Неуместно и Неувременно

Спросил себя, волненьем оглушен.

Любимый почерк. И одна строка,

Что холодна, как черной плахи сталь.

Казнить мечты – не дрогнула рука,

И вдребезги разбит надежд хрусталь…

Потрескивали свечи. Он молчал.

Глаза померкли, взгляд остекленел.

Развеялся туман безумья чар,

Румянец щёк засыпал белый мел.

Он, медленно вернув письмо в конверт,

Его огню безжалостно предал.

Вздохнув, «Ну что же, Анна, нет так нет…»

Стряхнул остывший пепел кардинал…

Сонный паралич

Сомкнули окна веки штор.

Открыло небо глаз луны.

Ты смотришь на меня в упор

Из чёрной ваты темноты.

Ты не живой и не мертвец,

Твой рот – чарующий оскал.

Твой взгляд – расплавленный свинец –

Пролился и меня сковал.

И нет ни шороха кругом.

Застыли стрелки на часах.

Нет верха, низа и сторон.

Слепая чернота в глазах.

Я неподвижна, как и ты.

А ты безмолвен, как и я.

Мы до краёв своих пусты.

Мы за пределом бытия.

Нет кожи, плоти, крови, вен,

И слабый голос мыслей стих.

Не ясно мне уже совсем -

Теперь кто «Я» из нас двоих…

Одной ночью

Звёзды падают, как птицы,

И разбиваются о крыши.

Бельмом, как инеем глазницы

Затянуты. Ты только слышишь.

Мы прячемся в палатке ночи

От потоков шума дневного,

От бродячих людей и прочих

Представителей мира цветного.

Мертвецки спокойно нам вместе,

Но мы ещё, кажется, живы

В этом Богом забытом месте,

Где у всех даже мысли лживы.

И я на себе ощущаю

Блёклый свет твоих глаз белёсых,

Чешуйки экземы счищаю,

Претворяясь бесчувственной вовсе,

Я молчу, на тебя не глядя,

И стараюсь с воздухом слиться.

Наши встречи опаснее яда –

Мне б взлететь, а тебе бы разбиться.

Без слов понимаем друг друга,

Нам достаточно мыслей просто.

Прошу, окажи мне услугу –

Покинем вдвоем этот остров.

Ты молча острый нос поморщил

И головой мотнул устало.

Ты – в нашей книге старой общей,

В которой даже нет начала -

Давно забытая страница.

Я – лист, на котором пишут.

Ты со мною – взлетишь, как птица,

Я с тобой – разобьюсь о крышу…

Волчок

небо светится луною.

тихо хныкает сверчок.

на охоту за тобою

вышел серенький волчок.

Когда она умерла

Сонно ворочался город,

И солнце ещё дремало.

Застывший в воздухе холод,

Как зимнее одеяло.

Стоят сиротливо машины

Под окнами серого дома.

За стёклами, будто в кувшине,

Мы внутри твоего балкона.

Обхватив меня нежно за плечи,

Серый плед повис, засыпая.

Утром думать гораздо легче,

Когда голова пустая.

Серым пачкая воздух дымом,

Во рту держа сигарету,

Ты был для меня целым миром,

В котором нет места свету.

Ты мрачно смотрел в бесконечность,

Глаза твои были туманны.

Вернуть бы тебе ту беспечность

Светлых дней, что стали обманом.

Я робко взгляд опустила.

«Скажи, что, по-твоему, радость?»

И тут же слова прикусила,

Ощутив их мертвенную сладость.

Вздрогнул, обжёгшись окурком,

Резко, бледнея, поднялся.

«К чертям!» – прозвучало гулко,

И голос твой оборвался,

Эхом о стекла забился,

Как между рамами мухи.

Ты вышел и растворился

Во мраке безлампочной кухни.

Мысли вслух

Не буду плакать, если ты уйдёшь

И рвать волос на голове не буду.

Искать не буду поострее нож,

Не собираюсь так же бить посуду.

И не умру, конечно, я от горя

И проклинать тебя не собираюсь.

Я просто отпущу тебя. Без боя.

И даже без сарказма…Постараюсь.

Я флегматично удалю твой номер

И выветрю твой запах из одежды.

Помечу в ежедневнике: «Game over.

И на переигровку нет надежды».

Нет, я совсем не обрету покой,

И хуже жизнь не станет ни на кроху.

Не буду врать – мне хорошо с тобой,

Но и одной мне, в общем-то, неплохо.

Сонное

Я проснулся среди ночи

В ванной в зеркало взглянул

Думал – монстр под кроватью

Оказалось – монстр я

Неуместно

Четыре утра

Холодная комната

Я

Встала.

В животе – дыра

Голова расколота

Нет подушки и одеяла.

Голые ноги

На голом полу

Кот

Сонный.

Сплошные прологи

На каждом углу

Понедельник новый.

Белая дверь

Желтоватая ванна

Кран

Плачет.

О кафель капель

Считает исправно

Проблемы задачи.

В зеркале мутном

Мутная я

Вид

Мятый.

Серая утром

В обертке белья

Вижу невнятно.

Меж краном и ванной

Просунула голову

Сон

Смыла.

Я в степени равной

Похожа на олово

И на размокшее мыло.

Искала тепло

Надела футболку

Чью?

Чью-то.

Сегодня – мертво

С переменным «без толку»

И плевать абсолютно.

Три ложки в стакан

Растворимого кофе

Дел

Список.

Отложен пока

А может и вовсе

Похож на огрызок.

Дверь приоткрыла

Мне навстречу одежда

Шкаф

Тесный.

Кривился брезгливо

Полным ртом, как невежда

Ворчал, что черное пресно.

В кожу вторую

Я влезла лениво

Плен

Вечный.

На дверь входную

Покосилась трусливо

И страх мой вполне логичный.

На поверхности тумбочной

Мои валяются

Смех с речью.

Я, прикинувшись уличной,

Готова отправиться

Бездействиям новым навстречу.

2018 – 2020

1

Я – слон в посудной лавке своей жизни.

2

Мухи вылупляются из дурных мыслей,

Поэтому в моей комнате так много мух.

Возвращаюсь

Возвращаюсь в свой город, знакомый до слёз,

До истерик, до детских пугающих грёз.

Возвращению рада, как дырке в носке,

Как змее ядовитой в зыбучем песке.

Вспоминаю я очередь хмурых деньков

В этом городе серых от пыли снегов.

Этот город не хочет меня отпускать,

Он – моя деспотичная строгая мать.

Этот город – глухих холодов полоса,

Он спускает и душит мои паруса.

Возвращаюсь и чувствую – словно в висок

Камнем ударил умелый бросок.

Этот город, стремясь удержать молодых,

С ног их сбивает ударом под дых.

Стикс

на чёрной лодке

по чёрной воде

спокойно, размеренно плыли

пустые никто

в пустое нигде,

свой берег – давно позабыли.

молчали – каждый о своём,

но умали о общем.

любые чувства -

словно мел дождём -

замыты.

так гораздо проще.

несёт теченье в никуда

обломок бесконечной боли.

в сердцах и душах – пустота,

и мысли заперты в неволе

Мысли

Когда темнеет – мысли во мне

Начинают бегать, больно тыкаясь

Острыми локтями и коленями,

Копошатся во рту, царапаясь в зубы,

А иногда – сбегают во вне.

Золотые

В моём аквариуме

Всплыли рыбки,

А так живо играли

При тебе…

Теперь – как растенья в гербарии,

Покачиваются, словно в зыбке,

В позеленевшей воде.

Золотые, как твои пряди,

И лёгкие, как твои руки,

Только рыбок нельзя было гладить

В моменты ленивой скуки.

Они были немножко тобою,

И любил я их только за это.

Смотрел на них и знал, что где-то

Есть ты…

И до сих пор, порою,

Мне кажется, что где-то есть.

В Москве или в Париже,

Пусть даже в Буэнос-Айресе

Ты, как одинокий парусник,

Как по ветру обрывок афиши,

И однажды придет долгожданная весть…

Но рыбки в зеленой воде –

Безмолвная мертвая память…

Осознанье, что ты в небытье

Опять содрогнуться заставит.

И я уже сам, словно мертвая рыбка,

Движусь ко дну, разлагаясь…

Но сквозь годы воды твою вижу улыбку,

И снова в мечтах забываюсь…

Воды слонам!

Гремит оркестр – барабаны, трубы,

И крутятся под куполом гимнасты,

А ты кусаешь нервно губы

И совершенно безучастно

Глядишь на клоунов, животных,

На танцовщиц и силачей…

И наплевать уже, что вы почти банкроты,

С тебя довольно шумных дней, ночей

И нескончаемого гула паровоза,

Аплодисментов, свиста, смеха, слёз

И запаха дороги и навоза,

И о всемирной славе грёз…

Пора. Цилиндр, красный фрак, перчатки.

Улыбка шире, голос веселей,

Поглубже в душу спрятать все печали:

«Мы счастливы приветствовать гостей!»

А в мыслях: «Шли бы вы все к чёрту…»

«Встречайте лучших цирковых артистов!»

И кровь сильнее давит на аорту,

И взгляд гимнастку в серебристом

Привычно ищет… Безуспешно.

Сбежала ночью с поезда с другим,

Оставив в одиночестве кромешном,

С вопросом «Был ли я вообще любим?»

И в недрах боли закипает ярость,

И зарождается в обиде жажда мести.

Ты знаешь, что простишь любую «шалость»,

Пойдёшь на всё, чтобы вы снова были вместе:

Найдёшь. Удержишь силой, если нужно.

А конкурента – предпочтёшь убить.

Она сочтёт, что ты повёл себя бездушно,

Но ей ли о душе судить…

Опущен купол. Отгремело представленье.

Проходит час – ты беспросветно пьян.

На днях твой цирковой мирок уйдёт в забвенье,

Да и тебя размечет жизни ураган…

И разбредутся безработных сотни -

Ты был для многих, как отец, как Бог -

Их ждут притоны, подворотни

И мили долгие дорог…

Ты был решающим моментом в их судьбе,

Но твой исход – он ею лишь решался.

Для них весь цирк держался на тебе,

Но для тебя – весь мир на ней держался…

М. Ю. Г.

моё ты безумие,

моё ты несчастье.

ты, словно дитя неразумное,

навстречу любой напасти

бежишь, подставляя зубы,

не думая – как там дальше,

и сколько ещё осталось.

будто не знаешь, что смерть

придет к тебе раньше,

чем старость.

или же, зная, стараешься больше успеть?

насмеяться, напрыгаться, напиться,

накричаться, нагуляться, набеситься

на годы вперёд.

жизнь, как реку – бегом и вброд,

и чтобы брызги во все стороны,

и чтобы все запомнили

тебя таким -

верным себе,

гениально дурным,

с шутом в голове,

заместо царя.

и я точно знаю – не зря,

игнорируя боль,

ты сжигаешь себя,

как бенгальский огонь.

Лёгкое

когда снова сгустятся тени,

ты приходи.

урони больную голову мне на колени,

не думай, что было и что впереди,

словно бродячий кот, забежавший в подъезд

погреться,

из множества тихи мест

ты выбрал моё сердце

И вновь М. Ю. Г.

зависть моя – чернее нефти -

к любому человеку, кто с тобою вместе

по жизненному шёл пути.

я могла бы, пожалуй, убить

любого из них за место

у твоего плеча.

и я готова кричать

до разорванных связок,

чтобы мой голос, в годах не увязнув,

добрался к тебе, -

наперекор судьбе -

вспыхнул в твоей голове

в момент,

когда всюду гасили свет.

как и твоя мелодия слов -

по коже мурашками – вновь

повторяет:

"Ты и это переживёшь…"

На секунду

над моим кораблём нависли

грозовые тяжелые мысли

бедный, бедный мой капитан

вы стали совсем человеком

мне жаль вас, так искренне жаль

О неприятном

весёлость моя, как гнойник,

нарывает, кровит

днями, неделями

потом – ррраз – наружу

мерзкими брызгами

болезненная

резкая,

и вокруг сразу все

отводят глаза,

ведь невежливо прямо сказать:

«прикройте свою весёлость,

смотреть на неё невозможно!»

Лет через десять или больше

Лет через десять или больше

мы встретимся где-нибудь в Осло,

ты будешь бородой заросший

или – быть может – вовсе

сострижёшь свои длинные волосы.

Будешь в горы водить туристов

и, возможно, воспитывать дочку.

И только тогда я сумею

наконец-то поставить точку.

И тогда улетучатся сразу

дурные-хмурные мысли,

отпустит тревога-зараза,

и разбегутся все крысы

из моей грудной клетки,

и рёбер сухие ветки

станут вновь гибкими,

покроются липкими

юными листьями.

И я задышу, понимая,

что всё у тебя хорошо.

И рваные губы сумеют произнести:

«Прости».

А ты меня, возможно,

и не вспомнишь,

и это будет так естественно -

не нужно.

Ведь я – сказать по правде – не заслуживаю

быть прощённой и даже узнанной.

Как итог

я зверёк без когтей,

мне в детстве их выгрызла мать,

чтобы не мог нападать,

как итог – не могу защититься.

я зверёк без зубов,

мне в детстве отец их сточил,

чтобы я никого не убил,

пойти не могу на охоту.

я голый, без шкурки, зверёк,

старики её сдёрнули в детстве,

чтоб из норки сбежать я не мог,

чтобы не было "страшных последствий".

я озлобленный, мерзкий зверёк,

что пугается даже блохи

и умеет – всего лишь – писать

угрюмо-кривые стихи.