скачать книгу бесплатно
– Можно, конечно, положить в такой суп риса, и он, впитав в себя соль, сделает его съедобным. Но, боюсь, риса на такой соляной раствор понадобится столько, что нашего уважаемого завхоза хватит удар от новых дополнительных затрат. Поэтому мы сделаем иначе.
Он положил ладонь на плечо начавшей уже всхлипывать Лене и ласково спросил:
– Вот что, дочка! У тебя ведро кипятка найдется?
– Да… – прошептала в ответ та. – Я его под чай приготовила.
– Отлично! – похвалил академик и прошептал: – Тогда быстренько слей все из мисок обратно в бак, прокипяти и влей туда все это ведро!
– А как же чай?
– А до него, я чувствую, у нас сегодня очередь не скоро дойдет! И понадобится далеко не одно ведро кипятка! – подмигнул ей академик и уже во всеуслышание добавил: – А пока мечи все, что есть в печи: хлеб, рыбные консервы, доставай новые миски, будем есть сами и кормить гостей!
– Каких еще гостей? – начал было возмущенно завхоз, но Владимир Всеволодович неожиданно резким жестом осадил его. И, подойдя к канатам, пригласил радушно всех стоявших за ними на территорию бывшего пруда:
– Друзья! Прошу к столу! Как говорится, чем богаты, тем и рады!
Глава вторая
Бравое дело
– Правильно, учите, учите их! – одобрил Юрий Цезаревич.
Местные жители с благодарностью приняли приглашение академика, и… все как один, предупредив, что «они сейчас», разбежались по своим домам. Не прошло и пяти минут, как они стали появляться вновь, причем далеко не с пустыми руками. Кто шел с кастрюлей борща, кто с кружком колбасы, кто с вареной курицей, кто с пирогом (не все ведь знали, что идет пост)! И все со свежей зеленью, яйцами, огурцами, так что вскоре стол, по выражению Александра, стал напоминать трапезу великого князя после победы над половцами.
Валентин в растерянности посмотрел на Владимира Всеволодовича. Тот озадаченно почесал седой висок и махнул рукой:
– Ладно! Гостям не перечат! Да и потом вы у меня – учащиеся, работу археолога можно приравнять к тяжелой, так что сегодня, в виде исключения, пост – послабляется!
– Ура! – дружно закричали в ответ на это студенты.
– Можно часть продуктов отнести ко мне на склад! – потянувшись к курице, с готовностью предложил завхоз. – Опять же бюджет сэкономим!
– Я сказал, в виде исключения и только один раз! – остановил его академик. – Сегодня же я переговорю с нашими благотворителями, и, надеюсь, это больше не повторится.
За столом стало тесно, но студенты, под руководством Юрия Цезаревича, принесли из школы скамеек, и места хватило всем.
Ваня расположился рядом с другом. С другой стороны к Стасу попыталась подсесть Людмила, но Ваня так грозно сказал ей: «Занято», что та поспешно отошла, и это место, освободившись от своих обязанностей, заняла Лена.
От Вани Стас тоже узнал несколько последних новостей. Только на этот раз – тревожных.
– Не нравится мне что-то эта машина! – показал Ваня Стасу на черный «внедорожник», проехавший мимо.
– А кто в ней?
– Да черные археологи, которые роются на месте бывших боев. Отец пообещал им головы поотрывать, если увидит на своем участке. Вот они и проверяют все время, дома ли он… Знают, что отец даром говорить не будет. И еще этот районный антиквар тут постоянно трется… Как коршун в поисках добычи… Но вроде как никто из ребят с ним не общался…
* * *
Ваня хотел еще что-то сказать, но тут Владимир Всеволодович, наконец, встал и постучал ложкой по миске, призывая всех к тишине.
– Молитва уже была, и теперь каждый при желании может помолиться отдельно, – сказал он и сделал радушный приглашающий жест. – Мне остается лишь пожелать всем приятного аппетита или, точнее, как сказали бы наши предки – Ангела за трапезой!
Студенты дружно набросились на еду.
Гости, наоборот, ели совсем немного и, выждав, стали осторожно то ли хвалить, то ли упрекать академика:
– Строго вы с ними, Владимир Всеволодович!
– Да, глядим – у вас тут молитвы утром и вечером, словно в монастыре, на службе в храме все как один. Да и на рабочей площадке порядок, словно на армейском плацу!
– А как же иначе? – удивился академик. – У наших предков учеба всегда была связана со строгостью. Во времена уже того же Ярослава Мудрого, который завел первые школы на Руси, учитель мог даже высечь провинившегося или плохо ответившего на вопрос ученика. А что касается поста, молитвы и самое главное – веры… – он оглядел всех за столом и, больше студентам, чем спрашивавшим, ответил: – Сами рассудите: что может понять ученый историк в истории России, отрывая ее от самого главного, что в ней есть, – я имею в виду, от Православия! Не веря сам, он просто ничего не поймет в этом предмете. И будет, как слепой слепого, вести своих учеников, или водить их, словно экскурсовод по музею, показывая экспонаты, в которых совершенно ничего не смыслит!
– Правильно, учите, учите их! – одобрил Юрий Цезаревич. – И одного обязательно после выпуска направьте к нам в школу. Вон хотя бы Станислава!
Лена с гордостью посмотрела на Стаса, но тот почему-то вдруг снова помрачнел и опустил голову.
Директор школы принял это за скромность и, одобрительно кивнув юноше, продолжил:
– Чтобы он наших детей правильно нашей истории учил. А то, говорят, не в обиду вам будет сказано, некоторые академики такое понапридумывали, что просто в голове не укладывается! Будто и татаро-монгольского нашествия не было никогда, а всего лишь наши князья вовремя не рассчитались с охранявшими границы Руси сторожевыми отрядами. И почитаемый во все века народом Александр Невский был на самом деле Чингиз-ханом. А Иванов Грозных и вовсе не один, а целых четыре было!
– Давайте не будем повторять чей-то бред! Это вообще не тема для серьезного разговора! – поморщился Владимир Всеволодович. – И только для того, чтобы, даже не начиная, закончить ее, скажу, что да, взялись некоторые ретивые математики за историю Руси. Разумеется, в полном отрыве от Православной веры, от здравого смысла, наконец, от русского фольклора, от тех же песен о тягостном времени монгольского ига, от нумизматики, сфрагистики[1 - Наука о древних печатях, штампах и т. п.], которые просто камня на камне не оставляют из этих, только на вид убедительных, доказательств…
– Беда, как говорится, коль сапоги начнет тачать пирожник! – с аппетитом откусывая кусок пирога, заметил тракторист, оставивший свой трактор тарахтеть неподалеку от места раскопок.
– Вот видите, вы и сами все поняли! – улыбнулся ему академик, и лицо его снова стало серьезным, даже приобрело какое-то скорбное выражение. – Просто кому-то очень хочется лишить нас нашего великого и славного прошлого, сделать нас, так сказать, Иванами, не помнящими своего родства. А некоторые государства, которые сами-то моложе нашего Большого театра, еще и учат нас, какой быть нашей культуре, и, как я понимаю, управляют делом создания и массового издания таких книг…
Он готов был и дальше, хоть и не хотел, развивать эту тему, столь болезненной была она для него, как для истинного почитателя и ценителя родной старины, но тут, наконец, подошли дядя Андрей и Наталья Васильевна. Первый – с большим куском сала, вторая – с огромной стопкой толстых, жирных блинов.
– Ну-ка, ну-ка! – сразу оборвав себя на полуслове, оживился Владимир Всеволодович и потянулся не к блинам и салу, а к тому, что принес дядя Андрей: большому, испещренному следами плоскогубцев, слитку свинца. – Так я и думал. Печать вашего тезки – великого князя Всеволода Ярославича, сына Ярослава Мудрого и отца Владимира Мономаха.
– Вы, конечно, академик, вам виднее, но… какой же он мой тезка? – удивился дядя Андрей. – Скорей, ваш – по батюшке…
– Да нет, православное имя у него было как раз Андрей, и вот тут, – академик показал на совершенно обезображенную сторону большой княжеской печати, – находилось изображение его небесного покровителя – святого апостола Андрея Первозванного! А вот тут, – перевернул он слиток, – действительно есть пятистрочная греческая благопожелательная надпись, перевод с которой звучит так: «Господи, помоги Андрею».
Дядя Андрей довольно хмыкнул и, порывшись в кармане, брякнул перед академиком еще несколько круглых плоских кружков из темного свинца.
Владимир Всеволодович вопросительно посмотрел на него.
– Это я тоже тогда нашел! – объяснил ему дядя Андрей. – Просто, когда вы спрашивали, забыл про них, а когда в грузилах рылся, то наткнулся и вспомнил. Правда, на них и без плоскогубцев нет никаких портретов и надписей! Так что, наверное, вообще ничего интересного!
Однако сообщение дяди Андрея и вид кружков неожиданно взволновали академика. Он изучил их и тоном экзаменатора спросил Валентина:
– Что это такое, по-вашему?
– Судя по всему, заготовки для будущих печатей! – уверенно ответил тот.
– Правильно. И что сие означает?
На этот раз пятикурсник задумался, и Владимир Всеволодович сам ответил на свой вопрос:
– А то, что здесь действительно находился княжеский терем! Печать мог привезти с грамотой гонец. Она могла свисать с документа, подтверждающего права собственности какого-нибудь старшего дружинника на эту весь. Но заготовки будущих печатей… Они могли находиться только непосредственно при самом князе! Так что эти находки не менее ценны, чем эта печать! – уже всем сообщил он и с сокрушением покачал головой: – Ах, как жаль, что она все же так обезображена плоскогубцами…
– Ну, я тут ни при чем! – предупредил дядя Андрей. – Это, наверное, еще из дедов наших кто-то над ней постарался…
– Да нет, думаю, ни деды, ни прапрадеды ваши к ней тоже не прикасались. Это, судя по всему, было сделано еще в то время… – успокаивающе заметил ему Владимир Всеволодович, чем неожиданно привел дядю Андрея в немалое замешательство.
– Что, наши предки – даже плоскогубцы знали? – во все глаза уставился на академика тот.
– А вы думаете, они были глупее нас? – академик, в свою очередь, так изумился, что даже забыл про камень, принесенный Натальей Васильевной.
– А что, разве нет? – усмехнулся дядя Андрей.
– Точно! – поддержали его земляки. – Они же ведь самого элементарного, того, что сейчас даже детям известно, не знали!
– Ни машин, ни телевизора никогда не видели!
– Даже радио не слыхали!
– Ваша правда: не видели, не знали, не слышали, – согласился академик. – Но зато им было известно и понятно то, что уже давно не дано понять нам, живущим, так сказать, в просвещенном двадцать первом веке. Валентин, принесите мне, пожалуйста, навершие княжеского посоха, ладью и еще что-нибудь для наглядности! – попросил он своего помощника. Тот, понимающе кивнув, пошел к рабочему столу.
Академик собрался продолжить разговор и вдруг увидел, что Стас с Леной, осторожно выйдя из-за стола, направились к своему рабочему месту.
– А вы куда, друзья мои, или вам все это неинтересно? – окликнул он их.
– Нет, что вы! Мы… просто немного поработаем! – немного виновато улыбнулся ему Стас. – Честно говоря, уж очень соскучился по раскопкам!
– И только? – обиженно прошептала ему Лена, а вслух поддакнула: – А слышно нам хорошо и отсюда!
– Ну что ж, дело молодое, работайте! – одобрительно кивнул им академик и снова повернулся к своим слушателям…
– Ай, какая досада!.. – воскликнул Владимир Всеволодович.
Стас и Лена, лишь изредка перебрасываясь вроде бы ничего не значащими, но самыми важными для них словами, продолжали раскапывать самое бесперспективное, с точки зрения Вани, место.
В основном говорили их глаза и то и дело встречающиеся во время работы руки…
– Глядите, их так и тянет друг к другу, а они словно даже не замечают этого! – показывая на них взглядом, возмутилась Юля, и Александр с Людмилой принялись насмехаться:
– Ханжи!
– Святоши!
– Да просто глупые люди!
К счастью, ни Лена, ни Стас не слышали этих слов. Зато до них отчетливо доносился почти весь разговор за столом. Хотя слушали они его, в основном, обрывками.
– Неужели это, и правда, шахматная ладья, то есть тура? – удивлялись люди.
– Они что, и в шахматы, значит, играть умели?
– Да вы что, в самом деле, считаете, что они были дикарями? – возмутился, в конце концов, академик. – Это, наоборот, мы во многом по сравнению с ними теперь дикари! Конечно, не стоит идеализировать то жестокое и неоднозначное время. И тогда существовали коварство и жестокость, предательство и обман, непомерное честолюбие и жадность… Словом, бывало всякое, и всякие бывали среди людей. Но в основной своей массе они были гораздо чище, светлее, духовнее нас! – он показал небольшой обломок, весь покрытый какими-то узорами. – Вот навершие, или ручка, посоха, возможно даже княжеского. Казалось бы, обычная бытовая вещь. Но на ней такие узоры, значение которых нам уже не дано понять! Они же понимали всю их гармонию без труда. А войны? Раньше главной целью сошедшихся в бою дружин было только сломить сопротивление, прогнать противника, причем не уничтожать друг друга до полного истребления. Вполне достаточно было просто оглушить врага ударом булавы по шлему. Откуда и слово – ошеломить! Не случайно многие описания сражений в летописях заканчиваются словами: «…и на том они разошлись, и раненых было много, убитых же мало…» А теперь? Автоматы, пулеметы, гранатометы, я уж не говорю об оружии массового поражения…
Владимир Всеволодович оглядел согласно кивавших людей и продолжил:
– А насколько выше нас были они в духовной жизни! Собственно, Русь и Россия всегда и отличалась именно живой верой своего народа.
– Ну да, – подтвердил Валентин. – Америку называли предприимчивой, Германию – воинственной, а Русь – святой!
– Правильно! – снова взял бразды разговора в свои руки академик. – Но не потому, что в ней жили одни святые люди, а потому что старались жить по заповедям Божьим и, согрешая, – ну как же живому человеку уберечься порою от этого, – каялись. Каялись все, начиная с простолюдина и кончая самим царем.
Владимир Всеволодович попросил о чем-то Валентина, и тот, сбегав к рабочему столу, вернулся с целой горстью монет.
– Вот, – показал всем самую мелкую из них академик. – Эту серебряную копейку мы нашли недавно на раскопе номер два.
– Ой, меньше ноготка моей внучки! – подивилась Наталья Васильевна. – Как же ее носили-то, не теряя?
– Очень просто – за щекой! – объяснил Владимир Всеволодович. – Нумизматы за ее размеры так и прозвали ее – «капельная копейка». На ней написано: царь и великий князь Алексей Михайлович. В народе его прозвали «Тишайший». Так вот он в Великий пост ежедневно клал, по одним данным, три тысячи, по другим – пять тысяч поклонов. Чтобы понять хотя бы чисто физически, что это такое, то есть какова серьезность такого духовного подвига и степень его покаяния, – вы можете сами сделать пятьдесят или, еще лучше, сто поклонов… А кроме того, должен вам сказать, что как бы ни были заняты наши цари управлением государством, например Александр Третий, Николай Второй, – они каждое утро посещали раннюю литургию в храме и только после этого шли вершить государственные дела…
Сидевший неподалеку от Владимира Всеволодовича дядя Андрей сам взял одну из монет и, громко прочитав: «3 копейки 1905 года», пренебрежительно махнул рукой:
– Ну, а это совсем недавнее прошлое. Ничего интересного!
– Не скажите! – отрицательно покачал головой академик. – Это было очень сложное для нашей страны – тогда еще государства, так как был еще Государь – время. Время начала излома. И сам царь Николай Второй отправился в Троицкую Лавру, поклонился мощам игумена Земли Русской Преподобного Сергия, а затем пошел в расположенный в нескольких верстах Черниговский скит за советом к прозорливому старцу Варнаве, которого вся Россия звала старцем-утешителем… Конечно, весь разговор старца с царем навсегда останется тайной. Но то ли со слов келейника, то ли по выражению лица самого императора удалось понять, что отец Варнава открыл ему, что ожидает его и его семью… Говорят, двумя годами раньше то же самое он прочитал в послании, переданном за сто лет до того Царскому Дому преподобным Серафимом Саровским, которого при государе Николае Втором прославили в лике святых. И почти в то же самое время Николай Второй посетил Иоанна Кронштадтского, и тот тоже подтвердил предсказания. И именно тогда Государь принял решение принести себя в жертву за Россию, и никакие, казалось бы, смертельно опасные случайности ни до войны, ни на фронте… – Владимир Всеволодович показал две медные монеты 1914 и 1915 годов – не заставили его даже смутиться. Наоборот, Государь остался совершенно беспристрастным, так как знал, что время его еще не пришло. И этому тоже есть свидетельства очевидцев…
Академик немного помолчал и бережно взял со стола еще одну монетку:
– А эту копейку нашел у паперти храма сторож Виктор. Он бывший сапер и говорит, что без всякого миноискателя чувствует металл руками. Но дело не в этом, а в дате. Вот видите: 1937 год. Это тоже свидетельство нашей русской святости. И того, кто подал милостыню, и кто сидел, принимая ее на паперти, и кто совершал службу в храме, куда в любую минуту могли ворваться представители безбожной власти. Сотни тысяч людей претерпели мученическую смерть: были расстреляны, утоплены в прорубях, повешены прямо на Царских вратах, закопаны живыми в землю только за то, что до конца исповедывали веру своих предков, веру во Христа!
Владимир Всеволодович пустил копейку по кругу, чтобы каждый мог прикоснуться к ней, а через нее и к тому, кто не отказался от святой веры в самое страшное время, и продолжил:
– Да, они погибли. Зато теперь у нас есть целый сонм святых новомучеников и исповедников российских, по сути – наших старших современников, которые, предстоя перед Богом, молятся за нас и за Россию!
Дальше разговор пошел вперебивку, в зависимости от вопросов: о том, что когда не было телевизоров, любимым времяпровождением людей, особенно долгими зимними вечерами, было чтение житий святых…; о том, что с древности русские люди старались жить по закону и совести…; о том, что русские купцы некогда были безукоризненно честными, и именно с ними предпочитали иметь дело заморские покупатели…
Наконец, Владимир Всеволодович опять заговорил о главном – о гармонии, которую намного глубже и тоньше, чем мы, понимали предки, и готов был говорить об этом хоть до следующего дня. Но тут Наталья Васильевна, у которой, как оказалось, куры еще были не кормлены, взяла свой камень и положила его прямо перед академиком.
– Что я его, зря, что ли, сюда несла?..
– Ой, простите! – спохватился Владимир Всеволодович, взглянул на камень и сразу же забыл, о чем он только что вел разговор.
– Валентин, видите? – послышался его короткий диалог с помощником.
– Да!
– Это же мрамор!
– Заметьте, обожженный…
