скачать книгу бесплатно
Игорь, Филипп и Татьяна – так звали ребят. Все учились на третьем курсе в «Мечникове». Ничего сверхпримечательного. Сколько им пообещали заплатить за опыты, Рябов на собеседовании не спросил. Когда начальник секретного отдела Олег Думцев взял слово и начал инструктировать студентов относительно их особого правового статуса и того, что им необходимо будет подписать специальное требование о неразглашении любой информации, Рябов вышел из кабинета за номером 404. «Сейчас начнёт пугать гражданское население», – подумал он и отправился в местную курилку на четвёртом этаже.
Итак, у него трое добровольцев… Надо бы толком приглядеться к их психотипам, задать личные вопросы, но, во-первых, не хотелось это делать при Думцеве, а во-вторых, опыты по целевым нейрокоррекциям этими тремя не должны ограничиваться. Ему нужны десятки и десятки испытуемых, причём не только студентов – людей разных занятий, разных возрастов…
Рябову не терпелось поскорей сесть за пульт стендовой установки и опробовать новейший сенсорник. Работа обещала быть творческой. И никого больше в лабораторию, никого, ну разве что позвать Демидова, хотя лучше и без него…
Разглядывая установленный на помосте жёсткий многослойный сканер-скафандр, изящно подвешенный внутри главного кольцевого контура с горизонтальной осью вращения, с множеством кабелей, заведённых в частотные модули, а от них в силовые блоки и далее на пульт управления, Филипп и Игорь присвистнули, а Татьяна сказала, что с этой установки можно рисовать сюрреалистическую версию Витрувианского человека Леонардо да Винчи. Неплохая ассоциация!
– Профессор, мы полетим в космос, не покидая тело? – спросил Филипп. Из всей троицы он был самым высоким и взъерошенным, в хипповатой майке, с кучерявой копной на голове и в узких солнцезащитных очках. Игорь контрастировал с ним простотой одежды и короткой причёской, Татьяна выглядела девушкой из небедной семьи, одета была под стать Филиппу – во всё яркое, слегка аляповатое, но явно дорогое. Из-под кислотно-оранжевой крашеной пряди на Искандера смотрели внимательные карие глаза. Рябов попросил восхищённых испытуемых ничего не трогать и про себя заключил, что ребята явно хотят подзаработать на что-то не включённое в семейные бюджеты. Впрочем, какое всё это имело значение…
– Филипп, вы будете первым. Кстати, для вас лично и для всех остальных – я не профессор. Я изобретатель. Но если хотите, можете меня называть профессором, никаких имён и фамилий вам в нашем НИИ всё равно не назовут. Вопрос ко всем: вы какую медицинскую специализацию для себя выбрали?
– Я бы пошёл на судмедэкспертизу, – сказал Игорь серьёзно.
– Мне по душе пластическая хирургия, – изрек Филипп многозначительно и как-то так повёл руками в воздухе, словно поглаживая скульптурную лепку – фигуру личной невидимой Галатеи.
Рябов засмеялся. – А вы, Таня?
– Как ни странно, нейрофизиология.
– А почему это должно быть странным? – Рябов интуитивно напрягся.
– Ну вы же занимаетесь чем-то подобным здесь. Это очевидно.
– Вам очевидно?
– Нам всем, понемногу…
– Вы прозорливы, Татьяна. Что же, если дело настолько облегчается, я задам вам всем один вопрос: что бы вы хотели изменить в себе, усилить или поправить? Отвечайте честно, из самой глубины души, но только с уверенностью, что не ошиблись, не приврали или не исхитрились…
– А вы будете колдовать с помощью этого скафандра, куда нас поместите? Прикольная тема… – Филипп даже снял очки.
– Итак, я жду ответа… Филипп, ваше слово.
– Не знаю, профессор… Ну, может быть, реакцию, ловкость, гибкость…
– Работоспособность, – сказал Игорь уверенно. – Меньше спать…
– А вы, Таня?
– А я бы хотела видеть сны. Пророческие сны. Хотя бы изредка. Но по своему желанию.
– Эк вас понесло! – Рябов снова засмеялся. – Давайте так… Чтобы вы могли мне больше доверять… Скажем так: я не только изобретатель и кроме волновой физики я изучил нейрофизиологию, точней я её перевернул… Я доказал, что нервы так же думают, как и мозг, что нервы можно обучать, как студентов, можно обучать плохому, можно хорошему… Нервы подвержены энграмматической кодировке определёнными частотами. Пучки электромагнитных волн, воздействуя на избранные центры, плексусы, создают гармонические резонансы, а те, в свою очередь, влияют на психосоматику, вообще на психику, на мыслеобразы, на подсознательный базис, но не просто влияют, они договариваются с мозгом… Вы об этом нигде не прочитаете… Теперь вот что: я включу камеры и всё, что происходит в этой комнате, будет записываться. Вы ребята умные, поэтому работаем на чистоту эксперимента… Никаких лишних вопросов. Я говорю, вы выполняете… Я спрашиваю, вы отвечаете односложно: да – нет, было – не было, знаю – не знаю, чувствую – не чувствую… Итак, для начала я изучу ваши ритмы.
Потом построю гармоники частот, потом буду проигрывать ритмические нейрогаммы с вариациями… Вы будете чувствовать себя странно. С чем бы это сравнить? С музыкой. Только представьте, что она будет звучать у вас в теле, бежать, скользить по нервным клеточкам, вихриться… Ничего не бойтесь… Слушайте эту беззвучную музыку, запитывайтесь ею… Никаких вербальных рефлексий. Никакой лишней поэтики. Дышите глубоко. Никакой паники. У меня на экранах будут отмечаться все ваши биоданные. В случае малейших сбоев я прекращу сеанс и выведу вас на привычные показатели. Вам всё ясно?
– Более чем, профессор, – ответил за всех Филипп. Игорь и Таня кивнули.
– Итак, Филипп, раздевайтесь до трусов. Мы подымаемся вместе на помост. Я раскрою скафандр, и вы зайдёте в него спиной. В нём уютно, тело будет дышать: рециркуляция озонированного воздуха. Лицо останется открыто, но очки вы наденете, только мои, со специальными светофильтрами…
– Профессор, а как мне быть с раздеванием? – прищурила глаз под оранжевой чёлкой Татьяна.
– Таня, вы же будущий врач, а может быть и учёный… ладно, думаю, ребята в этот момент отвернутся. Что же до меня, то я обещаю сдерживать все лишние эмоции.
– Профессор, – Филипп принялся расстёгивать рубашку и весело мотать головой, – нужно было запустить Татьяну первой.
– Почему? – спросил Рябов.
– Мы бы сдерживали свои лишние эмоции синхронно втроём.
– Ладно, шутник, – сказал Рябов, – считайте, это блюдо в меню закончилось. Мы оставим Татьяну в одежде. Заодно выяснится, как поведут себя контуры и датчики при наличии некоторого слоя изоляции.
* * *
Студенты появились на контрольное сканирование уже через два дня. Все трое были в прекрасном настроении. Сняв у каждого картинки плексусных ритмов, Рябов пустился в расспросы об ощущениях своих подопечных, о всех психических эффектах первого сеанса нейропрограммирования – целевых и побочных.
Выяснилось, что Филипп, всю жизнь любивший пинг-понг, но всегда страдавший от малой реактивности, уверенно и с разгромным счётом обыграл двух лучших пингпонгистов факультета. Игорь подтянул занятия и за одну ночь без малейшей усталости написал два реферата, каждый объёмом по 50 страниц, проспав при том лишь два часа. Сложней всего оказалось с Татьяной. Пророческие сны ей пока не снились, но на интуитивном уровне она стала предугадывать реакции и ответы своих домашних и друзей. И это была не кажущаяся способность. Она держалась в подсознании и поддавалась управлению.
– Удивительно! – сказал Рябов, задумавшись. – А если я вас попрошу угадать мой следующий ответ вам всем, ребята? Попробуете, Таня?
Рябов сложил ответ в уме. Татьяна чуть откинула голову и прикрыла глаза:
– Вы скажете, что нам не потребуется второго сеанса воздействия. И ещё вы собираетесь попросить у начальства недельный отпуск. Вы мечтаете о поездке на озёра к тому, кто вас там ждёт.
У Рябова затылок полыхнул холодком. Он даже встал со своего кресла. Всё было в точности. Но если ответ о ненужности второго сеанса он сложил словесно, то желание взять отпуск и увидеть Фею было просто мимолётным образом…
– Я поражён. – Рябов как-то растерянно прошёлся по лаборатории. – Да, действительно, я решил, что вам не нужен второй сеанс. Нет определённой практики, что первый закреплённый результат не будет сбит. Наблюдайте за собой. Фиксируйте все изменения и запоминайте. Встретимся через десять дней. Тогда я попрошу вас каждого написать мне свой отдельный реферат… Договорились? Кстати, я не спросил: вам заплатили обещанные деньги за прошлый раз?
Ребята кивнули. Ясно. Рябов успокоился. Значит, Феоктистов держит слово, как и вся пресловутая рассечённая пирамида. «Что же, – подумал он, – сегодня напишу и положу на стол шефу первый положительный отчёт за последние полгода. Нужно будет вынести благодарность Демидову с премией. Сенсорник он сотворил просто отличный, да и вся компьютерная упаковка хороша… И да – мне… Мне – отпуск за счёт заведения. Пусть раскошеливаются… Вечером буду собирать чемодан».
Феоктистов не стал спорить. Перевёл на карточку Рябову стодвадцать тысяч рублей, спросил, достаточно ли, помялся, добавил ещё сорок и отпустил в Карелию на неделю. Всё шло славно и безмятежно.
Вечером Рябов посетил заведение Шань-Мэя, заказав несколько блюдец острых закусок и маленький графин водки, подумал с удовольствием, какой подарок преподнесёт Фее, когда отыщет её на острове Малый Янц. Представил, как будет слушать вдохновенное чтение отрывка из её романа, как потом уткнётся носом в её ароматный затылок, как наступит для них обоих озёрно-сосновое утро и ещё несколько таких дней, ночей и утр подарят им чувство «почти вечности». И север, этот изумрудный кристалл освободившихся чувств и знамений, не будет спешить расставаться с летом. Они зажгут для него костёр на земле, на берегу, а он подарит им небо. Нет, конечно, до ночей с полярным сиянием ещё далеко, ну а вдруг?..
Рябов сидел за тем самым столиком, где они общались с Силантием. Сейчас он спрашивал себя – почему выбрал именно это место? Может быть, хотел ещё раз мысленно пробежаться по их диалогу, вспомнить что-то упущенное и недосказанное? Ответ не приходил на ум. Значит, руководило им нечто бессознательное, такое, с чем он как учёный уже нашёл способ разобраться. Или всё-таки не нашёл?
Поверил, что можно легко править любые фобии и мании, выпрямлять внутренние пружины, разгружать заваленные полки, подсказывать самой душе, как ей следует себя вести, чтобы не проседала личность, чтобы не увядало тело, чтобы завтра сказать всему миру: «Я познал законы психической гармонии. Я знаю, как ей управлять. Тайна открыта». Но тайна не перестаёт быть тайной никогда… Где-то он это слышал. Она оставляет нам временные завоёванные рубежи и отступает вглубь… Искандер всегда интересовался вопросом: как далеко? Люди его круга, его касты, если угодно, задавали этот вопрос постоянно. В этом был смысл любого поиска.
Удалось поправить здоровье Жану. Сегодня после аккредитации своего отпуска Рябов заезжал на СТО, отчеканил пару тысяч за диагностику и ещё столько же за лечение. Какие-то расшатавшиеся клеммы на электрике, контакты, провода… Нервы, одним словом… Почти как у людей. Жан был готов к поездке, помыт с шампунем, осчастливлен двумя новыми запасками, положенными в багажник и, увы, занявшими его весь, но своё «грузинское приветствие» верный «матиз» теперь проговаривал без запинки.
Утром в семь тридцать позвонил Феоктистов. Рябов был ещё в постели.
– Что случилось, шеф? Наш НИИ затопило волнами нового потопа?
– Скан, есть работа. Очень серьёзная. Отменить невозможно. Задержи свою поездку на сутки. Говорить по телефону не могу. Приезжай.
Настроение обрушилось виртуальными волнами потопа.
* * *
Через час Рябов уже был в институте. В кабинете разливались волны не потопа, а ароматического озона – вечное правило, заведённое в учреждении для всех ценных сотрудников, кому не полагалось болеть в не очень здоровом питерском климате, – убивать летучие бактерии, которые, увы, легко нарушали режим секретности повсеместно. Феоктистов добавлял в свой озонатор южные фитонциды: масло гвоздики и лаванды. Но ничего благостного, в отличие от атмосферы кабинета, его лицо не выражало. На бледных скулах фигурная соломенная бородка выглядела и без того тускло. Глаза воспалились и щурились от света, как у альбиноса.
Шеф заварил две чашки кофе в настольной итальянской кофеварке, одну чашку поставил перед Рябовым, сел в кресло, вытащил и положил перед собой чистый лист бумаги, взял простой карандаш. Он не мог говорить с сотрудниками без того, чтобы сопровождать свою речь рисунками, похожими на схемы с человечками и стрелками. Иногда он демонстрировал эти непонятные схемы, со словами: «Видишь, посмотри, здесь всё ясно…» Меру ясности каждый выбирал сам. Обычно в процессе разговора он менял несколько листов. Отработанные не комкал или рвал, а бережно складывал в выдвижной ящик.
Рябов терпеливо ждал начала разговора и прихлёбывал кофе.
Шеф наконец начал рисовать.
– Мне позвонили ночью, Скан. О наших успехах уже знают. Ты же понимаешь, я не держу отчёты у себя в сейфе больше двух часов… Там… – Феоктистов непроизвольно нарисовал треугольник. Рябов вздрогнул и пододвинулся к столу. – Там, – продолжал шеф, зарисовывая треугольник ровными параллельными линиями, – очень заинтересовались. Я так понимаю, что интерес обострился до какой-то безотлагательной точки. – Сергей Петрович нарисовал жирную точку под треугольником, рядом поставил знак вопроса. – Я несколько испугался сам, Искандер. Тестовая работа от контрразведки… Суть такова… Через час сюда приедет машина с сопровождением. Привезут одного заключённого из спецтюрьмы… Это их ведомство. Где у них что, я не знаю. Не моё дело. Ладно… Об этом субъекте вводная информация такова… Он для них очень ценный кадр, очень ценный, но выпал из обоймы… – Феоктистов нарисовал несколько линий и заострил их в виде частокола. – Помешался. Год назад совершил покушение на одного высокопоставленного военного чиновника… Страдает манией убить этого самого чиновника… А чин этот из их системы. Вот этот чин и дал команду привезти к нам субъекта и подвергнуть воздействию твоего скафандра… Психиатры, их местные разумеется, с ним уже работали. Безрезультатно. Диагностируют параноидальную шизофрению. Субъекта, назовём его полковником, – Феоктистов нарисовал крупную пятиконечную звезду вокруг жирной точки, – нужно вернуть в строй, поскольку для него намечено задание, которое может выполнить только он… куда-то его заслать, где знают только его, только его личность и все идентификаторы. Подмена не пройдёт… – На рисунке шефа появилась стрелка от звезды. Острие стрелки упёрлось в круг, круг разделился восьмью спицами, к каждой спице по контуру круга пририсовалась короткая наклонная линия, получался солнцеворот. Пятиконечная звезда появилась в центре солнцеворота. Потом от круга в сторону пошли параллельные линии, на линии сверху был добавлен новый треугольник.
«Он показывает свою ассоциативную связь, – подумал Рябов. – Насколько всё это выглядит правдоподобно? Вот и решай потом его ребусы!»
– А если у меня не получится, Сергей Петрович? Скафандр работает, это точно. И виртуальника мы подняли из комы, и ребята-студенты показывают чудеса, но метод ещё сырой. Сырой метод…
– Ты попробуй, гений. Просто попробуй. Если получится – нам заплатят, хорошо заплатят. Всему институту. Один сеанс – и мы в дамках, понимаешь… Посмотри на схему, – Феоктистов поднял листок, – здесь всё ясно, видишь… Короче, Скан, я буду сам тебе сегодня ассистировать. Давай готовь оборудование. Я дождусь гостей, встречу и буду у тебя в подручных. А завтра, завтра езжай в Карелию и будь счастлив…
Рябов отправился к себе. Комментарий к ситуации пока не складывался, ни хороший, ни плохой. Нужно было хотя бы собраться и продумать алгоритм частот излучателя и, да… теперь это не казалось смешным – мелодию ввода. Придётся-таки воздействовать и на лобные доли, как тогда с виртуальником. Конечно, музыкант из него пока неважный и на самом деле он не создавал новых произведений.
Работа на сенсорнике чем-то походила на работу диск-жокея: он включал музыкальный фрагмент, анализатор-эквалайзер выдавал ему амплитуды звуковых сигналов и всю частотную картину. Потом Рябов засылал эту картинку на контурный программатор, отстраивал ритмику колебаний и начинал сеанс. Модуляция колебаний могла идти послойно, а могла и фронтально на все нейроцентры, мелодия ввода излучений чуть менялась, для слуха это напоминало импровизацию. На пяти экранах пульта Рябов видел всю биоритмию пациента, включая магнитоэнцефалограмму, но и не только. На экраны выводились данные о фоновой электроактивности спинного мозга и всех нервных стволов того, что в отделе называли «вегетикой», в которой Рябов выделял сорок два центра. На все эти центры и были настроены контуры излучателей скафандра. Режимы сканирования и излучения работали синхронно.
Рябов вспоминал мимоходом классическую симптоматику параноидальной шизофрении, но ничего нового и путного из неё не извлёк. Его личная классификация, построенная на парадигме «мыслящих нейронов», любую психическую болезнь объясняла разновидностями частотного нейрорегресса всего организма, а не только мозга. Лечение состояло в перенастройке тета-ритмов, электромагнитной гармонизации гиппокампа
и избирательной поправке фона вегетики. Модуляция пиков частот могла создать эффект запоминания. И запоминали как раз-таки синапсы, как их называл Рябов, «микромозги» нейронов.
Теперь, если повезёт, Рябов создаст новый шедевр методики лечения. И этот шедевр наверняка ляжет под толстое сукно открытий на неизвестное время. Потому что распоряжаться всем будет рассечённая пирамида…
Рябов прослушал несколько любимых мелодий из готического рока, включив на всю катушку интуицию. Сенсорник по очереди выдавал ЗD-картинки с частотным рельефом мелодий. Самой удивительной и многообещающей оказалась композиция «Дер фрайе Фалль» – «Свободное падение» – из альбома «Хофнунг» группы «Лакримоза». Выделив волновую картинку диапазона от 4 до 8 герц и наложив её на тета-ритм виртуального пациента, Рябов разглядел её гармонизирующую уникальность. Полученная линия не имела правильной геометрии, скорей она напоминала что-то прихотливое наподобие трамплина с двумя отчётливыми пиками посередине или абриса разведённых крыльев… Если многократно повторить эту модуляцию частот, встроив её в мелодию как скрытый ритм… Можно рискнуть.
Прибежал взмыленный Феоктистов.
– Скан, они уже здесь. Думцев решил их консультировать о правилах НИИ, но эти товарищи, похоже, сами взяли нашего секретчика в оборот. И теперь он там бледнеет, без меня… Через пять минут они поднимутся. Полковник под присмотром двух особистов и ещё один наблюдатель с ними. Все в штатском. Кстати, полковника зовут Виктор, Виктор Вороновский… Аппарат готов, Саша? Говори, что мне делать…
– Будете смотреть на экраны, Сергей Петрович. Ничего больше не трогайте и ведите светскую беседу.
– Светскую? Скажешь тоже… Ты не забудь включить все камеры. Мне скандал не нужен.
– Всё будет вовремя включено.
В лабораторию позвонили. Рябов нажал кнопку разблокировки дверей.
Первым вошёл человек в наручниках. Виктору Вороновскому на вид было лет сорок с хвостиком; крепкого телосложения, он, однако, выглядел худощавым и удивительно был похож на Киану Ривза времён роли в фильме «Джон Уик» – такая же небритость на щеках, непослушная прядь тёмных волос и цепкий взгляд всегда будто бы усталых глаз…
«Да, такого не подменить, – подумал Рябов с иронией, – разве что самим актёром… Где же тут параноидальная шизофрения? Но Киану бы сыграл и не такое…»
Двое особистов прочитались по непроницательно-скользким лицам, экономным движениям обвешанных мышцами костяков, облачённых в серые неприметные костюмы и чёрные рубашки без галстуков. Четвёртым вошёл… Рябов кашлянул… Силантий.
– Господа, начнём работу. – Феоктистов вживался в роль ассистента. – Знакомьтесь: автор нашего скафандра-сканера, заведующий лабораторией Искандер Ерофеевич Рябов. По правилам работы института, мы обязаны производить аудио- и видеозапись, фиксирующие все стадии экспериментов для их дальнейшего секретного архивирования…
Один из особистов испытующе глянул на Силантия. Силантий еле заметно кивнул и, пройдя вперёд, остановился за спиной Рябова.
– Сегодня вы нарушите штатный режим, – сказал особист твёрдым голосом. – Оставьте только аудиозапись. Это наше условие.
– Здравствуйте, Искандер, – тихо прошептал Силантий. – Не отвлекайтесь. Считайте меня голосом за кадром…
Феоктистов расслышал фразу и сделал вид, что ничего не понял.
Силантий подал знак рукой, и второй из особистов расстегнул наручники Вороновского. Вороновский стоял молча и сосредоточенно поглаживал освободившиеся запястья.
– Виктор, – обратился Силантий к нему, – я с самого начала не верил в твою болезнь, ты знаешь… Но наши психиатры настаивали. Что ещё сказать? Никто не хочет мириться с твоей изменившейся судьбой. Никто. Даже тот, кого ты попытался убить… В любом случае, сегодня ты вернёшься к нам и мы забудем твою ошибку. А это наверняка ошибка. Просто сбой программы в твоей голове. Что скажешь?
– Ошибка, говоришь? – Голос Виктора отдавал хрипловатым металлом. – Ошибка – вы все, стоящие передо мной. Вы все ошибка глобальной системы. И сегодня я найду подтверждение своим выводам… Давайте засовывайте меня в свой электрический мешок, чего медлите?
Феоктистов что-то беззвучно мямлил, как всегда щурясь от света. Силантий смотрел на Искандера. Виктор смотрел на скафандр. Была в полковнике лёгкая нервозность, но моторика мышц лица не повторялась, как это часто бывает у параноиков. Рябов подумал, что за словесной агрессией Виктора стояла вовсе не болезнь, а умелая симуляция.
– Виктор, – обратился он к полковнику. – Здесь за вас ответственность несу я. В том, что вы видите перед собой, нет ничего страшного. Вам придётся раздеться до трусов и войти в скафандр, телу вашему будет свежо и приятно, вы услышите музыку. Вам даже покажется, что музыка растекается у вас по жилам и нервам… Сергей Петрович, сопроводите Виктора. Инструмент я закрою дистанционно. А вас, – Рябов кивнул серо-чёрным особистам, – я попрошу отойти от двери. В неё никто не ворвётся, я вас уверяю. Станьте, пожалуйста, на сторону господина… Да, сюда, пожалуйста. Так вы не будете меня отвлекать…
– Вы правильно распорядились, – прошептал Силантий за спиной. – Что скажете о Викторе?
– Думаю, что он болен. Ваши психиатры правы.
– Не мои, Искандер. Мои далеко…
Рябов не ответил.
Через три минуты, когда Виктор уже был в скафандре, Рябов начал сеанс. Предварительное сканирование нарисовало ему все графики нейроактивности пациента и всю биометрию. На одном из экранов 3D-построитель обозначил объёмную модель задействованных на теле частотных контуров, включая мозг. Данные поступали и менялись с периодом в наносекунды. Программа строила пластичный «нейрорельеф» Виктора синхронно всем переменам его состояния.
«Если я прав, то симулируемый регресс здесь уже нарисовался в виде вот этой неестественной воронки правильной формы посреди высоких холмов. – Рябов перекидывал внимание с экрана на экран. – Виктор совершенно психически здоров. Если я раскрою его искусное притворство, ему несдобровать… Значит, я ничего не раскрою, а продолжу делать всё, что наметил. Но результат… Как я отслежу результат без контрольного теста? Второй раз Виктора ко мне вряд ли привезут…»
Рябов колебался секунд двадцать, но потом зазвучала «Дер фрайе Фалль». Рябов положил пальцы на экран сенсор-ника. Надел наушники и включил запись сеанса. Вывел звук на колонки. «Они хотят аудиозапись эксперимента, они её получат в лучшем виде», – решил он и закрыл глаза. Сейчас начнётся его настоящее камлание. На каждую музыкальную фразу, аккорд, ноту будет приходиться нагрузка излучателя. Теперь он доверится игре пальцев, слуху и чутью… Программа запишет всё. Всю алгоритмию. А он, Рябов, когда они уберутся отсюда, останется и повторит сеанс над собой… Это правильное решение. Может, и раньше нужно было попробовать…
«Свободное падение» озаряло невиданной красотой чувств. Борьба отчаяния и возрождения вздымала эфирные вихри, и те влетали в «телесный разум» человека в скафандре со всеми частотными модуляциями, как волны разноцветного прилива. Бурые оттенки отмывались, светлели, и вот уже от молоточков фортепиано, струн скрипок, коленцев труб и мембран литавр посыпалась фиолетовая пыльца… И горизонт раскрылся, и солнечные лучи подставили летящему человеку ладони, и поймали, и опустили на изумрудную землю, человека, не поверившего, что так может завершиться его прыжок с высоты… Вся жизнь переливалась искорками силы и смысла. И была во всём этом тайна. И у тайны был голос…
Потом все ушли. Виктор был бледен и шёл пошатываясь. Наручники ему то ли забыли надеть, то ли решили этого не делать. Силантий молчал. Феоктистов перестал кривляться глазами и был как-то не по себе, не по-шефски возвышенно-спокоен. Он ничего не понял в происходящем, но музыка его впечатлила.
– Сергей Петрович, – сказал Рябов, – я останусь до ночи. Поработаю.
– Конечно, конечно, Скан. Добавь к своей неделе отпуска ещё три дня.
– Подарок принимаю, – ответил Рябов с улыбкой.
* * *
Бурые оттенки отмывались, светлели, и вот уже от молоточков фортепиано, струн скрипок, коленцев труб и мембран литавр посыпалась фиолетовая пыльца… И горизонт раскрылся, и солнечные лучи подставили летящему человеку ладони, и поймали, и опустили на изумрудную землю, человека, не поверившего, что так может завершиться его прыжок с высоты… Вся жизнь переливалась искорками силы и смысла. И была во всём этом тайна…
Всё было так, как Рябов представлял себе, играя на сенсорнике. Даже лучше. Даже ярче. Но голова кружилась, и тело никак не могло поймать… ощущение тела.
Пришлось подождать, пока автоматика отщёлкнет замки скафандра. За окном уже был поздний вечер. В лаборатории горел только контрольный свет на стенах и ярким полукольцом пульт с экранами.
Эластичные оболочки лоскутами отслоились от тела. Вытянув ногу из ножного футляра, Рябов сделал шаг и чуть не свалился на титановую решётку площадки.
