скачать книгу бесплатно
Прибежав из сада ли, из школы ли он летел сразу к компьютеру и на бегу начинал взахлёбку рассказывать о своём последнем приключении.
Я ему говорил:
– Свои десять минут игры на компьютере ты получишь после того как запишешь эту свою новую историю.
– Оя! Да или мне жалко своих слов? Пожалуйста!
Со временем он без напоминаний записывал свежие приключения и потом уже переходил к своим стрелялкам-игралкам.
Так без нажима, исподволь, потихоньку я приучил его к сочинительству-игре.
Неповторим, пленителен язык детства. Порой у меня вызывала гордую зависть волшебная образность сынова письма. И в такие минуты я невольно вспоминал Льва Толстого, его статью «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?» Есть, есть чему поучиться у сына. Иногда его «красота выражения жизни в слове» была просто непостижима.
Сын называл свои истории смешинками. А я называю их гришинками. Сработал же сам Гриша!
Итак, всё!
Мы на полном самообслуживании. Так-то оно надёжней. Каждый сам себе царь!
В общем нашем дневнике я помечал его смешинки красной собачкой. Был у него такой штампик.
То сын воображал себя кошкой, то коньком, то крыской…
А тут вот дорос и до собаки.
Выбился в таксочки!
– У меня не руки, а лапы! У меня не лицо, а мордочка! Я не говорю, не мяукаю, не ржу. А лаю! У меня не комната, а конура! Это понять взрослюки могут?!
– Извините, сударь, пробуем-с…
Что у шестилетика Гриши получалось со смешинками, судить не мне с ним. А читателям.
И мы вместе отвезли первые его гришинки в самую главную газету России. В «Российскую газету».
А чего мелочиться?
Играть так играть по-крупному.
И 23 июля 1999 года на тридцать первой странице юмора "Шутить изволите?" появились гришинки!
"Российская газета" подпустила к гришинкам дружеский шарж художника Владимира Захаркина.
Весёлый мальчик с соской в зубах увенчан лавровым венком.
Интересно, на что они там себе намекают? Что они там себе, понимаешь, позволяют?
Лиха беда начало!
1 июня 2001 года «Российская газета», в частности, писала о Григории в статье «Вундеркинды день за год считают…»:
«Гриша уже стал известным писателем. В прошлом году в издательстве "Новый век" у него вышла очень весёлая книжка "Смешинки от Гриши". А ведь юмор, как заметил в своё время Гёте, один из элементов гения. Кстати, Гришина книжка началась с первой публикации его «изречений» в "Российской газете". Именно наша газета первой напечатала талантливого "младенца"».
Гришины рассказы появились во многих центральных газетах и журналах.
Его иронические рассказы печатали «Литературная газета» (Клуб «Двенадцать стульев») от 22 мая 2002 года, «Детская роман-газета», «Пионерская правда», «Труд», «Вечерняя Москва», «Сельская жизнь», журнал «Пионер», альманах «Литературный перекрёсток»…
Григорий – лауреат Московского литературного конкурса «Золотое перо – 2007» в номинации «Малая проза», лауреат международного конкурса малой прозы «Белая скрижаль-2011» (Москва).
Выпустил уже семь книг.
Со временем его весёлые гришинки слились в детскую ироническую дилогию-дневник «Серебряная река».
В 17 лет Григорий стал членом Российского Союза профессиональных литераторов.
Долго и трудно работал я над автобиографическим романом "Репрессированный ещё до зачатия, или Стакан распятой земли " и часто горько разглядывал в стакане чёрную землю, что привёз с отцова подворья.
Распятая земля…
Распятые люди…
На мой запрос о дедушке ответила воронежская прокуратура:
«Разъясняется, что Санжаровский Андрей Дмитриевич, 1872 г. рождения, уроженец и житель с. Н – Криуша Калачеевского р-на ЦЧО (Воронежской области) по Постановлению тройки при ПП ОГПУ ЦЧО подвергался репрессии по политическим мотивам, по ст. 58–10 УК РСФСР к 3 годам заключения в концлагерь.
19 июня 1989 г. реабилитирован прокуратурой Воронежской области на основании Указа ПВС СССР от 16.01. 89 г. Дело №Г-4193 хранится в ЦДНИ г. Воронежа (ул. Орджоникидзе, 31)».
После долгой писанины во всякие инстанции я всё же добыл справки о реабилитации дедушки, мамы, папы (все посмертно). Реабилитирован и я.
Отец, на фронте защищая Родину, погиб репрессированным.
Мама умерла в возрасте 86 лет репрессированной. Пережила 61 год незаконных репрессий.
Старший брат Дмитрий был репрессирован в двухлетнем возрасте. Средний брат Григорий был репрессирован за год до рождения. А уж я напоролся на вышку. Я был репрессирован за четыре года до рождения. Вот какие в тридцатые очумелые годы были грозные «враги» у советской власти. Как же их не карать?
«Оглушены трудом и водкой
В коммунистической стране,
Мы остаёмся за решёткой
На той и этой стороне».
В нашей семье все пятеро были незаконно репрессированы. Троих реабилитировали. Но братьев Дмитрия и уже покойного Григория – нет.
И куда я об этом ни писал, мне так и не ответили.
Отмолчались.
Ещё дикость.
У родителей незаконно отобрали всё имущество, дом, сад.
Пытался я, член Московской Ассоциации жертв незаконных репрессий, получить хоть какие крохи компенсации.
В судебной тине дело и увязло…
В печали я часто подолгу рассматриваю вот эту справку о своей реабилитации.
Читаю в ней:
«Где, когда и каким органом репрессирован».
Ответ:
«1934 г. Калачеевским РИК».
РИК – это райисполком.
В третьей строчке указан год моего рождения. 1938-ой.
Только вдумайтесь.
В Ковде, Мурманской области, куда сослали нашу семью на спецпоселение, я родился в 1938-ом, а репрессирован Калачеевским риком Воронежской области в 1934-ом одновременно вместе с родителями, которые отказались вступать в колхоз!
Вот какой бдительный был «СОЦИАЛИЗМ С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ».
Наказывал человека за четыре года до его рождения! Да не на год. На шестьдесят два года!
Брат Григорий был наказан за год до рождения и на всю жизнь! Григорий, повторяю, родился уже виноватым. И умер виноватым. Всю жизнь в репрессии. Да за что? В чём его вина? Кто объяснит? Кто ответит?
Брат Дмитрий был репрессирован в два года…
Вся семья перенесла целых шестьдесят два года незаконной репрессии.
Шестьдесят два года постоянного советского страха…
Всю жизнь душа и воля в ярме… А за что?
Я никак не вспомню, какое ж тяжкое преступление перед государством я совершил за четыре года до своего рождения?
Но слишком хорошо запомнил варварское наказание за это мифическое «преступление». Мои книги в советское время не издавали. Моё имя было под запретом. Я вынужден был писать свои книги в стол.
Ретивым колхозостроителям мало было уничтожить Род Великих Тружеников. Наказали и их Землю.
Людей с неё ни за что согнали-сослали в далёкие да глухие края, – загнали за Можай! – но сам участок – бросили.
И лежит Родительская Земля распятым трупом уже более восьми десятков лет, и жируют-бесятся на ней лишь сорные травы.
Вот этого-то, наверно, мама и не хотела, чтоб я увидел.
Потому и не пускала в Новую Криушу.
Вечный советский страх быть снова ни за что наказанной заставлял её таиться, молчать.
Всю жизнь скрывала от своих трёх сыновей, что мы "кулаки". Ни единого слова не проронила об этом. Хотела, чтоб хоть нам жилось спокойней. И кто осудит её за такое молчание? Умерла она в 1995 году виноватой, ещё до реабилитации.
Воистину, "колесо истории не приспособлено к нашим дорогам".
Моя жизненная позиция:
Ты не люби Россию оптом. Ты люби сына своего, люби дочь свою, люби жену свою, люби родителей своих и делай всё, чтобы жилось им счастливо. В этом и будет высшее проявление твоей любви к России.
Анатолий Санжаровский,
член Союза писателей Москвы
Москва
В Батум, к отцу
Роман
Погибшие за нас не уходят от нас.
Ан. Санжаровский
Отец славен сыновьями.
Русская пословица
1
Кто как хочет, а я по-своему.
Стреми свой ум к добру.
Русские пословицы
А мне и самому в полное удивление теперь, ну как это мы вот так, с ничего, совсем с ничего, совсем вдруг попали тогда в Батум, хотя прямо и не скажи того, – не так-то вовсе вдруг, это только на первые глаза так оно кажется…
На твоих глазах – а надо сказать, прескверная у меня мода говорить с самим собой, как с кем другим, – на твоих ведь видах я всё клянчил ма отпустить меня в мореходку. Да ты ж знаешь! "А кто кукурузу станет сеять? А кто будет пособлять деньжонки Митьке на техникум зарабатывать? Ты ж старший в доме мужчина, первейшина, хозяин!" Оно видишь под что клинья бьются? Понимаешь, к чему всё ладится? Кому раз, кому два, а кому и нет ничего. Всё я куда-то, всё я кому-то, а когда же мне? Лета молодые уйдут, потом мне не надо. Потом поздно уже, как в старость въедешь.
Всякое ученье призваньем хорошо – у меня его нету.
В дневнике в моём всё великомученицы тройки, редко когда-никогда шалой какой волной прибьёт к берегу к моему четвёрку, так этой птахе, и то сказать, так одиноко и вчуже всё тут, что другим разом она и во весь месяц не случится снова.
Зато физик через неделю да во всякую неделю с немецкой аккуратностью подпускал мне лебедей. Бывало, нарисует невспех в пол-листа своего лебедя, полюбуется с ухмылочкой, протянет назад дневник:
– Два!
Под венец четверти весь урок тебя до смерти гоняет, а наскребёт-таки на изумленье мне со всех моих закоулков под шапкой copy на троечку, да не отдаст с миром, а непременно попрекнёт, мол, не за знания – за усердие жалую. А обиды что! Я ж ночами, как есть полными ночами, от света до света, долбил ту физику, только проку ни на ноготь срезанный. Таких в классе и на завод нету, если меня мимо счёта пустить, один я такой пустоколосый.
