Портфолио не предлагать

– Что сегодня с музыкой? Ничего путного! – как-то крикнула я в сторону диджейского «пульта» – парты и магнитофона «Романтика», подключенного к двум мощным колонкам.

– А что ты хочешь? – спросил высокий белобрысый парень.

– Ну хотя бы Си Си Кетч или Сабрину!

– Щас сделаем! – спокойно ответил он.

И я тут же забыла о нем под оглушительные ритмы всемирно известного хита «Boys», мигающие цветные огоньки сотворяли свою Вселенную, и я была где-то там, за горизонтом, пока не нарисовалось лицо белобрысого. Из-за громкой музыки пришлось читать по губам:

– Провожу тебя потом?

– А не заблудишься? – подтрунила я.

Он усмехнулся и исчез. А после дискотеки вынырнул из толпы и молча пошел рядом. Мы обменялись нашими странными именами и отправились навстречу звездному небу по дороге, где вместо асфальта лежала пыль тысячелетий.

Почти каждый вечер он приезжал за мной на красном мотоцикле ИЖ «Юпитер-5». И когда мы мчались по дороге, деревенской или полевой, мое сердце замирало от восторга и страха. Ночной прохладный ветер трепал волосы, забирался под куртку, и я пряталась за широкой спиной Гордея, смыкая руки на твердом прессе. Звезды неслись за нами, и, казалось, еще много и мы полетим, как влюбленные на картине Марка Шагала…

Глава 9. Конфетти

В тот день мы молча сидели на диване. Гордей чуть приобнял меня, и я положила голову ему на плечо.

– Я скоро уеду. Будешь писать?

– Буду, – кивнул он. – Думать о тебе тоже буду.

– А что будешь думать?

– Что ты Принцесса дождя… – он улыбнулся одними глазами, большими и грустными. И опять замолчал.

«Ну вот и все, не нужно мне с тобою быть и день и ночь…», – пел Юра и казалось, предсказывал исход наших отношений. За стеной все громче ворочалась бабушка. А я думала, как меня угораздило влюбиться в деревенского увальня, из которого слова надо вытаскивать щипцами. Или мне просто нравилось, что он в меня влюблен? Хотя и в этом я была не очень уверена. Нам по 16 лет. Мы жили за 160 километров друг от друга. Что хорошего из этого могло получиться? В начале 90-х годов XX века Советский Союз разваливался, а мы строили планы на вечную любовь, не подозревая, что стоим на палубе “Титаника”.

В письмах Гордей оказался более красноречивым. В корявых синих строчках между рассказами о спортзале, куда он ходил почти каждый вечер, я иногда находила нежные слова. Я их перечитывала и коллекционировала – Русалочка, Незабудка, Принцесса дождя, Королева сердца – в моей шкатулке скопилось не так много бусин. Гордей редко писал письма.

Замирая, я подходила к железному почтовому ящику на двери квартиры, а сквозь дырочки на меня смотрела пустота. Иногда мне снилось, что из ящика в руки высыпался ворох писем, подписанных его корявым почерком. Оказывается, они просто застряли где-то на почте! В реальности же Гордей занимался чем-то другим. Ему было не до писем.

На коротких осенних каникулах я мчалась в Коромысловку. Он как ни чем не бывало приходил, стучал в окно. И смотрел большими грустными глазами.

– Почему ты так редко пишешь? – спрашивала я, надеясь услышать, что он хотя бы спасал Землю от инопланетян, а не проводил время с друзьями.

– Я часто думаю о тебе, – невозмутимо отвечал герой моих навязчивых мыслей.

– Как я могу это проверить? – не унималась я.

– Никак. Только поверить.

И я верила. А на самом деле выдумала собственный мир, где деревенский парень выглядел как принц на красном «Юпитере». И даже готов был рисковать, сбегая из дома поздно вечером ради городской девчонки. Я же хотела, чтобы он чаще писал письма.

И он написал. Два письма подряд. Одно длинное, с неземными, звездными чувствами и фразой, что жизнь – лишь миг для настоящей любви. А другое – короткое, с одним абзацем, где синим по белому написал – ему теперь не до отношений…

Я читала это письмо в прихожей, на круглой клетчатой банкетке. Слезы мешали разглядеть его почерк, и на минутку даже показалось, что это написал не он. Я перечитывала строки уже десятый раз и не понимала их смысла, который рассыпался на отдельные слова и никак не складывался в понятные фразы.

– Ася, не плачь! – услышала я голос мамы. Она стояла за спиной и, похоже, уже давно все поняла. Она взяла из моих рук листок в клеточку, на котором корявый почерк был крупнее, чем обычно, и разорвала на конфетти.

– Будем считать, что его не было, – сказала она решительно.

– Гордея или письма? – еще раз всхлипнула я.

– И того, и другого.

Эх, мама! А как забыть душистый ветер и Млечный путь над головой, который мы рассматривали в поле? Таких ярких звезд в городе не бывает. И таких молчаливых увальней тоже. Здесь, в городе, вообще все по-другому. Мой мир рухнул, хоть и был воображаемым. От него остались только конфетти…

…Электричка летела вперед, а мне вдруг захотелось выйти на какой-нибудь станции, лишь бы не возвращаться туда, где разбились мои мечты, где вместо счастливого семейного гнезда стоял пустой дом. Если бы тогда, когда пришло то злополучное письмо, в моей голове проросли хоть микроскопические ростки разума, я вычеркнула бы Гордея раз и навсегда из своей жизни. Но юношеские чувства и разум несовместимы. Это сейчас, почти в сорок, я поумнела. Хотя, судя по комментариям Сони, я себе льщу. Так чего же требую от себя шестнадцатилетней? Хм, адская техника работает. И я, скользнув по экрану пальцем, перелистнула страничку дневника…

Глава 10. Письмецо в конверте

Через два года от него пришло еще одно письмо. Я долго смотрела на конверт, потом осторожно вскрыла его. И на меня, как звездопад с августовского темного неба, посыпались знакомые корявые буквы.

Это единственное письмо, которое я сохранила. Там была другая реальность. Беззвездные темные ночи. И если где-то мелькали огоньки, то смертельные. По утрам в дымке прорисовывался контур снежных горных шапок, а весной у подножия появилась “зеленка” – на многие километры. Я часто перечитывала письмо на скучных парах и представляла, как Гордей в камуфляжной форме сидит на БТРе и держит в руках автомат. Взгляд – грустный и суровый. Я почти уже смирилась с тем, что наша история закончилась. Его письмо было неожиданным, как метеорит с неба. И я его удивленно разглядывала, узнавая знакомые корявые строчки.

“Здесь зимой сыро и холодно, представляешь, минус один, а будто минус двадцать. Весной потрясающе красиво, особенно, когда появляются зеленые листья и небо такое бесконечное… Прости, что тревожу тебя, но я выполняю обещание. Загадал, что если выберемся из этого проклятого здания, то обязательно напишу тебе. Три ночи без света и сигарет, только сухой паек, холодная вода и мысли о тебе. Вдруг так стало страшно, что никогда больше не увижу тебя… Ты, наверное, сидишь в светлой аудитории, пишешь что-то в тетрадке, я ведь знаю, что ты поступила. Представляю твой завиток на шее и взгляд, от которого мурашки по коже… Что уж и говорить, какой я был дурак тогда…”

В письме Гордей ни о чем не просил, никуда не звал, ничего не обещал. Только я знала, что обязательно приеду к нему, где бы он ни жил к тому времени, как я закончу институт. Лишь бы он вернулся. Вместо ответа я выслала ему несколько фотографий, на которых улыбалась, пусть будет на память.

Он вернулся. Но прежде похоронил трех сослуживцев в Тольятти. К Новому году от него пришла открытка из Вятанска, где он решил обосноваться.

Его письмо и мои фотографии хранились в одном потрепанном конверте в коробке из-под шоколадных конфет. Я ее купила, когда уезжала в неведомый Вятанск. Тогда там лежали аппетитные пирамидки, посыпанные вкусной крошкой. Коробка была такая красивая – с морем и парусником, что я решила ее приспособить для милых сердцу вещей. Первой там оказалась свадебная фотография родителей, я украдкой прихватила ее с собой. Папа в черном костюме, тщательно причесанный, одевал массивное обручальное кольцо улыбающейся маме. Невеста – в белом гипюровом платье до колена и пышной короткой фате, которую я всегда мечтала примерить на себя. Но как-то все обошлось без нее…

Письмо от Гордея я хранила еще по одной причине. Я обвела эти строчки красным кружочком. “Как-то на миг, когда выстрелы в очередной раз затихли, я закрыл глаза и увидел девочку с темными глазами и светлыми кудряшками, и она так была похожа на тебя…”

Несколько лет спустя в этом конверте с письмом появилась еще одна фотография маленькой девочки с темными восточными глазами и двумя светлыми хвостиками. Звали девочку Ева…

Сентябрь 2018 года, Вятанск

…От вокзала до дома я добиралась на такси. Вятанск встретил меня угрюмыми улицами. Осень забросала их ржавой листвой, которую никто не убирал с тротуаров. А во дворе пожухлые цветы с упреком смотрели на хозяйку, которая намеревалась сбежать в большой город. На секунду мне показалось, что по каменной дорожке, ведущей от калитки к двери, кто-то прошел – в листве местами виднелись плешивые островки. Я остановилась. Непонятная волна то ли страха, то ли волнения прокатилась по телу. Неужели Гордей вернулся?

– Привет, соседка! – из-за забора выглянуло круглое лицо Леры, живущей рядом. – Что-то не видать тебя в последнее время!

Я кивнула ей и ничего не ответила. Дошла до двери, прислушалась, в доме было тихо. Через несколько секунд надо мной зажегся автоматический фонарь – незаметно материализовались осенние сумерки. Почему-то я всегда медлила, прежде чем повернуть ключ в скважине, будто боялась увидеть всю правду о своей жизни. Наш дом строился долго и мучительно. Он стал отражением наших с Гордеем отношений и все еще нуждался в последних штрихах. Ремонт в нем так и не закончился. Помню, как мы с Гордеем спорили до ангины.

– Представляешь, сколько денег уйдет на твои фантазии? – возмущался он, стоя внизу, в просторной прихожей, плавно переходящей в столовую.

– Да, представляю. Но я не представляла, какой ты… ! – кричала я со второго этажа, не решаясь вставить обидное слово. Как участнику боевых действий, ему досталось лишь удостоверение, позволяющее бесплатно ездить на автобусе и посещать музеи. Ни выплат, ни квартиры он не получил. Хорошо зарабатывать в Вятанске было трудно. Гордей ездил на вахту в Москву.

Когда я открыла дверь и включила свет в прихожей, то поняла, что в доме действительно никого нет. И уже давно. Бросила сумку у двери и почти бегом поднялась по лестнице в свою комнату. Мне захотелось прямо сейчас заглянуть в ту самую коробку, где лежало то самое письмо. Я хранила ее в ящике письменного стола и периодически доставала, чтобы перебрать свои сокровища или добавить что-нибудь новенькое. Недавно я положила туда ключ от прабабушкиного дома, который передала мне мама в ночь лунного затмения. Письмо от Гордея лежало в самом низу – я много лет уже его не открывала, но знала наизусть. Благодаря адской технике, я убедилась в этом, рассматривая знакомые буквы…

Письменный стол был угловым, со множеством удобных полочек, где я расставляла книги, фотографии, разводила творческий бардак и знала, что это – мое убежище. Здесь я сидела ночами, когда заканчивала срочные статьи и медитировала в поисках заголовков на фарфоровую конструкцию из трех зеленых черепах и мягкую игрушку – улитку Багажку, так в Коромысловке называли озерные ракушки, свернутые спиралью.

Даже сейчас, когда я сидела за любимым столом, взгляд невольно натыкался на то, что Гордей не успел (или не хотел?) доделать. И даже провод от удлинителя путался под ногами и бесил, когда в нем путалась я. Поддев ногой, я отбросила его с середины комнаты к стене, и, захватив мамин дневник, который укоризненно смотрел на меня сиреневой обложкой, спустилась на первый этаж в кухню за чаем. Налила в прозрачную чашку черный цейлонский. Я специально завела такие чашки, чтобы видеть, как насыщенный цвет заполняет емкость и чаинки отдают свой аромат. И не признавала чуть теплого блекло-безвкусного напитка. Когда горячая волна уже разбежалась по жилам, я взяла в руки сиреневую тетрадь.

Ровные заостренные буквы, похожие на миндальные орешки, плотно заполняли все страницы. Я пока просто листала их, не вчитываясь в слова. И вдруг на пол спикировал сложенный вдвое листок, тоже с миндальными буковками. Это было письмо. Вверху, крупными буквами подписано – Асе, а даты не было. Отложив тетрадь, я взяла листок в руки. И тут же снова выронила. В дверь тихонько постучали.

Глава 11. Вечерний визит

Я замерла. Тихий настойчивый стук в дверь повторился. Кто мог прийти в это время? Страх пополз по клеточкам тела, превращая меня в тряпичную куклу, которая не может двинуться с места. Делать вид, что никого нет дома, было поздно – окна светились ярким светом. И вот, здравствуйте, какая-то бабочка прилетела.

– Кто там? – крикнула я, на цыпочках подойдя к двери.

– Ася, открой! Это я, Лера…

Соседка никогда к нам не заходила. Про крайней мере при мне. Я приоткрыла дверь. На крыльце, в свете автоматического фонаря, стояла Лера в цветных лосинах и серо-грязной “огородной” куртке. Блондинистые волосы с темными корнями были собраны в небрежный высокий хвост. Я медлила, не зная, что делать: выйти на крыльцо или пригласить ее к себе.

– Я зайду? – спросила бойкая соседка.

Я молча сделала два шага назад, приглашая войти. Лера, оказавшись в прихожей, принялась сканировать взглядом стены, потолок. А мне почему-то стало неловко. Сейчас она увидит то, что я так тщательно скрывала – мой недостроенный дом и мои разбившиеся мечты…

– Я хотела спросить, – начала она протяжно. – Ты уезжать собираешься?

– Еще не решила, – соврала я.

– А тут что будешь делать? – кивнула она на кирпичные стены в коридоре. – Обои клеить?

– Еще не решила, может, так и оставлю…

– Что это ты нерешительная какая! А стены лучше оклеить, конечно, – рассудила Лера. – Я это, если что, купила бы… вашу половину.

– У Гордея, конечно, надо бы спросить, – ответила я. – Только я его давно не видела.

– Значит, все-таки уезжаешь, – она сбросила калоши и пошла осматривать дом, который у нас в стране называли бараком, а в Европе – таунхаусом. Лера была соседкой справа. И пристально наблюдала со своего участка за нами из-за забора. Мне кажется, она знала о нашей жизни все и даже больше, иногда бросая в мою сторону колкие замечания, замаскированные под дружелюбный соседский стеб.

Я так и осталась на кухне. Добавила в чайник воды и нажала на кнопку. По законам гостеприимства я должна была предложить Лере чаю, хотя по внутренним ощущениям мне хотелось вылить его ей на голову.

– Гордей твой, кстати, приезжал на днях, – донесся зычный голос Леры откуда-то со второго этажа.

Я сразу вспомнила следы среди листвы на дорожке. Значит, не ошиблась.

– Только он странный какой-то был, не поздоровался даже, – Лера появилась в кухонном проеме и картинно встала, будто на подиуме, – в дом не зашел, постоял, походил вокруг и уехал.

Она осмотрела кухню, потрогала обои и присела на диванчик. И я все-таки поставила перед ней чашку и конфеты в вазочке. Лера, скинув куртку, в первую очередь принялась за сладости.

– А вообще, ты зря все это затеяла, – сказала она, разворачивая конфету, – ну, переезд этот… Тут так хорошо, место тихое, огород под боком. Правда, ты не такая уж и огородница.

Я пропустила мимо ушей замечание соседки, хотя внутренний голос вдруг проснулся и потребовал возмездия. “Не сейчас, понимаешь, надо хоть что-то про Гордея разузнать!” – успокоила я его. “Ты же вроде решила бывшего из жизни вычеркнуть!” Это замечание внутреннего голоса я тоже пропустила мимо ушей.

– Скажи, а Гордей точно не заходил в дом? – спросила я.

Лера задумалась, съела еще пару конфет и наконец ответила:

– Не, не заходил. Я как раз с грядок убирала ботву, смотрю – стоит во дворе, в рубашке джинсовой, а ведь прохладно уже. Ну я вроде как кивнула, а он и не смотрит даже. И да, он в машину сел потом… Хороший он мужик, в общем, зря ты…

– Да ты-то откуда знаешь! – не выдержала я.

– Как откуда? – удивилась Лера. – Я же видела – вежливый, здоровался всегда, за тобой, за дочкой вон как ходил!

– Ага, ходил, – пробурчала я, а в голове пульсировали слова – джинсовая рубашка, машина…

– А ты-то хозяйка так себе, я смотрю, что в огороде, что дома!

Лера большими глотками допила чай. Взяла куртку и уже у порога сказала:

– Ну, ты это, сначала мне скажи, если продавать дом будешь. Прости уж, если обидела, не со зла я…

Закрыв за соседкой дверь, я вернулась на кухню. Оказывается, Гордей у нас герой! А я плохая хозяйка. Такого кульбита я, конечно, не ожидала. И даже внутренний голос как-то стыдливо замолчал. И только мой дневник знал, как все было на самом деле, даже когда я старалась забыть. Я взяла в руки телефон и увидела сообщения от Савелия. Он спрашивал, как я доехала и снова просил ссылку на мои записи. В этот момент я окончательно поняла, что пока не готова к этому шагу. Тем более флешка все-таки была у него в руках. Пусть поищет…

Глава 12. Актриса погорелого театра

Тоскливый осенний вечер упал на плечи, как старая мутоновая шуба, которую хочется сбросить и спрятать подальше в шкаф. Не в силах оставаться на кухне, я поднялась в комнату Евы, прихватив мамин дневник. Дочь улетела в Крым на театральный фестиваль, и мне захотелось немного побыть в ее комнате. Она предпочитала минимализм – мебели почти не было, кроме диванчика, шкафа-пенала и письменного стола. Все стены оформлены по-разному – в темно-серо-белых тонах, и никаких занавесок на окнах, только жалюзи.

Я выглянула в темное окно. Свет уличного фонаря падал на соседский участок, подсвечивая листву, собранную в кучи, и подвязанные деревья, дальше которых простиралась кромешная тьма. А днем со второго этажа открывался бескрайний вид на вятанские холмы, даже можно было разглядеть серебристую полоску реки.

Я устроилась на диванчике, и попробовала уснуть, но объемный пакет в ногах шуршал и сбивал легкий и пугливый сон, который тут же улетучивался от шороха и мыслей, роящихся в голове. Я встала и взяла с подоконника мамину тетрадь. Достала листок, в спешке спрятанный меж страниц в тот момент, когда в дверь постучала соседка. Ровные миндальные буквы выстроились в ровные строчки. И я наконец-то принялась читать.

“Девочка моя, я не знаю, когда ты прочтешь это письмо. И где в этот момент будешь. Главное – я скажу то, что хотела сказать тебе, но как-то не получалось. Мы, матери дочерей, всегда думаем, что уж точно не будем такими, как наши матери. Но, к сожалению, совершаем все те же ошибки.

Когда ты уезжала из дома в неведомый Вятанск, мне так хотелось остановить тебя. И возможно, это было бы правильным решением. Но это было бы мое решение. И ты точно когда-нибудь упрекнула бы меня в этом. Иногда мне кажется, что ты и сейчас молчаливо упрекаешь меня, что не остановила. Но это твое решение, дочь! И ты можешь им гордиться. Оно сделало тебя сильнее и мудрее. И я рада, что ты выросла самостоятельной. Теперь, через годы, я вижу, что уж лучше быть немного отстраненной матерью, чем привязывать к себе дочь своенравными решениями. Твоя прабабушка Анна была в этом мастерица (когда-нибудь ты прочтешь об этом в моем дневнике).

А наша Ева выросла такой, как ты. Я знаю, вы обе всегда найдете верный путь, и мне от этого спокойно, где бы я сейчас ни была…”

Миндальные буквы поплыли перед глазами. Соленые ручейки встретились на подбородке и покатились по шее. Как же мама права! Я тоже хотела стать для Евы самой лучшей мамой на свете, но, кажется, мне помешала работа. Ева действительно выросла самостоятельной. Но если я хотела, чтобы мама чаще возилась со мной, то Ева наоборот стремилась уединиться. Не очень-то она любила поддерживать семейные связи. Вся в отца! Захотела поступить в театральное училище, вопреки моим разумным доводам, и поступила. Ни куда-нибудь – в Москву. И тогда случилось чудо. Оказалось, что я нужна Еве.

Она звонила, рассказывала про сцендвиж и этюды, преподавателей космического масштаба и обсуждала, что можно записать в дневник наблюдений. Иногда мне казалось, что во мне тоже умерла актриса. Но мама успокаивала: “Не переживай, Ася, в каждой женщине живет актриса, уж поверь мне! Только не каждая выпускает ее на публичную сцену, бывает, и ради одного зрителя затевается спектакль”. А в этом смысле я была не такая уж талантливая актриса. На моего зрителя воздействовать было невозможно. Ну, практически. Он слушал меня со спокойным, чуть телячьим взглядом, кивал. А потом поступал так, будто репертуар моего погорелого театра совсем ему не знаком.

Я снова подошла к окну, пытаясь разглядеть сквозь темную завесу серебристую полосочку реки, но это было таким же безнадежным делом, как моя попытка стать актрисой. Сосед из противоположного дома на своем участке разводил костер в мангале. Несмотря на осеннюю промозглость, он расхаживал в футболке. И я невольно поежилась. В поисках чего-то, что можно накинуть на плечи, оглянулась. Из большого пакета на диванчике выглядывало что-то меховое, теплое. И я узнала свою старую шубу – мутоновую, темно-коричневую, с капюшоном. Вспомнила, что Ева перед отъездом объявила:

– Мама, я заберу ее, ты все равно не носишь, а мне пригодится. Я тебе еще не говорила, что у нас затевается постановка “Дама с мопсом”? Может, туда и пристроим.

– Шуба для мопса, что ли? – спросила я, открывая дверцу шкафа, где она должна была вроде висеть.

– Для главной героини! – засмеялась Ева, – Она такая… в самом среднем женском возрасте, ну, как раз шуба ей подходящая.

– Интересно, и какой же это возраст?

– Ну, примерно, как твой…

Могла ли я представить с десяток лет назад, что так быстро окажусь в этом странном “среднем” возрасте, и что шуба, которая была пределом моих мечтаний, станет театральным реквизитом? А зритель исчезнет из моей жизни?

Глава 13. Визитка из прошлого

Я достала шубу из пакета и положила на диван. Моя первая. Настоящая. И что я в ней нашла? Сейчас я не понимала, а тогда она просто затмила мой разум. Все в ней было прекрасно, особенно края карманов, отделанные кожей. Я потрогала чуть растрескавшиеся коричневые полосочки. Рука инстинктивно проскользнула внутрь и в мягком шелковом нутре нащупала пару монет и какие-то бумажки. Это оказались старые списки покупок, полустертые чеки и визитка, на которой шариковой ручкой был нацарапан номер телефона.

Я покрутила в руках визитку, вспоминая, по какому поводу ее сохранила. На ней были нарисованы речные трамвайчики и указан адрес, где можно заказать прогулку. Только добираться туда далековато – трамвайчики курсировали по Москва-реке. Я присмотрелась к номеру телефона – он тоже был московским. В начертании цифр угадывался почерк Гордея. Интересно, почему визитка оказалась в моем кармане? И в шубе, которую я уже давным-давно не надевала?

Я машинально достала телефон из кармана домашних брюк и набрала номер. Вместо долгих гудков заиграла классическая музыка, а через пару секунд приятный женский голос произнес “алло”. Меня прошиб пот, руки противно похолодели и я моментально нажала “отбой”. Вечер сюрпризов продолжался, навязчиво возвращая мысли о Гордее. Он явно что-то от меня скрывал. Хотя, казалось, какая теперь разница? Но, похоже, именно сейчас мне нужно было это понять. Ну, что ж, начнем с шубы…

Лето 2005 года, Вятанск

В тот далекий летний день я шла из редакции домой. Жара не спадала даже под вечер, а я вдруг вспомнила, что у меня никогда не было натуральной шубы. Однажды, когда я уже училась в институте, мама принесла полушубок, который ей отдали по знакомству. Белый, из мутона, с черными лепестками-вставками. Он был тяжелым, руки в нем поднимались с трудом, но это не имело никакого значения. Потому что уж лучше неуклюжий натуральный полушубок, чем искусственное чудовище со «стеклянными» ворсинками – только такие тогда и продавались в универмагах.

Полушубок уже давно износился и осел в родительском шифоньере в самом дальнем углу, а новую шубу Гордей покупать не хотел. Он формулировал это иначе – хотел, но не мог.

– Ася, мы недавно дом купили, какая шуба?

– Ну, такая мутоновая, темно-коричневая, с капюшоном…

Он даже не ответил, что подумает, как делал всегда, когда хотел увильнуть от моих грандиозных планов. А это означало, что про шубу надо забыть. Или как-то извернуться наизнанку самой, пока продавец согласился ждать, и заветный пакет еще стоял в углу моего кабинета.

За полчаса, что я шла до дома, муж успел превратиться в преступника, который лишил меня всех шуб на свете. И уже на подходе к дому я вспомнила, что никогда не была на море. А во дворе меня встретила Ева на трехколесном велосипеде, в футболке наизнанку, перепачканная шоколадом. Гордея во дворе не было. Мысли о море разбились о быт.

– Ева, золотце, а папа где? Ты почему одна?

Она махнула ручкой в сторону дома. Дверь была открыта настежь, на крыльце валялись игрушки. Не разуваясь, я промчалась по этажам, как спринтер, и с изумлением обнаружила, что в доме никого нет. Присела на краешек дивана в столовой и лихорадочно соображала: куда мог уйти Гордей? Под солнечным сплетением заныло. Сколько времени Ева бегает во дворе одна? А если бы сейчас пришла не я? Дальше я запретила себе фантазировать.