Проза морской жизни. Записки подводника

Мама сердечно относилась к ребятам, как к своим деткам, позволяя шалить на репетициях, но свою миссию выполняла исправно. Находила подход к каждому, ребята отвечали взаимностью, Маму обожали. Концерты были – загляденье!

Паша взял у Мамы русские тексты партии конферансье грядущего концерта для делегации с Кубы. Ирония ситуации заключалась в том, что подготовка к концерту началась за месяц, а поскольку интернета тогда не было, переписка с отцом, к которому будущий конферансье обратился за помощью с переводом по обычной почте, как раз и заняла больше трёх недель. Когда он, наконец, получил долгожданный конверт с пометкой «авиа» с переведённой на испанский язык программой концерта, у него реально оставались только три дня, чтобы текст выучить наизусть. Ценой этого конверта была спасённая честь нахимовца и всего училища.

Как быстро можно изучить иностранный язык? – За три дня! Если, конечно, на вашем жизненном пути встретится «адмирал Столяров». Нет ничего невозможного. До сих пор у Павла отскакивает от зубов:

– Queridos amigos Cubanos! Y ahora comenzamos el concierto de los futuros officales de la marina de Guerra!1 – и далее по чётко вызубренному тексту до финальных аплодисментов высоких зарубежных зрителей.

Кубинская делегация после концерта выражала благодарность за высокий уровень концерта. Особенно хвалила испаноязычного ведущего.

Адмирал Столяров крепко пожал руку нахимовцу Антипову со словами:

– Спасибо, молодец, а говорил, испанского не знаешь.

Паша промолчал, повёл плечами, но не признался, что язык за три дня «выучил», а вдруг французы приедут. Надо в тайне хранить, что полиглот.

– Молодец, молодец! Благодарю за службу!

Паша с гордостью ответил:

– Служу Советскому Союзу!

Тогда это не были просто слова. Согласно Уставу, это выражало суть текущего момента. Решена задача международного уровня! В рамках торжественного приёма делегации дружественного государства. Дипломатический уровень. И ещё это заклинание, мантра на будущее.

Павел Львович после Нахимовского поступил в Киевское Высшее Военно-морское политическое училище. В сложные времена перемен служил на кораблях ВМФ. Закончил службу в звании капитана 2-го ранга. Паша принадлежит к той редкой когорте замполитов, которых уважали и матросы, и офицеры. Был допущен к самостоятельному управлению кораблём и отлично справлялся в сложных условиях. Во время службы возникали разные боевые задачи, они были ему по плечу. Павел Львович успешно вынес все причуды военно-морской службы в 7-й оперативной атлантической эскадре кораблей ВМФ (г. Североморск) на БПК «Смышлёный» и крейсере «Адмирал Горшков». Сейчас, некогда нахимовец, Антипов проживает в Самаре, работает в сфере международного образовательного консалтинга, часто находится в загранкомандировках. Проводит выставки, конференции, семинары. Владеет несколькими иностранными языками.

Не удивительно. Ведь Паша – нахимовец. И за три дня выучил испанский язык…

El pueblo unido jamas sera vencido! – Когда мы едины, мы непобедимы!

No pasarаn!

АДМИРАЛ И НАХИМОВЕЦ

Наши судьбы ведо́мы порой не только усердием в школьной борьбе за хорошие отметки или целеустремлённостью в достижении заветной цели. Также они зависят и от личного разгильдяйства и случайных встреч с людьми, которые своим советом или вовремя принятым решением влияют на дальнейшую жизнь.

Расскажу вам историю поступления в Нахимовское училище и дальнейший путь в Ленком. Возвращаясь в те времена, задумываешься, это произошло со мной или такого не могло быть? Может, хороший сон? Или придумал для складности?

Никогда не мечтал о море, даже когда забирался на руины купола церкви Казанской Божией матери в Зеленогорске, всматриваясь в обозримую даль Финского залива. На уроках труда хорошо получалось на токарном станке деревяшки обрабатывать. Первая табуретка вышла настолько идеальной, что побудила осязаемую цель стать краснодеревщиком. Не повезло. Мама, работавшая в Нахимовском училище, в шестом классе огласила дальнейшие планы на жизненный выбор подростка:

– Разговаривала с начальником училища, он человек уважаемый, из многодетной семьи, свой путь начинал рабочим во время войны, будучи твоим ровесником. Интересовался, будешь ли поступать в Нахимовское?

– Мама, у нас в семье нет моряков, хочу быть столяром.

– Будь хоть космонавтом, закончишь десять классов в училище возле Авроры, потом окончательно решишь, кем хочешь стать. Учись в школе хорошо, при поступлении экзамены строгие.

За два года подтянул оценки и свыкся с мыслью, что надо поступать в Нахимовское. Экзамены сдал прилично, физику и математику щёлкал как семечки. Русский – не без труда. Литература интересовала местами, поэтому чуть лучше. Секретная тетрадь с оценками при поступлении, которую скрупулёзно вёл Строгов, недавно стала публичной для 23-го класса. Гриф «секретно» аннулирован, поинтересовался – средний средний балл моих оценок при поступлении оказался выше среднего.

Настала мандатная комиссия. Отвечаю на вопросы.

Вдруг начальник политотдела Николай Ильич Петраков интересуется:

– Почему решил поступать в военно-морское училище?

Меня переклинило, не рассказывать же историю двухлетней давности. Мол, мама так решила, я не хотел, но потом согласился.

Лев Николаевич Столяров, начальник училища, по-отечески стал поддерживать, задал наводящий вопрос:

– Хочешь судьбу свою связать с флотом, так?

– Да, – и больше не мог ничего выдавить из себя, смотрел на звезду Героя на груди адмирала, никогда так близко её не видел.

Лев Николаевич продолжал рассказывать начальнику политотдела:

– Служба на кораблях ВМФ интересная и почётная, хочешь стать военно-морским офицером, поэтому и поступаешь в училище. Хочешь быть защитником Родины? Так?

– Да, товарищ адмирал, всё так, как вы сказали.

– Отлично, думаю, у мандатной комиссии вопросов больше нет. Да, Николай Ильич?

Потом – мне:

– Будешь нахимовцем.

Всё, что от моего лица высказал тогда адмирал, стало впоследствии путёвкой в жизнь.

Ещё одна встреча со Львом Николаевичем Столяровым оказалась судьбоносной.

Перед самым выпуском случился самоход. Произошёл сам собой, после вечерней прогулки с девушкой вдоль набережной засиделись на скамейке в палисаднике, что напротив проходной. Время пролетело незаметно, прозевал вечернюю поверку.

Пришёл в роту, чётко доложил:

– Из самовольной отлучки прибыл, замечаний не имел.

Этот залёт серьёзно влиял на распределение в высшее училище. Профессию выбрал штурманскую, а вот дальнейшее место учёбы в этом случае могло бы достаться в Баку или во Владивостоке, там тоже были штурманские факультеты. Далековато от родного Ленинграда. Женщины до добра не доведут, а здесь ещё личное разгильдяйство – самоход. Погрустил, но смирился, сам виноват.

Через пару недель, будучи в законном увольнении, поднимаюсь в свою коммунальную квартиру, открываю дверь. Вижу и столбенею. В широком коридоре на сверкающем паркете, который жильцы драили по графику, стоит начальник училища! Что он здесь делает?

Отдал честь:

– Здравия желаю, товарищ адмирал!

– О, нахимовец, ты здесь живёшь?

– Так точно.

Потом узнал, Лев Николаевич заходил в гости к сослуживцу с К-133, они вместе кругосветку вдоль Антарктики через пролив Дрейка ходили, мыс Горн огибали. Разговорились, адмирал увидел три галки на курсовке, расспросил, куда распределили, чего нерадостный такой.

Пришлось поделиться подробностями про самоход, рассказал, что мечтаю быть штурманом и добавил:

– Товарищ адмирал, хотел стать подводником, как вы! И продолжить учёбу в училище подводного плавания имени Ленинского Комсомола. Теперь вряд ли, говорят, в Баку или Владивосток поеду, велика вероятность потом попасть на надводные корабли.

Адмирал спокойно и уверенно сказал:

– Напомни свою фамилию, нахимовец, будешь подводником.

Встреча была неожиданной, увидеть и поговорить с начальником училища в своей коммуналке, в неформальной обстановке – что-то нереальное. Словам адмирала значения не придал, они прозвучали не однозначно.

Зато когда получил ленточку от дяди Славы, старшины роты, перед торжественным построением в честь выпуска, с удивлением и радостью прочитал на ней тиснёные золотом буквы «ВВМУ им. Ленинского Комсомола».

Запомнил тот день. Он был одним из самых счастливых в жизни!

НАХИМОВСКАЯ ДРУЖБА

Кто мы? И откуда?

Все мы разные. У каждого личный жизненный путь, своя судьба, особая уникальная история. Откуда? На этот вопрос попытаемся ответить. Территориально – из Советского Союза, из Нахимовского училища. Всего два года провели плечом к плечу, а такие крепкие дружеские сцепы созданы между нами на всю жизнь.

Повод для встречи оказался весьма приятным и был посвящён дням рождения двух значимых для нас персон: Павла Степановича Нахимова – двести шестнадцать лет, и Виктора Ивановича Строгова, офицера-воспитателя 23-го класса – семьдесят один год. Что удивительно – Нахимов и Строгов родились в один день.

Событие происходило на даче Виктора Ивановича, близ Нахимовского озера. Расположились на выстроенной специально ко встрече веранде. Хозяин старался. Дождик периодически поливал. Погода была тёплой, мы под козырьком, летний дождь только в удовольствие. Поздравляли, читали стихи, затягивали песни. Один питон привёз с собой гитару, сам играл и пел. Приглашённым был и писатель Владимир Константинович Грабарь, сокурсник и близкий друг самого старшего на рейде, они с хозяином дачи окончили Нахимовское училище в 1965 году, ознаменовав 17-й выпуск. Поэтому первая книга Владимира Грабаря имеет символическое название «Пароль семнадцать». Мы, ученики офицера Строгова, родились в 1965 году и выпустились через 17 лет после, ещё и присягу принимали в 17 лет. Такая получается магия чисел. Это совпадение в своё время обнаружил нескончаемый оптимист и поэт курса Ваня Чернявский.

Кто-то спросил у писателя Грабаря:

– Какими судьбами Вы оказались здесь и сейчас?

– Людмила Николаевна, жена Виктора Ивановича, любезно пригласила, приезжай, говорит. Именинник хоть с тобой рюмочку пропустит, а то его выпускники не злоупотребляют, ведут здоровый образ жизни.

Вот сидим, пьём соки, чай, а в голове от эмоций пьяным-пьяно.

Мне, не щадящему свой организм ограничениями, удалось взять бутылку коньяка, но раскупорить её не случилось, поддержал компанию. Эмоций от общения с избытком. Как хорошо с друзьями! С утра – никакого похмелья, останутся только лучшие воспоминания, заряд энергии от встречи и лёгкая грусть от расставания.

Готовили шашлыки, жарили колбаски на мангале и красную рыбу в фольге. Лучшим поваром у горячего поста за последние годы стал Руслан Тихонов, ему все доверяют, остальные не мешают. Попробовали бы – Руслан служил в противодиверсионных силах, был боевым пловцом. Сейчас участвует в международных соревнованиях по плаванию, чемпион Европы в своей возрастной категории.

Всё как обычно. Виктор Иванович раздул самовар на углях. Долго мучился, но упорство было вознаграждено, самые терпеливые дождались ритуального чая аккурат к завершению высокого собрания.

Да, сладкоежкам очень понравился торт, который самолично испекла жена питона, что с гитарой пришёл, сам играл и пел. Всем досталось по небольшому кусочку, отчего лакомство становилось более вожделенным.

Общаемся достаточно часто. Казалось бы, все истории пойдут по которому кругу. Нет, всегда на встречах с друзьями лучше молчать и слушать! В этот раз каждый поведал свой рассказ о поступлении в училище. Истории были неповторимыми и интересными. Все так старались поступить, с детства мечтали о море.

Как и у всех, у меня была своя история до поступления в училище, к тому времени уже имел опыт инкубаторской жизни. Восемь лет коротал в интернате, здесь, рядом, на Карельском перешейке, в Зеленогорске. С бытом никаких проблем – происходило всё привычно. Подъём, зарядка, водные процедуры… разве что холодной водой. Затем завтрак, занятия, обед и так далее – всё по режиму. Восемь лет жизни. Основные постулаты нормального сосуществования были простыми: не ныть, не заноситься, и никаких лидеров в классе, иначе будет как в стае волков. Авторитет должен иметь тот, кто хорошо учится, поёт, танцует или стихи пишет. Такова была недлинная моя школа жизни на момент поступления в Нахимовское. Мне было неловко признаться, что выполнял первый приказ в своей жизни: «Будешь нахимовцем!» Личного желания особо не проявлял, но приказ есть приказ, тем более от мамы. Как я ей благодарен, что направила меня по интересному жизненному пути, начиная с единственного военно-морского училища для подростков в стране, где конкурс был шестнадцать человек на место.

Жора прочитал свои стихи.

Размышления у памятника Строгову (1982 г.)Вот он бронзовый – смотрит в упорЧуть надменно и чуть свысока.И так же холоден пристальный взор,Карандаш не уронит рука.И уже холодеет душа,И от страха немеет живот,Потому что он вновь не спешаЧто-то пишет в ужасный блокнот.Может, кто-то, ломая кураж,Скажет: метод его устарел,Или скажет его карандаш —Как копьё донкихота удел.Ты не трать понапрасну слова,Так как он всё равно не поймёт,На какие способны делаКарандаш и обычный блокнот.Он поставлен бессменно в наряд —Наш порядка недремлющий страж.И всё так же победно зажатВ непокорной руке карандаш.

Виктор Иванович дежурно возмущался:

– Почему памятник? Я ещё жив! – и продолжил раздувать самовар.

Во время нашей учёбы ходили легенды про записную книжку Строгова. Она постоянно была при нём, и не дай бог если после строгого взгляда воспитатель взял тебя на карандаш. Как мы мечтали, чтоб он её потерял навсегда или чтоб её украли. Чтоб не осталось и намёка на внесённые туда замечания – свидетельства нашего позора.

И вот, по прошествии стольких лет Виктор Иванович между делом сообщил:

– Она была пуста, без единой записи. Психологический приём. Мой карандаш и записная книжка помогали воспитывать вас.

Вот такое признание спустя четыре десятилетия!

Когда нас зачислили в Нахимовское училище, мы из обычных уличных мальчишек-забияк превратились в «карасей», первокурсников. Вспоминали про сюжеты в карасёвском лагере, что здесь неподалёку, на берегу Нахимовского озера. Одно из первых занятий в летнем классе, на пеньках под открытым небом.

Виктор Иванович, для нас тогда исключительно товарищ капитан 3-го ранга, огласил:

– Товарищи нахимовцы, всё, что было в вашей жизни до поступления в училище, было клубничным вопросом.

И в той же интонации добавил:

– Здесь мы из вас будем делать настоящих военных моряков.

Многие тогда осознали: лёгкой и нежной морской прогулки не получится. С первых дней в лагере из нас полезли таланты. Жора лучше всех отмахивал флажным семафором. При этом на его сосредоточенном лице, беззаветно обращённом вверх, на скворечник, прибитый к сосне, получалась неповторимая гримаса от концентрации и напряжения. При этом два флажка в руках начинали летать в режиме бешеного вентилятора. Сто двадцать знаков в минуту или двести двадцать знаков – не мог сосчитать. Не удивительно – Жора готовился в нахимовцы, учился в морской школе юнг при Доме пионеров в Ленинграде.

Кто больше всех подтягивался и быстрее бегал – не помню. Скорее всего, это были Боря Чулков, Саша Кузнецов или Вова Крестин, возможно, Андрей Апанасов или Юра Андреев. Все эти ребята и сейчас, на шестом десятке, выглядят очень подтянуто. Не в пример мне, висяку на турнике и с одышкой на беговой дорожке.

Нахимовец, тот, что с гитарой пришёл, внёс от себя пять копеек о спорте:

– Наш любимый преподаватель по физической подготовке, Ольхов, по кличке Садист, сделал из висящих на турнике сосисок нормальных военных. Через два года подтягивались по восемь-десять раз. Понятно, передовики делали это раз по пятьдесят.

В свободное время хорошо играл в баскетбол Женя Уткин, мне нравилось с ним летать с мячом по полю. Саша Тосенко занимался яхтингом по отдельной программе. Он с восьми лет ходил под парусом в Ленинграде, на Петровской Косе. По сей день периодически «выстреливает» в международных регатах, без победных кубков не возвращается. Андрей Маслаков не проявлял интерес к экстриму, зато сейчас скользит по морю на доске в шквалистый ветер под парусом или сидит за штурвалом самолёта малой авиации, в зависимости от настроения.

Не вылезал из санчасти только Андрей Веремчук, наблюдая из окна за нашей строевой и ночной жизнью:

– Все массовые игрища в виде маршей, тревог, ночных бросков я игнорировал и переживал за вас в медсанчасти… ну, так получалось.

Лёша Вагин в карасёвке придумывал смешные клички новым друзьям, они были безобидными и сразу прилипали, как банные листы.

Сергей Смеянов вспомнил одну из ночных вылазок:

– Испытал яркие впечатления, события достоверные. Тёмная ночь. Август. Тревога, первая в жизни. Никто не ожидал, с глубокого сна плохо соображали, за окнами казармы яркие вспышки и взрывы. Война началась! Вернулся в реальность быстро, оделся, собрался, плёвое дело. Смотрю, а Сергей Смирнов в вещмешок запихивает подушку. О чём он думал? С какой целью? Спрашиваю: «Серёга, зачем подушку пихаешь в мешок?» Тот невозмутимо: «Уходим в поход, точно надолго. А если патроны нести? А у меня мешок уже полный. Налегке больше пользы принесу, не надо будет меня нести».

Смеянову после училища довелось служить срочную службу в «дикой дивизии». Стал лучшим снайпером не только в дивизии, но и в корпусе. Командиры были в основном суворовцы. Зная, что Сергей нахимовец, относились к нему почти на равных, главное – доверяли ему. Сергей не стал военным моряком, закончил Макаровку в Ленинграде, хотел мир посмотреть. Своей цели добился, прошёл все океаны, моря и проливы. Многое увидел.

Кроме практических занятий, в лагере выпускали регулярно «Боевые листки». Первые были самые интересные. Сергей Смеянов рисовал удивительные карикатуры, не хуже Кукрыниксов, всем очень нравилось. Вадик Новиков успел себя проявить, как быстрый поедатель всего съестного за десятерых, правда, сейчас утверждает, что на чужие пайки не покушался. Тогда это был информационный повод на злобу дня. Есть хотелось постоянно. Рисунки удачно дополняло Жорино сочинительство, а стихи ложились подтекстом к шаржам:

Друзьями Новиков не понят,Но оправдаться он сумел,На флоте бабочек не ловят,Кто первый сел, тот больше съел!

Калининградец Вова при встрече рассказал, что ему запомнилось в карасёвке:

– Тело помнит серьёзные физические нагрузки, мышцы болели и ныли, постоянная усталость, мозоли до крови на руках от вальков шестивёсельного яла. Больше всего угнетало пожирающее чувство голода. Первый раз заступил в наряд рабочим по камбузу. Проявил смекалку и ловкость. Из наряда вышел с набитыми хлебом карманами. Эти оттопыренные хлебные карманы остались в памяти как великая радость, осязаемое счастье и уверенность в завтрашнем дне.

Иногда к избранным карасям приезжали ленинградские родственники, везунчиков кормили прямо через забор. В этой роли однажды оказался Вадик Новиков и подарил нам байку, поминаемую при каждой встрече.

Идёт Вадик с грушей во рту в сторону казарм. Навстречу – группа нахимовцев:

– Вадик, ты где грушу взял?

– Там… в лесу сорвал, – и махнул рукой за забор.

Группа нахимовцев умчалась в поисках груш, Вадик стоял на месте и смеялся над вечно голодными и не такими удачливыми собратьями, уловка удалась:

– Откуда в сосновом лесу могут быть груши? Побежали шишки собирать.

К нему бабушка приезжала.

В лагере было действительно тяжело от постоянных физических нагрузок. Удивлялся своей выносливости: физической подготовки на гражданке было недостаточно, поэтому терпел.

Очередная тревога. Все построились. Организаторами ночных игрищ рядом со строем был брошен взрывпакет. Скорей всего, это был дядя Слава Коновалов, мичман, наш старшина роты. Кто-то из второго взвода выскочил и отбросил взрывпакет в сторону. Возможно, это был нахимовец Вова Бабошин. Точно он. Годами позже была с ним история в высшем училище, когда он, находясь в самоходе, пехотному патрулю на предложение предъявить увольнительную записку предъявил гранату Ф-1, «лимонку». Может, это был и не Вова, но смелости и дерзости ему точно не занимать.

Далее – разбор полётов. Все ожидали, что за отброшенный взрывпакет ему объявят благодарность, поступок геройский. Нет, Вову вызывают из строя и объявляют выговор:

– У вас ещё появится возможность проявлять героизм, когда будете служить на флоте! Строй покидать никто не разрешал! – объявил капитан 3-го ранга Вербицкий, офицер-воспитатель второго взвода.

Военно-морские птенцы из второго взвода очень уважали и любили своего наставника. И было за что. Во-первых, за шикарные усы! Во-вторых, за демократию, хотя в те времена это слово было признано антисоветским, приемлем был только демократический централизм. Наши соратники офицера Виктора Михайловича Вербицкого звали Папочка, а предыдущий выпуск называл Папа, такое совпадение не могло быть случайным. Виктора Михайловича окрестил Папочкой тот самый питон, который пришёл с гитарой, сам играл и пел.

Хорошо, признаюсь, это Сергей Сирый:

– Тяжело было под палящим солнцем заниматься строевыми занятиями, а здесь ещё Папочка решил, что его взвод должен быть лучшим по строевой подготовке. Задача была настолько нереальной, что её выполнение заслуживает восхищение офицером-воспитателем. Дело в том, что его класс по всем показателям, особливо по дисциплине, занимал стабильные первые места с самого конца. Папочка славился своей добротой на всё училище, многие хотели попасть в его взвод, вот и собирались лучшие. По летнему зною тренировал подопечных на износ. С этим надо было что-то делать. И вот я, изобразив обморок, ничком, как оловянный солдатик, упал на асфальтированный плац. Братья-караси вовремя поймали под руки. Валера Салихов, наблюдавший эту картину, думал: «Мне бы не упасть, надо держаться!» Но моё падение было настолько натуральным, что произвело впечатление на Папочку. Результат получен – строевые занятия стали выполняться без фанатизма.

В нашем, третьем взводе о поблажках могли только мечтать. Мне тогда казалось, даже если все упадут ничком и останется всего один выживший нахимовец в строю, он всё равно будет тянуть носок ноги, а кулаки полетят вперёд до бляхи, назад до отказа.

Офицера-воспитателя Строгова не проведёшь! Демократический централизм – реальный принцип, работавший в нашей роте. Во втором взводе была «демократия». У нас, в третьем, исключительно «централизм». Видишь грудь четвёртого в строю, значит, любишь Родину свою!

Сразу по возвращении из лагеря начался учебный процесс. Не прошло двух месяцев, как мы оказались в одном коллективе. Дружбы ещё толком не сложилось, но точно появится! Жизнь в дальнейшем это подтвердила. После лагеря чувствовали себя настоящими военными моряками. Строем шагать научились, на шлюпках ходили, даже под парусом! Правда, обошлось не без потерь: двое из нашего класса не выдержали – отчислились по собственному желанию (Сергеев и Силин).

Речь зашла и о самом дальнем нашем однокласснике Вадике (он сейчас на Дальнем Востоке, служит на острове Сахалин высоким чиновником), и вот в какой связи. Жора вспомнил почти мафиозную, историю о том, как Вадик его вербовал в клан:

– Жора, давай создадим клан.

– Хорошо, а что это такое?

– Будем поддерживать друг друга во всём. Друг за друга будем горой.

– Будем как два мушкетёра?

– Да! Но лучше, когда три мушкетёра.

Вадик знал, что Жора уже подружился с Борей Чулковым. Боря мог стать очень хорошим другом и полезным для клана. К Чулкову ребята относились хорошо, и проскользнула информация, что у Бори отец – адмирал.

– Жора, предложи Боре Чулкову вступить в клан.

– А что сказать? Я мало понимаю, что такое клан. Что конкретно надо делать?

Вадик, возможно, был опытным руководителем клана в своей школе или просто слышал про Cosa Nostra и был романтиком. Поэтому был уверен, что новую жизнь в Военно-Морском Флоте лучше начинать со своим кланом. Дело архиважное.

– Объясни Боре, делать надо вот что. Например, если ночью разбудит тебя член клана и скажет, мол, надо что-то сделать, надо будет обязательно выполнить поручение. Понял?

– Понял, – сказал Жора и ушёл.

Через неделю Вадик поинтересовался у Жоры:

– Ну как? Боря согласился вступить в клан?