Идеальная жена

– Но ведь так же нельзя, Владик, – растерянно бормотал Семёныч, который помнил сына старого приятеля ещё пятилетним карапузом.

– Об этом нигде не написано, – дерзко ответил бывший карапуз. – Покиньте здание.

Через неделю старый директор повесился в своём рабочем кабинете, куда пришёл якобы за вещами. Организацию похорон и все расходы взял на себя мэр Северореченска. На прощании с директором, где собрался весь город, Андрей Иванович пустил скупую мужскую слезу, рассказывая, каким замечательным человеком был покойный.

– Мой дорогой друг всем сердцем болел за предприятие, которому он посвятил свою жизнь, – завывал мэр. – Из последних сил он пытался в жёстких условиях рынка спасти комбинат от банкротства. Но однажды его силы закончились…

И Архангельский всхлипнул.

Однако крокодиловые слёзы мэра никого не обманули. За спиной у него перешёптывались, называя главу Северореченска подлецом и убийцей. И только я с этим яростно спорила:

– Андрей Иванович не такой! Он друзей в беде не бросает! Он моего отца спас! – кричала я обвинителям.

В ответ они смотрели на меня с откровенной жалостью и обрывали разговор на полуслове: невестка Архангельского, что с неё взять.

– Защитница моя! – умилялся мэр. – Как же мне повезло с невесткой! А моему сыну – с женой: и умная, и красивая, и преданная!

И обернувшись к Владу, грозил пальцем:

– Цени это, обалдуй! У тебя – золотая жена!

– Идеальная, – с усмешкой соглашался Влад.

Владелицей «Севмета» я тоже была идеальной: ни во что не вникала и не вмешивалась, полностью доверяя мужу. А тот руководил комбинатом, щедро выдавая мне «дивиденды», которые я спускала на милые женские мелочи и на благотворительность.

После скандальной гибели директора «Севмета» на репутацию семейства Архангельских легла тень. Ходили даже слухи, что мэр может не выиграть следующие выборы. Поэтому при комбинате мгновенно появилась некоммерческая организация «Сердца Севмета», руководить которой муж поставил меня.

И я с удовольствием вручала призы победителям городских конкурсов и соревнований. Посещала с щедрыми подарками местный детский дом и приют для бездомных. Закупала от имени «Сердец» дорогостоящее оборудование для главной горбольницы. И постепенно грязную историю приватизации «Севмета» Архангельским простили – ведь они столько делают для города, примирительно говорили местные жители. Вон, невестка мэра как старается!

С новым негласным хозяином Североречья тоже удалось договориться. Чука отказался от своих претензий на комбинат, заполучив в собственность речной порт. Но даже после того, как опасность миновала, Влад не спешил переоформлять комбинат на себя.

– Куда торопиться? – пожимал он плечами. – Всему своё время.

Но сейчас, судя по всему, это время настало. Через пару недель после аварии, когда только начали заживать раны, мой муж вновь заявился в больницу.

– Надеюсь, ты понимаешь, что между нами всё кончено? – обронил Влад, усаживаясь возле кровати и зажимая коленками дорогой кожаный портфель.

Я хмуро покосилась на изменщика. Неужели он ещё в этом сомневается? После всего, что сделал?

Влад ответил мне таким же неприязненным взглядом.

– Но перед разводом, – продолжил он, роясь в портфеле, – предлагаю покончить с небольшими формальностями. Подпиши дарственную на комбинат, всё равно ты владела им только на бумаге.

– А полы тебе не помыть? – проскрипела я сквозь прорези в бинтах. – Нашёл дуру! Нет уж, делить будем по закону, при разводе! И пофиг, как я им владела…

– Ах ты, сссс… – чуть не выругался побелевший от злости Влад, но опомнился и взял себя в руки. – Не зарывайся, Дарья. В порошок сотру.

И подхватив портфель, вышел из палаты, от души хлопнув дверью. А я в который раз удивилась произошедшим всего за несколько дней переменам. Почему наш идеальный двадцатилетний брак вдруг дал трещину? Или я просто ничего не замечала раньше?

Задумавшись, я не заметила, как в моей палате появилась посетительница. Высокая рыжеволосая женщина пересекла комнату и, остановившись на безопасном расстоянии, принялась бесцеремонно меня рассматривать.

– А знаешь, я даже рада, что ты обо всём узнала, – медленно проговорила коварная гадина, которую я по ошибке числила в подругах. – Не известно, сколько бы ещё это тянулось. А теперь Архангельский наконец разведётся. И я займу твоё место.

Она подошла к кровати, откуда я сверлила её ненавидящим взглядом и наклонилась к моему лицу.

– Не мешай нашему счастью, Дарья. Подпиши бумаги, – шепнула она мне в ухо. Я с отвращением отшатнулась.

– Так ты вроде бы на ковре у Архангельского и так была счастлива, – ехидно заметила я. – Вон как орала! Зачем тебе ещё и бумаги? С милым рай и в шалаше, то есть в кабинете…

Вика долго молча смотрела на меня ничего не выражающим взглядом больших водянистых глаз. «Как у дохлой рыбы» – мстительно подумала я. А бывшая подруга лениво проговорила:

– Не создавай проблем, Даша. Подмахни дарственную. За это тебя не убьют. И даже купят какую-нибудь хорошенькую однушечку на окраине города.

Онемев от такой наглости, теперь я держала паузу, разглядывая подлую предательницу.

Высокая, рыжеволосая и большеглазая Вика Изотова появилась в нашей жизни несколько лет назад. И хотя была на десять лет моложе меня, как-то незаметно втёрлась в доверие, став лучшей подругой – верной и незаменимой. Хах, незаменимой! Зато она очень даже заменила меня в постели Влада. А теперь собирается заменить и во всём остальном.

– Хлебало не треснет? – нагло спросила я, вспомнив проведённое в бандитском районе детство. – Мне акции комбината и самой пригодятся. Я ещё не умерла!

– Да лучше бы умерла, – брезгливо прошипела бывшая подруга. – Ты себя видела после аварии? Кому ты нужна такая?

И я вдруг поняла, что в больнице меня ловко уводили от зеркал: всё равно, мол, голова в бинтах, не на что там смотреть. Вскочив с кровати, я торопливо заковыляла в коридор.

– Дарья Сергеевна, вам нельзя вставать. Пожалуйста, вернитесь в палату, – преградила мне путь дежурная медсестра. Но я отпихнула её в сторону, рванув к висевшему в холле зеркалу. С замиранием сердца заглянула и в мутное стекло и…не увидела там ровным счетом ничего, кроме забинтованной головы. Белая плотная марля в несколько слоев покрывала лицо, оставляя лишь две дырки для глаз и отверстие для рта. Ругая собственную глупость, я вернулась в палату

– Так себе провокация, – бросила бывшей подруге, – придумала бы что-нибудь поумнее.

– Но ты повелась! – торжествующе выкрикнула Ника. – Ишь, как поскакала к зеркалу! Ты подожди, пока бинты снимут! Тогда на свою рожу налюбуешься! Тебе же её по кускам сшивали!

В сердце кольнуло иглой: плавясь от обиды на изменника-мужа, я и думать забыла о полученных травмах. А что если эта гадина, столько лет прикидывавшаяся подругой, права? И тут в палату заглянула медсестра.

– Дарья Сергеевна, зайдите в манипуляционную, вам снимут швы, – протянула она, с опаской глядя на меня.

С тяжёлым сердцем я поплелась навстречу своим страхам. Кого я увижу в зеркале, когда размотают бинты и снимут швы?

– Себя, Дарья Сергеевна, себя, – уклончиво ответил на мой вопрос хирург. И сурово добавил:

– Вы должны понять: как прежде, уже не будет. Но это не повод для трагедии.

Наконец бинты сняли. Я ринулась к зеркалу над умывальником и отшатнулась. Вместо привычной красавицы с фарфоровой кожей на меня со страхом глядело незнакомое перекошенное лицо в багровых шрамах.

– Мы сделали, что смогли, – ответил стандартной фразой на мой отчаянный вопль хирург. – Конечно, ваше лицо немного изменилось. Но это можно поправить. Будут нужны новые операции, время и деньги.

Однако о прежней красоте можно забыть. Эта мысль сверлила мозг, невыносимой болью разрывая душу. Нет, я не могу, не хочу в это поверить! Рыдая и размазывая слёзы по свежим шрамам, я поплелась в палату.

– Ой, а что это у нас за вой на болотах? – насмешливо протянула Вика. – Подпиши бумаги, собака ты наша Баскервилей. А мы тебя за это отправим к хорошему пластическому хирургу. Подштопает тебя, выйдешь замуж ещё за сантехника Петю и заживёте спокойно, без всех этих нервов…

Умолкнув, я взяла протянутые Викой документы и, разорвав в клочки, швырнула в лицо наглой бабе. И не давая опомниться, продолжала швырять в неё всем, что подвернулось под руку: подушкой, кружкой, вазой с цветами, стоявшей на тумбочке…Когда я ухватилась за саму тумбочку, Вика не выдержала. С воплем: помогите, убивают! – она выбежала из палаты. А я продолжала всё крушить. И лишь окончательно обессилев, упала на кровать и закрыла глаза с твёрдым желанием больше никогда их не открывать.

Глава 3

– Даша, проснись! – кто-то настойчиво тормошил меня за плечо, выдёргивая из тёмной бездны, куда я провалилась десять дней назад. Тогда, увидев изуродованное шрамами лицо, я впала в истерику, которая сменилась апатией.

Дни и ночи напролёт я проводила в постели, глядя в узкое больничное окно, за которым темнел кусок больничного забора и завывала вьюга. И лишь ненадолго забывалась тревожным сном.

– Да очнись ты! – дёрнули за руку, и зарастающие переломы отозвались на это хамство резкой болью. Застонав, я открыла глаза и зашарила по стене здоровой рукой в поисках выключателя. Но проклятая кнопка, как назло, не находилась. Тем временем темнота перед моими глазами сгустилась в человеческую фигуру и прошипела:

– Не включай свет! Сиди тихо!

Да что происходит? Кто это странное ночное привидение и что ему от меня нужно? Я уже открыла рот, чтобы задать эти вопросы, но привидение меня опередило.

– Не узнала? Это я, Татьяна.

Из-за туч выглянула луна, залив палату мертвенным светом, и неясная фигура обрела очертания коренастой женщины, в которой я опознала самую заботливую медсестру клиники. Конечно, остальной медперсонал тоже было не в чем упрекнуть: в лучшей частной лечебнице Северореченска с пациентов пылинки сдували. Но Татьяна в сдувание пылинок вкладывала душу.

Среднего роста, крепко сбитая, с цепкими глазами на широком лице, она относилась к тому разряду бойких пятидесятилетних тёток, которых сложно переспорить и невозможно обмануть. Неудивительно, что Татьяну побаивались даже суровые больничные санитары, да что они – сам глава клиники, высокомерный и деспотичный профессор Гавронский, завидев её в коридоре, спешил скрыться в своём кабинете.

Однако ко мне Татьяна относилась по-матерински бережно. То заглянет в палату с вопросом, не надо ли чаю или свежего морса. Или вот оладушки сегодня вкусные – не желаете ли на завтрак? Подоткнёт одеяло, чтоб не продуло, приберёт с кровати аккуратно смартфон – дорогой же, жалко если разобьётся.

– Да тут вся жизнь разлетелась на куски, что жалеть железяку!– горестно стонала я. Но Татьяна не понимала моих страданий.

– Да все они гуляют, Даш, – говорила мне по-свойски, ставя очередной укол. – Что ты как маленькая? Мужиков, что ли не знаешь?

Я мотала головой: нет, не знаю. За все двадцать лет брака я ни разу не изменила Владу. И ожидала от него того же. А оказалось, этот подлец крутил шашни на стороне! Ну вот чего ему не хватало? Ведь я же была идеальной женой!

– И от идеальных гуляют, – авторитетно возражала Татьяна, ловко втыкая катетер для капельницы мне в вену. – Хочется ведь разнообразия. Никто не будет всю жизнь есть даже самый вкусный торт. Иногда потянет и борща навернуть.

Но я ничего не хотела слышать про эту постельную кулинарию. Демонстративно закрывала глаза, притворяясь спящей, и Татьяна, неодобрительно бормоча, удалялась. Но возвращалась на следующее утро – вместе с медицинскими процедурами и продолжала гнуть свою линию.

– Хороший левак укрепляет брак! Застукала мужа на горячем – поругала и простила. И он бы грехи замаливал деньгами и подарками. А ты все горшки побила: судиться, разводиться…И что после развода? С голой жопой на мороз?

Но вряд ли сегодня ночью она ворвалась в палату, чтобы заставить меня помириться с Владом. Похоже, она чем-то напугана. Если Татьяну в принципе что-то способно напугать. И всё же в голосе медсестры звучала тревога. Как выяснилось, боялась она не за себя.

– Даша, беда! – трагическим шёпотом заговорила она, уворачиваясь от лунного света и отползая во тьму. – Муж хочет в психушку тебя засадить!

– Чегооо? Какую ещё психушку?! – взвилась я, но Татьяна мгновенно залепила мне рот ладонью.

– Тише! А то прибегут сейчас…

И торопливо пересказала коварные планы моего мужа, о которых узнала случайно.

После вечернего обхода Татьяна полезла в подсобку за лекарствами для утренней смены. Возясь с ампулами и таблетками, она невольно подслушала через распахнутую дверь телефонный разговор профессора Гавронского с кем-то неизвестным.

– И Гавронский обещал ему, Даша, всё сделать в лучшем виде, – возмущённо шептала Татьяна. – Сказал, что завтра приедет с Канатки психиатр на консультацию. А потом ещё добавил: не беспокойтесь, никуда она не денется.

– Да почему ты решила, что «она» – это я?

– Так Гавронский позвонил начальнику охраны и велел, как с Канатки доктор приедет, сразу провести его в шестую палату!

Ну да, крыть нечем. В шестой палате вип-корпуса лежала я. А «Канаткой» в Северореченске называли местную психиатрическую лечебницу, расположенную на Канатной улице. Место в промзоне на окраине города было мрачное – как и репутация самой клиники. Мало кто оттуда возвращался живым.

Получается, Влад действительно задумал от меня избавиться? И эта рыжая гадина – бывшая подруга не блефовала, когда грозилась меня убить?

Завтра после консультации у психиатра меня объявят недееспособной и лишат всех прав. Влад станет моим опекуном и на законных основаниях завладеет меткомбинатом – без всяких разводов, судов и дележей. А потом – несчастный случай в психиатрической лечебнице, и вот уже Владислав Архангельский – безутешный вдовец и законный владелец «Севмета» ведёт под венец бывшую подругу своей жены. Ловко они это придумали! Но мне-то что делать?

– Бежать тебе надо, Даш, – посоветовала Татьяна. – И чем дальше, тем лучше. В Москву. В большом городе затеряться легко. А у нас каждый торчит на виду, как прыщ на лице.

Легко сказать! В Москве я бывала только с Владом. Мы летали туда часто, но исключительно по делам. Никого у меня там нет. Впрочем, как и в Северореченске, да и на всём белом свете.

Близкой дружбы я ни с кем не водила: женщины во мне видели конкурентку и строили козни, мужчины набивались в любовники, и, получив отказ, быстро теряли интерес. Никаких родственников, кроме родителей, у меня тоже не было.

Дрожащими пальцами я набрала на смартфоне номер самого близкого человека

– Мамочка, извини, что беспокою так поздно. Но случилась беда: Влад хочет запереть меня в психушку! Можешь приехать сейчас? Забери меня к вам домой!

– Даша, не сочиняй, – усталым голосом сказала мама, – и прошу тебя, перестань ругаться с Владом. Тебе очень повезло с мужем. А ты скандалы устраиваешь и выдумываешь разное.

– Да что я выдумываю? Завтра психиатр приезжает, чтоб забрать меня на Канатку! – от отчаяния я повысила голос и тут же услышала шипение Татьяны, призывавшей меня к осторожности.

– Успокойся. Никто не считает тебя ненормальной. Просто ты пережила сильный стресс, тебе надо отдохнуть, подлечить нервы. Я уверена, Влад желает тебе только добра, – веско сказала мать.

Ага, добра, как же! Меткомбинат он желает и новую жену!

– Значит, не приедешь? – мрачно подытожила я. – Тогда папу попрошу мне помочь. Передай ему трубку!

– Я не буду его будить, – сухо проронила мать, – твой отец уже отдыхает.

– Да он двадцать лет уже отдыхает! – не выдержала я, – где же, интересно, он так перетрудился?

– Не смей так говорить об отце! – закричала мать, – совсем обнаглела! Мир не крутится вокруг тебя, научись уважать других, а потом что-то требуй. Истеричка!

Связь оборвалась и я поняла, что мать в сердцах бросила трубку. Я застыла на кровати, тупо разглядывая зажатый в руке смартфон. Ладно Вика, Влад – чужие по сути люди, но когда тебя предают кровные родственники, понимаешь, насколько ты одинок.

– Ну, вот что, – авторитетно произнесла Татьяна, но я уловила сочувствие в её голосе. – Дождись меня утром, я что-нибудь придумаю. А сейчас ложись спать, на обходе делай вид, что ни о чём не знаешь. Меня здесь не было.

И Татьяна выскользнула в коридор. А я метнулась к шкафу: лежать и дожидаться, пока меня упекут в психбольницу, я не собиралась. Если бежать, то прямо сейчас! Я распахнула шкаф, собираясь переодеться, и обалдело уставилась на стройные ряды пижам и домашних костюмов.

Когда я загремела в больницу, наша экономка привезла мои личные вещи, но среди них почему-то не оказалось ни свитеров, ни платьев, ни костюмов, не говоря уже о верхней одежде. Я вспомнила проклятую соболью шубу, с которой всё началось, и горько усмехнулась. Не удивлюсь, если в ней расхаживает Вика, которая уже примеряет на себя мою жизнь.

Но как мне теперь сбежать из больницы? Я представила, как шлёпаю по снегу в двадцатиградусный мороз в пижаме и тапочках, и содрогнулась. Нет, тогда уж точно попаду в психушку, даже не дожидаясь визита психиатра.

Стоп! Можно ведь всё купить. Всё-таки, не в каменном веке живём, 2016 год на дворе. Сейчас закажу всё в интернет-магазине, а утром курьер привезёт.

Я открыла сайт местного бутика, быстро набросала вещей в корзину, нажала кнопку «оплатить» и услышала мерзкий писк. «Операция отменена», – злорадно сообщил мне банк. Я открыла приложение и не поверила глазам: все мои карты были заблокированы.

Ай да Владик, ай да сукин сын! Времени зря не терял. Я метнулась к прикроватной тумбочке, чтобы проверить ещё одну страшную догадку. Так и есть! Ящик, где лежали мои документы, сиял девственной чистотой. Ни паспорта, ни СНИЛСа, ни больничного полиса.

Я оказалась в полной зависимости от мужа. Искать управу на этого подлеца было негде: ведь даже родители отказались мне помогать. А обратиться за помощью к отцу Влада, как когда-то, двадцать лет назад, я тоже не могла: Архангельский-старший уже давно и прочно покоится на северореченском кладбище.

В середине нулевых мэру дали понять: пора на выход. В городе появились молодые и зубастые управленцы, которые рвались к власти. Говорили, что молодых да ранних «крышует» кто-то очень влиятельный в самой столице. Против таких соперников у Архангельского не было шансов.

Но даже на фоне нехороших слухов бессменный глава Северореченска не хотел расставаться с властью. Когда переговоры зашли в тупик, он попытался натравить на конкурентов карманную прессу. После первой же разоблачительной статьи журналиста-расследователя нашли в подворотне с пробитой головой. Затем погиб от случайного выстрела на охоте партнёр Архангельского по аптечному бизнесу, а в самой сети аптек, оформленной на мою свекровь, начались бесконечные налоговые поверки.

Андрей Иванович кинулся за помощью к негласному хозяину города – Чуке, однако старый вор в законе предусмотрительно перешёл на сторону новой команды.

И Архангельский сдался. Не дожидаясь новых выборов, он подал в отставку по состоянию здоровья. И как в воду глядел. Вскоре после ухода с поста у бывшего мэра обнаружили рак. Для бессменного хозяина Северореченска смыслом жизни была власть, без неё ему незачем было жить. Год спустя, так и не смирившись с тихим статусом пенсионера, Андрей Иванович Архангельский скоропостижно скончался в лучшей частной клинике города. Той самой, из которой я сейчас безуспешно пыталась сбежать.

Хромая, я металась по комнате, совершенно не понимая, что делать. Я напоминала курицу с отрубленной головой, которая ещё бежит, хлопая крыльями, прежде чем окончательно умереть. Но мне повезло больше, чем курице. Кто-то толкнул дверь в палату, и я увидела Татьяну втащившую внутрь клетчатую сумку на колёсиках.

– Одевайся. Живо! – приказала она. И, распахнув сумку, начала швырять на кровать женские вещи.

Кровать усеяли разномастные блузки дикой расцветки, леопардовые лосины и свитерки, расшитые стразами. Вишенкой на торте, венчающей всё это великолепие, стал атласный пуховик, отороченный разноцветным мехом.

– От пациентов осталось, – отрывисто бросила Татьяна, копаясь в сумке. – На складе целая гора этих шмоток, но все, как чехлы на танк. Еле выбрала подходящего размера.

Я с ужасом покосилась на кучу сверкающего радугой тряпья. Судя по ярлычкам брендов на вещах, у прежних владелиц не было проблем с деньгами, но были явные проблемы со вкусом.

– Зато тебя в них никто не опознает, – правильно истолковала мой взгляд Татьяна.

Здесь не поспоришь. В этом сверкающем ужасе с чужого плеча меня не то, что Влад, родная мать не узнает!

– Они хотя бы чистые? – брезгливо потянула я из кучи самый скромный свитер.

– А то! – фыркнула Татьяна. – Только что прям постирала! Не нагнетай, Дарья. Собирайся быстро. Пока доктор с Канатки не приехал.

Я с отвращением натянула на себя расшитые бисером джинсы и свитер в пайетках. Тем временем Татьяна выудила из сумки белёсый женский парик и нахлобучила мне на голову. Я уже не сопротивлялась. Ещё перед первой операцией, при виде залитого кровью лица и слипшихся бурым комом волос, врачи решили не рисковать: чтобы не пропустить малейшие травмы на голове, меня обрили наголо. За месяц, проведённый в клинике, отрос всего лишь небольшой колючий ёжик, зато парик сел на него, как родной.

– А теперь не вертись. Будем рисовать лицо.

И Татьяна принялась щедро замазывать мои шрамы плотным тональным кремом, рисовать брови и пудрить кожу. Покончив с гримом, она задрала свитер и ловко примотала скотчем к животу плотно набитую подушку.

Я заглянула в зеркало и на секунду зависла: оттуда на меня глядела исподлобья бесцветная беременная женщина с одутловатым лицом.

– Доедешь до Москвы, снимешь, – успокоила Татьяна – Кидай всё, что пригодится, в сумку – и погнали!

Я быстро запихнула в клетчатую пасть оставшийся леопардово-пайеточный ужас, добавила нижнее бельё (слава Богу, своё!) и пару пижам. Остальное отдала Татьяне. Она подхватила меня под руку, и мы выкатились в коридор.

– Татьяна Вячеславовна, а кто это с вами? – раздался дребезжащий голос у меня над ухом.

Холодея от страха, я увидела в паре сантиметров от себя профессора Гавронского. Сложив короткие пухлые ручки на объёмном брюшке, выпиравшем из-под накрахмаленного халата, он буравил меня брезгливым взглядом. Как муху, случайно попавшую в суп.

– А это…племянница моя, Настя, – затараторила Татьяна, незаметно оттирая меня в сторону, подальше от профессорского взгляда. – Приехала в Северореченске рожать. Дак я её привела к нам на консультацию: пусть девочки посмотрят.

– Надеюсь, не бесплатно? – сухо обронил Гавронский, красноречиво оглядев мою неказистую одежонку. – У нас здесь – не благотворительный фонд.

– Ни в коем разе! – бодро отрапортовала моя неожиданная родственница. – Всё оплатили через кассу. Завтра чек занесу вам. А сейчас, извините, мы на автобус опаздываем!

– Ладно, идите уж, – фыркнул профессор.– Но в следующий раз, Татьяна Вячеславовна, объясните своей родственнице, что одежду и багаж нужно оставлять в гардеробной.

И хмуро покосившись на мою клетчатую авоську, профессор величественно удалился. А Татьяна, дёрнув меня за руку, потащила к выходу из клиники. Но здесь нас поджидало новое препятствие.

– Татьян, а что за женщина с тобой? – тормознул нас крепкий парень в униформе. – Не помню, чтобы я её пропускал.

– Та какой пропуск, Саня, какой пропуск, – умело разбудила в себе Татьяна южную хабалку – бойкую и лукавую. – То ж родственница моя. Со Ставрополя Шо ж я её и так не проведу? Я ж тут работаю, Сань. Ну шо ты, как маленький?

– Но я её всё равно не видел, – упорствовал охранник. И вывел Татьяну из себя.

– Меньше надо в телефоне на баб голых залипать! – прогремела она, подталкивая меня к выходу. И наступая на побледневшего охранника. – Думал, я не знаю, чем ты тут занимаешься? А?! Совсем нюх потерял! Ладно, девчонка моя проскочила, а если бандюганы?!

На парня, сникшего под таким напором, было жалко смотреть. Махнув рукой, он вытянулся в будочке охраны, глядя перед собой невидящими глазами. А Татьяна, уничтожив противника, поволокла меня прочь от клиники – к городскому шоссе, у обочины которого приютился заляпанный вековой грязью грузовик.

– Значит так, – торопливо объясняла она мне по дороге. – Там, в машине, Вовка – нормальный мужик. Едет на заработки в Москву. Я с ним договорилась, отвезёт тебя к моей подружайке, она рядом с Площадью трёх вокзалов комнаты сдаёт. Отсидишься у неё. Потом созвонимся, когда здесь всё уляжется. Что-нибудь да придумаем…

Она остановилась, вытащив из кармана небольшой свёрток и вручила мне.

– Тут вот деньги. Не так, чтоб много. Но на первое время хватит.

– Таня, нет. Я не могу, – жалко забормотала я, но увидев страшные глаза Татьяны, тут же умолкла.