, любимая, поверь, – нашептывал из-за двери сладострастный голос, – это я, я!!! Я не умер. Произошла чудовищная ошибка. Пожалуйста, открой дверь – сейчас я тебе все объясню.

Надо сказать, Корански, что та моя клиентка, в отличие от теперешней, была чрезвычайно набожной женщиной и, вероятно по этой причине, ни при каких обстоятельствах, пусть даже столь неординарных, если не сказать больше, не хотела вступать в дискуссии с представителями потустороннего мира.

– Прошу вас уходите, – отрезала она. – Или…или… я вызову полицию, – хотела было добавить женщина, но, осознав полную бессмысленность последней фразы, предусмотрительно замолчала, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью.

В это время, как она впоследствии уверяла меня, некто, выдававший себя за ее покойного мужа, не то расстелился, не то повис там за дверью и, превратившись, в легкий сгусток тумана, стал просачиваться в квартиру сквозь замочную скважину. В ужасе женщина огляделась по сторонам, и, не найдя ничего лучшего, сняла с плеч траурный черный платок и заткнула им злополучную замочную скважину.

– Вынь платок, – прохрипел такой знакомый ей голос. – Я задыхаюсь. Вынь платок.

– Но я не могу, – решительно ответила женщина, вновь перекрестившись, – если бы вы были моим мужем, то не стали бы превращаться в туман и сочиться струйкой сквозь замочную скважину. Мой муж всегда ходил по земле и никогда не позволял себе никаких вольностей и тем более – превращений.

– Да, но сейчас я сильно изменился, – прохрипел голос, – и я уверен, что если ты впустишь меня и выслушаешь, то полюбишь вновь…

– И ты позовешь меня вслед за собой?

– Да.

– Но я не хочу, не хочу умирать! – взмолилась женщина и, сняв с груди крестик, приставила его к заткнутой платком замочной скважине.

Где-то в глубине Преисподней раздался страшный вопль. Хриплый голос затих. Видение исчезло. Платок выпал из замочной скважины. Подняв его с пола и с облегчением вздохнув, женщина вновь неожиданно сильно содрогнулась от ужаса: платок был мокрым не то от впитавшегося тумана, не то от слез безвременно покинувшего ее мужа.

– Рассказав эту историю своей новой клиентке, – не без удовольствия потягивая абсент, продолжил мэтр Пастикуло, – я преследовал только одну цель: я хотел дать ей понять, что потусторонний мир, каким он существует в людском представлении, на самом деле является ни чем иным, как отражением их собственных поступков или мыслей. И чем чернее и пагубнее их поступки и мысли, тем более мрачные глубины непознанного разверзаются перед человеческим взором.

– То есть вы по существу объяснили ей то, мэтр, что ничего потустороннего якобы не существует, и что все эти людские видения суть игра их воспаленного определенными жизненными невзгодами и неурядицами воображения?

– Именно так!

– Это гениально, мэтр Пастикуло!

– Спасибо, Корански, ты ведь сейчас именно Корански, не так ли? – лукавый глаз Пастикуло заметно позеленевший от изрядного количества выпитого абсента, просверлил насквозь молодого человека.

– В общем-то, да.

– Я так сразу и понял.

– Простите, мэтр, но как восприняла рассказанную вами притчу ваша новая клиентка? Она, конечно же, подумала…

– Ну, естественно.... Она, конечно же, подумала, что гуляющий налево и направо ее собственный муж на самом деле не изменяет ей, а занимается тем…

– Что по четвергам и пятницам обращается в некое мифическое существо, являющееся к ней по ночам и пытающееся соблазнить ее?

– Да, Корански, да и еще раз да!

– Вы благородны, мэтр. Поверьте, я никогда этого не забуду.

– А как бы ты повел себя на моем месте? Ведь если бы я только попытался рассказать ей правду, она, чего доброго, вполне могла бы принять меня за сумасшедшего.

С этими словами трехметровый бородатый циклоп Пастикуло поднялся из-за стола.

– Ну мне пора, юноша. Надеюсь, ты не превратно, а правильно понял мой рассказ.

– Спасибо, мэтр, – полупрозрачное полутораметровое чем-то напоминающее безглазую гусеницу тело Корански вытянулось в струнку. – Теперь я ваш должник.

– Полно, разберись сначала со своей второй половиной, а уж потом, потом, если тебе будет не в тягость, ты, пожалуй, сможешь как-нибудь угостить меня тем же старым добрым абсентом, ибо без него моя борода… врочем, это уже не важно…, – шатающейся походкой гигантский циклоп направился к выходу.

– Еще одно мгновение, мэтр, – взвился в воздух воодушевленный Корански. – Где живет Ваша новая клиентка, и что она предпринимает против навещающего ее существа?

– Проспект Головастиков шестнадцать дробь четыреста восемьдесят пять тысяч триста двадцать один. Это так же верно, как семьдесят градусов в абсенте. А что она предпринимает против навещающего ее существа? Да, собственно говоря, ничего, если не считать, конечно, того что каждую ночь она затыкает замочную сважину носовым платком…

Полупрозрачная гусеница Корански и циклоп Пастикуло зловеще и цинично засмеялись.

Как всегда в отсутствии своего мужа бедная, запуганная жуткими видениями женщина, оставив непогашенным свет в коридоре и заткнув носовым платком замочную скважину, легла в постель и, сжав под подушкой ножницы, тщетно попыталась заснуть. Несмотря на советы врачей, подруг и даже самого мэтра Пастикуло, она так и не сумела избавиться от посещавших ее по четвергам или пятницам жутких явлений. Невидимый тщедушный зверек то и дело проникал к ней в квартиру, забирался в постель, бегал по потолку, качался на люстре. Временами он так быстро перемещался из одного места в другое, что бедняжка едва успевала следить за его перемещениями. Иногда он затихал, затихал на такое долгое время, что, казалось, наступившая тишина вот-вот взорвется яростным истошным нечеловеческим криком. Однако, несмотря на все опасения, ничего подобного не происходило: существо, отлежавшись или отсидевшись, или сделав то, что ему было нужно, пошуршав еще какое-то время, как правило, исчезало из ее спальни где-то к середине ночи. И тогда, тогда ее забирал в свои объятия такой радостный и свежий Морфей…

– Милый, – шептала женщина, засыпая, – я знаю, что это ты приходишь ко мне в своем новом обличии и проверяешь, верна я тебе или нет. Прости, но я виновата только тем, что однажды, послушав свою подругу, лишь на мгновенье подумала о том, о чем никогда не должна думать ни одна порядочная женщина. Но верь мне, мой зверек, я останусь верной тебе всегда. Слышишь меня? Всегда! И если можно, ты лучше перестань ездить в эти дурацкие командировки и приходи ко мне по четвергам или пятницам в своем привычном для меня человеческом обличии. А так, прости, но иногда мне бывает очень и очень страшно… потому… потому, что пусть редко, но все же иногда мне кажется, что этот зверек, это странное мифическое существо – вовсе не ты, а…

      Полупрозрачная гусеница Корански тихо подползла к квартире, расположенной по адресу: проспект Головастиков шестнадцать дробь четыреста восемьдесят пять тысяч триста двадцать один. Была пятница. Стояла зловещая безлунная ночь. Дверь квартиры, как и предполагал Корански, оказалась запертой.

– Вот дьявол! – выругался Корански и, вытянув свое тело в два раза, сузив при этом его диаметр, сунулся было в замочную скважину. – Платок. Тупая уродина. Неужели она действительно думает, что это может нас остановить?!

Просочившись сквозь ткань и попав в ярко освещенный коридор, Корански огляделся по сторонам:

– Маруш, ты здесь? Я знаю, что ты здесь! Выходи или я устрою тебе небывалую взбучку.

Так как ответа не последовало, Корански прополз чуть дальше и попал в освещенную торшером спальню. На огромной кровати лежала миловидная женщина, которую Корански сразу узнал не столько по описаниям мэтра Пастикуло, сколько по навечно застывшему в ее широко открытых глазах выражению ужаса и печали. Женщина в упор смотрела на него, Корански, и, казалось, совсем не замечала удобно устроившегося у нее между ног наглого Маруша, представлявшего из себя два перепончатых крыла с прилепленными к их основанию парой выпученных глаз и чем-то отдаленно напоминающим комариный хоботком.