Джулия [1984]

Наложив повязку, бывшая медсестра задержала руки над запястьем Джулии. Казалось, сейчас опять будет мука, опять боль.

– Хотела спросить… – приглушенно начала Вики.

– Да?

– Несколько дней назад я оставила тебе записку. Хотела спросить: ты ее прочла?

Джулия сразу все поняла и тут же подумала, что Вики вынашивала свой вопрос уже давно. В ту же секунду ее охватил гнев. Она чуть не потребовала, чтобы Вики занималась своими делами и не отвлекалась на ерунду. Но чрезмерные эмоции сейчас могли только навредить.

Конечно, Джулия давно знала, что Вики относится к ней с обожанием. В общежитиях однополая любовь – отнюдь не редкость. На самом деле было бы даже удивительно, если бы девушки периодически не влюблялись в симпатичных соседок. Джулия вспомнила о Реджи, но такие влюбленности не в счет. Даже когда между двумя девушками в общежитии происходил злосекс, это еще нельзя было назвать тем самым. В воспитательном доме для девочек, куда Джулию отправили из ПАЗ, она сама недолго встречалась с красивой девушкой постарше, ее звали Эдна. Но какими бы незабываемыми, пьянящими, горячими ни были те встречи, к этому самому они точно не относились. Такова женская природа – охотно влюбляться и влюблять, носить согретые чужим теплом тапочки и создавать из этого романтику. И ничего удивительного, если романтика приведет к объятьям вдали от посторонних глаз, где-нибудь в чулане. Все равно подобные отношения – не то самое.

Но вместе с тем Джулия прекрасно понимала, что Вики оставила записку, фактически прощаясь с жизнью, зная, что ее грехи выплыли наружу и жить ей, возможно, всего пару часов. «Я вас люблю» – последние слова перед тюрьмой. Как и в ту ночь, Джулию охватило предательское волнение. Она с гневом думала о том, что Вики вела себя неразумно и ставила под удар всех, но в то же время ей хотелось взять девчонку за руку и признаться, что их чувства взаимны.

– Записку? – наконец ответила Джулия с подобающим случаю равнодушием. – Не уверена. А когда это было?

– Когда… вспомни, той ночью, когда показывали программу о товарище Картофеле. Ты пришла и села ко мне на кровать. А записку я оставила днем.

– Ах да, – ответила Джулия, – вот ты о чем. Я вспомнила.

Не в силах совладать с собой, она посмотрела на Вики и увидела в ее глазах лихорадочный блеск. У Джулии упало сердце. Она поняла, что еще чуть-чуть – и Вики примется шептать ей на ухо. Многие аресты так и происходили: кому-то отчаянно хотелось высказаться в надежде, что соглядатаи не заметят.

И, не дожидаясь, чтобы подобная участь постигла Вики, Джулия спокойно и уверенно перехватила инициативу:

– Могла бы и не волноваться. Я видела, что туалет забит. Можно было не предупреждать.

Вики кивнула, и глаза ее наполнились предательской влагой.

– Да, можно было.

– Записками делу не поможешь, правда? Что теперь о них говорить? Давай забудем.

Вики стиснула зубы и вернулась к запястью Джулии.

– Конечно, это бессмысленно. Все так.

Повязку она накладывала в мучительной тишине. Когда-то Джулия хотела придумать специальный язык прикосновений, незаметный для телекранов. Можно было подумать, именно на нем они и начали говорить, когда Джулия застыла, а Вики наматывала комбинезон ей на руку, чтобы затем отрезать нужную длину; то же повторилось и когда бывшая медсестра накладывала жесткую повязку. Они не разговаривали, но двигались согласованно. Во всем теле Джулия чувствовала непривычный дискомфорт. От Вики пахло настоящим чаем – марки «Центральный комитет», – а также потом юной девушки. В какой-то миг она задела грудью плечо Джулии; этот аромат захлестнул и ту.

Затем дверь холла вновь отворилась, и вновь полился монотонный новояз. Послышались приближающиеся шаги; распахнулась дверь. Вики и Джулия резко отпрянули друг от друга.

– Всем здравствуйте. – Из дверного проема показалась голова доктора Луиса. – Все живы?

– Здравствуйте! – откликнулась Джулия. – Более или менее.

– Можно войти?

– Конечно, конечно, – ответила Вики и поспешно встала, уступая ему место.

Доктор Луис принадлежал к особому роду людей, которые, можно было подумать, неуязвимы для доносов. Хотя многие знали о его похождениях и участии в дюжине сомнительных предприятий, он каждый раз выходил сухим из воды. Конечно, отчасти это можно было понять. Как медика, его ценили в Молодежном антиполовом союзе за умение авторитетно писать об опасностях для здоровья, связанных с половым актом, а также, менее официально, за готовность без лишнего шума устранять последствия этих опасностей. Кроме того, он выписывал и отпускал «антиполовые» препараты. Доступные в разных формах, они всегда обеспечивали человеку исключительно приятное самочувствие. За подобные услуги с высокопоставленных чиновников доктор денег не брал. Простые же смертные были вынуждены как бы случайно встречаться с его сестрой на улице и жертвовать деньги во «Внутрипартийный медфонд Северного Лондона».

Его также выделяло трудноописуемое качество – «благовид». Войдя в чайную комнату, он излучал профессиональную ухоженность и спокойствие. Волосы влажные, чувствуется приятный запах мыла «Социалистическая чистота» – он явно успел принять ванну в одной из комнат наверху. Как всегда, обвешан тремя своими медицинскими сумками со всем необходимым. Его появление произвело знакомый эффект: Вики и Джулия заметно расслабились и расплылись в улыбках.

– Я упала с велосипеда, – начала объяснять Джулия, пока доктор Луис снимал с себя сумки, – ударилась о тротуар и, наверно, вывернула запястье. Думаю, ничего страшного.

– Повреждение запястья, – доктор Луис покачал головой с притворной серьезностью, – унесло немало жизней. Боюсь, шансы ваши невелики.

– Ох, не шутите так, – ответила Джулия. – Мне снять повязку?

– Пока не нужно. Ваша медсестра потрудилась на славу. Может, и не придется портить ее работу.

Во время осмотра Вики стояла рядом. Доктор Луис прощупывал руку Джулии и спрашивал, не болит ли тут или там, на что она в основном отвечала отрицательно. Сама его манера общения странным образом успокаивала. Даже когда у Джулии текли слезы, боль все-таки не была невыносимо жуткой.

– Уверен, это всего лишь растяжение, – наконец сказал доктор Луис. – Повезло.

– Значит, ничего страшного? – уточнила Джулия.

– Ну, какое-то время еще поболит. Руке нужен покой. Никакой нагрузки. О переломе пришлось бы сообщать на две инстанции выше. Сплошная волокита. А растяжение – это пустяк.

– Ох… спасибо.

– Не грустите. Ну-ка, посмотрим. – Доктор подтянул ногой одну из ближайших сумок. Оттуда он достал крошечный пакетик из вощеной бумаги, набитый таблетками. – Эти кругляшки облегчат боль. Только не больше двух за один прием. И джином не запивать. При вашем весе хватит и двадцати штук, чтобы навсегда распрощаться с жизнью.

– Может, не давать их Джулии, – предложила Вики, – если они так опасны?

– Ерунда, – возразила Джулия. – Мне больше двух не понадобится.

– Что верно, то верно, – согласился доктор Луис. – Та девушка сделала это специально. Из-за парня. Надеюсь, что мы, члены антиполового союза, избавлены от таких глупостей.

– Да-да, – поспешно подтвердила Вики. – Я так рада, что состою в союзе. Секс толкает людей на ужасные поступки.

– Плюсточно, – ответил доктор Луис.

– Вот именно, – сказала Джулия. – Обещаю, я с собой ничего не сделаю.

– Конечно, – улыбнулся доктор Луис, – ведь я дам вам всего десять таблеток.

Они посмеялись. Доктор Луис по очереди обвесился всеми своими сумками.

– Привет от меня товарищу Уайтхеду, – на ходу бросил он Вики. – И передайте, что я получил его знак признательности.

– Обязательно передам, – сказала Вики и внезапно побелела. – Спасибо. Он вам плюсплюс благодарен.

Уходя, доктор Луис оставил дверь открытой. Лекция тянулась и тянулась. Вики поджала губы, явно желая поскорее захлопнуть дверь. Внезапно Джулию осенило: не кто иной, как доктор Луис, и дал председателю Уайтхеду тот препарат, что убил ребенка Вики. Сейчас Джулия с готовностью отправила бы на тот свет и доктора Луиса, и Уайтхеда, и, да, кое-кого еще.

Вики подняла глаза и с вымученной радостью в голосе спросила:

– Ну что, можем закругляться?

Когда руку Джулии окончательно зафиксировали, девушки вернулись в холл и досидели до конца лекции. Во время дискуссии Джулия похвалила плюсплюсовое выступление и попросила лектора порекомендовать дополнительную литературу по теме. Слушателям раздали пропуска для перемещения по городу после комендантского часа. Все заняли очередь в автобус Антиполового союза, кто-то погрузил велосипед Джулии в багажное отделение. Все это время с ней была Вики. В автобусе она тоже села рядом, но ни одна из них не проронила ни слова; невозможность их отношений становилась все отчетливей. В пути Джулия вдыхала мягкий аромат Вики.

8

Как ни странно, за этим ничего не последовало. Утром Джулия встала, и день пошел как всегда – заведенным порядком. Вики не искала ее взгляда, но и сама отводила глаза не более обычного. Утреннюю зарядку (или, как теперь говорилось, физупр) пришлось немного сократить из-за травмы руки, но соседки по общежитию и бровью не повели. На велосипеде Джулия кое-как доехала до миниправа; там никто не полюбопытствовал насчет ее примитивной перевязи. Литмашины-калейдоскопы отличались хищными повадками, и персонал решил, что у нее производственная травма. Эсси, ее напарница, взяла на себя трудоемкие операции (прежде Джулия и сама так поступала по отношению к ней) и даже выдала ей из своих запасов две траченных молью таблетки аспирина.

Но что самое удивительное – во время второй кормежки Джулия увидела в столовой Старого Зануду. Тот ничем не выдал, что помнит их компрометирующую встречу. Более того, сделал вид, будто не замечает ее вовсе. Его окружало унылое постоянство: те же металлические столы и стулья, будто покореженные кем-то в драке; те же люди, сидящие в тесноте, соприкасаясь локтями; то же затхлое дыхание. Не менялась и малосъедобная жижа с ошметками специфического белесого мяса, под цвет неизменно мрачных физиономий работников, с осторожностью отправляющих его в рот.

Расправляясь со своей порцией этого варева, налитого в алюминиевую миску, Джулия исподволь наблюдала за Смитом. При таком освещении он выглядел фигурой потрепанной и блеклой, пока на лице его не отразилась внезапная мысль. Во взгляде скользнула и тут же исчезла серьезность, как большая рыбина в мутных водах. Если он и впрямь голдстейнист, не служит ли его неприметность умелой маскировкой? Когда он встал из-за стола, чтобы отнести свой поднос на стойку, Джулия украдкой пригляделась к нему повнимательней и с удовольствием отметила его стройное телосложение, его крупные лопатки, которые обозначились под тонкой вискозой. Он уже вышел, а перед ее мысленным взором все повторялся его подъем из-за этого осклизлого стола.

А вечером, словно бы на тот случай, если еще не поняла, что к чему, Джулия, лежа в койке на животе, вдруг осознала, что запустила руку под комбинезон и просунула палец сквозь ветхую ластовицу трусов. Она легко провела по ложбинке коротким, скрытным движением – с мыслью об Уинстоне Смите. Вот он поднялся со своего места, достал из пачки сигарету и, чтобы плотнее утрамбовать табак, постукал ею по засаленному столу, но при этом перехватил взгляд Джулии. Он хотел ее и намеревался добиться своего. Это читалось у него в глазах. Помешать этому она не могла. Он не собирался отступать.

В ее фантазиях ничего больше не случилось, но они сделали свое дело. Джулия прокрутила это в голове несколько раз и достигла желаемого.

На другой день она задержалась после двухминутки ненависти, побродила по десятому этажу, будто в поисках санузла, предложила укрепить оконную раму, из которой вечно дуло, и потрепалась с Томом Парсонсом, некогда ее любовником. А сама краем глаза следила за перемещениями Смита. Тот один раз бросил на нее неприязненный взгляд, резкий и пристальный, который погас у нее на виду. От этого ее кинуло в жар. Вновь опустившись на стул, Джулия остро, с наслаждением ощутила свое мягкое, сочащееся влагой сокровенное лоно. Она закинула ногу на ногу и плотно стиснула бедра, как будто боялась его упустить.

Во всех связях, которые случались у Джулии, мужчина всегда делал первый шаг или, по крайней мере, шел ей навстречу. Взять хотя бы недавний случай: парень подсел к ней в кино. Намерения его были неочевидны, поэтому она как бы невзначай задела его коленкой и долю секунды помедлила. Затем, отстранившись, покосилась в его сторону. Сосед, разумеется, смотрел на нее. Прошла минута – и он тоже как бы невзначай задел ее коленом и тоже не стал отдергивать ногу. Так повторялось до тех пор, пока прикосновение не стало решительным; в благодатной темноте на обоих нахлынуло вожделение. После сеанса, в общей толчее, Джулия шепотом назвала ему время и место. А дальше – по накатанной колее. Каждый шаг был предопределен, тем более что интрижки такого рода обычно следовали установленному шаблону, прямо как сюжеты, штамповавшиеся машинами лито. Даже когда тот парень бормотал нежности, в них, бывало, повторялись излияния предыдущих ее любовников. Ничего удивительного: некоторые слова и выражения использовались как показатели принадлежности к сексактивному классу. Обращения «дорогой» и «милая» были обязательны. Зашкаливали и всякие выверты, воспринимавшиеся как неотъемлемая часть сексуальной игры. А вскользь брошенное непотребное словцо было почти в порядке вещей. Многим нравилось ругать внутреннюю партию, обзывать ее членов скотами и ублюдками. У Джулии когда-то был один парень, который возбуждался, произнося: «Эммануэль Голдстейн не так уж не прав» – и ничего больше, только эти семь слов, – а потом набрасывался на нее с неудержимой страстью. Другой после секса громко и протяжно, с удовлетворенной, дерзкой ухмылкой пускал газы да еще приговаривал: «А это – в честь внутренней партии».

Что же до самой Джулии, она больше всего любила наготу, особенно на природе. Любила перепихнуться в траве, на глазах у бескрайнего неба, а потом отдыхать, раскинув ноги, ощущать, как легкий ветер обдувает вульву, и, подобно сонной обезьянке, чесать у себя под мышкой. Когда на нее давило мужское туловище, ей хотелось, чтобы ягодицы саднило от шершавой земли. Пальцами ног она зарывалась в грунт, навалившийся сверху парень сыпал отборной бранью и только потом переключался на «солнышко» или «мамочку» – кто как. А после они угощались тем, что раздобыли на черном рынке, осыпали друг друга самыми пакостными словами, какие только могли припомнить, хохотали до слез и не спешили одеваться. В такие минуты Джулия сознавала свою исключительность и отвагу, как летчик, ринувшийся в пасть жестокого шторма. Она целиком отдавалась близости, которая ее убивала, и со стоном привычно нашептывала: «Люблю тебя» – на ухо тому, кого ей не суждено было увидеть вновь. Да, она его любила – по той причине, что это запрещалось. Любила, чтобы перебороть страх.

Само собой разумеется, Уинстон Смит не принадлежал к такому же бесстыдному, безалаберному типу, никоим образом туда не вписывался.

Да и сама Джулия, вероятно, на пушечный выстрел не подошла бы к Смиту, не будь у нее таблеток доктора Луиса. Никогда прежде ей не доводилось глотать антиполовые пилюли, и она не была готова к тому, как они окрашивают романтикой самые обыденные вещи. Все окружающие становились дорогими ее сердцу и незаурядными; все былые опасности вспоминались как озорное приключение. Производственный этаж с его грохотом и суетой превращался в праздник. Не загруженная работой, она могла стоять на мостике и предаваться мечтам, курить и с острой ностальгией провожать эти часы, пока они еще длились. Мысли ее блуждали разными диковинными путями, вожделели, расцвечивали, припоминали. Раскопали даже записку от Вики – «Я вас люблю» – и совместили с воспоминанием об Уинстоне Смите, стоявшем в дверях таинственной лавки Уикса и глазевшем на Джулию с неразделенным гневом. В следующий миг у нее уже выстроился план, и она, скрывая ухмылку, прикрыла рот ладонью. Раньше ей мнилось, что она лишь по беспечности не выбросила сразу ту записку в сточную канаву. Теперь же в этом обнаружилось решение головоломки. Что могло быть разумнее такого шага? Наутро, переодеваясь у своего шкафчика, Джулия обнаружила записку в целости и сохранности – на верхней полке, между выходными ботинками. Под болтовню с Эсси насчет нового киномюзикла она незаметно сунула бумажный квадратик в карман комбинезона.

Перейдя эту грань, она совсем заплутала. Ей грезились лавки Уикса, и бордели, и опиумные притоны, где собиралось Братство, и от этого ее тело взмывало до небес от удовольствия. Братья Бруталы! Чего же они добивались? Свободы – так говорил Эммануэль Голдстейн. Свобода представлялась ей излишеством, неуклюжей возней: перед мысленным взором возникали две собачонки, наскакивающие друг на дружку при встрече. Для нее такие проделки жили только в детских воспоминаниях и ограничивались теми часами, когда ссыльные сетовали, спорили, пели за кухонными столами, а Джулия у их ног играла в солдатики шпильками для волос. В понятие свободы входила и сытная пища ссыльных, и музыка под названием «джаз», в которой хрипели и стонали трубы, точно от сладостного недуга. Мать рассказывала ей, что эти песни созданы в другой вселенной. Значит, та, другая вселенная и звалась свободой. Там люди курили опиум и каждый дом служил обителью гнуснейшего порока – блаженства. В одной песне пелось, как маршируют святые, а солнце не хочет светить и… что же еще? Джулия подзабыла. Ей помнилось, как она, кроха, выглядывает из-под кипы пальто, и как дребезжит граммофон от топота танцующих, и как дядька-анархист медленно ведет в танце свою жену-итальянку: они закрывали глаза и соприкасались щеками. В этих прикосновениях тоже была свобода, чья голая чувственность витала над разгоряченной толпой. Свобода мелькала и позже, когда они с Хьюбертом летели над сверкающим темным океаном и все тело распевало от рокота и страха. Мелькала она и в увиденной ими сверху лодке контрабандистов, что оставляла за кормой длинный пенистый след: в лодке везли шоколад из другой вселенной, где росли другие деревья, под которыми люди курили французские сигареты, пили вино и были «свободными». Они говорили друг другу: «Я вас люблю».

Такого рода мысли обитали в голове у Джулии до тех пор, пока она своим поступком не обрекла их обоих на смерть.

На десятый этаж она пришла под благовидным предлогом: занести в исследовательский отдел список уточнений к новоязу для команды литобработчиков. На обратном пути она замедлила шаг при входе в длинный, ярко освещенный коридор, ведущий к лестнице. Конечно, у нее из головы не шел Смит, и когда он собственной персоной возник прямо перед ней, в этом чувствовалось что-то нереальное и вместе с тем неизбежное. От удивления она чуть не упустила свой шанс. Уж слишком скоро все произошло, слишком внезапно. Под воздействием пилюль она ходила сама не своя – недолго было наделать ошибок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Сэр Уолтер Рейли (тж. Рэли) (ок. 1554–1618) – английский государственный деятель, мореплаватель, один из первых колонизаторов Северной Америки, завезший, как принято считать, в Британию картофель и табак. Название телепередачи «Картофель – наш товарищ» отсылает к фразе на латыни, вышитой на кисете, который был найден в камере Рейли после его казни: «В самые тяжелые времена он был моим товарищем» («Comes meus fuit in illo miserrimo tempore»). – Здесь и далее примеч. З. Смоленской.

2

Ежегодный британский бал дебютанток.

3

Мейдстон – административный, промышленный и торговый центр графства Кент.

4

Dog and Trumpet – реально существующий паб в лондонском Сохо; его вывеска навеяна эмблемой фирмы грамзаписи His Master’s Voice («Голос его хозяина») – собака, сидящая перед раструбом граммофона.