скачать книгу бесплатно
– Поведение вороны, – заметил из темноты Кагыр, – объясняется борьбой за существование.
– Объясняется-обсирается, – фыркнула Мильва. – Ворона не боится пугала, просто она думает, что у человека супротив нее припасены камни и стрелы.
– Борьба за существование, – подтвердил Геральт. – Только в человеческом, а не в вороньем издании. Благодарим за разъяснение, Регис, принимаем его целиком и полностью. Только перестань копаться в человеческом подсознании. Это бездна. Мильва права. Причины, по которым люди впадают в панику, увидев жаждущего крови вампира, не иррациональны, но вытекают из стремления выжить.
– Слышу глас специалиста. – Вампир слегка поклонился в его сторону. – Специалиста, которому профессиональная гордость не позволяет брать деньги за борьбу с мнимыми страхами. Уважающий себя ведьмак нанимается, как известно, исключительно для борьбы с реальным и непосредственно угрожающим злом. Полагаю, профессионал пожелает нам объяснить, почему вампир – большее зло, нежели дракон либо волк. Как ни говори, у последних тоже есть клыки.
– Может, потому, что последние пускают клыки в ход с голода либо в порядке самообороны, но никогда – потехи ради или чтобы преодолеть робость по отношению к объекту противоположного пола?
– Люди об этом не знают, – сразу же парировал Регис. – Ты знаешь давно, остальные наши друзья узнали всего минуту назад. Большинство же глубоко убеждено, что вампиры не забавляются, а питаются кровью, только кровью и ничем, кроме крови, да притом только кровью человеческой. А кровь – это животворная жидкость, потеря ее приводит к ослаблению организма, витальной силы. Вы рассуждаете так: существо, проливающее нашу кровь, – наш смертельный враг. А такое существо, которое вдобавок еще и специально охотится за нашей кровью, ибо питается ею, – существо вдвойне поганое и враждебное: оно повышает свою витальную силу за счет нашей. Чтобы его род процветал, наш должен погибнуть. Наконец, такое существо отвратительно еще и потому, что хоть мы и знаем жизненную силу крови, но пить ее нам противно. Хоть кто-нибудь из вас стал бы пить кровь? Сомневаюсь. А есть и такие люди, которым достаточно просто увидеть кровь, как они тут же млеют или падают в обморок. В некоторых сообществах женщин в течение нескольких дней месяца считают нечистыми и изолируют их…
– Пожалуй, только дикари… – прервал Кагыр. – А млеют и падают в обморок при виде крови разве что вы – нордлинги.
– Мы плутаем по бездорожью, – поднял голову ведьмак, – сворачиваем с прямого пути в дебри сомнительной философии. Ты считаешь, Регис, что людям было бы легче, знай они, что вы видите в них не жратву, а… «рюмочную»? Где ты отыскал иррациональность страхов? Вампиры сосут из людей кровь – этого-то факта отрицать нельзя. Человек, к которому вампир относится как к кувшину водки, теряет силы, это тоже очевидно. Человек, я бы так сказал, «осушенный», теряет витальность полностью. То есть умирает. Прости, но страх перед смертью нельзя пихать в тот же мешок, что и отвращение к крови. Менструальной или какой другой.
– Вы несете такую заумь, что у меня башка кругом идет, – бросила Мильва. – А вообще-то вся ваша мудрость вкруг одного вертится – что у бабы под юбкой. Философы засратые, прости господи.
– Оставим ненадолго символику крови, – сказал Регис. – Потому что здесь мифы действительно основаны на фактах. Перейдем к мифам, которые на фактах не основаны, а меж тем широко распространены. Каждому известно, что человек, укушенный вампиром, если он, конечно, выживет, сам должен стать вампиром. Так?
– Так, – сказал Лютик. – Была такая баллада…
– Ты знаком с основами арифметики?
– Я изучал все семь главных искусств: тривий и квадриум. А диплом получил summa cum laude[15 - с высшей похвалой (лат.).].
– В вашем мире после Сопряжения Сфер осталось около тысячи двухсот высших вампиров. При этом количество абсолютных абстинентов, а кроме меня, таких немало, уравновешивает масса пьющих сверх меры, как и я в свое время. Среднестатистический вампир пьет в каждое полнолуние, ибо полнолуние для нас – праздник, который мы привыкли… хммм… обмывать. Сводя проблему к человеческому календарю и принимая двенадцать полнолуний в году – вообще-то это не совсем так, – мы получим теоретическое количество ежегодно укушенных людей, равное четырнадцати тысячам четыремстам. После Сопряжения прошло около тысячи пятисот лет. В результате простого умножения получим, что в данный момент на свете теоретически должны существовать двадцать один миллион шестьсот тысяч вампиров. Если же учесть геометрическую прогрессию…
– Достаточно, – вздохнул Лютик. – У меня нет абаки, но общее количество я себе представляю. А вернее – не представляю. Значит, поражение вампиризмом – чушь собачья и вымысел.
– Благодарю, – поклонился Регис. – Переходим к следующему мифу, утверждающему, что вампир – это человек, который умер, однако не совсем. В могиле он не гниет и в прах не обращается. Лежит себе там свеженький и румяненький, готовый выйти и кусаться. Откуда берется такой миф, если не из вашего подсознательного и иррационального отвращения к почтенным покойникам? Напоказ-то вы окружаете мертвых почестями и памятью, мечтаете о бессмертии, в ваших мифах и легендах то и дело кто-нибудь воскресает, побеждает смерть. Но если ваш достопочтенный покойник-прадедушка действительно неожиданно вылезет из могилы и потребует пива, начнется паника. И неудивительно. Органическая материя, в которой прекращаются жизненные процессы, разлагается. Внешние проявления такого разложения малопривлекательны. Труп, прости, Мильва, воняет, превращается в отвратительное месиво. Бессмертный дух, непременный элемент ваших мифов, с ужасом сбрасывает смердящую падаль и возносится. Он чист, его можно безопасно почитать. Однако вы ухитрились придумать такой отвратительный тип духа, который не улетает, не покидает останки, больше того, не желает даже, опять же, Мильва, прости, вонять. Это отвратительно и противоестественно! Живой мертвец – что может быть для вас отвратительнее? Какой-то кретин даже пустил в оборот термин «мертвяк», которым вы с таким восторгом нас награждаете.
– Люди, – едва заметно усмехнулся Геральт, – раса примитивная и суеверная. Им трудно как следует понять и правильно назвать существо, которое воскресает после того, как его продырявили кольями, обезглавили и на пятьдесят лет закопали в землю.
– Действительно, трудно. – Вампир не обиделся на насмешку. – Ваша мутированная раса восстанавливает ногти, волосы и эпидермис, но не способна согласиться с существованием более совершенных в этом смысле творений. Все, что совершеннее вас, вы считаете отвратительной аберрацией. А отвратительные аберрации вы вставляете в мифы. В социологических целях.
– Ни фига я во всем этом не поняла, – спокойно заметила Мильва, наконечником стрелы откидывая волосы со лба. – Нет, конечно, понимаю, что вы балакаете о сказках, сказки знаю и я, хоть я и дурная девка из леса. Чудно мне, что ты вовсе солнца не боисся, Регис. В сказках солнце вомперов в пепел оборачивает. Это, что ли, тоже сказка?
– Как нельзя более, – сказал Регис. – Вы верите, что вампир опасен только ночью, первый луч солнца превращает его в прах. В основах мифа, родившегося за первобытными кострами, лежит ваша солярность, то есть теплолюбие и суточный ритм, предполагающий дневную активность. Ночь для вас – холодная, темная, недоброжелательная, опасная, полная неожиданностей пора, а восход солнца означает очередную победу в борьбе за выживание, новый день, продолжение жизни. Солнце приносит свет и тепло, живительные для вас солнечные лучи несут гибель враждебным вам монстрам. Вампир рассыпается в пыль, тролль окаменевает, оборотни перестают быть оборотнями, гоблин бежит куда глаза глядят. Ночные хищники возвращаются по своим логовам, перестают угрожать. До самого захода солнца мир принадлежит вам. Повторяю и подчеркиваю: миф возник у костров древнейших стоянок. Теперь он всего лишь миф, потому что вы освещаете и обогреваете свои жилища; и хоть вами все еще управляет солярный ритм, вы сумели победить ночь. Мы, высшие вампиры, тоже немного отдалились от своих первоначальных склепов. Освоили день. Аналогия полная. Такое объяснение тебя, дорогая Мильва, удовлетворяет?
– Не-а. – Лучница отбросила стрелу. – Однако я поняла. Учусь. Умная буду – аж жуть! Социолоция, активоция, сратовация, вурдолация. В школах, говорят, розгами секут. С вами учиться приятней. Башка трещит малость, зато задница цела.
– Одно не подлежит сомнению, и заметить это легко, – сказал Лютик. – Солнечные лучи не превращают тебя в пепел, Регис, солнечное тепло на тебя так же мало влияет, как раскаленная подкова, которую ты лихо вытащил из огня голой рукой. Однако, возвращаясь к твоим аналогиям, для нас, людей, день навсегда останется естественной порой активности, а ночь – естественной порой отдыха. Таково наше физическое и физиологическое строение: днем, к примеру, мы видим лучше, чем ночью. Исключение – Геральт, который всегда видит одинаково хорошо, но он – мутант. А что, у вампиров это тоже было результатом мутации?
– Можно сказать и так, – согласился Регис. – Хоть я считаю, что мутация, растянувшаяся на достаточно долгое время, перестает быть мутацией, а становится эволюцией. Но то, что ты сказал о физическом строении, очень точно. Приспособление к солнечному свету было для нас печальной необходимостью. Чтобы выжить, мы должны были уподобиться в этом отношении людям. Мимикрия, сказал бы я. Впрочем, имеющая последствия. Воспользуюсь метафорой: мы легли в постель больного.
– Не понял.
– Есть основания думать, что долговременный солнечный свет убийствен. Существует теория, что, по скромным прикидкам, примерно через пять тысяч лет этот мир будут заселять только лунарные существа, активные ночью.
– Хорошо, что не доживу, – вздохнул Кагыр, зевнув во весь рот. – Не знаю, как вам, а мне повышенная дневная активность явно напоминает о необходимости ночного сна.
– Мне тоже, – потянулся ведьмак. – А до восхода убийственного солнца осталось всего несколько часов. Однако, прежде чем нас сморит… Регис, в порядке обучения и расширения познаний, развей еще какой-нибудь миф о вампирах. Я полагаю, еще хоть один, да остался неразвеянным.
– Именно, – кивнул вампир. – Еще один. Последний, но в принципе не менее важный. Это миф, продиктованный вам вашими сексуальными фобиями.
– Во, фобиев каких-то приплел, – зевнула Мильва.
Кагыр тихо прыснул.
– Миф я оставил под конец, – Регис смерил его взглядом, – и тактично не стал бы о нем упоминать, но Геральт сам захотел, так что у меня нет причин утаивать. Сильнее всего людьми управляют страхи с сексуальной подоплекой. Девушка, теряющая сознание в объятиях сосущего ее вампира, молодец, млеющий от мерзостных действий вампирки, осыпающей поцелуями его тело, – так вы это себе представляете. Оральное насилие. Вампир парализует жертву страхом и принуждает к оральному акту. Точнее – жуткой пародии на оральный акт. А такой акт, исключающий продолжение рода, есть нечто отвратительное.
– Говори за себя, – буркнул ведьмак.
– Акт, завершающийся не зачатием, а удовлетворением и смертью, – продолжал Регис. – Вы сплели из этого зловещий миф. Сами подсознательно мечтаете о чем-то подобном, но вас передергивает при одной мысли о том, чтобы нечто такое дать партнеру либо партнерше. Потому за вас это делает мифологический вампир, вырастая в связи с этим до размеров привлекательнейшего символа зла.
– Ну, разве ж я не говорила?! – воскликнула Мильва, как только Лютик кончил ей объяснять, что имел в виду Регис. – Ни о чем другом, только об одном! Орательный сеск какой-то придумали! Начинаете мудро, а кончаете всегда на жопе! Оратели! Мать вашу…
* * *
Журавлиное курлыканье понемногу стихало вдали.
«На следующее утро, – вспомнил ведьмак, – мы уже в серьезно улучшившемся настроении двинулись в путь. И тут совершенно неожиданно нас настигла война».
Они шли по заросшему дремучим лесом, практически безлюдному и стратегически маловажному району, который вряд ли мог привлечь агрессоров. Хоть от имперских земель их отделяла всего лишь гладь Большой Яруги, этот рубеж преодолеть было непросто. Тем большим было их изумление.
Война проявилась не столь эффектно, как в Бругге и Соддене, где по ночам горизонт полыхал пожарами, а днем столбы черного дыма рассекали голубизну неба. Здесь, в Ангрене, было не так зрелищно. Было хуже. Неожиданно возникла стая ворон, с диким карканьем круживших над лесом, а вскоре они наткнулись на трупы. Раздетые и не пригодные для опознания останки являли собою несомненные и откровенные следы насильственной и жестокой смерти. Эти люди были убиты в бою. Но не только. Большинство трупов лежало в зарослях, однако некоторые, зверски искалеченные, висели на ветвях деревьев, подвешенные за руки либо за ноги, протягивали обугленные конечности с погасших костров, торчали на кольях. И воняли. Весь Ангрен вдруг начал смердеть жуткой, отвратительной вонью варварства.
Вскоре пришлось прятаться в оврагах и зарослях, потому что справа и слева, спереди и сзади земля загудела от топота копыт кавалерийских коней. И все новые отряды проносились мимо их укрытий, вздымая пыль.
– Снова, – крутил головой Лютик, – снова мы не знаем, кто кого бьет и почему. Снова мы не знаем, кто у нас позади, а кто впереди и куда направляется. Кто нападает, а кто отступает. Чтоб все это ведьма лысая взяла! Не помню, говорил ли я вам уже, но утверждаю, что война всегда напоминала мне охваченный пожаром бордель…
– Говорил, – прервал Геральт, – добрую сотню раз.
– За что тут дерутся? – смачно сплюнул поэт. – За бесплодную землю и пески? Ведь ничем больше не может похвалиться эта очаровательная страна!
– В кустарнике, – сказала Мильва, – валялись и эльфы. Здесь ходят команды скоя’таэлей. Всегда ходили. Тут им дорога лежит, когда добровольцы из Доль Блатанна и Синих Гор в Темерию тянутся. Ктой-то им эту дорогу загородить хочет. Так я думаю.
– Не исключено, – согласился Регис, – что темерская армия устраивает здесь облавы на «белок». Но что-то многовато этих войск в районе. Подозреваю, нильфгаардцы все же переправились через Яругу.
– Я тоже, – слегка поморщился ведьмак, глядя на каменное лицо Кагыра. – На трупах, которых мы видели утром, явные следы нильфгаардского метода ведения войны.
– Одни других стоют, – буркнула Мильва, неожиданно взяв молодого нильфгаардца под защиту. – А на Кагыра нечего коситься, потому как теперича вы одной одинаковой и дивной долей повязаны. Ему смерть, ежели Черным в лапы попадет, а ты недавно у темерцев из петли сбег. Чего ж теперь гадать, какое войско у нас взаду, какое впереду, которые свои, которые чужие, которые добрые, которые злые. Ныне все они наши недруги, не гляди, какие цвета носят.
– Ты права.
– Интересно, – сказал Лютик, когда на следующий день они снова затаились в овраге, пережидая, пока пройдет очередная кавалькада. – Войска галопируют по холмам, аж земля гудит, а снизу, от Яруги, слышны топоры. Дровосеки рубят лес как ни в чем не бывало. Слышите?
– Может, дровосеки, – задумался Кагыр, – а может, тоже армия? Какие-то саперные работы?
– Нет, это лесорубы, – сказал Регис. – Ясно – не могут отказаться от ангренского золота.
– Какого золота?
– Взгляните как следует на деревья.
Вампир в очередной раз заговорил тоном всеведущего мудреца, поучающего несообразительных малышей. Такой тон ему доводилось использовать достаточно часто, и это немного раздражало Геральта.
– Это, – продолжал Регис, – кедры, яворы и ангренские сосны. Очень ценный материал. Тут повсюду разбросаны лесосеки-биндюги, на которых вяжут в плоты и сплавляют вниз по реке стволы. Всюду вырубки, а топоры звенят и день, и ночь. Война, которую мы видим и слышим, обретает ощутимый смысл. Как известно, Нильфгаард захватил устье Яруги, Цинтру и часть Нижнего Соддена. Это означает, что сплавляемый из Ангрена лес уже идет на императорские лесопилки и верфи. Северные Королевства пытаются сдержать сплав, а нильфгаардцы – наоборот, хотят, чтобы вырубали и сплавляли как можно больше.
– А нам, как всегда, не везет, – покачал головой Лютик. – Потому что нам надо в Каэд Дху, точь-в-точь через самый пуп Ангрена и этой дровяной войны. Нету, что ли, ё-мое, другой дороги?
«Тот же вопрос, – вспоминал ведьмак, уставившись на заходящее над Яругой солнце, – я задал Регису, как только топот копыт утих вдали, кругом успокоилось и мы смогли наконец двинуться дальше».
– Другая дорога в Каэд Дху? – задумался вампир. – Чтобы обойти взгорья, сойти с дороги армии? Верно, есть такая дорога. Не очень удобная и не очень безопасная. И более длинная. Но войск, гарантирую, мы там не повстречаем.
– Говори.
– Можно свернуть на юг и попробовать перебраться через впадину в излучине Яруги. Через Ийсгит. Знаешь Ийсгит, ведьмак?
– Знаю.
– Доводилось проезжать через лиственный лес, тот, что на мокрых глинах растет?
– Угу.
– Спокойствие в твоем голосе, – откашлялся вампир, – вроде бы свидетельствует о том, что ты одобряешь идею. Ну что ж, нас пятеро, в том числе ведьмак, солдат и лучница. Опыт, два меча и лук. Маловато, чтобы противостоять нильфгаардскому разъезду, но на Ийсгит должно хватить.
«Ийсгит, – подумал ведьмак. – Тридцать с гаком квадратных стае болот и трясин, испещренных глазками озерков. И разделяющие трясины мрачные леса со странными деревьями. У одних стволы покрыты чешуей, а комли – вроде луковиц, более стройные к вершинам, к плоским и густым кронам. Другие – высокие и тощие, сидят на перекрученных вроде осьминожьих щупалец корнях, а с их голых ветвей свисает бахрома мха и высохших болотных растений. Бахрома постоянно шевелится, но не ветер ее шевелит, а ядовитый болотный газ. Ийсгит, или «болотняк», название «смердяк» было бы точнее.
А в трясинах, болотах, прудиках и озерках, заросших ряской и водяной заразой – элодеей, кипит жизнь. Там обитают не только бобры, лягушки, черепахи и водоплавающие птицы. Ийсгит кишмя кишит существами гораздо более опасными, вооруженными клешнями, щупальцами и хватательными конечностями, которыми они ухитряются ловить, калечить, топить и раздирать на части. Этих существ столько, что никто никогда не смог их перечислить и проклассифицировать. Даже ведьмаки».
Сам он тоже редко охотился в Ийсгите, да и вообще в Нижнем Ангрене. Местность была слабо заселена, немногочисленные обитающие по берегам болот люди привыкли смотреть на чудовищ как на элемент ландшафта. Относились к ним почтительно, и им редко приходило в голову нанимать ведьмака, чтобы уничтожить чудовищ. Редко, но все же приходило. Поэтому Геральт знал Ийсгит и его опасности.
«Два меча и лук, – подумал он. – И опыт, моя ведьмачья практика. Вместе у нас должно получиться. Особенно если я пойду впереди и буду внимательно наблюдать за всем – гнилыми стволами, водорослями, кустами, травой, даже орхидеями. Потому как на Ийсгите даже орхидеи порою только выглядят цветком, а на поверку оказываются ядовитым крапауком. Надо будет придерживать Лютика, смотреть, чтобы он ни к чему не прикасался. Тем более что там нет недостатка в растениях, обожающих кусочки мяса в качестве добавки к хлорофилловой диете. Растений, побеги которых, прикоснувшись к коже человека, действуют не хуже крапаучьего яда. Ну и газ, разумеется. Ядовитый газ. Надо подумать о повязках на рот и нос…»
– Ну так как? – вырвал его из задумчивости Регис. – Одобряешь план?
– Одобряю. Двигаем.
«Что-то меня тогда заставило, – вспоминал ведьмак, – не говорить остальным о намерении идти через Ийсгит. Попросить Региса тоже на эту тему не распространяться. Сам не знаю, почему я тянул. Сегодня, когда все полетело к чертовой матери, я мог бы толковать себе, будто обратил внимание на поведение Мильвы. На ее проблемы. На очевидные признаки. Но это было бы неправдой. Ничего я не заметил, а то, что заметил, меня не интересовало. Балбес! И мы продолжали двигаться на восток, не торопясь свернуть к болотам.
С другой стороны, хорошо, что не торопились, – подумал он, доставая меч и пробуя большим пальцем острое как бритва лезвие. – Если б мы тогда сразу поехали к Ийсгиту, сегодня у меня не было бы этого оружия».
С рассвета не было ни видно, ни слышно никаких войск. Мильва ехала первой, далеко опережая остальных. Регис, Лютик и Кагыр беседовали.
– Лишь бы только друиды захотели нам помочь, – опасался поэт. – Случалось мне встречать друидов, и поверьте, это были молчуны, нелюдимы с причудами. Может случиться так, что они вообще не пожелают с нами разговаривать, не говоря уж о том, чтобы примененить магию.
– Регис, – напомнил ведьмак, – кого-то знает в Каэд Дху.
– А не случилось ли это знакомство лет триста или четыреста назад?
– Мы познакомились гораздо позже, – заверил, загадочно улыбнувшись, вампир. – Впрочем, друиды – долгожители. Они постоянно находятся на воздухе, среди первобытной и непорушенной природы, и это прекрасно влияет на их здоровье. Дышат полной грудью. Лютик, наполняй легкие лесным воздухом – тоже будешь здоровяком.
– От этого лесного воздуха, – насмешливо бросил Лютик, – я скоро шерстью обрасту, черт. По ночам мне снятся корчма, пиво и баня. А первобытную и непорушенную природу пусть первобытная зараза порушит, ибо сомневаюсь я сильно в ее спасительном влиянии на здоровье, особенно психическое. Упомянутые друиды – лучший тому пример, поскольку они – выжившие из ума психи. Зациклившиеся на своей природе и ее охране. Сколько раз был я свидетелем того, как они подавали петиции властям! «Не охотиться, деревьев не рубить, отходы в реки не спускать» и тому подобная чепуховина. А уж вершиной идиотизма было явиться всей их украшенной венками из омелы делегацией к королю Этайну в Цидарис. Я как раз там был…
– И чего хотели? – полюбопытствовал Геральт.
– Цидарис, как вы знаете, одно из королевств, в которых большинство населения живет рыболовством. Друиды потребовали, чтобы король приказал использовать только сети с определенным размером ячеек и сурово наказывал всех, у кого ячейки окажутся меньше разрешенных. У Этайна челюсть отвисла, а омельщики пояснили, что такие ячейки – единственный способ сохранить рыбные запасы от уничтожения. Но король вывел их на террасу, указал на море и поведал, как однажды самый смелый из его мореходов плыл на запад два месяца и вернулся, потому что на корабле пресная вода кончилась, а суши на горизонте и в помине не было. И они, друиды, думают, спросил он, будто можно вычерпать всю рыбу из такого моря? Вполне можно, заявили омельщики, хотя, несомненно, морское рыболовство дольше других продержится в качестве источника пищи, взятой прямо из природы. Однако же придет время, когда рыб станет недоставать, и голод даст о себе знать. Поэтому надо обязательно ловить сетями с большими ячейками, брать взрослых рыб, охранять мелюзгу. Этайн спросил, когда, по мнению друидов, наступит этот ужасный голодный день, а они ему на то – скоро, мол, через две тысячи лет, по их прогнозам. Король любезно попрощался с ними и попросил снова зайти через тысчонку годков, не стесняться. Тогда он и подумает над их предложением. Омельщики шутки не поняли и принялись было возражать, тогда их выставили за ворота.
– Уж такие они, друиды, – подтвердил Кагыр. – У нас в Нильфгаарде…
– Ага! – торжествующе воскликнул Лютик. – «У нас в Нильфгаарде»! Еще вчера, когда я назвал тебя нильфом, ты подпрыгнул так, будто тебя шершень укусил! Может, наконец решишь, кто ты такой?
– Для вас, – пожал плечами Кагыр, – я остаюсь нильфгаардцем, ничто вас, вижу, не убедит. Однако точности ради вам следует знать, что нильфгаардцами в Империи называют только коренных жителей столицы и ее ближайших окрестностей, лежащих в Нижней Альбе. Мой род идет из Виковаро, а значит…
– Тихо, вы! – неожиданно и малолюбезно скомандовала едущая в авангарде Мильва. Все тут же умолкли и остановили лошадей, уже зная, что скорее всего девушка видит, слышит или инстинктивно чует нечто такое, что удастся съесть, ежели к этому можно будет подобраться и попасть в него стрелой. Мильва действительно схватила лук, но не спрыгнула с седла. Значит, речь шла не об охоте. Геральт осторожно приблизился.
– Дым, – сказала она кратко.
– Не вижу.
– Понюхай.
Обоняние не подвело лучницу, хоть запах дыма был слабый.
Это не мог быть дым пожара или погорелья. У этого дыма, отметил Геральт, был приятный запах, и шел он от костра, на котором что-то жарилось.
– Обойдем стороной? – вполголоса спросила Мильва.
– Но сначала глянем, – ответил он, слезая с кобылы и бросая поводья Лютику. – Неплохо знать, что обходишь стороной. И кто останется за спиной. Пошли со мной. Другие пусть ждут в седлах. Будьте внимательны.
Из зарослей на опушке раскинулся вид на обширную вырубку и уложенные ровными штабелями стволы. Тоненькая струйка дыма поднималась как раз между штабелями. Геральт немного успокоился – в пределах видимости ничто не шевелилось, а между штабелями было слишком мало места для большой группы людей. Мильва тоже это заметила.
– Лошадей нет, – шепнула она. – Это не армия. Лесорубы, мнится мне.
– Мне тоже. Но пойду проверю. Прикрой.
Когда он крадучись подошел, то услышал голоса. Подошел ближе. И страшно удивился. Но слух его не подвел.
– Пол лепни в шарах!
– Малая куча в звонах!
– Гвинт!
– Пас!
– Вист! Клади карту! А, чтоб тебя!!!
