Три дня до лета

Решил посмотреть фильм Левиафан. Смотреть онлайн в хорошем качестве бесплатно. Реклама МелБет. Подгрузилось. Блядь: 2 часа 41 минута – пиздец. В принципе время есть. Столько разговоров было и международные премии – надо, наконец, посмотреть. Поехали титры и темный океан, в зеркале ноутбука отражается мое усталое уже морщинистое лицо с заложенными за уши волосами. Лицо охуенного писателя, смотрящего серьезный фильм в ожидании звонка. 2 часа 41 минута. Ну ведь пиздец. Это конечно, не Шоа с ихним 566 минутами. Но все-таки.

Менеджер любви приехал за тобой, детка, просто – позвони!

Прошло несколько дней. Рассматриваю фотографии ночного Смоленска с Соборной горы. Вижу ниспадающий Париж с Монмартра у базилики Санкре-Кёр. Безразлично листаю. Мне нечего рассказать вам о ней. Она писала, что была в Лиссабоне, что читала Ремарка, а там про Лиссабон ни слова, а какая-то жесть. Рассказывала, что была на Лазурном берегу, и горы давили на нее. А Париж – город, созданный для любви. А я сказал, что не умею любить и в Париже мне не понравилось. Вообще-то, я соврал. Я не был в Париже. Но я видел картинку ниспадающего города у базилики Санкре-Кёр на Монмартре. И почему-то плакал. Я застукал чью-то жизнь, печальную, безумную, но прекрасную, такую, что можно увидеть и сдохнуть нахуй, потому что видел все, потому что хватит. В юношестве ты выращивал крылья для своего триумфа, мечтал вознестись до небес и умереть в 27. А сейчас ты с морщинистым еблом цепляешься за свое полное одиночества никчемное существование и радуешься парящему сонму снежинок, и мечтаешь о девушке в кружевных трусиках в окне соседнего дома. Хотя бы так, а че. Ждешь, конечно, звонка, но все понимаешь.

Звонок.

Суши заказывали?

Сердце провалилось в подвал дома, растеклось, и сквозь поры железобетонного пола просочилось в оледенелую почву, далее ниже смешалось с грязью вековой земли и исчезло унесенное январскими грунтовыми водами.

31 Последняя история

Встретились наши галактики,

Наморщили лоб.

Твоя пылает огнями, огнями

Моя – счернеет вот-вот.

Ты – как южных морей лазурные ряби,

Я – сырой небосвод.

Скольжу ладонью по скалистым изгибам.

Я – небесная дрожь.

Я мог бы проследовать мимо,

Мог бы, но не смог…

В пустом саркофаге спустя тысячи лет

Найдется больная душа.

Ты спокойна-спокойна, твой наряд – кружева.

Все предвещало тысячи бед,

Никто, никто не давал мне обет

Верить в мои чудеса…

Ты – как южных морей лазурные ряби, а я – сырой небосвод.

– Извини, ничего личного. Между нами не может быть ничего серьезного.

– Я не нашел своего места.

– У тебя все будет хорошо.

– У меня нет своего места. Я как бездомная собака.

32 Три дня до лета

– Привет. Ты еще спишь?! А у меня закат.

Я присел на поребрике небольшой парковки у видовой площадки. Рядом была молодая парочка, расположившаяся на капоте своего Марка. Они тоже провожали закат. Золотой мост Владивостока струился разноцветными муравьями. Вид изрезанного гористым берегом залива, разукрашенного всеми мыслимыми и немыслимыми красками, поражал меня. Мне не у кого было спросить, но я был уверен, что мои зрачки были размером с Тихий океан, чтобы не упустить ни одного пикселя этой непривычной для жителя болотистых равнин картины. Я закончил разговор, и в наушниках продолжил играть Bones.

– Зачем я здесь вообще?! – произнес я, выйдя из Кневичей семью часами ранее. Я поймал Prius, который по бетонке повез меня в город сквозь дальневосточные пейзажи.

Возможно, мне хотелось с кем-нибудь поделиться этим закатом, с кем-нибудь очень дорогим и родным мне, вкусно пахнущим. Возможно.

– Давай купаться вместе!

Bones в моих ушах своим гипнотическим голосом звал меня за океан к себе домой, все дальше от всех, кого я знал. Солнце закатилось. Я сделал пару банальных открыточных фотографий Золотого моста и отправился дальше исследовать местность. Я скорее парил, чем шел. Если улица устремлялась вверх, то мое возбуждение росло троекратно, и я взбирался быстрее, а дыхание мое сбивалось не от усталости, а от какой-то детской нетерпеливости растолкать всех, цепляясь руками за камни, чтобы скорее стать царем горы. Сопки окружали город и даже были его частью. Некоторые из них венчали острые шпили вышек. Чуть ниже были раскиданы разноцветные гирлянды жилых домов. Все это очень странно и необычно для меня. И эти сопки прямо в городе… Заберусь завтра на эту обязательно. И на ту. На все, которые вижу! А потом спущусь к океану. Это всё, чем я буду заниматься. И в этом моя цель, моя единственно верная высокая миссия!

Давай купаться вместе! Давай растворимся в этом сверкающем ослепительном пятне из солнца, шумного прилива и соленого вечернего воздуха!

Дорогу перебегали подростки с ротвейлером. Он был на длинном поводке и бежал впереди, виляя задом, который был практически от шеи, чтобы вилять. Рядом с ним свободно бежала дворняжка, крутясь вокруг. Ротвейлер пересчитывал всех прохожих и, наконец, подбежал к группе других подростков, накинулся на каждого в экстазе, встречая их ладони своим, наверное, влажным носом. Дворняжка, следуя примеру, попыталась прильнуть к одному, ко второму, к третьему, но не удостоилась внимания ни одного. Я злился: «ну погладьте хоть кто-нибудь её, пидарасы!» Внезапно я устал, так, что хоть прямо здесь падай, захотелось есть. Невдалеке я увидел столовую номер один, каких у нас много, и все – номер один. Взял мясо с рисом, витаминный салат и заветренный чизкейк. За окном, выходящим в тротуар, ходили ноги прохожих. Вполне обычные ноги, спешащие по своим делам.

Отправившись дальше, я незаметно вышел к морю. Я его не видел, просто слышал между песнями оглушительный накат волн где-то совсем рядом в этой черной пустоте, где обрывается кривая набережная. Я шел с музыкой в ушах сквозь толпу. Время от времени я удивлялся, как же мне повезло с плейлистом. Просто чудо, рука Бога отправляла случайные треки после секунды прослушивания в папку Vladivostok 2016 одним днем ранее дома в Питере. Там были в основном Bones и Travis Scott, а также EP от лондонца Scarecrow и немного другого разного.

Да, все-таки я очень устал. Надо в сторону дома.

Я поймал авто, чтобы пересечь мост, так как с недавних пор из-за каких-то бедолаг, решивших уйти в мир иной с моста, он стал непешеходным, и попасть на Чуркин, где была моя гостиница.

– Может, вам все-таки заплатить что? – спросил я у водителя, человека лет 45. Он выглядел обычно, но была в нем какая-то успокоительная расслабленность и размеренность, которой я невольно позавидовал.

– Хах! Хочешь, мы сами тебе заплатим? – сказал он, обернувшись ко мне, улыбнувшись глазами.

Я улыбнулся в ответ и произнес что-то типа:

– Оокей.

– Ты откуда? – спросил парень, сидевший слева на пассажирском, наверное, его сын.

– Из Спб.

– А зачем здесь?

– У меня отец служил под Владивостоком. Когда-то очень давно. А впрочем, я не знаю, зачем.

– Интересно. А мы в Питере часто бываем по делам. То здесь, то там. Знаешь у вас место – Думская? Там клубов много – спросил водитель.

– Да, знаю.

Интересно, что они забыли на Думской. Хотя о местах с Южной дороги мы вряд ли бы нашли общий язык.

Тем временем дорогой лексус довез меня до точки Б. Это было за несколько кварталов до гостиницы у лавки с разливным пивом. Зашел. По стене бежал таракан. Я взял пол-литра местного, чтобы перебороть джэтлаг и лучше спать, плюс у меня была отличная закусь – корейские крабовые чипсы, такие, в виде маленьких крабиков. Мне казалось, в том числе из-за них я здесь. Последний раз я ел эти чипсы 20 лет назад и при случае иногда вспоминал их. Взяв добычу, я отправился домой. Бонеса сменил и вправду почти шаманский голос исполнителя Shahmen. Его речитатив раскачивал мой усталый шаг, и я как по волнам плыл вниз по вымершей улице вдоль молчаливых невысоких домов, окутанных густыми деревьями под черным дальневосточным небом. Я вспоминал, как ребенком просыпался поздно вечером, чувствуя, что я опять один, что родители, уложив меня спать, шли гулять по гарнизону. Я всегда вставал, как-то открывал дверь и отправлялся их искать. Такими уютными теплыми как черное парное молоко вечерами я шел по пустым тротуарам военного городка, наблюдая за перебегавшими огромными медведками и высматривая вдалеке родные силуэты моих родителей. Сложно представить сейчас, там было так безопасно, как один большой дом, все друг друга знали. Я радовался, когда встречал родителей. Они всегда удивлялись, брали меня за руку, и мы гуляли дальше, как ни в чем не бывало. Приходя домой, я засыпал самым крепким на свете сном в уверенности, что они рядом и больше никогда не уйдут…

Я зашел в пустую темную комнату номера и оставил дверь нараспашку. Не разуваясь и не включая свет, схватил пачку чипсов. Я открыл ее. Меня оглушил яркий запах далекого детства. Я потерял себя, так как время испарилось, стало бессмертным и сразу же скончалось. Стало концентратом смысла, щелочью с крабовым вкусом, разъедающей все вокруг. Мне хотелось с кем-то поделиться этим незначительным, но монументальным. Я взял телефон, но все, кого я знал, спали. Значит, так надо. Дома на планете Земля 6 утра. До последнего момента я не очень понимал, зачем я отправлюсь в этот полет, в другую часть мира один без особой цели, которую можно внятно озвучить. Зачем рассказывать о том, чего не существует? Я засыпал в пустом номере, поглощался волной дремы. Она убивала меня. Душила нежностью. Щелочь с крабовым вкусом растворила смысл – саму себя, и время, и меня, соединившись с черным молоком неба. Остался сон и чьи-то воспоминания. Был как будто родной дом, как будто свое место. За черной ночью будет солнечный день, который скажет тебе: «осталось три дня до лета – и только это должно тебя волновать» И я стал думать об этом, поглощаемый дремой, вдыхая исчезающие остатки кислорода. А потом вдруг, втянув внутрь последний его атом, увидел себя в стенах ПНИ за забором, подпирающим сосны. Мы с Изабеллой в моем старом авто. Я говорю Изабелле, что не знаю, готов ли к этой жизни. Я не могу понять, понимает ли она меня, что для нее мои слова? Она молчит. Окна полностью открыты, и ветер, шагающий среди сосен, не замечая забора ПНИ под Зеленогорском, прогуливается по территории интерната и влетает в салон авто, разбрасывая серые волосы Изабеллы, разбрасывая мое неряшливое карэ. Я думаю – кто я, и понимаю, что очень устал. Я вижу забор, подпирающий огромные высокие сосны, и не могу понять, почему для ветра его как будто не существует. Вдруг я краем глаза замечаю приближающееся серое лицо Изабеллы, ее стремительно надвигающийся неловкий поцелуй, который натыкается на мою бетонную щеку, за которой спрятались мои трусливые губы, в тупой забронзовелой немоте повторяющие: «а готов ли я к этой жизни?» Изабелла, отпрянув, говорит: «А я? А меня кто-нибудь спрашивал? Спрашивал?! У тебя есть три дня до лета. Ровно три дня, чтобы научиться любить» И исчезает, как будто и не было. И я, визжа колесами, удаляюсь по Приморскому шоссе.

Набрал Риту. Привет! Ты еще спишь?! А у меня закат.