скачать книгу бесплатно
Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 12
Сборник
Валерий Евгеньевич Ширский
Елена Пугина
Служу России!
В 12-й Сборник произведений писателей секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России вошли статьи о людях как хорошо известных, так и неизвестных широкому кругу читателей. Уважительное отношение к своей Родине, своему долгу, своей профессии, к своим друзьям и близким – вот те основные качества характера, на которые обратили внимание авторы.
Свидетельства времени. Сборник произведений писателей Секции Художественно-документальной прозы Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России. Выпуск 12
Составители: Валерий Ширский, Елена Пугина
© Валерий Ширский, Елена Пугина, 2021
Образ человека в художественно – документальной прозе
Чрезвычайное происшествие начала XX века
Наталья Аляева
Эта трагическая история случилась весной 1913 года. Было апрельское утро, когда воспитанницы старшего класса Смольного института, встав, как обычно рано, повторяли материал к предстоящим урокам. «Вдруг…увидели, как с одного соседнего балкона упало тело, потом другое», – вспоминала очевидец происшествия, смолянка Александра Храповицкая. Таким образом, девочки-подростки, 12-ти и 13-ти лет от роду, решили свести счёты с жизнью. Одна из них выжила, другая в тот же день скончалась в Мариинской больнице от полученных травм. Они учились в так называемом «голубом» классе. Это означает только то, что форма одежды институток – одинаковые платья, в разных возрастах имели свой цвет. Класс «кофейный», «белый», «голубой» – так и называли. Личность погибшей была установлена сразу. Ею оказалась Надежда Леонтьевна Кандаурова – дочь полковника, а по другим сведениям – генерал-майора (администрация института умалчивала имя второй пострадавшей). По словам врачей, Кандаурова отличалась явно неврастеническим характером и очень тяготилась окружавшей её институтской обстановкой. Классные дамы, учителя не раз заставали её за чтением запрещённой (не по программе) литературы. Кончилось тем, что за поведение Кандауровой выставили 2 балла (при общей системе от 12-ти до единицы). Кандаурова увлекла свою подругу Ольгу Савинкову, целиком подпавшую под её влияние, безумной идеей… Воспитанницы планировали утопиться в Неве, но побег во время ежедневной утренней прогулки по саду не удался. Александра Храповицкая в своих воспоминаниях констатировала: «Говорят, что несчастные девочки перед смертью наелись много сладостей, как бы желая иметь последнее удовольствие, потом надели на себя все свои иконы, завернулись в простыни и бросились в окно». О случившемся ЧП в самом престижном из институтов благородных девиц написали тогда в газетах, правда, без подробностей. Кто-то из журналистов обвинял во всём институтские порядки, его начальство. Начало XX столетия – «годы народного возмущения: революционеры скоро представили девочек как жертв старомодного режима института. Это было совершенно неправда», – считала Храповицкая.
Новый век начался для России драматично: поражение в Русско-японской войне; жестоко подавленная Февральская революция 1905-го года. В обществе нарастали пораженческие настроения, зрело недовольство правительственным курсом, а главное в народе слабела вера в Бога, царя как помазанника божия. Как следствие клубка проблем по стране прокатилась волна самоубийств. Одна из барышень московского института утопилась в пруду. Что касается происшествия в Смольном, то в нём, как утверждали, была виновата отличавшаяся «ненормальностью» семья погибшей, двое членов которой, ещё до Кандауровой, покончили жизнь самоубийством. Священник, законоучитель института по фамилии Егоров объяснял поступок воспитанницы именно её «ненормальностью», дескать, она искала для себя что-то лучшее, была хотя и способной к учёбе, но весьма экзальтированной особой и говорила, «что негодна для жизни». Кандаурова писала жалобные письма домой, умоляла забрать её из института. В Петербурге у неё жили мать, братья и старшие сёстры, которые тоже учились в Смольном. Но девочка не встретила поддержки у родных и нашла сочувствие только у своей подруги Ольги Савинковой, происходившей из зажиточной дворянской семьи. Надежду Кандаурову похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Среди провожавших её в последний путь был кое-кто из полковых офицеров и бывших воспитанниц Смольного (вероятно, её сёстры). Учившихся вместе с Кандауровой воспитанниц замечено не было – запретила администрация во избежание «массового психоза». Вскоре после трагического происшествия в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появилось сообщение: «Начальнице Смольного института княжне Ливен в виду самоубийства Кандауровой предложено подать в отставку. На её место назначается помощница начальницы Ксениинского института княгиня Оболенская». Однако всё уладилось, и княжна Ливен осталась руководить институтом до последнего дня своей жизни, скончавшись в 1915 году. Светлейшая княжна Елена Александровна Ливен 20 лет исполняла должность начальницы Императорского Воспитательного Общества благородных девиц. Сохранилось немало фотографий конца XIX начала XX века, на которых начальницу Ливен можно увидеть рядом с подопечными институтками: в рабочем кабинете, принимающей дежурных воспитанниц; на прогулке в саду; на экзамене по музыке и т. д.
Воспитательная и педагогическая деятельность были её призванием. Ещё прабабка княжны – Шарлотта Ливен, обладая живым, проницательным умом и удивительным «тактом командования», занималась воспитанием внучек и внуков Екатерины II, великих князей Николая и Михаила. Николай I, когда вырос, пожаловал ей княжеский титул. Сын Шарлотты Ливен женился на выпускнице Смольного института Дарье Бенкендорф – сестре начальника III отделения Его Императорского Величества канцелярии графа А. X. Бенкендорфа. Когда в 1812 году супруга Дарьи Христофоровны назначили послом в Лондон, она сумела превратить русское посольство в центр общественной жизни. «Руководители британской политики скоро поняли, что она, женщина с белокурыми волосами значительно превосходит своего мужа в смысле разумного отношения к делу и даже умения облекать мысли в изящную стилистическую форму, что фактически русским послом является не муж, а она», – так писали в газете «Биржевые ведомости». Важнейшие отчёты, присылаемые в Петербург, принадлежали графине с удивительными дипломатическими способностями. «Нельзя найти ни одного документа, ни одного официального письма, ни одних мемуаров, относящихся к периоду между войною 1812 года и июльской революцией, в которых не было бы имени графини Ливен», – утверждал современник той эпохи. Позднее в Париже Дарья Христофоровна Ливен организовала салон, где люди, бывшие врагами в области политики, под её кровом встречались как друзья. Сын Дарьи Христофоровны (внук Шарлотты Ливен) умер, оставив детей сиротами. О дочери его – Светлейшей княжне Елене Александровне Ливен написано в её «Личном деле», хранящемся в петербургском Центральном государственном историческом архиве. «Родилась 2 мая 1842 года в Симферополе. По воспоминаниям племянника была очень религиозной. Православная, как и её сестра, Ольга Александровна. Отец Елены – Светлейший князь Александр Карлович Ливен (Москва, 14.04.1801 – Москва, 17.02.1880), сенатор, таганрогский градоначальник (1845–1853), генерал от инфантерии (1875). С 1857 года состоял председателем московского Особого ревизионного комитета, составленного для наблюдения за хранением разменного фонда. Мать Елены – княгиня Екатерина Никитична Ливен, урождённая Панкратьева (27.09.1818 – 26.12. 1867). В браке с 1838 года».
В семье было три сына и пять дочерей. Елена получила хорошее домашнее образование. Воспитанием и образованием детей руководила её мать, которая помогала бедным, отказывая себе во всём. Бывали случаи, когда, не имея в данное время денег, княгиня отдавала бедным вещи из столового серебра. Среди преподавателей Елены были профессор Герье, будущий министр просвещения Н. П. Боголепов, который в 1879 году женился на своей бывшей ученице Екатерине Ливен (1849–1915), сестре Елены. Боголепов писал в своих записках: «В этой семье я встретил такие великие образцы благородства и нравственной силы, что надолго был застрахован от дурного влияния». После смерти матери, не дожившей до пятидесяти, на плечи Елены легли заботы по хозяйству, а также воспитанию и образованию младших сестёр. Когда сёстры выросли, Елена в течение 9-ти лет занималась в московской пересылочной тюрьме – читала заключённым книги соответствующего содержания. Зимой устраивала в ней школу и вела занятия с оступившимися людьми. В 1880 году умер отец Елены, князь А. К. Ливен, оставив детям небольшое состояние. Каждому из них досталась скромная по тем временам сумма в 100 тысяч рублей. Елена, не вышедшая замуж, должна была искать заработка. Являясь фрейлиной Марии Александровны, супруги императора Александра II, Елена обратилась к ней с просьбой дать ей работу. Племянник Елены Александровны Ливен А. В. Давыдов вспоминал о ней: «Тётя Лина, как и все Ливены, крупного роста, с белокурыми волосами и синими глазами. Её нельзя было назвать красивой, а к тому времени, когда я увидел её в первый раз, ей уже перевалило за сорок, и у ней начинала сказываться общая в её семье склонность к полноте. Во всей её фигуре проявлялись основные черты её характера. Она была в настоящем и хорошем слове «grande dame». Чувство доброты уживалось у неё с чувством долга, в отношении к которому она была одинаково требовательна как к другим, так и к самой себе. Большой природный ум её допускал иногда проявление стародевичьей милой наивности. Но особенно силён был у неё такт – результат её настоящего светского воспитания и близости ко двору. Моральное чувство у неё было развито чрезвычайно, и в отношении его она за всю долгую жизнь никогда не погрешила. Гордая и прямая, она не шла на компромиссы со своей совестью или на какую-нибудь интригу. Следуя заветам своего отца, она была предана своему государю и была монархисткой не только умом, но и сердцем». Считая, что получила поверхностное домашнее образование, княжна Елена Ливен пополнила его самостоятельно уже после своего выхода в жизнь. Она прекрасно знала четыре языка – русский, французский, немецкий и английский, много читала, а умение окружать себя просвещёнными и культурными людьми, которые ценили её общество, сделало из неё образованную женщину. Зная о способностях княжны Е. А. Ливен к педагогической деятельности, императрица Мария Фёдоровна назначила её в 1880 году начальницей малолетнего отделения Московского сиротского института, где воспитывали девочек и мальчиков – детей погибших офицеров. Через 9 лет она стала начальницей Елизаветинского института благородных девиц в Москве. Так что к 1895 году – времени своего прихода в Смольный институт – это была опытная наставница.
В истории Императорского Воспитательного Общества благородных девиц известно девять начальниц. Из них княжна Е. А. Ливен была единственной незамужней. Все нерастраченные душевные и физические силы она направила на воспитание и образование молодых поколений институток, искренне любящих и почитавших ей. Княжна Ливен всегда старалась следовать словам из Устава Смольного института: «Начальница должна сделаться матерью для всех».
Ни одна из институтских начальниц кроме княжны Ливен не сумела создать в Смольном такую непринуждённую, почти семейную атмосферу. Для самых маленьких воспитанниц приготовительного класса начальница устроила обстановку близкую домашней, поместив их отдельно от остальных учащихся. Спальня (дортуар) и класс были устроены рядом. Классные окна выходили на солнечную сторону. Здесь были не обычные парты и скамьи, как у других институток, а невысокие столы и маленькие стулья, удобные для восьми-девятилетних девочек. Вдоль стен устроили шкафчики со стеклянными дверями для книжек и игрушек, поместили фотографии родных (чего никогда прежде не было!), а на окнах – живые цветы. Возле шкафчиков расставили кровати для кукол и кукольную мебель. Такого внимания к интересам воспитанниц не было ни при одной начальнице. Самые любимые игрушки отправлялись вместе с детьми на прогулку в институтский сад. Неспешно, шли парами маленькие смолянки, одетые по форме – кофейного цвета платьица. В руках у одной бережно завёрнутая кукла. Она качает её и поёт в саду колыбельную, какую пела ей дома мама. У другой смолянки – мохнатый бурый мишка. Ещё одна девочка со счастливой улыбкой несёт на прогулку кудрявую собачку, которая, совсем как живая, сидит у неё на руках. А для воспитанниц постарше зимой в саду заливали ледяные горы и каток. Как любили они весело, с хохотом и визгом скатиться сверху на санях, бегали на лыжах, даже играли в хоккей на катке, перекидывая друг другу шайбу. В архиве есть фотография, на которой перед величественным с колоннами зданием Смольного, прямо под окнами начальницы, воспитанницы катаются на коньках, а некоторых возят по льду на финских санях подруги. «Мы называли это место “Зоопарк”, так как прохожие смотрели на нас, как на диких зверей», – с юмором вспоминала Александра Храповицкая.
Весной в саду смолянки играли в мяч, в теннис и крокет, бегали на гигантских шагах, прыгали, передвигались, как хотели, ведь начальница Ливен предоставляла им во время прогулок полную свободу. К тому времени стало преданием воспоминание о том, как по садовым аллеям в середине XIX века барышни чинно гуляли парами, боясь сделать лишнее движение и произнести хоть слово в присутствии классной дамы.
В институте при княжне Ливен особенно весело праздновали Новый год с новогодней ёлкой. Одна из пепиньерок (воспитанница педагогического класса) вспоминала: «Самым лучшим днём за всё время был день ёлки…сортировка бонбоньерок (корзинок с конфетами), деление сластей, распределение подарков по классам, – забавляло и увлекало нас… Мимоходом мы успеваем познакомиться с окружавшими нас заманчивыми вкусными вещами, и нет ничего удивительного, что у многочисленных помощниц нашей инспектрисы, Марии Алексеевны Неклюдовой, аппетиты за обедом были не из важных… Несколько часов, проведённых вокруг блестевшей десятками огней ёлки. Сейчас ещё мелькают перед глазами весёлые, раскрасневшиеся личики прыгающих и танцующих вокруг ёлки маленьких кофейных (воспитанниц)… в 11 часов прозвучал звонок, положивший конец нашему празднику…. «Спать пора, скорее ложитесь», убеждали классные дамы, обходя дортуары; но в этот вечер «шалуньи» долго ещё болтали в кроватках, и во сне продолжали видеть ёлку…». А как любили смолянки гадать на Новый год! Обычно гадали в комнатах у княжны Елены Александровны Ливен. «Маленькие занялись топлением воска, – пишет в дневнике пепиньерка 1913 года, – они столпились у свечи, старательно всматриваются в тень от вылитой восковой фигуры и… видят там всё, что им хочется. «Смотри! Смотри! – слышится восторженный голосок: видишь, идёт человек, а за ним кто-то следит из-за кустов, видишь?» «Нет, это не человек, это автомобиль – совсем ясно видно! Автомобиль на кого-то наехал!» Кто-то соглашается, кто-то спорит; подходят ещё новые гадальщицы и видят в изображении не человека и не автомобиль, а замок, пароход, пасущуюся корову…». Посередине гостиной начальницы Ливен вокруг круглого стола столпились человек пятнадцать старших воспитанниц. Склонившись над тазом с водой, они напряжённо следят за крошечным плотиком с горящей свечой, которая вот-вот подожжёт один из нависших над ней билетиков с мужскими именами… Это – серьёзное гадание. Слышатся рассказы о том, что нередко свеча предсказывала гадающей имя её будущего мужа. В кабинете княжны Е. А. Ливен сидит одна из старших воспитанниц. Она внимательно всматривается в стакан, поставленный на золу. На дне стакана в воде блестит обручальное кольцо. Она, несомненно, что-то ясно видит: лицо её то улыбается, то становится удивлённым, то грустным. Очевидно, её лицо меняется в зависимости от прекрасных картин, которые она видит в волшебном кольце. Около двенадцати часов княжна вместе со смолянками садится за накрытый стол. Подают кушанья. Одна из пепиньерок вспоминала в дневнике: «Но чем ближе подходила стрелка к цифре “12”, тем больше становилось общее волнение. О вкусных вещах на тарелках уже забывалось. У каждой в руках отточенный карандаш и крошечный клочок бумаги. Выскакивает кукушка. “Ку-ку” слышится среди гробового молчания, и остальные одиннадцать “ку-ку” сопровождаются скрипом карандашей… К последнему «ку-ку» в воздухе уже чувствуется лёгкий запах горелой бумаги: почти все успели написать и сжечь заветное желание на новый год. Подымаются бокалы с шампанским, слышится чоканье, поздравления, говор, смех. От тишины, царившей две минуты назад, нет и следа…».
На Масленицу воспитанницы не разъезжались, и она проходила шумно и весело. Устраивали маскарады. «Весёлую масленицу встретили смолянки в 1906 году, – писала в дневнике одна из старших пепиньерок. – Война прошла, и можно было веселиться. Хотя первый класс и не ездил в театр, как всегда, но нам доставили много других удовольствий… В четверг был концерт, в котором участвовали любители – знакомые инспектрисы. Но самое интересное удовольствие было впереди… У нас готовился в последнее перед Великим постом воскресенье костюмированный вечер. Многие костюмы изготовлялись собственноручно и выходили прекрасно. Первое отделение первого класса ставило одну хорошенькую французскую пьесу и отрывок (II действие) из «Женитьбы» Гоголя. Играли с большим усердием, и все остались довольны. Второе отделение давали также французскую пьесу и сцену из «Мёртвых душ» – Павел Иванович Чичиков у Коробочки. Последнее вышло очень удачно, и все от души смеялись. Наконец, пришло ожидаемое воскресенье… Каждый костюм был в секрете и тщательно скрывался от подруг. В 6 часов, под звуки полонеза потянулись вереницей нескончаемые пары. В первой паре был хорошенький, маленький малоросс с малороссиянкой. Каких только костюмов тут не было?! Изящные гейши мелькали перед глазами, пестрея разноцветными халатами и веерами; были тут и маркизы, и цыгане, и домино в масках. Воспитанницы младших классов были одеты зверями. Один из костюмов представлял из себя банку с лекарством; не менее оригинален был фокусник в чалме. До полуночи все веселились, и жаль было прекращать, но… начинался Великий пост!» Глубоко верующая, православная начальница Ливен требовала, чтобы каждая девочка привозила из дома свой образок на кровать и Евангелие. В своих беседах с воспитанницами, как маленькими, так и старшими она постоянно внушала им мысль о необходимости и силе молитвы. С первого года институтской жизни девочки привыкали встречать каждый праздник в церкви; любое, даже самое маленькое дело, начинать с молитвы. С годами привычка молиться – глубоко и искренне – перерастала в потребность души. Ничто в мире – ни страшные испытания, выпавшие на долю дворянок во времена революций и войн, ни победивший в стране атеизм не смогли лишить их этой радости! Во многом именно начальнице Ливен обязаны были смолянки великим счастьем веры. По субботам перед Всенощной, воспитанницы 1-го выпускного класса, собирались в гостиной или кабинете княжны Ливен, чтобы послушать, как она будет читать им вслух книгу религиозно-нравственного содержания. После чего в свободной, непринуждённой беседе произойдёт обмен мнений, а иногда и горячий спор по поводу прочитанного. Строго в Смольном проходили дни Великого поста – ни смеха, ни громких праздных разговоров. Уроки танцев в это время отменялись. Приём родителей в Великий пост происходил не в Актовом белоколонном зале, а в скромных помещениях рекреаций. Приёмные дни в институте были установлены раз и навсегда: четверг от 5-ти до 6-ти часов вечера и в воскресенье с 13-ти до 15-ти часов. В течение семи недель Великого поста каждый класс говел (постился) неделю, по очереди. На первой неделе говели воспитанницы педагогических и трёх старших классов, на 4-й неделе – смолянки 4-го и 5-го классов, а на Страстной седмице – младшие классы. Некоторые смолянки по собственному желанию говели и во второй раз – на Страстной неделе. Уроков в эти дни нет, только Закон Божий, службы и проповеди законоучителя в церкви, чтение Священного писания, а также чтение вслух воспитанницами в спальнях житий святых вместе с классными дамами или у начальницы Ливен. Растроганные смолянки, чувствуя свои несовершенство и греховность, усердно каялись, читая в эти дни молитву святого Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего…». Они искренне, со слезами просили прощения у тех, кого несправедливо обидели. «В субботу после Всенощной исповедовались у главного нашего батюшки отца Александра, а в воскресенье все причащались. Как было отрадно, как легко!» – вспоминала впоследствии Евгения Исаева. Начальницей Е. А. Ливен в институте был установлен обычай – причащать не только опасно больных воспитанниц, но и вообще заболевающих какою-либо серьёзной болезнью.
Однажды с Евгенией Исаевой произошёл грустно-комичный случай. Во время Великого поста на службе воспитанницы подолгу стояли на коленях. Девочки носили чулки ручной вязки из белого хлопка и при таком длительном стоянии они впивались в кожу, образуя на ней «воспалённую красную решётку», причиняя боль. Евгения рассказала об этом маме и даже показала ей коленки. Мама пришла в ужас и через два-три дня, добившись разрешения посетить дочь раньше приёмного дня, привезла ей чудесные шёлковые, на тонкой ватной прослойке наколенники. Девочка стала надевать их на службы под чулки, похваставшись подругам. Теперь можно было спокойно и приятно стоять на коленях, усердно молясь Господу, под полные печали напевы великопостных молитв в исполнении церковного хора старших воспитанниц. Вскоре и другие мамы привезли девочкам наколенники. У всех были разные и девочки демонстрировали их друг другу. Они снимали их после службы и держали в своих классных партах. Но недолго служили смолянкам их удобные наколенники. Однажды, вернувшись после ужина в класс, они замерли от неожиданности… На столе классной дамы Марии Николаевны Анненковой грудой лежали их пёстрые наколенники. Не успели девочки опомниться, как в класс неслышно вошла инспектриса Е. П. Малиновская и громким металлическим голосом прочла им крепкую нотацию о недопустимости их поведения. Нарядные наколенники тут же были собраны в мешок и вынесены из класса. Больше девочки их не видели. Тогда Евгения Исаева придумала класть в чулок нетолстый кусочек ваты и оставлять в чулке, посоветовав это подругам. Ведь инспектриса в чулки не полезет. На том все и успокоились.
И вот наступает Страстная пятница… Вечером, во время погребения Спасителя, плащаницу несли старшие пепиньерки (учащиеся педагогического класса). Они ждали этого дня так трепетно и радостно и, вместе с тем, с оттенком печали. Нигде и никогда не повторятся эти счастливые минуты для них. Незабываемые минуты!.. Впереди процессии идут певчие – они разделены на два хора, чтобы по очереди петь во время долгого Крестного хода и звонкие чистые девичьи голоса далеко-далеко разносятся по гулким, бесконечным коридорам Смольного. Потолки высотой пять с половиной метров ещё больше увеличивают акустический эффект. Перед плащаницей и за ней идут по две, четыре пепиньерки с большими свечами, а следом за ними все старшие пепиньерки. Они по очереди сменяют подруг, несущих плащаницу. В процессии участвуют все классы от старших до самых младших, и детская церковь института, освящённая во имя благоверного князя Александра Невского в одной из монастырских башен, совершенно пустеет. Из главного коридора Смольного процессия через вестибюль, по лестнице, подымается на 2-й этаж. Удивительная картина представляется глазам, если взглянуть со ступенек назад: море огней, и не видно им конца!.. На Пасху Крестный ход совершал путь не менее длинный. Опять бесконечные коридоры Смольного… Только теперь они оглашаются пением радостным и ликующим, как лица самих поющих. Воспитанницы, по две от каждого класса, несут иконы, перед каждой иконой – по большой свече, старшие шествуют с артосом и поют «Святый Боже…» Мелькают огоньки… Даже старик-сторож за стеклянной дверью подъезда благоговейно стоит со свечой. Сколько раз автор этих строк, в бытность научным сотрудником музея, отправлялась в путешествие по длинным в 220 метров коридорам здания Смольного, двигаясь то неспешно, а то стремительно. И конечно, мне виделись не армейские бушлаты и бескозырки, не ощетинившиеся винтовки со штыками, не загаженные папиросами, заплёванные полы. Нет!.. В тёмном сумраке словно видение выплывали передо мной светлые лица девочек из далёкого прошлого, убранные в косы и белые пелеринки, напоминающие крылья небесных ангелов… С приходом «красного октября» они почернеют от горя.
На рождественские и пасхальные каникулы большинство воспитанниц из петербургских семей разъезжались по домам, и только иногородние – примерно 50–60 человек оставались в стенах института. Начальница Ливен старалась, чтобы на смолянках это не отразилось и праздники отмечали по-семейному. Пасхальный стол устраивали не хуже домашнего! После торжественной пасхальной заутрени все отправлялись разговляться в столовую. Священники, классные дамы со своими подопечными, инспектрисы…Начальница Ливен христосовалась со всеми и с каждой воспитанницей. Смолянки того времени вспоминали начальницу с благодарностью. «Мы ведь знаем, что княжна делает для нас, что она всю душу свою кладёт в нас, и хотелось ещё и ещё доказать ей, что мы чувствуем это, что любим её», – писала одна из них.
Давно прошли те времена, когда, находясь в институте, воспитанницы были оторваны от мира. Ни одно более или менее важное событие или явление русской жизни, литературы и искусства не проходило для них незамеченным. По предложению начальницы княжны Ливен в Смольном устраивали разнообразные лекции. Особенно увлекали воспитанниц лекции по истории искусств. Яркий след в душах оставила лекция, которая состоялась 16 сентября 1912 года по случаю празднования столетия Отечественной войны 1812 года, которую зажигательно прочёл П. П. Фридолин. В январе того же года состоялась лекция князя Волконского о ритмической гимнастике. Физическое воспитание и развитие в институте во многом благодаря начальнице Ливен стояло на высоте. В начале XX века в Смольном была введена ежедневная гимнастика.
В памяти смолянок осталось множество лекций: о южных славянах по поводу Балканской войны, а также лекция о том, «как из неверующего стать христианином». В сентябре 1911 года в Смольном состоялся вечер сказительницы народных песен, олонецкой крестьянки Натальи Степановны Богдановой. Большим другом института и начальницы Ливен был всеми любимый Анатолий Фёдорович Кони. В разные годы известный юрист, литератор и общественный деятель, он читал пепиньеркам лекции о внимании и памяти, о русских писателях Л. Толстом и Ф. Достоевском, о судебных уставах, неоднократно вёл с учащимися беседы на различные темы, преимущественно из области русской литературы. Большей частью эти лекции проходили в квартире княжны Е. А. Ливен в Смольном. Вечером 6 февраля 1908 года в салоне пепиньерок в присутствии начальницы Анатолий Фёдорович Кони пил с ними чай и читал стихотворение Каролины Павловой «Вечер в Трианоне» и вообще интересно говорил об этой забытой, талантливой писательнице.
В 1898 году по инициативе княжны Е. А. Ливен было создано Общество вспомоществования бывшим воспитанницам Императорского Воспитательного Общества благородных девиц. Его задачей являлось оказание материальной и нравственной поддержки нуждающимся воспитанницам института при выходе их из заведения. В 1908 году по мысли начальницы Ливен было начато строительство собственного каменного дома для Общества бывших смолянок на участке, выделенном из Адлербергского сквера (назван именем институтской начальницы графини Ю. Ф. Адлерберг). В уже построенном общежитии бывших смолянок останавливались приезжающие временно в столицу, окончившие институт смолянки, с платой за комнату с полным содержанием 25 рублей в месяц, что было сравнительно недорого. Председательницей Общества бывших смолянок стала княжна Ливен. С 1900 года в Смольном ежегодно устраивали концерты с благотворительной целью в пользу Общежития смолянок. Эти концерты представляли большой интерес для воспитанниц, так как в них участвовали артисты Императорских театров. К этим концертам воспитанницы приготовляли художественные программы, которые продавались тоже с благотворительной целью. 19 апреля 1909 года А. Ф. Кони прочёл в Смольном, с благотворительной целью, в пользу Общежития смолянок, публичную лекцию, посвящённую 25-летию со дня смерти писателя И. С. Тургенева. На этой лекции, по просьбе Кони, из воспитанниц присутствовали лишь пепиньерки и выпускные, как наиболее подготовленные к серьёзному разговору.
Торжественно отмечались в Смольном памятные для России и самого института дни. В конце мая 1899 года состоялось чествование памяти А. С. Пушкина, по случаю столетия со дня его рождения. За несколько дней до того, воспитанницы старших классов посетили юбилейную Пушкинскую выставку в Академии Наук. Одна из старших пепиньерок так описала эту поездку в своём дневнике: «Сегодня в 9 часов утра, I и II классы и пепиньерки сели на стоявший у пристани Смольного пароход. День был прекрасный: не жаркий, но и не холодный. Дул лёгкий, свежий ветерок; Нева слегка волновалась. В самой поездке уже заключалось достаточно удовольствия. Все дети были оживлены. Пароход причалил к пристани против самой Академии Наук, где помещается выставка. Здесь воспитанниц встретил преподаватель русской словесности Ф. А. Витберг и, благодаря его объяснениям, воспитанницы осмотрели выставку основательно и с большим интересом. Из гравюр и картин, современных поэту и взятых из его сочинений, особенно хороши картины художника Соколова, сюжет которых заимствован из сочинения «Капитанская дочка». Эти картины, по желанию императрицы Марии Фёдоровны, были перенесены на выставку из дворца».
В марте 1909 года в Смольном состоялось чествование памяти Н. В. Гоголя, по случаю столетия со дня рождения. 19 февраля 1911 года состоялось празднование 50-летия освобождения крестьян от крепостного права, причём А. Ф. Кони прочёл воспитанницам старших классов лекцию об этом событии. В ноябре 1911 года было устроено литературно-музыкальное утро по случаю 200-летия со дня рождения М. В. Ломоносова. В 1913 году в Смольном торжественно праздновалось 300-летие царствования дома Романовых. Программа литературно-музыкального вечера, посвящённого этому событию, была составлена из произведений, в которых изображена жизнь и деятельность государей из дома Романовых. Воспитанницами разных классов были прочитаны стихотворения: Львова – «Избрание на царство Михаила Фёдоровича», К. Рылеева – «Смерть Сусанина», А. Плещеева – «На могилу императора Александра III», А. Майкова – «17 октября» и др., а также стихотворения воспитанниц, посвящённые 300-летию дома Романовых. Смолянки исполнили «Русскую» в национальных костюмах и некоторые другие танцы, а также музыкальные и хоровые отрывки из оперы «Жизнь за царя» композитора М. Глинки.
Устраивались в Смольном и «живые картины». Воспитанницы посещали Эрмитаж, бывали на концертах в консерватории и спектаклях в Мариинском театре. По обычаю, в самом Смольном время от времени устраивались для воспитанниц концерты с участием известных артистов и артисток. Бывали и духовные концерты. Летом для смолянок устраивали прогулки на пароходе вверх по Неве, в Кронштадт, Петергоф, на Острова.
Жизнь воспитанниц педагогических классов (пепиньерок) существенно отличалась от общеинститутского режима и носила более домашний характер. Пепиньерки при начальнице княжне Ливен обзавелись своими гостиными – салонами, уютно обставленными мягкой мебелью, где много живых цветов, рояль, этажерки с книгами и безделушками, а на стенах – гравюры и картины. Здесь пепиньерки проводили за чтением и другими занятиями почти всё внеклассное время. Утром и вечером они пили чай у себя в салоне, туда же подавался чай в три часа дня, причём они могли привозить из дома печенье, лакомства и проч. Пепиньерки свободно располагали своим временем, не занятым лекциями и уроками с отстающими воспитанницами младших классов. Они могли в свободное время гулять в саду – не целым классом, а по двое-трое. Старшие пепиньерки каждую субботу ездили в отпуск, а младшие – через субботу. По желанию начальницы княжны Ливен пепиньерки и воспитанницы I класса исполняли обязанности, как бы хозяек в Смольном. Их гости – почётные опекуны института. Это всеми любимый генерал от инфантерии Сергей Васильевич Олив, с которым говорили обо всём, А. С. Ермолов, начальница княжна Ливен, граф Н. А. Протасов-Бахметьев и другие. Пепиньерки занимали и угощали почётных гостей на ученических концертах и вечерах. 18 декабря 1908 года гостями пепиньерок оказались члены Государственной Думы. Осмотрев весь Смольный, они посетили салон старшего педагогического класса. Салон, уютно обставленный мягкой мебелью и цветами, произвёл на них приятное впечатление. Они были поражены домашней обстановкой, а также чистотой и порядком, царившими здесь, как и во всём здании. Очень приятное впечатление произвела на них простота и естественность обращения воспитанниц и полное отсутствие той «казёнщины», которую они ожидали встретить. После довольно продолжительной беседы с хозяйками салона, члены Думы распрощались с ними, сказав, что «Смольный превзошёл их ожидание и что он заслуживает во всех отношениях 12+». Смольный посещало немало почётных гостей. На концерте и на балу выпускных воспитанниц в 1896 году присутствовал вице-король Китая Ли-Хунь-Чанг. На память о своём посещении он подарил смолянкам небольшие золотые броши с бантиками. В феврале 1898 года Смольный посетила прибывшая в Петербург американская писательница мисс Рейтольдс для ознакомления с наиболее выдающимися женскими учебно-воспитательными заведениями России. Среди них, несомненно, первое место занимал Смольный. В 1903 году в Смольном побывал главный врач госпиталя Вены, обративший внимание на поразительную чистоту помещений и воздуха в институтских помещениях. 9 ноября 1904 года в гости к смолянкам приехал митрополит римско-католических церквей в России граф Шембек. Он посетил католическую капеллу, где отслужил «messe basse», осматривал классы и другие помещения. Увидев в музыкальной комнате арфу, митрополит сказал, что это его любимый инструмент, и выразил желание послушать игру смолянок. Одна из воспитанниц старшего специального класса сыграла две пьесы на арфе, заслужив похвалу и благодарность митрополита. А шведский посланник с дочерью, прибывший в Смольный в апреле 1909 года, побывал в музее института, и осмотрел даже кухни, бани, подъёмную машину для дров, а также бельевую и портняжную мастерские, и остался очень доволен своим визитом. 8 января 1911 года Смольный посетил румынский посол Г. Розетта-Солеско, который выказал восхищение перед «духом простоты и в тоже время благородства», который там царил. С ним приехали две дамы, командированные румынским правительством в Россию для ознакомления с воспитанием и образованием русских женщин.
Они выбрали для обозрения Смольный, как первоклассное учебное заведение. Гости восхищались красотой и размерами Смольного. Румынские дамы подробно ознакомились с общим ведением дела, с учебной и воспитательной частями в институте и сообщили, что по его образцу будут устроены новые учебные заведения в Румынии, взамен прежних, не отвечавших современным требованиям. После осмотра заведения, гости пошли к начальнице княжне Ливен, чтобы выразить своё восхищение Смольным. В архивном «Личном деле» скупо зафиксирована запись: «Умерла Св. княжна Ливен 28 мая 1915 года в 1 ч. 55 мин. дня».
Светлейшая княжна Елена Александровна Ливен по сей день являет собой пример лучшей начальницы в истории Императорского Воспитательного Общества благородных девиц. Вся её жизнь и плодотворная воспитательно-педагогическая деятельность в Смольном была полна благородного достоинства и полезна обществу. Она служила во благо просвещения и находилась на своём месте по призванию, а потому – осталась выше нареканий, которые пытались обрушить на неё злые языки и средства массовой информации из-за произошедшего чрезвычайного происшествия начала XX века.
Искра
(«Аз раб божий, смиренный грешный Иов…»)
Владимир Иванов
23 апреля лета 7115 от сотворения мира (1607 г. от рождества Христова).
В лета 7113 (1605 г. от рождества Христова) апреля в 13-й день рухнул на пол и внезапно почил в бозе царь всея Руси Борис Годунов. К власти пришёл его сын Фёдор. Ему присягнули Москва, Дума. Но далеко не всем боярам нравилось возвышение Годуновых («ведь мой род древнее и ничуть не хуже»!). И им было наплевать, что над страной уже нависла смертельная опасность, что в пределах государства Российского давно «гулял» самозванец Лжедмитрий, опиравшийся на поддерживающих его поляков, и, дабы власть захватить, формирующий вооружённые отряды из всякого сброда. Началась смута. Дворяне, купцы, крестьяне устали от боярских распрей. Пусть берёт власть любой, кто может обеспечить спокойствие и порядок!
1 июня посланцы Лжедмитрия Гаврила Пушкин и Наум Плещеев прибыли в пригороды столицы. Их появление послужило толчком к давно назревавшему бунту. Толпа ворвалась за стены московских крепостей, смела стражу. С Лобного места Гаврила Пушкин прочитал «прелестные грамоты» Самозванца с обещаниями многих милостей буквально всем. И Лжедмитрий титуловал себя в них уже не царевичем, а царём, называя Фёдора Годунова «изменником»!
Годуновы выслали стрельцов, распорядившись арестовать распространителей послания, затем предать их пыткам и казни. Но стрельцы не смогли справиться с народом. Оттеснив стрельцов, толпа кинулась «гулять» в Кремль. Избитого царя Фёдора Годунова, его мать и сестру Ксению москвичи вытащили из царских палат и заперли на дворе Бориса Годунова.
В Москве новым царём был провозглашён Лжедмитрий под именем Дмитрия Ивановича.
Вместе с царской семьёй арестовали всех других Годуновых, а также их родственников Сабуровых и Вельяминовых.
Воспользовавшийся ситуацией, боярин Богдан Бельский поставил себя во главе приказов, чтобы не столько спасти царя Фёдора, сколько дорваться до власти, а затем править страной от имени Лжедмитрия. На Красной площади боярин Богдан клялся перед толпой, что именно он спас в Угличе царевича Дмитрия. Но всё же он просчитался. Свергнутая царица приходилась двоюродной сестрой Бельскому, а, упрочнившись во власти, вряд ли он отдал бы её Самозванцу. И поэтому Лжедмитрий направил в Москву своего ставленника князя Василия Васильевича Голицына, чтобы тот управлял страной от его имени, подкрепив права достаточно сильным отрядом. Но в Москву войти сам Лжедмитрий пока не торопился.
Вакханалия безумств в столице продолжалась. Любого можно было объявить сторонником Годуновых, убить или ограбить. Ослабла вера. Многие понимали: нужен порядок. Но что делать дальше? Вернуть власть Фёдору Годунову? А если тот начнёт мстить?
15 июня депутация москвичей отправилась в Серпухов ко двору «царя» Дмитрия Ивановича с покаянием и с нижайшим прошением «сесть в Москве». И ответил им после недолгого размышления Самозванец, что он войдёт в Москву, но только после того, как из города удалят тех, кто противится его власти. Намёк был понятен: москвичи должны заплатить за это погибелью Годуновых и их сторонников.
Коротки июньские ночи. Но чьи-то тени, скрываясь даже от случайного взгляда, подходили к задней калитке в стене Патриаршего двора и после короткого стука исчезали за ней. Вот и опять двое подошли к темному пятну на белой стене. В ответ на стук последовал вопрос:
– Кто?
– Пётр, сын Михайло Салтыкова.
– А другой?
– Васька, слуга мой.
Фонарь быстро взвился вверх, высветив лица, и также быстро опустился вниз.
– Проходи!
Служка быстро вёл прибывших по тёмному двору. Остановившись возле одной из построек, он ткнул слугу в плечо.
– Поварня. Тут подождёшь господина. Здесь тебя покормят.
Обойдя здание, служка открыл дверь. Пройдя по коридору, он подошёл к двери, после условного стука открыл её, пропустив вперёд Петра Салтыкова, сразу согнулся в низком поклоне.
– Боярский сын Пётр Салтыков!
Пока глаза привыкали к тусклому свету свечей, Салтыков уже успел осмотреть собравшихся. Председательствовал патриарх Иов, присутствовали бояре, дьяки, несколько монашествующих иерархов. И поэтому мгновенно низко поклонился им.
Патриарх, взглянув в лицо Салтыкову, слегка небрежно, кивнул вправо, где стояло пустующее кресло. Намек был понятен. Салтыков, стараясь не шуметь, тихо скользнул к нему и сел.
Стоявшие перед Иовом свечи слегка потрескивали, их мерцающее пламя колебалось от лёгкого сквозняка, оживляя суровое выражение лица патриарха. Его глаза светились внутренней неукротимой энергией.
Оглядев присутствующих, Иов начал свою речь.
– Я собрал вас здесь, потому, что давно знаю многих, знаю мысли и думы каждого. Тяжелые времена наступили для Руси святой, церкви нашей и веры православной. Смута охватила государство. Устал люд, устали дворяне от безвластия. Жизнь дешевле зерна макового. Как без порядка на Руси растить крестьянину хлеб? Как без порядка служить дворянину, если лихоимцы отбирают имения? Как без порядка править боярам государством нашим? От крестьян до бояр только и слышишь: «Пусть берет власть кто угодно, лишь бы порядок был». И многие присягают Самозванцу. Много он обещает, мягко он стелет. И всё было бы ничего, но стоит за ним Речь Посполитая, а за ней – римский папа. Не усидеть Лжедмитрию на престоле без польской силы! Не владеть полякам землёй русской, пока живы вера православная и церковь наша! Когда сыны боярские спорят, чей род древнее, сыны дворянские и люд прочий опору теряют в государстве, которое неспешно к рукам прибирают Самозванец и ставленники польские, только вера даёт силу духовную, только вера истовая возродит государство. По углам шипят недовольные, боясь открыто слово сказать своё. Но их число множится. Так, где же искра, способная возжечь очистительное пламя, чтобы поднять люд русский?
Патриарх приостановил речь, снова оглядел присутствующих, стараясь поймать взгляд каждого. И поняли все тогда, что наступила кульминация.
Патриарх продолжил слово своё:
– Утром прибыл ко мне посланец от Васьки Голицына. Он передал мне приказ Самозванца, чтобы я завтра во время службы в Успенском соборе произнёс здравицу в его честь. Чего надумал, стервец, – мне, патриарху Москвы и всея Руси, славить служившего у меня холопа! Да ещё славить как царя Дмитрия! Кто есть самозванец? Расстрига, ведомый вор, в мире прозвали его Юшко Богданов сын Отрепьев. И жил он у бояр Романовых во дворе и заворовался… Да и у меня, Иова Патриарха, во дворе для книжного письма побыл во дьяконах же. А после того сбежал с Москвы в Литву. Но Самозванец умён. Выполню его наказ – значит, признаю его, как сына царя Ивана Четвёртого. Значит, склоню голову перед ним, а за мной последуют и остальные. Значит, открою ему путь во власть. Значит, начнёт он ещё больше творить беззаконий. Ему не убить Федора Годунова, пока жив я, Иов!
Патриарх остановился, чтобы передохнуть. Печалью были наполнены его глаза.
– Не получит Отрепьев благословения, прокляну я его! А что последует за сим, нам известно… Помяните меня в день святого Иова многострадального и простите за согрешения мои.
Иов поднял со стола свиток.
– Написал я духовную грамоту [так в начале семнадцатого века называлось завещание – прим, автора].
Патриарх развернул лист и звучным голосом зачитал несколько строчек. – «Аз раб божий, смиренный грешный Иов, патриарх Москвы и всея Руси…».
– Прими, Дионисий, её и отвези в Троицкий монастырь, сохрани. Другой свиток служки в Приказную палату отнесут.
Патриарх протянул свиток скромно сидящему в стороне человеку в монашеском облачении. Затем молча ещё раз оглядел каждого из присутствующих.
– Вас я призываю смирить гордыню, осознать, что ныне от каждого зависит судьба Руси, и, презирая лишения, спасать государство. Сплотитесь вокруг веры православной. Сила Самозванца – в разброде и шатании нашем. Хотя ты, Гермоген, и находишься вне суеты мирской в митрополии Казанской, – патриарх обратился к ещё одному из присутствующих в монашеском облачении, – но видно из неё много. Вместе с Дионисием, с другими клириками боритесь за единство церкви православной. Прощайте!
С этими словами Иов поднялся с места и вышел из кельи через боковую дверь.
…Прибывшие молча расходились по домам. Речь патриарха потрясла каждого. Он простился с ними, идя на смерть.
…Иов стоял на коленях перед иконостасом и молился. Молился истово, вкладывая в каждое слово глубинный смысл, исторгнутый из души своей. Обратившись к чудотворной Владимирской иконой Богоматери, он шептал: «О, Пречистая Владычица Богородица! Сия панагия и сан святительский возложены на меня, недостойного, в Твоем храме, у Твоего чудотворного Образа. И я, грешный, 19 лет правил слово истины, хранил целость Православия; ныне же, по грехам нашим, на Православную веру наступает еретическая. Молим тебя, Пречистая, спаси и утверди молитвами твоими Православие!».
Он услышал, как за спиной скрипнула входная дверь Успенского собора. Увидел, как от налетевшего дуновения качнулось пламя свечей. Затем услышал топот шагов и ощутил толчок в плечо.
– Ну?
Иов поднялся с колен. Перед ним стоял посланец Самозванца Таврило Пушкин с вооруженными наёмниками и казаками.
Иов повернулся к молящимся.
– Православные! Анафема Лжедмитрию! Я проклинаю его и тех, кто идёт за ним! Я…
Договорить патриарху не дали. Мощный удар кулака в ухо оглушил Иова и сбросил на пол. Затем его били, схватили за рясу, выволокли из собора и потащили через Боровицкие ворота на Красную площадь на Лобное место. Там сорвали рясу, уложили на плаху. Ждали только палача, чтобы отсечь голову.
Между тем вокруг Лобного места собирались люди. Перешёптывались: «Кто?… За что?» Постепенно их становилось всё больше и больше. Уже не шёпот шёл по толпе, а недовольный гул.
Иов встал, покачиваясь.
– Вы видите, что творит Самозванец!
Удар дубинкой по голове заставил его замолчать. Иов сполз на землю и не шевелился. В толпе раздался крик:
– Православные! Да что же это! Безвинно убивают, а мы терпим?
Толпа смела охранников, растерзав их. Уже вся Красная площадь была заполнена недовольными. Назревал бунт. Узнав об этом, Василий Голицын послал гонца к Лжедмитрию с донесением. Тот в это время въезжал в Москву через Богородицкие ворота Земляного города. Лжедмитрий час назад получил весточку о том, что утром по его приказу убили Фёдора Годунова вместе со всей семьёй. Он надеялся, что одновременно будет убит и Иов. Бунт не входил в его планы. Самозванец знал, как быстро загораются москвичи, что в считанные минуты бунтовщики могут захватить весь город. И не был уверен, что во главе восстания окажутся его ставленники. А это значит, прощай надежды на власть!
Он приказал направить на Красную площадь гонцов. Пусть они прокричат от его имени, что не он, а Бельский приказал расправиться над патриархом, что он глубоко уважает мнение москвичей, что он приказывает отправить Иова для лечения в Старицкий Успенский монастырь. А для защиты от лихих людей выделяет надёжную охрану. Он всегда готов выслушать мнение народа, готов выполнить его чаяния.
Одновременно Лжедмитрий отправил в Старицу другого гонца с требованием удавить Иова по прибытию.
…На Красной площади гонцы Самозванца под одобрительные крики толпы зачитали его послание.
Быстро нашлись две телеги. Одну толстым слоем застелили нежнейшим сеном, покрыли чистой одной рогожкой, бережно уложили на неё Иова и закрыли другой. На другую уселись четыре дюжих монаха Чудова монастыря – церковная охрана Иова. И вместе с семью всадниками Лжедмитрия телеги быстро направились в сторону Волоколамска. Кто знает: вдруг Самозванец передумает?
…Поскрипывали колёса, постукивали копыта лошадей. Нелегка дорога, от дома до бога! Позавчера, в Волоколамске, охрана Самозванца, ссылаясь на полученные инструкции, оставила Иова и ускакала в Москву. Что ж, доберёмся без неё.
Впереди ехала телега, в которой сидела охрана Чудова монастыря. Под сеном лежали надежно припрятанные дубинки и ножи, время-то ныне какое, – лихое. Разбойники осмелели, под самые стены городов днем являются. Хотя, кто их разберет: разбойники это, ляхи или казаки! Страха не стало, порядка не стало. Не то, что во времена почившего царя Ивана Васильевича Грозного! Во второй телеге правил лошадьми седовласый монах с изможденным лицом. Иов лежал на сене, бережно укрытый поверх рогожки тулупчиком. Он бредил, из горла вырывались хрипы и стоны, а иногда несвязанные слова и фразы, частью произносимые то по-гречески, то на латинском наречии. За телегой шел молодой монашек, периодически обтирая лицо больного чистой тряпицей. В последней замыкающей телеге также сидели два монаха, охранявшие припасы, – их почти уж не осталось ноне.
А за Волоколамском дорога стала совсем плохой. Вчера телеги с трудом прошли сороковёрстный путь до Лотошино, поэтому, сегодня с самого раннего утра отправились по дороге к Степурино.
…Монах с изможденным лицом оглянулся на молодого.
– Садись в телегу, Варнава. Нам еще с десяток верст ехать.
– Ноги у меня затекли от сидения-то. Размять надо. Да и за преосвященным Иовом ухаживать так легче. «Аз раб божий», – он сейчас говорит, Богородицу зовет, в бреду сквозь жар пробиваясь.
– Подгреби, Варнава, под голову и плечи сена ему поболе. Дышать чуть легче будет. Да из фляги влей в рот немного травяного взвара. Не довезём – игумен нас со света сживет. О, Господи!
Ехали молча. Лишь легкое пофыркивание лошадей, топот копыт, да скрип колес нарушал тишину. Густой утренний туман понемногу поднимался. Уже можно было различить дорогу, уходившую вправо сквозь стену леса. Увидев ее, пожилой монах истово перекрестился и поклонился.
– Что там, отче Акинфей? – спросил молодой.
– К полю она ведет, к Бартенёвскому. Там русские рати под предводительством великого князя святого Михаила Ярославича Тверского впервые ордынцев побили. Впервые! Не было такого ранее.
