Взвихрённая Русь – 1990

– Ещё одного трупешника вытащил! – всплеснул руками Дыроколов. – Давай про что попроще. Ну хоть как там твоя Алюня? Цветёт?

– Майской розой!

– Занимается чем?

– Варит диссертацию «Новейшая история в плакатах и значках»!

Колотилкин поймал себя на том, что соврал. Варит… За те самые плакаты-значки Аллу вычистили из партшколы… Не с тем плакатиком прошлись по Красной… Он похвалил себя, что не проболтался и с одушевлением, подъёмно пошёл дальше гнуть свою дугу:

– А посмотри на Ельцина! Глянешь – уже праздник годовой в душе! Послушаешь – всё палитбюро отдай, мало! Первый месяц в работе – замордованная Россиюшка уже с суверенитетом! Уже у России верховенство законов над союзными! Компартёшка начисто вышвырнута из конституции. Поставил крест на горбатом горбачёвском дитятке – на совмещении руководящих постов. Упокоил надзорный народный контролишко. Дармоедный, карманный. Разогнал половину паразитов министерств. Десять тысяч чинарей-чинуш пустил по миру. Гуляйте! Добывайте хлеб в деле. А в тех конторах, что оставил, поменял начальников, набрал молодых. На старых козлах далече ускачешь? Бедолага Россия в год в общий союзный котёл безвозвратно валила по семьдесят миллиардов рубчиков и вечно в немили была. При Ельцине этой дичи амбец! Мы будем наконец знать, куда пошёл к а ж д ы й русский рубль! Расправляется помалу, наживилась подыматься с колен Россиюшка!.. И это-то в первый ельцинский месяц! А!? Просит Ельцин у народа пятьсот дней в кредит. «Чтобы выскочить из ямы, надо два года стабилизации экономики и повышение жизненного уровня – на третий… Иначе нас люди поднимут на вилы».

О как государственный муж речет!

– Дайте слово лаптю! – Дыроколов в нетерпении затряс над головой рукой, как пятерочник на уроке. – Не исключено, что я глуп и туп, как портупея… Что-то не врублюсь… С одного фланга пятьсот дней, с другого уже два года… Так когда же кон-крет-но нам гарантируют превратить Россию в Швейцарию?

– Ско-орый ты блинохват! Чтоб доехать до Швейцарии, надо горбатиться всем наотмашь. А у нас один в дело, другой, как по уставу, голиком на сенцо к чужой сикильдявке…

– На личности попрошу не переходить!

– Почему тебя, личность, не удивляет, что семьдесят три года чёрте что лепили, никто не знает. Где ленинский план построения социализма? Не-ма. Где план горбачёвской перестройки? Там же. Не-ма. А вот Ельцин первый, кто пришёл к народу с чёткой программой. Всё по месяцам, по декадам, даже по дням расписано. А лично тебе недодал точность до секунды? Ах ты, лишенько… А между тем погоревать есть о чём. Завистливый генсек не даст ходу ельцинской пятисотке. Честь заляпанного мундирчика всё будет ухорашивать и всё больше будет этим заляпывать. Чужие лавры слабую душу скребут.

Колотилкин замолчал и долго без мысли смотрел в окно.

Дыроколову показалось, что хозяин кабинета забыл, что он не один, осторожно покашлял е кулак.

– А идея мировая, – вслух подумал Колотилкин. – За пятьсот дней направить державу на твёрдый путь. Остановить сползание, укрепить… С октября ж семнадцатого ждала Россия Сына. Зa семьдесят три раковых года совсем «надорвалась на строительстве светленького будущего». Надо лечиться не понарошке… Надо начинать в конце концов жить по-людски. Ельцин и за месяц увиден в работе. Вдохнул в Россию веру, вдохнул живой дух. Перекрестись и – вперёд! А что Горбачёв сделал доброго за пять лет? Хоть одно назови!

– Полозкова подсадил на первую стулку в российской партии? – неуверенно спросил Дыроколов.

– Это Полозков-то доброе? Да теперь она развалится со стопроцентной гарантией! Стройными, монолитными рядами лучшие пойдут из неё!. Целыми организациями повалят. Эхэ-хэ… На российском съезде народных депутатов над Ваньзей-живописцем вдоволь нахохоталась страна. Теперь партия умывайся слезами. Лез в Верховный. Сорвался. Засовестился? Спрятался от насмешек в кубанских плавнях? Чего захотел! Да этот темнила при взгляде на само солнце не щурится! Передохнул и метнулся на партийные скачки. Где ни быть, абы при власти путаться. Над ним и на партсъезде потешались, кричали снять кандидатуру, не то партию нам раскокаешь. Он вроде и внял здравому голосу, снял. Но потом снова полез. И как обосновал? «Мне сказала кубанская сотня, не снимай свою кандидатуру, иначе ты будешь вечным разыгрывающим». Послушать его вместо Петросяна даже весело. «На этой должности, перед которой стою, я думаю, больше принесу пользы… Коротич[80] вмазывает меня что надо, как хотел… Если ведут товарищи себя активно, это дело эмоций… Вокруг моего имени сложились определённые мнения и сложили их определенные круги… Вокруг меня обстановочка создана нехорошая… Меня не пугают никакие ошибки, которые есть в этой платформе КПСС». Вот такой ржавый гвоздь возглавил РКП. Именно на такого была ставка. Требовался партначпупсик лигачёвского пошиба. И ни на гран выше. Ло-овко провертели кукольный фарс. Журналистов не кидались зазывать в зал. Низзя! Меньше всё свидетелей афер. Первая афера – превращение конференции в учредительный съезд. Кто давал делегатам право это делать? Коммунисты первичек, которые их выбирали? Нет. А кукольный съезд понадобился срочно порасхватать мягкие кресла. Ни программы, ни устава, ни обсуждения задач и целей новой партии в первичках. Ничего нет у партии! Зато есть НАШАЛЬНИК. От слова наш. Коммунисты первичек уполномочивали делегатов его выбирать? И кто, и как его выбирали? Музыку заказывали и мохнато оплачивали владыки со Старой площади. Они не собирались ничего ни терять, ни менять, ни оставлять добровольно. Просчитали, выверили, как надо выдернуть власть. Продули депутатский съезд? Не удержали пост главы России? Так в пику пост главы партии наш! В равновеску! И срочно «нужен человек, который может противостоять Ельцину, может бороться с ним!» Полозков против Ельцина! Чёрный кобенистый жук против слона! Умереть не встать. Да!.. В войну люди гибли с криком «За Родину!» А на днях один погиб с криком «За Ельцина!». И не забыл потребовать записать этот возглас в трудовую книжку, заверить печатью круглой. Для потомков. Видал? Почётно пасть с именем Ельцина на устах и в трудовом бегунке. Циркач этот – верный горбачёвец Власов. Отец облсовета в Свердловске… И вашим и нашим… Пока выдвигался, пока выбирался, весь в досточку был за Ельцина. Выбрали. А когда Россия выбирала Ельцина, этот перевертыш бегал в Москве на Старую площадь усердно полозкать в грязи Ельцина. Узнали свердловские депутаты, дали поджопника этому тараканьему подпёрдышу. Жил грешно, помирал смешно. Увольняете? Увольняйте! Только, запишите в трудовой, что уволен за Ельцина. Не выполнили его предсмертное пожелание. Чести больно много. И куда Полозкову тягаться с Ельциным? Ладно. Главное пока умело подпихнуть в высоконькое креслице. Разыграли нотки… Считаем. Лишь три процента от всех коммунистов составляет партийный аппарат. И этот аппарат – своя рука власть! – выхватил себе сорок три процента мандатов. Кидай в эту малу кучу ещё двадцать три процента хозяйственных божков. Директора, председатели всякие… Итожим. Две трети делегатов – ап-па-рат-чи-ки! Съезд аппаратчиков! Народ, партийные низы, никакого отношения не имеют к этой тусовке номенклатурной стаи. Рядовым коммунистам не хватило мест. Самим мало. С мясом вырвали всё. Но при этом можно лопухнуться. Надо не забыть и сверкнуть «любовью» к народу. Демократия сейчас в моде. Сыграем в великодушную демократию! И «пригласили» на своё аппаратное токовище двести спецрабочих. Чув-сви-ительно раскатали комедийку. У нас-де тонка рабочая прослойка меж делегатами. Подтолщим. Вот так финт ушами! Люди в борьбе добывали мандаты. А эти? С этих довольно красивых преданных глазок? Да был ли хоть один рабочий среди «спецрабочих»? Кандидат философских наук был. Даже в газете выворотили эту похоронку чужую. А вот чистокровный рабочий? Поверю, когда прочитаю, где каждый трудится. И даже пускай там были работяги. Тогда где их совесть? Неужели они не разумели, что их завлекли на незаконный сходняк в качестве пешек в закулисных баталиях? Как они могли соваться в дело, к которому никаким боком не приставлены? Всего одиннадцатью голосами снял банк Полозков. И нет ли тут подмоги угодливых спецхолуёв в этих угарных матёрых аппаратных игрищах? Да-а… Партия как истинный первопроходимец завела чёрте в какие в дебри, откуда мы никак не выберемся. И продолжает вести дальше. От «победы» к «победе»…

– Не пугай.

– А чего пугать? Чего пугать? Чем пугать? А куда тебя Полозков, эта издёвка над компартией, поведёт? Не к «светлому будущему»? По старой дорожке… Навозному жучаре орлом не летать. У меня такое впечатление, Полозкова нарочно выпустили против Ельцина. Вот чего так спешат создать компартию России? Не в противовес ли съезду народных депутатов? А то слишком разрадикалился да разлевел Ельцин. Срочно обломать! К ногтю! Авось общими силёшками и уколотим. На другое Полоз пригоден? Не он ли, верный дружок пьяного указа, повырубил, уполовинил кубанские виноградники? Оставил стариков, детей без виноградинки? Не этот ли душитель всякой божьей искры передавил на Кубани кооперативы? Попал дурёка во власть, как слон в хрустальную лавку. И пошёл крушить. Да не без разбору. Привилегии – мине и нашим Защитим! Чины – мине и нашим! Всю власть – мине и ничего нашим!.. Идёт новый, последний оргнабор в партийные небожители. Завтра он автоматически уже член большого палитбюро. Весело- скромный умком, с зябкой грамотёшкой сгодился. Это-то, когда у нас кругом миллионы и миллионы светлых голов. Почему умный туда не прошёл? Потому что не востребовался. Или умные в партии не нужны? Они-то нужны. Да не очень. Умные начнут труху оттуда выбрасывать. А там – всё труха. Придётся вышвырнуть весь хлюпкий гэнсэксовский комплект вместе с хозяином. Если сам вождёк хром на обе ножки, то и подбирает себе одних хромоножек. А кто и попался нехромой, всё равно нахрамывай через силу. Надо подмазываться под хозяина, нельзя быть умней да лучше хозяина. То-то наши вождята ни к бесу не годны. Разве случайно… Вот у меня в рейхстаге место инструктора гуляет. Но я не возьму на него ни Лигачева, ни самого. Болтушки` гремучие мне на что? В захудалом, глухом колхозе нет парторга. Но ту парторгову кочку я не доверю Полозкову. Развалит до основания и убежит в окопы… Разве случайно спросили Горбачёва, когда он фанфарно отчитывался-пел про свой визит в Америку? Прямо спросили: «Не высказывалась ли, уважаемый Михаил Сергеевич, на встрече с Бушем идея обмена на короткий срок президентами? Не хотелось ли вам порулить Америкой?» Ответ был кисловатый: «Уважаю юмор… Это намёк, вообще говоря, двойной, с подтекстом: может, мол, Буш нам поможет что-то сделать…» Где намёк? Открытым же текстом в лоб лупанули: доколе терпеть учёбу назнаек на трехстах миллионах? А по мне бы, скинуться всем по рваненькому, кто сколько может, и полностью закупить за границей мозговитое правительство. Ту же Тэтчериху кликнуть. Одну умную бабу на весь наш кремлёвский мужичий раскисляй хватило б по нашей бедности? Может, железная ледя что и изменила б у нас к добру?

– На нашу деревянную капусту[81] что за границей купишь?

– И верно… А то б экономия какая была!.. Распусти всех… Одна б управилась. Ельцина не менять одного. А прочих… Кругом же только кузьмичи… кузьмичики… Мне одного кузьмичика хватило, чтоб…

Колотилкин осёкся. Ещё выложи про выход из партии Дыроколу! Хоть вроде и штатный друг, да стоит ли всё ему на суд валить с души?

23

Смотрите, какая драма-то разворачивается…

М. Горбачёв

Молчать, если хотите со мной разговаривать!

Мольке, прусский генерал начала ХХ в.

Дыроколов обиделся, что первый что-то таил, скрывал от него.

– Чего тебе хватило? – сухо спросил он.

«Мне хватило одного кузьмичика, чтоб выйти. А уж двух и подавно не перенести…» – подумал Колотилкин, и взял на себя вид дурашливый, лёгкий. Спросил:

– Слушай! А что бы ты сказал, предложи тебе, члену райкома, выйти из КПСС?

– Что я? – Дыроколов гулко постучал указательным пальцем по виску. – Это пока в мои скромные стройные планы на обозримое будущее никаким карандашом не вписывается. Я ж только что отрапортовал, что перестроился полностью!

– То есть?

– А-а… – капризно отмахнулся Дыроколов. – Ты ж не в курсе. Тут без тебя спустили сверху цидульку. Дайте списки, сколько перестроилось, сколько не перестроилось и почему. В общем, доложите об успешном ходе перестройки.

– Успешном? Даже так? Интересно. Перестроечный конь и не валялся. А он уже полностью перестроился!

– Без издёвочек попрошу. Страна уже пять лет на перестроечном марше!

– Не чуди. Если что и намекало на перестройку, так оно пало в октябре восемьдесят седьмого. На пленуме. Помнишь? Двадцать семь ударничков комтруда молотили одного Ельцина! Никто толком не знал за что. После прояснилось. За то, что сказал: хватит болтать, давайте работать. Ка-ак дружно вскинулся весь пленум, науськиваемый гэенсэком? Да это же нож в спину партии! Занятно. Болтать – это дело у них кровное. А призыв перейти от слов к делу – уже нож в спину. Так вот именно тот пленум и всадил нож в спину зябкой перестройке. И был у неё тогда единственный защитник. Ельцин!

– Так уж и один?.. А в цидульке предписывалось сообщить, имеются ли инакомыслящие? Раскольники? Не поддерживающие курс КПСС? У нас таковых не нашлось. А нашлось бы, погнали. Велено не цацкаться. Мы все за курс КПСС. Значит, полностью перестроились. На все сто! И первым номером в рапорте пошёл я!

– Ах ты бесштанный уставной блудила! Голозадый перестройщик! Отрапортовал и сыт? Больше ничего не хочешь?

– Мы, дорогуша, жизнь понимаем так: нам что прикажут, то и запросим. И дыши ровно. Никаких пронблем! Наши свёрточки все с нами!

– Весь и свет в окошке, что комариные привилегийки! – кольнул Колотилкин.

– Я бы не советовал шутки шутить, – ощетинился Дыроколов. – Привилегии – завет Ильича. Первого Ильича! И мы не можем вот так легко кидаться великими заветами!

Колотилкин не стал возражать. Да и что он мог возразить? По накатанной за семьдесят лет дорожке лжи сейчас спокойней шлось прирученным к подачкам жертвам. За что пресмыкаются? За что? За вольный кусок отравы колбасы? За пачку индийского чая? За звёздочку? Ещё за какой вздор, вознесённый в запредел?

– Ну а всё же? – настаивал Колотилкин. – Предложат выйти. А ты?

Дыроколов ловил в секретарёвых наскоках подвох.

А вдруг проверочка на больших дорожках?

– За что предложат? За мундир, забытый на сене в сарае? – с опасливым хохотком прямо отважился спросить Дыроколов.

– За мундир не предлагают. За мундир выгоняют.

– Ну я же не какой-нибудь там рядовой уткин муж? Друзья с розовых лет… А?

– Лады. Затихни про мундир… Ну, предложили. А ты?

– А я говорю: нет. Партия чувствительней зашатается. Не дадим упасть. Если что, Язь[82] подсобит. Мы-то всегда, – Дыроколов заученно кинул руку к уху, прищёлкнул каблуками, – прислужить готовы партии. Только вот партия родная, – он жалостно остановил глаза на секретаре, – не торопилась бы за пустую сеновальную оказию вздёрнуть на цугундер…

Дыроколов говорить говорил, но не заговаривался.

А потому замолчал, думая:

«Какие мы с тобой ни дружбанчики, но откровенности наотмашь не жди. Держи, Дыроколушка, ушки топориком! Ещё не хватало расхабарить перед тобой душу?.. Неужели я ляпну про то, что бабулька Капээсэсова рано или поздно свалится? Как все отцарствовавшие свой земной срок бабуленции. Куда она денется? Сва-алится… Конечно, не сразу. Властёху своей волей никто не отдаст. Пока у дураков будет идти торжище, я спокойненько дожую свои деньки…»

И вслух:

– На мой век демократии… – Дыроколов провёл ребром ладони под челюстью. – Уж кому, кому, а верхунчикам хватит… Драчка, чики-брики, бу-удет. Но у макака… пардон, у макашистов порох всегда сухой!

Колотилкин грустно покивал.

Дыроколов намекал про случай на первом партсъезде России.

Тогда вдруг вскочил некто Ребров, весь в пене и в панике. И завопил:

– Товарищи! Пока вы тут занимаетесь процедурными глупостями, за дверью, закрытой на замок, в соседнем зале мамонты[83] задушат нашу компартию! Закладывают таки-ие мины под партию! Принимают тако-ой законище о власти! И там есть пункт: закрыть парткомы на предприятиях! В армии! В милиции! В КГБ!

Переполох.

Аврал.

В соседнем зале на первом съезде депутатов России варится такое безобразие! В Кремле в самом!

Один кричит:

– Отозвать депутатов-коммунистов! Обязать их!..

Второй:

– Кто защитит партию, как не генсек Горбачёв? Что там эти черепа напринимают?! Послать туда делегацию с нашей резолюцией во главе с товарищем Горбачёвым!

– Послать, – уточняет третий, – Михаила Сергеевича вместе с генерал-полковником Макашовым. Генерал-полковник Макашов командует целым Приволжско-Уральским военным округом! А тут, понимаете… Развели чайники отъявленный неуставняк!

Конечно, генерал-марш скоренько выстроит в шеренгу всех депутатов и: ать-два! ать-два из кремлёвского зала на губу! Будете знать у меня, духи, как дурить!

Четвёртый расстроенно:

– Бессмысленность посылать Горбачёва…

Начался одесский Привоз.[84]

Посылать? Не посылать? Кого именно посылать?

Наконец выщелкнулся один умный. И сказал:

– Вы компрометируете себя. Пункт ещё не принят. А вы собираетесь бежать давить на депутатов. Вы только навредите. Они ж назло вам и примут тут же это висячее предложение!

Ничего ещё не сделано, а генсек с генералом уже начеку.

Ощетинились штыками.

Кто там посягает на власть партии? А ну подать сюда!

Не найдись один умный, побежали б душить ещё не вставшую на ноги власть?

Благо, бежать недалече. Всего-то за дверь под замком.

«Да-а… Печальная штука демократия наша», – подумал Колотилкин и спросил:

– А что бы ты, макашист, сказал, заговори я о выходе?

– Я бы сказал, – с нарочитым отецким певучим укором отвечал военком Дыроколов, – не все у тебя, персик, дома. Разбежались по гостям. И ещё бы я просто сказал: перезрел персик. Перегрелся на московском солнцепёке. Время жар сымет… Ну, чего рыпаться? Кого удивишь? Сейчас вся страна занята разоблачительством. Поветрие чумовое. Ну и что? Повякают, повякают… На ту же жопку и сядут. Старушка Капээсэскина и её подружка древняя Софья Васильевна[85] ещё покажут, где раки зимуют. А на что тебе это внеплановое удовольствие? Глупо. Время от времени какая-то манка нам с тобой сыплется с небес. Как савраска в стойле у яслей жуй ровно и не колыхайся. Сидишь же, хер моржовый, фун-да-мен-таль-но! На красоту! Показательный район. Ни один коммунистик не рванул из партии. И неужели сам первый навяливается выйти первым? Для примера другим? Ни один же дрын-бруевич[86] пока не вышел!

– Это от страха… А в душе многие уже расплевались с твоей старушнёй. Ещё этот путляный Полозков… Неподъёмный крест на шее партии. Кто бессмысленней носит вывеску? Мало, что этот антиалкоголец выкосил кубанские виноградники… Смахнёт под корень теперь и всю компартию в России… Как мне с Полозковым в одной упряжке?.. Рыба гниёт с головы… Сгнила… Не могу я больше… Эта повседневная ложь… Никакого проблеска… Нет больше моего терпения… С чем идти к людям? Что говорить? О светлом будущем впересмешку с фиговой перестройкой болтать? Мне одна в Чернавке показала голую задницу с печку, шлёпнула по ней и говорит: ты, сейклетарь, соперва подмоги мне купить по талонам трусеи, а ужа потома душесладко потолкуем про твой дохлый коммунизьмий… Что я ей мог ответить, если она сама всё знает про ненаглядную коммунистическую перспективу? С ней же родилась, с ней и помрёт… Как в глаза ему, – кинул руку в сторону боковой двери, – смотреть?

– А какие ещё смотрины? Как вчера. Так и завтра.

– Шали-ишь! После Красной… В очередь я в московском стал магазине партийной попкой, а выскочил академиком. Все университеты за час прошёл. Всё услышал, чем живёт народ. Всё, увидел, чего мы достигли!

– А чем тебе не угодили наши достижения? Вон сам Примаков[87] так прямо и доложил по всей форме: «СССР одержал огромные достижения». А ты как посмел засомневаться?

– Ничуть! Что огромные, то огромные. Ну прямо-таки невиданные наши достижения! – Колотилкин напряжённо огляделся из-под ладошки по стенам, вывалился по пояс в окно, ищуще попялился влево, вправо. – Где они? Где? Похоже, остались в Москве на пустых магазинных полках все наши очумелые завоевания социализма, все наши неслыханные достижения. Похоже, там упокоилось и всё светлое будущее, такое светленькое, что его не разглядеть даже вооружённым глазом. А вот пыль на полках видал невооружённым глазом. Своим! Послушай… А может, эта пыль есть и светлое будущее, и «светлая мечта человечества», и все наши достижения, все наши соцзавоевания всей нашей соцсистемы, за что мы так рьяно бились без передыху с семнадцатого года? И до чего, позволь полюбопытствовать, добились? До пустоты на полках, до нищеты в душах!? Так больше нельзя… Эта дебильная перестройка… Горбостройка вечная… Топтушка на месте… Как президент он должен идти на реформы. Как генсек он их перечёркивает. Бесконечная топтушка на месте. Вся надежда на смерть…

«Да, вся надежда на смерть нашей советской системы… компартии… – подумал Колотилкин. – Семьдесят три года отмучились… Ну сколько же ещё можно прозябать такой великой и богатой стране в нищете да в темноте – в свете решений КПСС? От света решений КПСС разве становится светлей наша жизнь? Только наоборот… Россия всё круче погружается в пучину гибели… Пока проклятые Советы и компартию не сломишь, ходу вперёд не будет!..»

И грустно сказал:

– Так дальше нельзя… Уже не воткнуть меня сегодняшнего в себя вчерашнего… Не м-могу!..

– Вызываю неотложку, – обречённо буркнул Дыроколов.

Он осанисто отбыл в соседнюю комнату, к холодильнику, и скоро вернулся с бутылкой коньяка и двумя рюмками, почтительно держа их за талии. Здравствуйте, мои рюмочки! Каково поживали? Меня поминали!?

Деловито разлил.

Разломил кружалку домашней колбасы.

Себе взял меньшую дужку.

– Ты чего такой идейный вернулся? – спросил после первой Дыроколов. – Как с партсеминара.

– Потёрся… Столица кого хошь перекуёт. Очередь в магазине посильней всякого съезда. Только теперь и понимаешь, почему там жизнь винтом. А тут болотная тишь да гладь.

– Брамс!.. Пардон, там что, кадрессы откормленней? Белей? Наваристей?

Дыроколов наливал. Дрогнула рука. Горлышко ударило по рюмке. Рюмка не удержалась на одной ножке, опрокинулась.

– Ит ты, запохаживала рюмочка по столику! – и смехом прилёг он слизывать со стола. – У нас безотходное производство! Это у моего соседа зять чистёха. С полу оброненный кусочек хлеба не съест. А я – обдул да в рот. В лето тот чистоплюй у соседа на дачке по спецприглашению. Где прополоть, где подправить что…

– И пока на деревьях пусто?

– Ну! А осенью и на пушку зятька не подпускает. Всё ж слопает!.. Похвались, как там твоя? Всё хорошеет?

Дыроколов разнёс руки от боков широко назад и вниз.

– Цветёт цветочек, – грустно поморщился Колотилкин. – Слушай! А чего это я да я всё отчитываюсь? Ты-то, заслуженный мастер секса, как тут? Какими судьбами влип? Расскажи толком.

– О! – Дыроколов обрадовался вопросу, как гончая на охоте птице, упавшей комом в зубы. – Это год без перерыва на обед рассказывать! Но я вкратцах доложу. Подыму настроеньице… Раз у тебя запущенный склероз, начну издалека… Прошлый год… Первое, понимай, сентябрелло. По обычаю, весь районный партактив ты разогнал по сельским школам. Как же… Дембельский аккорд![88] Начало занятий. Праздничек. Торжественное построение. Ла-ла-ла! Надо, чтоб от райкома кто поздравил. Ну! Несу ахинею про космические достижения в перестройке. А сам поглядываю с голодухи, какую б мне борщёвскую гейшу наколоть. И натыкаюсь на поцелуйную мордашку. Меня мёртво так и зациклило на ней. Она почувствовала мой волчий взгляд. Зыркнула в мою сторону и глазки долу. Поняла, запеленгована капиталиш. Губки, щёчки… Всё на ять! – вскинул Дыроколов оттопыренный большой палец. – По вывеске претензий нет. Одни плюсы. Опускаю смотрелки ниже. Гос-по-ди! Грудь горой. Целый пик Коммунизма! Повна пазуха цыцёк! На такую грудь любой орден не жаль повесить! Нижний бюст ещё роскошней!.. Погибель сплошная… Полный отпад… Язычком-то лалакаю всё разыдейное, а слышу, крючок мой дрыном поднялся. Форменный каменный стояк! Очень уж ему понравилась моя зажигательная речуга. Чую, стоит во мне всё, что может подняться со всей ненавистью к женскому вопросу… Кое-как доболтал. К директору с рацпредложением. Мол, негоже посуху разбегаться, давайте дружненько вспрыснем торжественную линейку красненьким. После уроков сбежалась школьная элитка в одной недоскрёбке. Тут и моя краснознаменная, орденоносная тычинка.[89] Всё ж разворачивается в её бунгале.[90] Вижу, цок-цок, цок-цок она в сарайку за грибками. Я прихлопнул себя по лампасам и следом на пальчиках в разведпоиск. Решилась-таки наша мышка пощекотать их кошку… Без осложнений воссадил на бочку с мочёными яблочками. То-олько прижал к верному сердцу – наглец верхний обруч лопнул! Рассол кэ-эк саданёт во все четыре… А чтоб тебя паралич расшиб! Ну не в куль, не в колоду, не для нового году! Соскочила моя с бочки. Ай-я-яй! Всё своё приданое подтянула и амбец. Включила звезду…[91] Въехала в блажь… Как ни молил стоя хоть разговеться… Была на грани, но ушла невинной. Ну! Гад буду, ты у меня выхлопочешь за прерванный романс пестика![92] Я те устрою рёвтрибунал!.. Я слов на ветер не ватлакаю… И накаркал. Ну прямо мне под руку, мне ж во зло приходит в январе «двести». Что тут делать?.. На всякий случай невоенцу поясню. «Груз-200» – так в официальных железнодорожных бумагах военные называют спецящик… Как матрёшки…В деревянном ящике цинковый гроб. В гробу самоубийца. У нас всем погибшим в Афгане ставили единственный стандартный диагноз. Самоубийство. Будто наших парней на то и тащили туда, чтоб они там самолично кончали с собой. Я отвлёкся… Значит, приходит обычным багажом щучинский иль там чернавский наш афганец…