скачать книгу бесплатно
– Что забыл на Складах?
– Шел мимо.
– Куда?
– В Припять.
Наемник заметно напрягся.
– Зачем? Кто послал? Какие цели?
– Никто не подсылал. Припять – промежуточный пункт. Остановиться, передохнуть. И дальше.
– На станцию?
– Да.
– Цели?
– Личные.
– Ты не понял? Повторяю вопрос. Цели? Третий раз по-хорошему не будет.
– Мне нужно в Саркофаг. К Монолиту.
– Для чего?
– У меня рак. Другое не поможет.
– Где гарантии того, что не врешь?
– Знал бы, справку бы от врача захватил, – начал заводиться Крап.
– В общем так. Считай, что тебе поверили. Только вот придется тебе, бродяга, какое-то время перекантоваться на базе.
– Это еще почему?! Я вообще не просил меня сюда тащить.
– Не кипешуй. Если бы ты влез в Припять сам по себе, тебя бы, просто сняли издалека, нах. Думаешь, город пустой? – вмешался Семерка.
– Седьмой прав. Отрядов в Припяти несколько. Не только наш. До выхода из города ты бы не дошел.
– И что мне делать?
– Расслабляться. Поешь, поспишь. Через пару деньков выведем тебя. А пока – извиняй. Седьмой, иди, накорми его, угости там, – главарь наемников небрежно махнул рукой, давая понять, что допрос окончен.
Спаситель Крапа встал с дивана, ткнул пальцем в коридор:
– Пошли на кухню, заодно и поговорим нормально.
Бродяга охотно последовал за солдатом удачи.
В тесной, выложенной казенным кафелем, кухоньке было неуютно и холодно. Крап сел за покрытый плесенью стол, опустил голову. Ситуация складывалась – паршивее некуда. От размышлений его отвлек Седьмой, поставивший на стол бутылку дешевого коньяка и банку тушенки. Судя по иероглифам на этикетке – китайской. Вслед за тушенкой, на столе оказались два граненых стакана, ржавый нож и погнутая вилка. Только потом Седьмой сел напротив гостя и потянулся за бутылкой.
– Вот такие дела, нах, – извиняющим тоном проговорил наемник.
– Давно здесь? – безо всякого интереса спросил сталкер, принимая у собеседника рюмку.
– Да как сталкерье схлынуло, так и подъехали. Снег выпал – снегоходами разжились, поставщики есть, – Семерка выпил, зажмурился.
– А занимаетесь чем?
Наемник покачал головой.
– Извиняй, нельзя говорить, сам понимаешь.
– Синдикат не позволяет? – Крап решил щегольнуть знаниями, которые нахватал у сталкерских костров.
Но Седьмой ухмыльнулся.
– Скажешь тоже, «синдикат»… Брехня это все, нет никаких синдикатов. Частная компания, вот и все, мля. И неразглашение интересов в контракте прописано. Мы одним занимаемся, другие группы – другим. Все просто. На Первого не обижайся, он параноик, всех на подозрении держит, с тех пор как контузило.
– И как вам Припять зимняя? – свернул с темы Крап.
– Хреново, браток. Видел, сколько нас? Пятеро. Было тринадцать. Так и звались – «Чертова дюжина». Больше половины потеряли, мля.
– Что-то скорби не видно, – подначил сталкер.
Седьмой моментально озлобился:
– Потому что мы тут – не братья, не друзья-товарищи. И потому что у нас, сука, работа такая. И подыхать на ней – норма, нах. Я скорбеть разучился, когда каннибалов черножопых в Замбии мочил, которые моих напарников жрали.
– Ничего себе…
– Угу. Это вы, сталкерня, тут пальцы веером делаете, типа, мля, все повидали, одни вы, нах, не пальцем деланные. Ни хера вы не видали.
– Может быть… Кстати, девчонка вам зачем?
– Мышка? Мы ж ее подобрали, когда в Припять перли. Бомжевала, мразота мелкая. Напросилась. Ну а хрен ли – бросать что ли ее? Взяли. Недельку пожила нормально, решила сваливать. Пацаны к ней подкат – кто, типа, за харчи, за обогрев платить будет, мля? Она кочевряжиться затеяла. Ну, ее заломали и… – Семерка красноречиво ударил себя кулаками по бедрам. – Дернули по кругу. С тех пор онемела, пищит только. Зато дает без вопросов. Скучно станет – можешь тоже натянуть. Или правду говорят, что вы, сталкерье, заднеприводные все?
Теперь разозлился Крап.
– Неправду. Только девчонку я не трону.
– А че, брезгуешь? Брось, у нас все ребята в этом плане здоровы. Или сам того, цепанул чего? Тогда да, не смей даже. А, во, слушай, че вспомнил: в Африке с этим делом пиндец какой-то был. Там бабы через одну с трипаками или сифилисом вообще. А трахаться-то охота, мы же не роботы, епт. И знаешь, че придумали?
– Нет.
– Приходишь, короче, в деревню, спрашиваешь, у кого тут дочки-целки, выбираешь одну, мамке пять сотен зеленью на лапу – и все. Делай что хочешь, можешь даже не возвращать. Типа женился. Всем отрядом ее по кругу, а потом, того – в расход.
– Зачем? – ужаснулся сталкер.
Тушенка комом встала у него в горле. Захотелось опрокинуть хлипкий стол на этого мерзкого урода, так легко рассказывающего такие мерзости.
– А куда ей потом? Только в могилу. В деревню хер вернешься, да и не нужна там никому. Думаешь, эти мамки не знают, куда дочек продают? Как же! Знают. Только там на пятьсот баксов можно всю жизнь горбатиться. А детей рожать – каждый год. Приоритеты, понимаешь?
– Понимаю.
– Чего не жрешь-то? Зря, наверное, я тебе про трипаки сказал?
– Да нет… – задумчиво ответил Крап, отрешенно глядя на Седьмого. – Я так, о своем…
И вдруг сталкер закашлялся. Хрипло и надрывно, все больше краснея с каждым мгновением. Решив, что гость подавился, наемник встал из-за стола, бросился на выручку.
Этого Крап и ждал. Когда собутыльник подошел на достаточное для удара расстояние, сталкер выбросил в его сторону руку с зажатой в ней вилкой. Кривые, как пьяные, зубья прибора воткнулись в горло Семерки, тот засипел, повалился на стол, по вилке на руку сталкера полилась теплая кровь. Крап рывком вскочил, схватился за кобуру убитого и вытащил из нее пистолет – увесистую девяноста вторую «беретту». Выщелкнув магазин и убедившись, что он полон, Крап ухватил пистолет поудобнее и шагнул в коридор, вспоминая, как именно расположились наемники.
Первую пулю схлопотал, как смешно ни звучало, Первый. Потом досталось парню с магнитофоном на груди, а уж за ним – сидящим за столом наемникам. Крап сработал так быстро, что ни один из солдат удачи не успел ничего сделать. Видимо, сталкерский опыт оказался все-таки покруче наемничьего.
Что-то шелохнулось за его спиной. Крап резко повернулся, поднимая пистолет на ходу. И почти ткнул его стволом в лоб Мышку, вышедшую на выстрелы. В груди колыхнулась ненужная и дурацкая гордость: смотри, девочка, я убил их, ты свободна!
Ничего она не была свободна. В памяти всплыли одни из последних слов Седьмого: «А куда ей потом? Только в могилу». Ублюдок был прав. Чертовски прав. Оставь Крап ее тут – обречет на тяжелую смерть от голода или холода. Не с собой же брать…
«Беретта» выстрелила еще раз, еще одно тело грузно упало на пол.
Гадко было на душе у Крапа. Слишком гадко. Показалось даже, будто что-то холодное потекло по животу. Из-за стыда, наверное, или…
Расстегнув куртку и взглянув на тканевый контейнер с артефактами, мужчина увидел, что тот пропитался черной слизью. Она и просочилась сквозь одежду. Крап выругался и, открыв отсеки с «пузырями», нашел драгоценные артефакты почерневшими, мягкими и осклизлыми. Выбросив их на пол, Крап немного подумал, а потом вытряхнул вообще все, кроме «огненного шара». Пусть он излучал радиацию, не такая уж беда, зато хотя бы грел, причем неслабо. Имело смысл покопаться в вещах убитых наемников, но сталкеру не хотелось даже прикасаться к этим выродкам и их скарбу. Обувшись, мужчина покинул квартиру, гордо задрав голову.
Ветер усиливался, поднимал в воздух снежинки и кружил их в сумасшедшем танце. От этого ветра безумно хотелось укрыться, забиться с головой в теплую уютную норку, желательно до самой весны. Потому что здесь, на крыше высотного здания, ветер пронизывал до самых костей, не жалея.
Но часовому-снайперу прятаться было нельзя. По крайней мере, не сейчас. Наемник закряхтел от холода и помахал руками, чтобы немного согреться. Его угрюмый напарник, сжавшийся в комок в углу крыши, глухо хмыкнул из-под балаклавы.
– Давай, терпи, казак, еще немного до смены.
– Да сил уже нет. Замерз, как собака… – снайпер осекся, прислушался к вою ветра.
– На снегоходе едут, – ответил ему корректировщик. – Эти, из корпорации. Не парься.
– Что значит, «не парься»? Они согласовывать должны. Ну-ка, вызови командира. Еще раз полезут без предупреждения в мою смену, мне похер, завалю и скажу, что так и было.
– Ладно-ладно. Сейчас, – напарник снайпера не без труда достал из кармана рацию, листок с частотами, вгляделся в него, надавил на нужные кнопки прибора и заговорил, пытаясь перекричать ветер. – Эй! Группа! Ответьте, мать вашу! Куда без согласования намылились?!
Рация не отвечала.
– Снегоход всего один! – почему-то злобно крикнул снайпер, уже припавший к оптике винтовки.
– Не отвечают, – отозвался корректировщик. – Видишь его?
– Нет!
– Как увидишь – вали.
– Понял…
Чувство холода у часовых отошло на второй план.
Крап гнал по улицам мертвого города, до отказа надавив окоченевшим пальцем на рычаг газа. Снегоход шел отлично, бодро. Скорость теперь чувствовалась совершенно по-другому, нежели когда он сидел на пассажирском сидении. Теперь сталкер был хозяином положения, теперь он не боялся. Снегоход вырулил на одну из последних улиц Припяти, открылся вид на последние высотки города. За ними ждала дорога к ЧАЭС.
Аномалию на своем пути Крап заметил в самый последний момент. Резко, до боли в руках, дернул на себя тяжелый, тугой руль, не желавший поддаться, чуть не свалился со снегохода, но смог свернуть. «Жарка» дохнула на него теплом, едва не подпалив рукав куртки, а через мгновение – разрядилась. Уносимый надрывно ревущей машиной в соседний дворик, сталкер так и не понял, что аномалию разрядила пуля, выпущенная снайпером на крыше высотки окраины. Того, что это был единственный шанс часового на верный выстрел, Крап тоже не узнал. Он уже катил к станции.
Громада ЧАЭС молчала. Зимнее, мертвое безмолвие давно окутало эти места, заковав станцию в кандалы ледяного анабиоза. Как никогда беззащитная, как никогда защищенная. Ни одно живое существо не пройдет здесь – умрет на подходах, не нарушая величественную тишину застывшей колыбели Зоны. Иней покрыл бетонные стены саркофага, как пушистая ледяная шкура, воздух едва не трещал от мороза.
И вдруг эту тишину нарушило жужжание. Словно большая назойливая муха пыталась прорваться к безмолвным цехам АЭС. Это снегоход со скорчившимся за его рулем седоком несся по заснеженной дороге вперед, к фаллическому ориентиру вентиляционной трубы.
Сердце Зоны не могло допустить столь наглого вмешательства. В ста метрах от входа в саркофаг перед носом «ямахи» с хлопком разрядился «трамплин», нос снегоходной машины подкинуло вверх, она надрывно рыкнула, завалилась набок, придавив ногу почти окончательно окоченевшему Крапу и затихла, растапливая разгоряченным от долгой езды боком снег. Несколько тягучих мгновений сталкер лежал без движения. Потом все же завозился, медленно, вяло, как ленивец, не без труда выпростал из-под техники онемевшую от холода ногу, попытался встать на четвереньки и увидел, что его пальцы до сих пор скрючены, как будто он все еще держится за руль снегохода. Попытки пошевелить ими успехом не увенчались. Стараясь не паниковать, мужчина неловко выпрямился, приложил руки к теплому от перегрузок двигателя боку снегохода. Немного помогло, пальцы нехотя и слабо отозвались на попытки согнуть их. Теперь нужно было согреться изнутри… Чай еще остался. Перчатка скользила по крышке термоса, и Крап снял ее. Снял и ужаснулся – рука была иссиня-фиолетовой, а пальцы черными. Обморожение. Зажмурившись от боли, сталкер отвернул крышку и припал к горлышку термоса. Горячий чай потек в рот, обжег глотку, стек по обмороженному подбородку, едва тронув его теплом. Нужно было вставать и идти. Последняя сотня метров – и он в саркофаге, он почти у цели. Крап выпрямился, сбросил с шеи карабин и рюкзак, отшвырнул сломавшиеся в падении лыжи и поплыл по снежному озеру к черному провалу разверзнувшейся пасти ЧАЭС…
В бетонном нутре саркофага было не так холодно, как снаружи. И все равно стужа была невыносимой. Стены, когда-то грязно серые, с потеками грязи и ржавчины, спрятались за девственным белым покровом колючего инея. Саркофаг походил на огромную морозильную камеру и, в принципе, ею и являлся. Звуки умерли от холода. Цвета потонули в безжизненной белизне. Даже ползущее по ледяному полу существо, когда-то бывшее человеком, сейчас же представляющим из себя лишь жалкую согбенную и почерневшую пародию на это гордое звание, почти не издавало звуков. Существо карабкалось по груде спрессовавшегося, окаменевшего мусора взорванного реактора, тяжело дыша. Содранные почти до кости, полуотмершие пальцы, цеплялись за раскрошившиеся бетонные блоки. Еще один рывок – и человеческое существо увидело Его.
Черный кристалл идеальной формы, с безупречными гранями, стремящимися ввысь, был закован в толстую броню прозрачного льда, как древний мамонт, навек уснувший в водяной толще. Но, в отличие от мамонта, Монолит был жив. Даже сквозь толщу льда чувствовалась его энергия, его потусторонняя жизнь, неспящая в глубине черной глыбы. Не было такой силы, которая могла бы сломить эту жизнь в камне. Не было человека, способного погасить черную искру в сердце Монолита. Как и того, кто сумел бы ему воспротивиться…
Человеческое существо, умирающее от холода, на мгновение ожило. Крап не помнил, кто он, откуда, зачем он шел сюда, он позабыл почти все, кроме одного желания. Самого заветного. Самого настоящего. Единственного.
Обкусанные синие губы разлепились. Сжатые от холода челюсти пошевелились, издавая едва слышный звук:
– Дай мне… согреться…
Монолит гордо и молча возвышался над ничтожным червем. Но даровал ему желаемое.
Крапа сначала затрясло. Жар начался с рук, постепенно захватывая все тело. Конечностям вернулась подвижность, на мгновения зажглись погасшие уже клетки больного, пораженного раком и холодом мозга, наполняя голову мыслями и образами. Засверкали подернутые предсмертной мутью глаза.
А потом черные руки сталкера вспыхнули. Огонь охватил ладони, жадно вгрызся в рукава куртки, будто пробуя мужчину на вкус, а потом с ревом окутал его целиком. Человек сгорел быстро, как спичка. Обугленный труп упал в снег, растапливая его своим, не нужным более никому, теплом.
Голуби
Валера властно смотрел вниз в полной отрешенности. Он как бы вошел в транс. Иногда его голова дергалась в стороны, но взгляд никуда не уходил. Как и все мы он хотел летать высоко в небе, как орел, но вот не задача. Он не орел, он даже не обладает похожим зрением. Его тело не способно выдерживать долгие нагрузки, в конце концов Валера не такой крупный, он не вызывает трепета. Я сильно за него переживаю. Сейчас он смотрит вниз, сидя на краю. Под нами пропасть метров в тридцать. Там внизу стоят деревья, играет детвора во дворе, видны крыши машин, что припаркованы около подъездов. Эта высотка – наша точка. Мы часто собираемся здесь с парнями, чтобы поделиться последними новостями, плюс отсюда открывается потрясающий вид на однообразно серый город, хотя в хорошую погоду так нельзя было сказать. Вот только настроение Валеры меня немного удручает. Я не решился сказать ни слова в тот момент, когда он смотрел вниз. Иногда он переступал с ноги на ногу, мне стало не по себе. Всю напряженную ситуацию разрядил Гриша Сизый. Он прилетел сбоку, откуда точно я не увидел, так как следил за Валерой. Гриша уселся рядом со мной. Посмотрев на нашего общего друга, он бросил в воздух:
– Наши на пруду собираются. Там мамашки пришли с хлебом. Обожаю мякиш.
– Погнали? – спросил я Валеру.
Но он по-прежнему грустил. Тут Грише Сизый тоже почувствовал напряжение в моменте. Валера нас пугал.
– Там Юля, – попытался еще раз растормошить его Гриша Сизый.
Валера поднял голову, посмотрел на него.
– Что мне Юля? Вот Дженни, вот это женщина.
Я с горечью вздохнул. Юля, однако, не плоха. Ее в свою очередь хотели все кругом. Даже ребята с другого района кружили над ней. Да тот же Вася и тот пытался ухаживать за ней. Он, к слову, очень борзый. Несмотря на его маленькие габариты воробья, задавал бывало жару всем нам. Юля отмахивалась от ухажеров, ждала того самого, ненаглядного. Гриша Сизый пытался, я тоже пытался, другие пацаны тоже пытались. Она ни с кем. После разговоров берет и взлетает в воздух, уходя тем самым от преследований. Другое дело Дженни. Благородная орлица, крупная, мясистая, размах крыльев такой, что я с Валерой и Гришой Сизым легко под ними поместимся. Все знали, что Дженни свободная. Встречалась она с одним ястребом. Но они, как известно, не постоянные. Между крупными птицами всегда идет борьба за власть. Они выясняют, кто из них круче, выпендриваются, показывая, как они умеют летать. Мне удалось увидеть одну разборку между ними. Было человек двадцать. Ястребы, орлы, соколы, коршуны, даже милые скопы. Все собрались в поле. Мы с ребятами смотрели на все это издалека на деревьях, боясь попасться под горячую руку. Они долго обзывались, кричали, но до драки дело не дошло. Я так и знал, что все они на понтах, а когда доходит до серьезных дел, сразу же сливаются. Самое страшное обзывательство для них всех – энтомофаг[1 - Этномофагия – процесс поедания насекомых.]. Когда они слышат это слово, то тут же впадают в бешенство, особенно ранимые ястребы. Они считают себя истинными хищниками и не признают других. Орлы с соколами другого мнения, а коршуны, как гопники наблюдают за обстановкой. Потом, когда видят, на чьей стороне больше сил, выбирают сильнейших. Валера однажды рамсил с ястребами. Их было двое. Они поймали маленького кролика, разорвали его на две части, сидели пировали. Подлетел Валера и стал ругаться, что мол господа давайте быть менее агрессивными. Ястребы не знали, как поступить с наглым голубем, поэтому решили не трогать его, проигнорировали. Валера не отступил. Хищники решили приколоться над ним и предложили ему кусочек свежего мяса. Они поставили условие: Валера съедает мясо, они улетают, не съедает, то улетает Валера, а если будет возникать, ястребы грозили сломать ему шею. Ну кто бы мог подумать, что Валера съест мясо? К такому нас жизнь не готовила. Самое вкусное, что есть на этой планете – это мякиш от хлеба, всем известно. Ходил у нас слух, что от мяса можно умереть. Валера решил испытать судьбу. Ястреб протянул ему кусочек, совсем маленький, но этого хватило бы, чтобы убить голубя. Валера положил мясо в рот, причмокивая жевал. Два хищника переглядывались между собой и не понимали, что происходит. Валера попросил попить, после того, когда кусочек кролика упал к нему в желудок. Один из ястребов взлетел с визгом в высь, крича что Валера демон. Его друг пятился назад и тоже улетел быстрее ветра прочь. Валера полетел к пруду и запил мясной обед. Когда об этом узнали наши, то сначала никто не поверил. Я тоже, честно говоря, до конца не мог это представить. Сейчас же, когда я узнал Валеру поближе, думаю, что все возможно. Он необычный, не такой как все. Я понимаю, что это штамп, но так и есть. У людей может быть это нормально, но у нас нет. Здесь все как один. В последнее время Валера стал частно задумываться, грустить. Может быть это последствия съеденного мяса кролика.
