Отражениe

Подозвал змею–стюардессу. Соблазнительно качая бедрами (не интересно), она вернулась с пледом и порцией виски. Укрыл Женю и поцеловал в лоб, как будто я ее дед или священник. Карамель и вишня: amore пахнет очень сладко. Едва сдержался, чтобы не вобрать весь ее аромат, потому что ну очень странно обнюхивать спящего человека. Особенно того, кто соблазнительно приоткрыл свой рот.

Нет, это не хорошенькая cara15, а настоящая небесная кара. Она еще принесет мне кучу неприятностей, отвечаю. С трудом отодвинулся и наконец осушил бокал.

Евгения

– Мама, а ты боишься темноты?

– Нет, конечно. Вот ослепнуть и все время пялиться в темноту или вообще инвалидкой стать боюсь, потому что тебя поставить на ноги надо. А если вдруг выключится свет – это ерунда вообще.

Разговор на кухне, 1989 год

Во рту сухо, глаза пощипывает от туши, а еще сильно хочется в туалет. Вспомнила, где я и с кем. Повернула голову: безмятежно спит. Расслабленные губы не кривятся в ухмылке, пушистые ресницы слегка подрагивают. Сон стер неокрепший мачизм. Быть настоящим, даже беззащитным ему действительно идет.

Скинула плед и потянулась. Вот это высший класс обслуживания: безо всякой просьбы укрывают замерзающих пассажиров. Неужели ледяная стюардесса оттаяла?

Срочно в туалет. Ноги моего соседа, как шлагбаумы, поделили пространство для маневра. Пробиралась аккуратней, чем ниндзя и все же задела сначала одну ногу – ругнулась, и тут же споткнулась о другую. Замерла в неприличной позе, будто намереваюсь оседлать его бедро. Вгляделась в лицо: не проснулся ли. Вроде, все тихо. Чудом выбралась из лабиринта длинных спортивных ног и проскользнула за пластиковую дверь.

Сделав все необходимое, посмотрела на себя в зеркало. Растрепанная, кофта помялась, тушь осыпалась, помада стерлась. Так выглядит человек, который долго бежал от враждебных обстоятельств и вляпался в собственные страхи и пороки. Пороки тем временем обрели плоть, кровь, примерно 85 килограммов наглости и превратились в парня, который развалился в кресле по соседству.

С юности мой постоянный горизонт планирования – пять лет. И еще пару месяцев назад все было более–менее ясно: постепенный карьерный рост в любимой студии и стабильная семейная жизнь с Тёмой, которая обязательно наладится. Это скучное, но разумное знание поддерживало и двигало меня вперед примерно с совершеннолетия. Жить правильно, устойчиво и красиво – вот чего я желала.

А с недавнего времени в мыслях сверкает неоном один из вечных неразрешимых русских вопросов: что делать? У меня впереди нулевая видимость. Итальянская передышка не дала ответов, и теперь, кажется, впервые в жизни нет четкого плана. Может быть, и правда проектировать табуретки, как завещала одна недовольная клиентка? Хорошо бы просто добраться до дома, чтобы атмосфера наконец прояснилась.

Подняла глаза – из зеркала на меня снова взглянула потасканная женщина. Терпеть не могу внешнюю неаккуратность, ведь она отражает тот хаос, который прячется внутри. Не хочу, чтобы хоть кто-то знал о моих сомнениях, для внешнего мира у меня внутри полный порядок, все чисто, отсортировано и распределено по секциям. Как хорошо, что я прихватила с собой в косметичку! Поправила макияж, расчесалась, вновь стянула волосы в аккуратный хвост, разгладила кофту. Сносно. Открыла дверь и врезалась в стену, слишком теплую, чтобы быть безразличным пластиком.

– Наконец–то, – сказал мой преследователь и втолкнул меня обратно.

С щелчком замка, который закрыли изнутри, перехватило дыхание. Моя сексуальная фантазия последних дней пугающе реальна, у нее тренированные мышцы, дикие от желания глаза и разрушающая энергетика. Попыталась отодвинуться, но зад впечатался в умывальник. В самолетах очень маленькие туалеты.

Он уперся руками справа и слева от меня – заключил в клетку. Глядя в глаза, дышит так тяжело, будто только что покорил Этну. Мне самой не хватает кислорода: я рядом с ним там, где воздух разрежен и кружит голову. Именно этот дьявольски горячий парень столкнет меня в жерло вулкана.

Поднял руку к моему лицу и погладил по щеке. Большим пальцем стер помаду с губ, размазывая ее по подбородку и щекам. Это грязно и неправильно. Мне такие вещи совсем не нравятся, но тело отозвалось как последний предатель. Бедра подались вперед. Рот приоткрылся, ожидая, что палец протолкнется внутрь, чтобы я могла облизывать и сосать. Внизу живота начал пульсировать напряженный комок. Парень хрипло рассмеялся, считав сигналы моего глупого тела, и покачал головой. Провел рукой по скулам, подбородку, спустился вниз и остановился на шее, слегка ее сжимая. Мои бедра сжались в ответ.

– Распусти волосы.

И это не просьба: слишком жесткий и напряженный у него голос. Будто говорит не мальчик–подросток, а зрелый мужчина, чьи действия направляет опыт и порок. Почувствовала, будто это я младше на полтора десятка лет и покачала головой, мысленно топнув ногой, как ребенок: ни за что. Всегда ношу тугие прически, даже дома, даже во время секса и даже на ночь мои волосы убраны. Они так привыкли к собранному положению, что теперь их тянет, а кожа головы саднит, когда оказываются на свободе. Это мой способ самоконтроля, напоминание о том, что жизнь – свод ясных правил, многие из которых я сама же и установила. Происходящее сейчас – антитеза безопасной нормальности, хаос в чистом виде. А я участница этого безумия.

– Сними. Чертову. Резинку, – сжал шею сильнее.

Моя кожа покрылась мурашками, изо рта вырвался стон. Его властная интонация проникла сквозь мои поры и заставила клетки, ткани, органы переродиться и жить по новым правилам. Кажется, я покраснела: так позорно и просто сломлено сопротивление. Будто во сне, сделала, как он велел. Волосы рассыпались по спине и рукам.

– Русалка.., – пробормотал, одной рукой пропуская мои пряди сквозь пальцы, другой поглаживая шею. – соблазнишь, а потом утянешь на дно.

Тело мое сошло с ума от того, как резко бархат сменил сталь. Его бедра качнулись вперед, и я через ткань ощутила силу его желания. Глядя в мои глаза, он терся своей выпуклостью на штанах о мой живот, а я мечтала, чтобы твердый, горячий член заполнил ноющую пустоту.

Утягивая в темноту своего взгляда, он втиснул свое мускулистое бедро между моих ног – заставил их расставить шире. Взял мою руку в свою и поцеловал ладонь – я дернулась от острого удовольствия. Языком очертил круг и двинулся по внутренней стороне предплечья к локтевому сгибу. Сгорая от желания и стыда, я попыталась потереться о его ногу. Он не позволил: обхватил мои бедра, обездвижев.

– А теперь представь, что мои губы втянули твой клитор.

– Что? – выдохнула, испугавшись своих ощущений: между ног заныло, я стала неприлично мокрой. – Что ты делаешь?

Считывать и озвучивать мои собственные фантазии – запрещенный прием. Тело так сильно жаждало разрядки, что я совсем перестала себя контролировать. Уперлась в его грудь руками и, постанывая, снова попыталась потереться о его бедро. Он покачал головой, сжал мои бедра сильнее, продолжая говорить.

– Я его посасываю, а затем провожу языком между твоими губками вниз, к отверстию.

Слова были медленными, мучительно дразнящими. Я как будто телепортировала обратно в раскаленный европейский город: мне невозможно жарко, во рту пересохло. Горячая волна начала подниматься от пальцев ног к месту ноющего напряжения.

– Языком проникаю внутрь и трахаю так глубоко, что твоя влага стекает по моему подбородку. Пальцами массирую набухший клитор. Ты извиваешься и стонешь.

Я взорвалась, выгнувшись навстречу его грязным словам. Мои глаза закатилась, дыхание сбилось. Стало так легко и невесомо, как будто я ящерица и скинула старую узкую кожу. Так вот как это: дышать полной грудью.

– Кончив, сжимаешь мой язык настолько сильно, что я думаю: он, нахрен, отвалился. Когда наконец отпустишь, шепчу твоей киске, какая она сладкая.

С довольной ухмылкой он убрал свое бедро, поцеловал тыльную сторону моей ладони и отпустил руку.

– Готов поспорить на эти памятные шорты, ты впервые кончила вот так. И это был лучший оргазм в твоей жизни, – протянул он, с интересом разглядывая большое влажное пятно на своих бежевых бермудах. Моя влага, просочившаяся сквозь кружевные трусики, останется с ним до конца полета – черт.

Если бы мои щеки и так уже не пылали, я бы густо покраснела. Он прав: самый сильный оргазм в моей жизни получила без стимуляции клитора. Без проникновения. Полностью одетая.

– Не льсти себе, мальчик. Просто у меня очень давно не было секса. Я бы сейчас кончила, даже если бы на твоем месте оказался манекен без гениталий.

Он оперся спиной на дверь, сложив руки на груди, лениво улыбнулся и окинул меня темным взглядом. Мои нетвердые ноги подкосились, я ухватилась за раковину.

– Насколько давно? Неделю? Две? Месяц? – парень погладил свой член через шорты.

Что он со мной делает? Я дышала часто и неровно, захлебываясь собственной похотью. Покачала головой. Гораздо дольше.

Парень удрученно поцокал, расстегнул ширинку, взял в правую руку свой член и придвинулся ко мне. Я опустила взгляд. Слишком большой даже для моего воображения, с выступающими венами. Головка блестела от выступившей жидкости. Рот наполнился слюной – я сглотнула. Очень красиво, такому инструменту обрадовались бы в порностудии. Эта мысль меня завела почти так же сильно, как тяжелый мускусный аромат его возбуждения, который заполнил маленькое пространство.

Он начал двигать рукой. Сначала медленно, постепенно ускоряясь. Раз, два, три – я считала движения, чувствуя, как все мучительнее тянет низ моего живота. На пятом десятке сбилась, он тоже.

– Смотри, как я кончу.

Как будто хоть что–то, даже ядерный взрыв, могло меня сейчас от этого отвлечь. Я подняла юбку.

– Сделай это на мои трусики.

Он застонал и поступил, как я просила. Горячая сперма потекла по моему белому кружевному белью и ногам.

– В следующий раз возьмешь его в рот и заглотишь все до последней капли, – пообещал, вытирая свой (потрясающий, прекрасный) член бумагой, прежде чем спрятать в шорты.

Слова такие же горячие, как его руки. Невозможная пытка – мне снова мучительно хотелось освободиться. Я раздвинула ноги, поместила два пальца на трусики, пропитавшиеся его спермой и моей влагой, и прямо через белье стала приближать себя к оргазму. Женя горящими глазами наблюдал за моей рукой, вбирая мои стоны и втягивая носом запах нашего желания. Он сжал кулаки, а его член снова набух, было видно даже через одежду. В этот миг удовольствие накрыло меня туманной волной.

Я достала бумажные полотенца и стерла сперму со своих ног. Сняла трусики и вложила в его руку.

– Следующего раза не будет, – ответила твердо, поправила юбку и вышла из туалета.

В тот момент я правда была в этом уверена. Как и в том, что Женя, застыв с моими трусиками в руках, смотрит мне вслед.

Евгений

В жизни нет ничего абсолютного. Даже предательство не стопроцентное зло. Как минимум оно означает, что с кем–то у тебя были по–настоящему близкие отношения. Ведь если отношения поверхностные, предать не получится, разве что несерьезно ранить. Вот и получается, что предательство высвечивает огромную ценность.

Из непрочитанного письма №79, 2012 год

Как и отец, я люблю хорошие вещи. А еще производить впечатление. Кстати, часто первые помогают второму. Мой жизненный опыт показывает: по–настоящему хорошая вещь не впечатлить не может. «Хорошая» обычно равно «очень дорогая».

У бати впечатлять получается непринужденно. Например, основной его офис в Москве – бывший купеческий дом недалеко от Кремля. Снаружи это облагороженное старье, а внутри каждая мелочь говорит о большом уме и деньгах. Не в том смысле, что много сусального золота и лепнины (хотя от отца можно ждать и такого, вспомним его королевскую резиденцию). Наоборот, все очень просто, современно и дорого. Дизайн продумала британка, которая во всеуслышание обслуживает Элтона Джона, Шерлока, королевскую семью и втайне – российских олигархов. По–настоящему богатые дяди не любят шумихи.

Деревянные окна транслируют муравьиную жизнь центра Москвы. А внутри черное дерево стильно спорит со светлым мрамором, пока огромные светодиодные экраны крутят котировки и круглосуточные новости. Да, где–то еще смотрят этот шлак. И я говорю не о биржевых данных.

Маюсь в приемной, потому что у отца международный созвон, красный уровень важности. Референт, имени не помню, обычно прохладная и нежная, как сливочный пломбир, торчит над монитором колоссом Родосским. Ноги, правда, сдвинула под столом, лицо суровое. Не пропустит.

Отец выбирает одинаковых женщин, которые займут место у священного входа. Как и все перед ней, эта приторная как бьюти–блогер и хваткая как венерина мухоловка – цветок с пастью динозавра. Секретарша обязательно ее разинет, если кто–то без разрешения дернется к двери. Вот сейчас мотает головой, отказываясь меня пропускать.

– Помните: каждое «нет» добавляет морщину на живописное женское лицо. Продолжая в том же духе, можно стать картиной, которую закинули в подвал. Она блеклая и вся в трещинах.

– Ничего, милый. Запишусь к хорошему реставратору на контурную пластику, а потом схожу в солярий, – делая вид, что поправляет длинные платиново–белые волосы, она показала мне средний палец. – Нет, тебе к нему все еще нельзя.

Переругиваемся лениво, беззлобно, и меня утягивает флешбек. За пару секретарш до этой у отца работала Мария, такая же приторная и одновременно едкая. Мы трахались, и все это закончилось не очень хорошо.

Вряд ли нормальные парни меня осудят за связь с горячей секретаршей. Вот ей, в целом, можно предъявить за совращение малолетнего. Хотя кто кого совратил – вопрос открытый. Отжарить милфу было единственной мыслью в моем 14–летнем, перегруженном гормонами мозгу. Даже Нинтендо и кикбоксинг отодвинулись к линии горизонта.

Была ли она у меня первой? Да. Жалею ли о об этом? Ни разу. Попрощался с девственностью пьяный от счастья и просекко, которое так любят опытные, хорошенькие женщины под сорок.

Конечно, если жестко придираться, то мой первый секс был рандеву задрота с дорогой куклой с Алика. Слишком много неплохо скроенного силикона и моих фантазий. Я перепробовал с Марией все, чему меня научили Пьер Вудман и лысый из Brazzerz. Не уверен, что удивил хоть чем–то.

Маша на пару лет стала моей RPG. В смысле, все это было похоже на онлайн–игру, где копишь опыт, наращиваешь ресурсы, прокачиваешь навыки и постоянно проходишь миссии. Например, пытаешься не спалиться перед отцом, отмазаться от учителей и тренера, потому что постепенно забиваешь на все. Или готовишь для Марии омлет в форме сердца, а после доводишь ее до оргазма языком.

Вникнув в ролевой сюжет, научился более–менее принимать, что она не пойдет со мной в кино или ресторан, а как только кончит, то резво подкинется с кровати и свалит со съемной квартиры в закат. Забыл упомянуть: на одном из первых уровней этой ебаной игры я влюбился, а Мария нет.

Она вообще была замужем. И такое обстоятельство не мешало долбиться со школьником, а еще, внимание, виртуозно отсасывать его отцу. Последнее я обнаружил, когда без предупреждения оказался в папанином офисе после школы. Надеялся застать его перед очередным долгим отъездом и посмотреть на Марию. Застал и посмотрел. Она давилась членом, стоя на коленях в его кабинете и закатывала от удовольствия глаза. Отец повернулся ко мне и обездвижил темным взглядом. Когда я стряхнул наваждение, захохотал безумно, как Джокер. Мария от испуга чуть не откусила батин хер.

Майкл загоняет, будто секс и деньги – энергия одного уровня. Если я правильно понял, чем больше и искреннее трахаешься, тем больше денег это притягивает. Видимо, поэтому мой батя в первых строчках Форбса: он имеет всех, даже собственного сына. В тот день я отрекся от отца и блядской Харли Квинн.

Она не страдала по этому поводу, сделала вид, будто так и должно было случиться, правда, через пару недель уволилась. Отец тогда никуда не улетел, но вернулся в резиденцию и сурово спросил, есть ли то, что нам с ним стоит обсудить. Я предложил обратить внимание на проблему нехватки продовольственного сырья в странах третьего мира или что–то вроде того. Он хмыкнул и больше вопроса не поднимал.

Бухло, вещества, покорные молодые девчонки, а с ними много–много секса помогли разломать нахрен все рамки и вернуться в себя. Конечно, однажды я чуть не сдох, как уже известно. Зато все это сработало: на Марию я забил и теперь снова могу смотреть на отца без желания проблеваться, не ищу его одобрения, пользуюсь чувством вины. И все у меня хорошо.

Только мысли, как ни старайся, все равно стягиваются к сексу. Можно подумать, что в моей голове и штанах до сих пор пубертат, за что надо поблагодарить гибкую маленькую женщину. Amore, фактически не притронувшись ко мне, отымела меня во все щели.

Да, после дрочки в туалете Женя ни разу на меня не взглянула. Игнорила весь остаток полета, Снежная королева. Я должен ее трахнуть, чтобы освободиться. Ни одна женщина больше не займет мои мысли дольше, чем нужно, чтобы оказаться внутри нее. Даже если это Ариана Гранде, Кортни Кардашьян или самый горячий ангел Victoria’s secret. Так я решил в 16 и успешно следую этому принципу до сих пор.

– Женя, проходи. Он ждет. Только недолго: через полчаса у Андрея Александровича японская делегация.

Секретарша, как ее там зовут, выразительно на меня взглянула.

– Есть мэм, – отсалютовал ей и отправился к двери.

Флешбек. На следующий день после Ситуации останавливаясь здесь же, у входа к отцу, смотрю на Марию, она виновато – на меня. Бесстрастно делаю вид, будто щупаю у себя сиськи, а языком несколько раз толкаюсь в щеку изнутри и как бы давлюсь. Очень по–детски, знаю, но насколько же сильно меня бесит Мария.

Что очень странно, она тогда порозовела, а ведь я думал, что ген стыда у нее отсутствует. Что еще более странно, Мария ничего не сказала. Прошлое и настоящее схлопнулось. Подмигнул безымянной секретарше и вошел в кабинет.

Евгения

–Ой, умру сейчас от смеха! Брови нахмурила, губы сжала, смотрит исподлобья, разве что пар из ушей не валит. Запомни: ты, как я, ростом не вышла, поэтому в открытую сердиться тебе не идет. Похожа на гнома.

–Ну мама.

–А что мама? Не смеши людей – лучше злость прикрывай собственным достоинством. И достоинства тоже всегда прикрывай.

Разговор на кухне, 1997 год

Когда мне неловко или страшно, веду себя как последняя стерва.

Сегодня мой первый рабочий день. Открыв двери в офис, я шагнула в сай–фай сериал про светлое будущее: много света, стекла, все белое или пастельное, изогнутые формы и мягкие очертания предметов. Футуристический интерьер – опасная история. Если недоработать или, наоборот, переборщить с деталями, он выглядит натужным и устаревшим. Но в этом пространстве каждая мелочь ощущается по–настоящему стильной.

Я прошагала через приемную и тут же нагрубила ведущему дизайнеру. Знаю, что ничего меня не оправдывает, даже его сексистское чувство юмора. Этот здоровяк, похожий на американского Винни–Пуха, пошутил про женскую миниатюрность и гигантские амбиции. Он не только видел мое портфолио, но и две недели назад лично допрашивал на этапе онлайн–собеседования.

Кажется, тема роста – его личный пунктик. Мой тоже. С улыбкой и легкой дрожью в ожидании последствий выдала: если уж выявлять обратно пропорциональную зависимость, то кое–чьи амбиции вызывают вопросы. И выразительно взглянула на него снизу вверх. Первые десять минут на новой работе должны были стать последними. Но вместо того, чтобы вышвырнуть меня на улицу, парень расхохотался и поднял вверх большой палец. Положительный эффект обманутого ожидания.

Ассистентка доброго Винни, которого на самом деле зовут Алексей, поднялась со мной на этаж, задуманный для ландшафтников, чтобы показать мой личный кабинет. Да, на Олимпе российского дизайна не толкутся в опен–спейсе. Здесь даже у каждого рядового сотрудника есть персональное творческое пространство. Мне объяснили, что зоны для совещаний и командной работы с клиентами тоже имеются, но большую часть дня коллеги разделены. Спорю на черные лакированные лабутены, которые привычно сдавливают мои ступни, в студии утрируется конкурентный дух во имя количества идей. И добряк Алексей на поверку окажется гораздо жестче, чем видится на первый взгляд.

Когда двери лифта разъехались, я резко вдохнула. Не ожидала, что все будет настолько прозрачно, в прямом смысле слова. Стены в кабинетах стеклянные. В каждом из них позади рабочего стола окно в пол и щекочущее ощущение полета над суетливой Москвой. То есть мое рабочее пространство – натурально прозрачный куб. Опустила взгляд. Под ногами, хвала небесам, обычный дубовый паркет, а не стекло.

Человек всю жизнь пытается производить реплики сущего. Мои современники синтезируют пластик в виде древесины, шлепают кроссовками по гудящей ленте беговой дорожки, делая вид, что это покрытая сосновыми иголками тропинка, пшикают в туалете «лесной свежестью», которая пахнет жидкостью для мытья окон. Или, как здесь, заключают воздух в стекло. Смешно, что подделки порой кажутся натуральнее оригинала. Стеклянная офисная атмосфера значительно чище московского смога.

Я вошла в свой кабинет и села за стол. Слева еще три куба, справа больше, теряются вдали. Напротив – такие же стеклянные секции. Обстановка везде идентичная: светлый рабочий стол, невысокий комод, полки мягких оттенков, украшения. К столу прилагается человек. Я как будто между зеркал: застряла в отраженной перспективе. В каждом кубе бесцветные шторы по углам. Если все их задернуть, как будто бы можно уединиться, но никто так не делает: это привлечет еще больше внимания, чем работа за стеклом.

Беру свои слова обратно. Это не голливудский сай–фай, а «Мы» Евгения Замятина16. Среди прозрачных, как бы сотканных из сверкающего воздуха, стен живешь всегда на виду, вечно омываешься светом.

Из куба напротив мне изо всех сил машет кудрявая загорелая девчонка. Она распахнула объятия, затем прижала руки к груди. Наверное, это «добро пожаловать». Я улыбнулась и поклонилась с жестом «намасте».

Девчонка одета в мягкое трикотажное платье на несколько тонов светлее ее кожи и удобные бежевые кроссовки. Я огляделась: все сотрудники в поле моего зрения будто рекламируют новую коллекцию американской полнозадой иконы17. Оттенки нюдовые, одежда комфортная и в целом безликая.

Вокруг нет ярких акцентов, за которые уцепился бы взгляд. Кроме меня самой. В алом винтажном платье от Валентино, коротком и выгодно обтягивающем то, что этого требует, я как капля крови, размазанная по стеклышку на белом больничном столе.

Вчера вечером на всякий случай перечитала внутренний устав компании – официального дресс–кода нет. Выходит, ребята обесцвечиваются добровольно. Все вокруг – недвусмысленный месседж для клиентов: мы стильные, но простые. Думаем больше о ваших проектах, чем о собственной уникальности. Но мы не дешевки: никакой Икеи. Присмотритесь к нашей мебели от Minotti18.

Улыбаясь, я откинулась на спинку итальянского кресла. Мой зад покоится на сидении размером с первоначальный взнос по ипотеке, а справа опирается на стекло стилизованный утомленный Гермес. Очертания стильно размыты, лица на нем натурально нет. Он как будто иллюстрация офисного утра понедельника, не самого лучшего времени в жизни клерка. Но не у меня.

Обожаю утро. Обожаю понедельник. Обожаю новую жизнь.

С интерьером порядок, а вот с шумоизоляцией беда, ведь стеклянные стены – бутафория. Я окружена звуками, как будто сижу в московской высотке среднего класса, а не в главной дизайн–студии страны. В соседнем кубе молодой коллега бубнит по телефону. Из коридора доносится лающий смех, точь–в–точь как у Безумного Макса с прежней работы.

А еще на расстоянии пары десятков метров вижу бежевый деловой костюм как у Макса.

Нет.

Нет. Нет. Нет.

Он кивает двум парням в нюдовых лонгсливах и светлых брюках, ребята объясняют ему что–то, размахивая руками. Все трое движутся по направлению к лифту, для этого им надо пройти мимо моего кабинета. Попыталась стать как можно незаметней, но спрятаться негде. Даже под столом, потому что у него нет спасительной стенки, только длинные тонкие ножки.

Проходя мимо моего куба, Макс задержал взгляд на платье, ярком как флажок на демонстрации. Остановился, улыбнулся во весь свой огромный рот и распахнул дверь. Уставился на меня прозрачными глазами и протяжно изрек:

– Женечка, какая встреча. Кажется, это судьба.

У меня застучало в висках.

– Скорее, злой рок.

Сделал вид, будто задет. Уголки губ поползли вниз. Махнул нюдовым ребятам, они двинулись дальше. Макс вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.