banner banner banner
Последнее желание. Меч предназначения
Последнее желание. Меч предназначения
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Последнее желание. Меч предназначения

скачать книгу бесплатно

– Послушай, Геральт…

– И не подумаю. Ты не убедишь меня в своей правоте и тем более в том, что Эльтибальд не был сумасшедшим разбойником. Вернемся к чудовищу, которое тебе якобы угрожает. Я выслушал тебя и должен сказать: рассказанная тобою история мне не нравится. Но я дослушаю ее до конца.

– Не перебивая ехидными замечаниями?

– Обещать не могу.

– Ну что ж, – Стрегобор засунул руки в рукава балахона, – тем больше это займет времени. Итак, история началась в Крейдене, маленьком северном княжестве. Женой Фредефалька, княжившего в Крейдене, была Аридея, умная, образованная женщина. В роду у нее было множество последователей искусства чернокнижников, и, вероятно, по наследству ей достался довольно редкий и могущественный артефакт, Зеркало Нехалены. Как известно, Зеркалами Нехалены в основном пользовались пророки и ясновидцы, потому что они безошибочно, хоть и путано, предсказывали будущее. Аридея довольно часто обращалась к Зеркалу…

– С обычным, как я думаю, вопросом, – прервал Геральт, – «Кто на свете всех милее?». Насколько мне известно, Зеркала Нехалены подразделяются на льстивые и разбитые.

– Ошибаешься. Аридею больше интересовала судьба страны. А отвечая на ее вопросы, Зеркало предсказало мучительную смерть ее самой и множества ее подданных от руки либо по вине дочери Фредефалька от первого брака. Аридея постаралась, чтобы известие это дошло до Совета, а Совет послал в Крейден меня. Думаю, не надо добавлять, что дочурка Фредефалька родилась вскоре после затмения. Я некоторое время наблюдал за девчонкой. И пока наблюдал, она успела замучить канарейку, двух щенков и ручкой гребня выколоть глаз служанке. Я проделал несколько тестов при помощи заклинаний, большинство их подтвердило, что девчонка была мутантом. Я доложил об этом Аридее, потому что Фредефальк души в доченьке не чаял. Аридея, как я сказал, была женщиной неглупой…

– Ясно, – снова прервал Геральт, – и надо думать, не шибко любила падчерицу. Предпочитала, чтобы трон наследовали ее собственные дети. О дальнейшем можно догадаться. Похоже, там не оказалось никого, кто мог бы свернуть дочурке шею. Да попутно и тебе в придачу.

Стрегобор вздохнул, воздел очи горе, то есть к небу, на котором по-прежнему многоцветно и красочно переливалась радуга.

– Я стоял за то, чтобы ее только изолировать, но княгиня решила иначе. Наняла егеря-бандита и отослала с ним малышку в лес. Позже мы нашли его в зарослях. Он лежал без штанов, так что ход событий восстановить было нетрудно. Она воткнула ему шпильку в мозг через ухо, вероятно, когда его внимание было поглощено совершенно иным.

– Если ты думаешь, что мне его жаль, – буркнул Геральт, – то ошибаешься.

– Мы устроили облаву, – продолжал Стрегобор, – но девчонка как сквозь землю провалилась. А мне пришлось срочно ретироваться из Крейдена, потому что Фредефальк начал что-то подозревать. Лишь спустя четыре года я получил известие от Аридеи. Она выследила девку, та жила в Махакаме с семью гномами зараз, которых убедила, что гораздо выгоднее обирать купцов на дорогах, чем зарабатывать антракоз в шахтах. Ее всюду называли Сорокопуткой, потому что пойманных она любила живьем насаживать на острые колья. Аридея несколько раз нанимала убийц, но ни один не вернулся. А потом уж трудно было найти желающих, слух о девке прошел повсюду. Мечом научилась работать так, что мало какой мужик мог с ней сравняться. Меня снова вызвали, я тайком явился в Крейден и тут узнал, что Аридею отравили. Все считали, что это работа самого Фредефалька, который высмотрел себе наложницу помоложе и поядренее, но я думаю, без Ренфри тут не обошлось.

– Ренфри?

– Так звали Сорокопутку. Я утверждаю, что Аридею отравила она. Князь Фредефальк вскоре погиб при странных обстоятельствах на охоте, а старший сын Аридеи пропал без вести. Конечно, и это тоже была работа девчонки. Я говорю «девчонка», а ей к тому времени стукнуло уже семнадцать. И она неплохо подросла.

– К тому времени, – продолжал колдун после недолгого молчания, – она и ее гномы уже нагнали страху на весь Махакам. Но однажды они по какому-то поводу повздорили, не знаю, то ли из-за дележа добычи, то ли из-за очередности ночи на неделе, важно, что в ход пошли ножи. Семерка гномов не пережила поножовщины. Вышла сухой из воды только Сорокопутка. Она одна. Но тогда я уже был в Махакаме. Мы встретились нос к носу, она мгновенно узнала меня и тут же сообразила, какова была моя роль тогда в Крейдене. Уверяю тебя, Геральт, я едва успел выговорить заклинание, а руки тряслись у меня страшно, когда эта дикая кошка кинулась на меня, размахивая мечом. Я заточил ее в изящную глыбу горного хрусталя, шесть локтей на девять. Когда она погрузилась в летаргию, я кинул глыбу в гномовскую шахту и завалил ствол.

– Халтурная работа, – прокомментировал Геральт. – Легко расколдовать. Нельзя было, что ли, превратить в пепел? Ведь у вас столько исключительно милых заклинаний.

– Не у меня. Не моя специальность. Но ты прав, я схалтурил. Отыскался какой-то идиот-королевич, истратил уйму денег на контрзаклинание, расколдовал ее и с триумфом привез к себе домой, в какое-то замызганное королевство на Востоке. Его отец, старый разбойник, оказался умнее. Отстегал сыночка, а Сорокопутку решил выпытать о сокровищах, которые та награбила вместе с гномами и хитроумно упрятала. Ошибка папеньки состояла в том, что, когда ее нагую распластали на лавке у палача, у того в помощниках ходил старший сын короля. Как-то так получилось, что наутро тот же старший сын, к этому часу уже осиротевший и лишившийся родни, восседал на троне, а Сорокопутка заняла место первой фаворитки.

– Стало быть, не уродина.

– Дело вкуса. Долго ей в фаворитках ходить не довелось. До первого дворцового, громко говоря, переворота, потому как дворец тот больше походил на коровник. Вскоре оказалось, что она не забыла обо мне. В Ковире организовала на меня три покушения из-за угла. Я решил не рисковать и переждать в Понтаре. Она снова нашла меня. Тогда я сбежал в Ангрен, но она и тут меня прищучила. Не знаю, как это у нее получается, следы я заметал хорошо. Наверно, свойство ее мутации.

– А что ж ты снова-то ее в хрусталь не заключил? Угрызения совести?

– Нет. Таковых не было. Однако оказалось, что она приобрела иммунитет против магии.

– Невозможно!

– Возможно. Достаточно заполучить соответствующий артефакт или обзавестись аурой. Это опять же могло быть следствием ее прогрессирующей мутации. Я сбежал из Ангрена и спрятался здесь, на Лукоморье, в Блавикене. Год прожил спокойно, но она снова меня вынюхала.

– Откуда знаешь? Она уже здесь?

– Да. Я видел ее в кристалле. – Волшебник поднял палочку. – Она не одна, руководит бандой, а значит, замыслила что-то серьезное. Геральт, больше мне бежать некуда, я не знаю такого места, где бы можно было укрыться. Да. То, что ты прибыл сюда именно сейчас, не случайность. Это Предназначение. Судьба. Рок.

Ведьмак поднял брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю, это ясно. Ты убьешь ее.

– Я не наемный убийца, Стрегобор.

– Согласен, ты не убийца.

– За деньги я истребляю чудовищ. Бестий, угрожающих людям. Кошмариков и страховидл, созданных чарами и заклинаниями таких типов, как ты. Но не людей.

– Она не человек. Она – чудовище, мутантка, проклятый выродок. Ты привез кикимору. Сорокопутка хуже кикиморы. Кикимора убивает от голода, а Сорокопутка удовольствия ради. Убей ее, и я заплачу столько, сколько ты пожелаешь. В пределах разумного, конечно.

– Я уже сказал: истории о мутации и проклятии Лилиты я считаю вздором. У девушки есть причины рассчитаться с тобой, я в это вмешиваться не стану. Обратись к войту, к городской страже. Ты – городской волшебник, на твоей стороне здешний закон.

– Плевать мне на закон, на войта и на его помощь! – взорвался Стрегобор. – Не нужна мне защита, я хочу, чтобы ты ее убил! В эту башню не войдет никто, в ней я в полной безопасности. Но что мне с того, не могу же я сидеть в ней до конца дней своих! Сорокопутка не откажется от своего, пока жива, я знаю. Ну и что, прикажешь мне хиреть в этой башне и ждать, когда придет смерть?

– Девушки сидели… Знаешь что, колдун? Надо было предоставить охотиться на девочек другим чародеям, более могущественным, и предвидеть последствия.

– Я прошу тебя, Геральт.

– Нет, Стрегобор.

Чернокнижник молчал. Ненастоящее солнце на ненастоящем небе нисколько не сдвинулось к зениту, но ведьмак знал, что в Блавикене уже смеркается. Он почувствовал голод.

– Геральт, – сказал Стрегобор, – когда мы слушали Эльтибальда, у многих из нас возникали сомнения. Но мы решили выбрать меньшее зло. Теперь я прошу тебя о том же.

– Зло – это зло, Стрегобор, – серьезно сказал ведьмак, вставая. – Меньшее, большее, среднее – все едино, пропорции условны, а границы размыты. Я не святой отшельник, не только одно добро творил в жизни. Но если приходится выбирать между одним злом и другим, я предпочитаю не выбирать вообще. Мне пора. Увидимся завтра.

– Возможно, – сказал колдун. – Если успеешь.

3

В «Золотом Дворе», лучшем постоялом дворе городка, было людно и шумно. Гости, местные и приезжие, были заняты в основном типичными для их национальности и профессии делами. Серьезные купцы спорили с краснолюдами относительно цен на товары и процентов кредита. Менее серьезные щипали за ягодицы девушек, разносивших пиво и капусту с горохом. Местные придурки прикидывались хорошо информированными. Девки всеми силами старались понравиться толстосумам, в то же время отталкивая безденежных. Возницы и рыбаки пили так, словно завтра с утра запретят выращивать хмель. Моряки распевали песни, восхваляющие морские волны, отвагу капитанов и прелести сирен, последнее – красочно и в деталях.

– Напряги память, Сотник, – сказал Кальдемейн трактирщику, перегибаясь через стойку так, чтобы его можно было услышать. – Шесть парней и девка, одетые в черные, украшенные серебром кожи по новиградской моде. Я видел их на заставе. Они остановились у тебя или «Под Альбакором».

Трактирщик наморщил выпуклый лоб, протирая кружку полосатым фартуком.

– Здесь они, войт, – сказал наконец он. – Говорят, приехали на ярмарку, а все при мечах, даже девка. Одеты, как ты сказал, в черное.

– Угу, – кивнул войт. – Где они сейчас? Что-то их не видно.

– В маленьком закутке. Золотом платили.

– Схожу один, – сказал Геральт. – Не надо превращать это в официальное посещение, во всяком случае, пока. Приведу ее сюда.

– Может, и верно. Но поосторожней. Мне тут драки ни к чему.

– Постараюсь.

Песня матросов, судя по возрастающей насыщенности ненормативными словами, приближалась к громкому финалу. Геральт приоткрыл жесткий и липкий от грязи полог, прикрывавший вход в эркер.

За столом сидели шестеро мужчин. Той, которую он ожидал увидеть, среди них не было.

– Ну чего?! – рявкнул тот, который заметил его первым, лысоватый, с лицом, изуродованным шрамом, проходящим через левую бровь, основание носа и правую щеку.

– Хочу увидеться с Сорокопуткой.

От стола поднялись две одинаковые фигуры с одинаково неподвижными лицами, светлыми всклокоченными волосами до плеч, в одинаковых облегающих одеждах из черной кожи, горящей серебряными украшениями. Одинаковыми движениями близнецы подняли со скамьи одинаковые мечи.

– Спокойно, Выр. Садись, Нимир, – сказал человек со шрамом, опершись локтями о стол. – С кем, говоришь, хочешь встретиться, братец? Кто такая Сорокопутка?

– Ты прекрасно знаешь, о ком я.

– Что за тип? – спросил потный полуголый детина, крест-накрест перепоясанный ремнями и прикрытый на предплечьях шипастыми щитками. – Ты его знаешь, Ногорн?

– Нет, – сказал человек со шрамом.

– Альбинос какой-то, – хохотнул щуплый темноволосый мужчина, сидевший рядом с Ногорном. Тонкие черты лица, большие черные глаза и остроконечные уши выдавали в нем полукровку-эльфа. – Альбинос, мутант, шутка природы. И надо же, впускают таких в шинки к порядочным людям.

– Я его где-то уже видел, – сказал плотный загорелый тип с волосами, заплетенными в косички, оценивая Геральта взглядом злых прищуренных глаз.

– Не важно, где ты его видел, Тавик, – сказал Ногорн. – Послушай, братец, Киврил только што тебя страшно обидел. Ты его не вызовешь? Такой скушный вечер.

– Нет, не вызову, – спокойно сказал ведьмак.

– А меня, если вылью на тебя эту рыбью похлебку, вызовешь? – захохотал голый по пояс.

– Спокойно, Десятка, – сказал Ногорн. – Раз он сказал нет, значит, нет. Пока. Ну, брат, говори, што хочешь сказать, и выматывайся. Имеешь возможность выйти сам. Если не воспользуешься, тебя вынесут половые.

– Тебе мне сказать нечего. Хочу увидеться с Сорокопуткой. С Ренфри.

– Слышали, парни? – Ногорн взглянул на дружков. – Он хочет видеться с Ренфри. А зачем, братец, позволь узнать?

– Не позволю.

Ногорн поднял голову и глянул на близнецов, те тут же сделали шаг вперед, бренча серебряными застежками высоких ботинок.

– Знаю, – вдруг сказал тот, с косой. – Вспомнил, где я его видел!

– Чего ты там бормочешь, Тавик?

– Перед домом войта. Он привез какого-то дракона на продажу, этакую помесь паука с крокодилом. Люди болтали, будто он ведьмак.

– Что такое ведьмак? – спросил голый Десятка. – Э? Киврил?

– Наемный колдун, – сказал полуэльф. – Фокусник. Фокусы кажет за горсть сребреников. Я же сказал – шутка природы. Оскорбление человеческих и божеских законов. Таких надобно сжигать.

– Мы не очень обожаем колдунов, – проскрипел Тавик, не отрывая от Геральта взгляда прищуренных глаз. – Чтой-то мне сдается, Киврил, что в тутошней дыре у нас будет работы поболее, чем думалось. Их здесь не один, а ведомо, они держатся разом.

– Свояк свояка видит издалека, – зловеще усмехнулся полукровка. – И как только земля таких носит? Кто вас плодит, уродцев?

– Будь добр, повежливее, – спокойно сказал Геральт. – Твоя матушка, как вижу, достаточно часто бродила по лесу в одиночку, так что у тебя есть причина призадуматься над собственным происхождением.

– Возможно, – ответил полуэльф, не переставая усмехаться. – Но я по крайней мере знал свою мать. А вот ты, ведьмак, не можешь этим похвалиться.

Геральт чуточку побледнел и стиснул зубы. Ногорн, заметивший это, громко рассмеялся.

– Ну, братец, уж такого-то оскорбления ты не можешь спустить. Кажется, за спиной у тебя меч торчит? Ну так как? Выйдете с Киврилом во двор? Вечер – скукотища.

Ведьмак не ответил.

– Засранный трус, – фыркнул Тавик.

– Он вроде што-то говорил о матери Киврила? – спокойно продолжал Ногорн, опершись подбородком на сплетенные пальцы. – Што-то страшно оскорбительное, если я верно понял. Мол, распутничала или как-то так. Эй, Десятка, неужто ты сможешь слушать, как какой-то бродяга оскорбляет матушку твоего друга? Матушка, мать ее так, дело святое!

Десятка охотно поднялся, отстегнул меч, кинул на стол. Выпятил грудь, поправил ощетинившиеся серебряными шипами щитки на предплечьях, сплюнул и сделал шаг вперед.

– Если ты сумлеваешься, – сказал Ногорн, – поясню: Десятка вызывает тебя на кулашный бой. Я сказал, што тебя отседова вынесут. Освободите-ка место.

Десятка приблизился, поднимая кулаки. Геральт положил руку на рукоять меча.

– Осторожнее, – сказал он. – Еще шаг – и тебе придется искать свою руку на полу.

Ногорн и Тавик вскочили, хватаясь за мечи. Молчаливые близнецы вытянули свои. Десятка попятился. Не пошевелился лишь Киврил.

– Что здесь происходит, черт побери! Нельзя на минуту одних оставить?

Геральт очень медленно обернулся и встретился взглядом с глазами цвета морской волны.

Она была почти одного с ним роста. Соломенные волосы были подстрижены неровно, немного ниже ушей. Она стояла, опираясь одной рукой о дверь, в облегающем бархатном кафтанчике, перетянутом нарядным поясом. Юбка была неровной, асимметричной – с левой стороны доходила до лодыжки, а с правой приоткрывала крепкое бедро над голенищем высокого сапога из лосиной кожи. На левом боку висел меч, на правом – кинжал с большим рубином в оголовье.

– Онемели?

– Это ведьмак, – буркнул Ногорн.

– Ну и что?

– Он хотел говорить с тобой.

– Ну и что?

– Это колдун, – прогудел Десятка.

– Спокойно, парни, – сказала девушка. – Он хочет со мной говорить, это не преступление. Продолжайте свои дела. И без скандалов. Завтра торговый день. Думаю, вы не хотите, чтобы ваши фокусы испортили ярмарку – столь важное событие в жизни этого милого городка?

В наступившей тишине послышался тихий противный смешок. Смеялся Киврил, все еще небрежно развалившийся на лавке.