скачать книгу бесплатно
В одном селе маленьком,
В руках работа ладилась,
Айзадой названа.
Умерла её мама,
С мачехой жить досталось,
Повидать многое пришлось,
От слов злых огорчалась.
Заботы, хлопоты кругом,
Работа до мозолей.
Не знает радостей, подруг,
И каждый час тяжёлый.
Но всё же проходили дни,
И месяца всё мчались,
Малышке детство не вернёшь,
Ведь в деву превращалась.
Айзада – белое лицо,
Вся как Луна прекрасна,
Да и умом она растёт,
А красотою дразнит.
У мачехи недобрый взор,
Ведь завить её гложет.
На девочке срывает злость
И за водою гонит.
А за окном зима и ночь:
«Ну, принеси водицы!»
Из дому выбегает прочь,
Как будто из темницы.
Бежит к колодцу всё быстрей,
А на воде – лёд синий:
«Я зачерпну сейчас сильней,
Лёд раздавить по силам».
И возвращается домой.
Досадная случайность:
Водица из вёдер долой —
На снег вся пролилась.
Блестящим инеем вода
Сверкает под морозом,
Как будто нечто навсегда
Исчезло виртуозно.
К колодцу вернуться нет сил,
А мачеха дома ждёт…
Вот снег завьюжил, закружил,
В её груди обида жжёт.
«Зачем судьба обижает,
Ты дай мне ответ, Луна,
Хочу до тебя добраться,
Испила я горечь сполна».
Луна, услышав стенанья,
К ней подлетела ясна,
По волосам погладила:
«Ты будешь мной спасена».
Несущая воду Айзада
В ночи на Луне видна,
Живёт она очень счастливо,
Лунная Айзада.
(Перевод с кыргызского Наргисы Карасартовой)
Борис Алексеев
Москвич, родился в 1952 г. Профессиональный художник-иконописец. Член Московского Союза художников. Имеет два ордена РПЦ: орден Сергия Радонежского III степени, орден Андрея Рублёва.
В 2010 г. обратился к литературе. Пишет стихи и прозу.
В 2016 г. принят в Союз писателей России.
Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» за 2016 г.
Дипломант литературных премий Союза писателей России: «Серебряный крест» (2018 г.), «Лучшая книга года» (2016–2018 гг.).
В 2019 г. награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе».
В 2020 г. награждён почётным званием «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».
В 2021 г. награждён медалью МГО СПР «Цветаевские костры».
Любовь на выселках у Бога
рассказ
Полина мечтала рисовать Бога. Год назад девушка окончила иконописные курсы при храме святителя Алексия и была принята в местную артель «Изограф». Трудилась, правда, больше на подхвате, но от работы к работе её навыки в церковном художестве росли, а иконописные задания усложнялись.
– Умница, Полина, толк будет, – заметил как-то глава артели, «бригадный генерал» Григорий.
1
Случилось Григорию с товарищами расписывать храм на Ставрополье. Впрочем, началась эта история гораздо севернее, обыкновенным, ничем не примечательным июльским утром…
В квартире на Волхонке раздался телефонный звонок.
– Здравствуй! Здравствуй, брат Григорий! – в трубке послышался знакомый голос священника Михаила. – Помнишь ли меня, Гришенька? Скажу без предисловий: нужда к тебе имеется великая. Попустил я позор, прости господи! Позволил нечестивцу храминушку мою посечь кистью поганой. Уж такой блуд на Божьих стенах намалёван! Чую, развалятся вековые камушки, не вынесут сущего позора. Исправить бы. Приезжай, не откажи! Славной дружине твоей поклон. За вас, честных богомазов, день и ночь Бога молю. Приезжай, приезжай, брат!..
Баритон отца Михаила, сдобренный южнорусскими оборотцами да прибаутками, ещё долго звучал в трубке. Григорий слушал и невольно думал о своём: «Отец Михаил… Сколько ж не виделись, лет десять, поди. Настоящий русский батя, борода в капусте, а мысли прямиком до Бога летят. И возвращаются крылатые, как ангелы…»
…1993 год, 5 октября, поздний вечер. Двор Белого дома ощетинился со всех сторон колючками баррикад. Из Останкино на грузовых машинах подвозят первые партии раненых. Отец Михаил в белом переднике, забрызганном кровью, принимает «санитарное пополнение» с борта на импровизированные носилки. В интервале между прибытием машин обходит и кадит баррикады. Наступает ночь. Тревожная ночь перед главными событиями грядущего дня. То, что случится нечто ужасное, понимают практически все. Никто не уходит. Идёт молчаливая сосредоточенная работа. Достраивают заграждения, разливают по бутылкам боевой (но, как оказалось, совершенно бесполезный) «коктейль Молотова», назначенные командиры взводов делают последние инструктажи перед…
Отец Михаил непрерывно исповедует и причащает. Ограничений никаких нет. Ел ты, не ел, читал правила ко причащению, не читал – едино. «Кто тогда остался, не дрогнул, не подался прочь – уже герой и чистая жертвенная душа, – поминал потом октябрьские события отец Михаил. – Кого, как не таких героев, и причащать-то? Ведь все они, небо молю в свидетели (!), на моих глазах – почти все полегли наутро. Везучих грешников, как ваш покорный слуга поп Мишка, маловато оказалось…»
– Батя – он человек стойкий, – рассказывал сослуживцам Григорий, – а спроси про те денёчки – сверкнёт глазами и заговорит поначалу вроде бодрячком, но на втором слове замолчит, закроет лицо ладонями и плачет. И сквозь слёзы сказывает, как ранним утром пятого октября ходил он в рваном подряснике по мёртвым развороченным баррикадам, кадил на кровь ещё не смытую и товарищей поминал…
– Так что ж, родненький, порадуешь старика, приедешь?
– Отче, обещать не буду, но с ребятами поговорю. Может, и стронемся.
– Молю Бога, Гришенька, молю Бога!
Отец Михаил простился и положил трубку.
* * *
В тот же день Григорий собрал артель. Так, мол, и так. Денег у бати, известное дело, нет, а если и завелась копеечка, то, «что орёл, что решка» – вся наша. Отец Михаил как образ Божий – последнее отдаст! Решайте, дело добровольное.
– О чём тут, с-собственно, д-думать? – чуть запинаясь, произнёс Родион, правая рука Григория. – Коли Гриша зовёт, п-понятное дело, надо ехать всем ч-числом.
На том и порешили. Два дня положили на сборы. Вечером третьего прибыли на Павелецкий вокзал. Погрузили в вагон артельное хозяйство – пустыми руками фреску не напишешь. А чтоб проводница не серчала, мол, завалили коробками все проходы (!), ей и шоколадку поднесли, и доброе слово сказали. Распихали вещи, расселись по полкам, как птицы по проводам, да покатили, попивая чаёк в подстаканничках, «с милого севера в сторону южную»…
По прошествии времени мы часто удивляемся, как мудро и единственно правильно судьба выстраивает нашу биографию. Выстраивает вопреки непониманию сердца и протестам ума. Что-то большое, не сравнимое с сиюминутной оценкой событий, движет нас вперёд. Судьба на этом пути зачастую не милая подружка, а жестокая и эгоистичная управительница, она похожа на «безжалостную» мать, уводящую зарёванного малыша домой в самый разгар игры. Малышу невдомёк, что подул сильный ветер и он вот-вот простудится. Порой судьба выступает в роли «жестокого» отца, заставляющего десятилетнего сына-курильщика курить до одури, чтобы тот больше никогда в жизни не коснулся сигареты. Со временем мы понимаем смысл случившихся событий, и тогда нам открывается история, писанная не росчерками бытовых капризов, а пером высокой и мудрой силы.
Ранним июльским утром прибыли московские варяги в славный город Ставрополь. Выгрузились, пересели на автобус, четыре часа плутали по степным просёлкам и к полудню добрались до станицы. Сошли с автобуса и… приуныли. Ни ветерка! Жара, духота, слепни – экая северянам пособица! Да делать нечего, сгрузили скарб, огляделись. Метрах в трёхстах белый храм стоит, да такой красивый, что утешение сердцу! Главки стройные, будто точённые резцом. Смотришь на обитель Божью сквозь зной, и кажется: не закомары венчают стены, но воинский строй былинный в шеломах над русским посадом поднялся – лепота!
Повеселела иконописная братия, а слепни-то, напротив, присмирели, и жара чуток спала. Подошли артельцы к храмовым воротам, перекрестились – глядь, по дорожке от церковного домика бежит священник. Кричит, на бегу подрясник за пояс заправляет. Пыль столбом! Встревоженная стая галок, мирно дремавшая под крышами церковных построек, рассыпалась в небе.
– Приехали! Приехали, родные! – священник подбежал к артельцам и, широко раскрыв руки, пропел: – Христос среди нас, приехали, родненькие!
Григорий первым подошёл под благословение:
– Благослови, отец Михаил!
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Гриша, как же я тебя ждал!
Священнослужитель с восторгом оглядел артельцев.
– Экие орлы! Да тут и орлица с вами? – Отец Михаил задержал взгляд на Полине и широко улыбнулся, чем несказанно смутил девушку. – Ай-яй-яй, прости старика, смутил красавицу. Не обижайся, милая! Гриша меня знает, это я по любви такой разговорчивый.
Выдохнув весёлость, отче развернулся к храму, перекрестился и произнёс:
– Принимай, отрадушка, иконника Григория со товарищи. Будь им скоропомощницей благой. Приехали они издалече, из самой Москвы! Вот оно как. Ну что, Гриша, на трапезу – и отдыхать с дороги?
– Сначала в храм бы зайти, нужду поглядеть.
– Да-да, конечно, – улыбнулся отец Михаил.
Сложив на крылечке гостевого домика коробки с красками и личные вещи, артельцы взошли по ступенькам в церковный притвор, протиснулись в четверик через нагромождение деревянных конструкций, поднялись на леса. Глянули вверх, и… оторопь взяла московитов.
– Отче Михаил, да кто ж такое посмел? – не пряча удивление, спросил Григорий.
– Ох, Гриша, что сказать тебе, не знаю. Объявился у нас некий Парфён. Обещал храм за два месяца расписать. Ну я, глупый человек, и согласился. А от него всяк поутру несёт самогоном, как, прости господи, от пьяной свиньи огульной. Я ему: «Да куда ж ты такой годишься Бога рисовать?» А он мне: «Богомазам положено! Это для вдохновения, отец». Раз-раз – и уже наверху. И так до самого вечера сидит, даже на обед не слезет, в сортир, прости господи, не сойдёт, всё мажет и мажет. За досками-то не видно. Ладно, думаю, пусть мажет, всё не голо будет в обители Божьей. А тут как-то наш сторож Кузьма и говорит мне: «Отче, глянуть бы вам на Парфёново художество. Я вчерась поднялся – такое увидел!» Смутил меня Кузьма. На другой день полез я сам. Страшно при моих-то годках, доски трясутся. Залез, сколько смог, гляжу. Господи, помилуй! От Парфёнова художества, поверь, Гриша, ноги мои затряслись, из глаз слёзы брызнули. Стою, держусь за стену, сам себя отпеваю. Смотрю, вошёл в храм Парфён. Идёт, шатается. Тут разом силы у меня прибавились, слетел я вниз по лестницам, как голубок, и к нему. «Ах ты, – говорю, – поганец! Что ж ты творишь в доме Божьем? Чтоб духу твоего нынче не было! Никаких денег не получишь, разбойник, скажи спасибо, что кормили зазря». А он мне: «Воля ваша, да только тыщу рублёв мне надобно на билет, куда я без билета?» Отдал я ему эту тыщу и ушёл. А Кузьме наказал гнать из храма поганца и близко не пущать отныне. Вот такие дела, Гриша. Вашу-то работу я видел, вот и подумал, что все так пишут. Выручай, брат!
– Леса надо поправить. Высота серьёзная, – ответил Григорий.
– Гриша, не беспокойся! Станичников подниму, всё сделаем, поправим, только скажи как! – затараторил отец Михаил. – Завтра и приступим.
Так-то оно так, но забыл батюшка, что июль – месяц полевой. Работных мужиков по пальцам пересчитать, а тут страда – куцы им за плотницкие новины браться. Бог милостив, подождёт!
День проходит, второй – нет плотников. Григорий занервничал. Задумка была – расписать храм благотворительно, без денег, по старой дружбе с отцом Михаилом. «Оно, конечно, – думал Гриша, – ежели отец захочет мзду художникам дать – примем с благодарностью. А нет – так и суда нет. Распишем во славу Божию, а наградой будет нам гостеприимство да хлебосольство казацкое. Однако поспешать надо: Москва долго ждать не будет: два заказа в работе. И оба такие, что срок как удавка на совести!»
Выходит, поправлять леса своими силами надо. Доски, гвозди есть, руки тоже есть, правда, к плотницкой работе не шибко подходящие. Молоток – инструмент серьёзный, не то что кисточка, тут думать надо! Что ж, надо, значит, надо. Помолясь, взялись за дело. Поправили лестницы, перестелили настилы, сделали ограждения. К вечеру третьего дня управились.
Поутру встали ранёхонько, выпили чайку с сухарями – и в храм. Отец Михаил уж там. Пропели Антония Оптинско-го о начале всякого дела – и за работу! Григорий с товарищами отправился на самый верх, а Полине поручил размечать орнамент на уровне храмовых окон, на третьем ярусе метрах в шести от пола. Поднялась девонька на леса, поглядела вниз, и дух её девичий от высоты занемог – голова кружится, колени ватные, в глазах слёзы. От слёз взгляд расплывается, всё вокруг ещё страшней становится. Что делать? Просидела Полина на корточках первую половину дня, не смея ни встать, ни приступить к разметке. Часов в двенадцать стали художники спускаться вниз. Спустился и Григорий. Видит: у дальнего окна кто-то ёжится в белом рабочем халатике. Подошёл поближе, рассмеялся!
– Ты что, Полинка? – Гриша поглядел на стену, не тронутую рисовальным угольком. – Много ль нарисовала, голубушка?
– Я… я… Вы простите меня, Григорий Борисович, я обязательно, я после обеда продолжу…
– Э нет, любезная Полина, продолжать бояться негоже!
Григорий перегнулся через перила и крикнул выходящим товарищам:
– Обедайте без меня!
Затем вручил девушке палочку с привязанным на конце рисовальным угольком и помог встать.
– Так, Полина. Смотри только на стену и в стороны, чтобы видеть максимально всю протяжённость работы. Вниз не смотри, но под ноги поглядывай! Так. Сначала нам надо определить верхнюю и нижнюю границы нашего орнамента. Находим уровень и ведём вдоль всего яруса горизонталь. – Не отпуская руки Полины, Григорий сделал шаг вперёд и потянул за собой перепуганную девушку. Она мелкими шажками засеменила вдоль стены, вычерчивая правой рукой угольную линию. Левой рукой она судорожно сжимала ладонь Григория.
– Спокойнее, Полина, ещё спокойнее. Видишь, это совсем не страшно! Думай о линии. Для тебя сейчас самое главное – ровная горизонтальная линия, – повторял Григорий, стараясь своими длинными ногами шагать вровень с шажками Полины. – Так, а теперь ведём нижнюю горизонталь. Э-э нет, теперь сама! – Гриша отпустил руку ученицы и остался стоять на месте, подбадривая движение девушки весёлыми комментариями. – Полина, не оборачивайся и не ищи меня глазами. Ты смотришь только на стену, под ноги – и вперёд. Я рядом. Я наблюдаю, как ты всё время перестаёшь бояться!..
Григорий говорил нарочито громко. Голос многократно отражался от стен, и в его гулкой тёплой полифонии Полина действительно ощущала присутствие бригадира. С каждым шажком она всё смелее смотрела вперёд, нажим палочки оставлял на стене всё более чёткий и ровный угольный след. Незаметно для себя она обошла по ярусу весь четверик. Заканчивая линию, Полина посмотрела вперёд и увидела улыбающегося Григория.
– Как?! Я думала, вы рядом со мной идёте… – Прежние опасения мгновенно объяли хрупкое тело девушки. Она снова почувствовала в коленях противные ватные тампоны, а из глаз брызнули слёзы…
– Стоп! Полина, ни шагу назад! – рассмеялся Григорий. – Умница! Можешь обернуться и посмотреть на свою работу. Ты сделала это!
Полина обернулась и увидела под нескончаемо долгой линией, которую она вычертила вместе с Григорием Борисовичем, ещё одну, такую же. Такую же длинную и даже, как ей показалось, более уверенную и красивую.
– Это я сама начертила? – девушка прищурилась и, обернувшись к Григорию, с хитрецой спросила: – Без вас?..
– Сама! Я свидетель, – ответил Григорий. – Ну что, теперь справишься?
