Это вам не хухры-мухры

Озадаченно почесав задней лапой левое ухо, Кузя задумался.

Разумеется, он и раньше видел всякие машины, но такой никогда! Были на ней, кроме сирены и мигалки, по бортам красные полосы, с какими-то буквами. Но Кузя тогда был еще неграмотный и прочитать их не сумел. Правда в округе говорили, что его хозяин очень болен, но что такое «болен», а особенно «очень болен», Кузя, разумеется, не знал.

С неделю хмуро просидев у пустой миски, Кузя на все махнул хвостом и, уронив на пыльный двор навернувшуюся слезу, пошел в мир побираться.

Денег у него, как у любой порядочной и даже непорядочной собаки, не было, а кушать хотелось! И надо сказать – даже очень!

Вначале Кузя встал на скользкий путь воровства, стянув с прилавка кучу вкусно пахнувших сосисок, но это очень не понравилось продавцу, который гнался за ним до конца улицы, грозно размахивая над головой отвоеванным назад товаром.

На счастье Кузи, в заборе, к которому его загнала погоня, оказалась дырка и Кузя, задыхаясь от страха, с поджатым хвостом, не раздумывая в нее нырнул и затаился.

Ножки его дрожали, а уши не в пример хвосту сильно оттопырились. Кузя прислушивался и очень боялся, что продавец тоже полезет за ним в дырку. Он так испугался, что даже не подумал, до чего же он сам маленький и какой здоровенный преследователь.

Тихий двор вывел его на тихую улочку, а затем на красивый проспект. Дальше Кузя идти не мог!

От вкусных запахов закружилась голова!

Повсюду, куда не кинь взгляд, стояли закусочные и столовые, а сытые люди, улыбаясь и весело переговариваясь, беззаботно шли по широкому тротуару.

Кузя не мог выдержать такой несправедливости. Он сел на задние лапы, грустно посмотрел по сторонам и звонко тявкнул от обиды.

– Какой хороший песик, – сказала проходившая мимо толстая тетка и потрепала его пухлой ручкой за ухо. От руки пахло дорогими духами и недавно съеденным шашлыком.

– У –тю- тю, – еще раз умилилась тетя и, жалостливо оглядываясь, удалилась.

– Дура! – подумал ей вслед Кузя и, закрыв глаза лапами и ушами, лег умирать от голода!

Так лежал он долго……………… Но что-то не умиралось!

– Может, лежу неудобно?! – догадался Кузя и растянулся во весь свой маленький рост на пыльном палисаднике.

Так лежал он, пока не заснул, а когда проснулся, то умирать не хотелось, а есть хотелось просто ужасно!

– Ладно! Умру потом! – решил Кузя. – Не умирать же на голодный желудок. Пойду съем чего-нибудь!

Теперь Кузя решил стать охотником. Раньше он наблюдал, как соседский кот Филя подстерегал голубей, и ему показалось, что поймать и съесть голубя – пара пустяков. Вокруг их было много – толстых и аппетитных.

Зажмурившись, Кузя представил их в зажаренном виде и облизнулся.

Выбрав из стаи самого упитанного и неповоротливого, Кузя, глотая слюну, распластался по асфальту и осторожно пополз к нему.

Распластавшись по асфальту, ползти было неудобно. Да и хвост, стоявший кренделем, не желал разгибаться, демаскируя голодного Кузю, выдавая его вместе с хвостом противнику.

Но Кузя упорно крался к своей цели, а ничего плохого не подозревающий голубь, объевшись хлебных крошек, лениво чистил свои перышки.

– Сейчас схвачу! Наемся! – мечтал Кузя, нетерпеливо сопя носом. Но тут голубь повернулся к нему клювом и с недоумением на него уставился. Вид у пернатого толстяка был чрезвычайно интеллигентный. Кузе он даже чем-то понравился, и немного стало стыдно.

Быстро загасив неуместные, в данном случае, позывы совести, Кузя продолжил преследование и с лаем набросился на птицу.

Высоко подпрыгнув, Кузя залязгал зубами, замахал лапами в воздухе………, и, промахнулся. Ему казалось, что он поймал вкусного голубя, но поймал он все тот же воздух и, спланировав на ушах, разочарованный, мягко шлепнулся оземь.

– Ха-ха-ха, – засмеялась неизвестно откуда появившаяся ворона, ей было так весело, что она чуть не свалилась с забора.

Голубь же сидел теперь в метре от него и возмущенно гулькал.

Пристыженный и поникший, Кузя покинул место охоты и медленно побрел вдоль кафе и столовых. Жизнь вновь показалась ему черной и несправедливой, он шел преисполненный вселенской жалостью к себе и собирался в скором будущем залиться горючими слезами, когда ему обернулась удача!

– Ты кто? – спросил его Гавком и Тяфком облезлый, но радостный барбос, – Давай поиграем! Поносимся друг за другом, покусаемся понарошку!

– Не хочу! – грустно сказал ему несчастный Кузя. – Какие игры на голодный желудок!?

– Гаф!? – озадаченно склонил голову его новый приятель, – Тут полно жратвы, а ты голодный!?

– Удивительно! Очень удивительно! – почесал он свое блохастое, драное ухо, – Вокруг цивилизация, народ не знает, как избавиться от продуктовых излишков, а он голодный!

– Безобразие! – заявил он, прекратив ожесточенно почесывать бок, и, слопав три неосторожных блохи, повернулся к Кузе: – Ну ладно, пошли со мной! Я покажу!

Идти оказалось недалеко, они вместе направились по тротуару вдоль аппетитно пахнущих столовых и, пройдя две из них, остановились.

Барбос оглянулся на Кузю и, хитро подмигнув глазом, кивнул в сторону третьей закусочной: – Смотри!

После этого его словно подменили. Из веселого и жизнерадостного он стал грустным и несчастным! Уши, стоявшие торчком, опустились, в глазах появилась вселенская грусть, а хвост, рухнув на землю, волочился за хозяином растрепанным веником.

В таком виде и чуть прихрамывая, барбос подошел к решетке, огораживающей от дороги столы, и, жалобно попискивая, уставился на жующего большую котлету дядьку.

Дядька, увидев его, поперхнулся, но стойко доел котлету, выпил залпом томатный сок и, вытирая салфеткой сальные губы, сокрушенно покачал головой, развел руками и, сказав псу: – Ну вот видишь, поздно ты, братец, пришел! Ничего не осталось! – быстро удалился.

Трепетно наблюдавший за этой сценой со стороны, Кузя разочарованно подумал: – Ну вот! Такой же неудачник, как и я! Набрехал с короб, фантазер собачий!

Но барбос, к его удивлению и радости, не унывал. Махнув лапой Кузе, он принялся ждать следующего едока, а, увидев подошедших к столу женщину с ребенком, стал умирать у них на глазах. Его даже зашатало из стороны в сторону, на полусогнутых лапах.

– Бедный песик! – запричитала женщина, и чуть подумав, отковыряла ложкой треть котлеты: – Кушай, собачка, кушай! – кинула она ее за решетку.

Уговаривать собачку не пришлось, видимо, не желая пачкать о землю продукт, барбос заглотил котлету в полете и снова умоляюще уставился на оставшиеся в миске две трети котлеты.

– Мама, можно, я ей тоже дам!? – спросил женщину загорелый мальчик и, пока мама о чем-то думала, отвернувшись, швырнул за решетку гарнир.

С отвращением отряхиваясь от гречневой каши, барбос с надеждой заглянул в его тарелку.

– Нет, котлеты я тебе не дам! Самому хочется! – сказал мальчик и полез за чем-то в карман.

– КОНФЕТА! – радостно ухнуло в сердце у Кузи. И он не ошибся! В блестящей обертке! Московской Бабаевской фабрики – конфета упала между ним и барбосом!

– Съем! – подумал Кузя и быстренько ее схрумкал.

А барбос продолжал попрошайничать!

Спустя час, они оба, толстые, как бочонки, лениво переваливаясь на усталых лапах, гуляли вдоль берега синего моря и неторопливо вели беседу.

– Мальчишки с мамами – это хорошо! Очень хорошо! – объяснял тонкости своей профессии барбос. – У них всегда с собой есть либо печенье, либо конфеты, вот только жвачку никогда не бери, не пробуй! Я один раз съел пару пачек. В зубах вязнет, да и животом потом мучался. С неделю попка к земле прилипала!

– А еще бойся теток с палками! Одна меня так по спине протянула! По сей день радикулитом мучаюсь! Чтоб ей колбасы и сахарных косточек ввек не видеть, кошке драной!

***

На следующий день повел барбос Кузю с друзьями знакомить. Встреча была назначена у большой помойки с пищевыми отходами.

Заведовал этой ценной емкостью пес барбос-длинные уши. Сам по себе он был очень здоровый и внушительный волкодав. Лаял басом, чуть лениво.

Рядом с ним сидел кривоногий и пучеглазый, с обрубленным хвостом боксер Петя, все, правда, звали его бульдожкой, потому что он вел свой род от королевских кровей бульдогов и очень этим гордился.

– Моя бабка-дворянка! Познакомилась с ним в подворотне элитного дома, куда он удрал, сорвавшись с поводка. Оба были молоды и красивы, но страшно неопытны. Их любовь была недолговечна. Спустя полчаса его разыскал разъяренный хозяин, и, не успев попрощаться, влюбленные были жестоко разлучены. Он так и не узнал, что стал папой трех замечательных щенков! – закончил свою историю бульдожка Петя.

–У меня мама тоже дворянка! – поделился с ним Кузя, – И папа дворянин! Его, знаешь, как все уважительно называли!? – ДВОРТЕРЬЕР! А маму уменьшительно – дворняжкой! Только вот не знаю, где они теперь! С ранних лет меня отдали на воспитание в другой дом. Меня там много чему обучали, и жрачка была хорошей, и хозяин не дрался! Да вот уехал куда-то в больницу.

– Эмигрировал, значит! – покачал головой похожий на здоровенную сардельку, бассет, по имени Бася. – Сейчас время такое! Все эмигрируют!

– Вот твой в больницу эмигрировал, а мой на Канары! Все мне за ухом чесал:– Бася, Басечка, любименький песик! А как паспорт заграничный получил, тут же слинял! Оставил меня бабке полоумной, вроде бы и не выкинул! А та совсем без мозгов, сама не помнит, сколько ей лет, как ее зовут и когда ела. То двадцать раз на день меня накормит, то три дня в постели лежит, горшком звенит, губами шлепает. Ужас!!

– Ну, я терпел ее, терпел, а когда она меня с колбасой перепутала, я не выдержал! Ушел!

– Как она там без меня? Жива ли?

***

Вот в таких беседах беззаботно протекала жизнь Кузи. Вместе попрошайничали, вместе загоняли ненавистных кошек на деревья, вместе носились друг за дружкой в щенячьем восторге и трескали кукурузные огрызки, найденные на пляже.

Здесь-то он и познакомился на свою голову с семейной парой.

Как-то, наплававшись за бросаемой мальчишками палочкой, он, с удовольствием отряхнувшись над взвизгнувшей под тучей брызг дамой, стал как сумасшедший носиться кругами по берегу.

Камешки так и летели у него из под задних лап. На душе было ужасно весело, и он, набегавшись, шел и во всю зубастую пасть улыбался пляжникам.

Преодолевая приятную усталость, он собирался пополдничать, перекусить на ближайшей помойке, когда вдруг услышал над собой чуть капризный мальчишеский голос: – Мама, я хочу такую собаку!

Услышал! И сердце замерло от счастья!

Вот он, миг! Вот мечта любой, самой сытой дворовой собаки! Мечта по дому! Мечта по ласке!

– Усыновят! Раз мальчик просит, точно усыновят! – решил Кузя и просто залился счастливым, радостным лаем! Завилял хвостом! Заулыбался голливудской улыбкой! Запросил глазами!

Но мама молчала!!

– Неужели мама будет против!? – удивился Кузя, на опыте зная, что маленькие мальчики крутят своими родителями (особенно мамами) как хотят.

Но мама была не против! И папа тоже!

И вот, гордый от счастья, Кузя шествует вместе с ними к деревянному домику у моря. Здесь его моют пахучим шампунем, а маленький мальчик прижимает его к своему голому теплому животу: – Хороший ты мой Рексик!

Кузе все равно, как его назовет этот замечательный мальчик, и он благодарно лизнул его в нос. А мальчик, засмеявшись, не отвернулся, не отстранился, еще крепче обняв его!

– Какой смешной! Какой лохматый и ушастый! – обернулся он к родителям, ласково теребя Кузины уши.

Кузя пребывал на верху блаженства! Он даже на время позабыл о своих друзьях, так ему стало хорошо и уютно в этой атмосфере любви.

***

Дни проносились незаметно, так же незаметно крепла дружба между щенком и мальчиком. Это не было мимолетным увлечением, когда собака на время становится интересной живой игрушкой. Это была крепкая настоящая дружба, которая будила в мальчике и щенке лучшие чувства, зарождая для будущего самые хорошие качества.

Словно хвостик, следовал Кузя за своим кумиром. Ради него он, не задумываясь, совершил бы любой подвиг! Лишь бы снова увидеть эту белозубую улыбку, услышать его ласковый голос. Ничто не нарушало его хорошее настроение, кроме все более неотступной мысли о своих друзьях.

И вот однажды родители оставили мальчика одного.

– Смотри, не купайся, – строго предупредили они его.

– Хорошо! – сказал тот с готовностью, но стоило им выйти за порог, как тот, скинув шорты, натянул на себя плавки.

Этот день был их двоих.

Вначале мальчик прыгал на волнах, а Кузя, с тревогой глядя на его маленькое, смуглое, хрупкое тело, беспокойно бегал вдоль берега, облаивая особенно большие волны.

– Боишься? – смеялся мальчик, подъезжая к нему на пенящемся прибое, но Кузя за себя нисколечко не боялся.

Снова и снова он следил за смуглой фигуркой, которая то появлялась, то исчезала в грозно шуршащей, клокочущей пенной воде.

Ему было непонятно, зачем мальчик вновь и вновь запрыгивает на волну, чему смеется и радуется, лежа на мокром песке в ожидании надвигающейся на него гигантской волны.

Один раз эта волна особенно яростно набросилась на мальчика, подняв и закрутив его в своем водовороте, она швырнула его на дно.

И тогда Кузя, не выдержав, ринулся в этот водоворот, где мгновение назад была видна голова мальчика, и, найдя его в ворчащей пене, схватил зубами за синие плавки и что есть сил потянул к спасительному берегу.

Мальчик не сопротивлялся. Он, только морщась, поднялся на ноги и, потирая ушибленный бок, прихрамывая, побежал от настигающей его новой волны.

Здесь, у самой границы прибоя, пена лишь ласково щекотала ему ступни. Теплая и нежная, она обнимала его за щиколотки и, словно извиняясь, звала мальчика с собой: – Пойдем! Поиграем еще в волнах! Ведь я не нарочно! Ведь я не хотела.

Но Кузя не доверял этой хитрой пене и яростно лаял на нее: – Уходи! Не трогай моего хозяина!

– Хороший мой песик! – поблагодарил его мальчик, растянувшись на жарком от солнца полотенце. – Спасал меня!? Значит, любишь! И я тебя люблю! Полюбил сразу, как только увидел!

Кузя от избытка чувств повизгивал, бил хвостом и слушал дальше.

– Вот привезу тебя в Москву, это большой такой город, как десять твоих Сочи. Будешь жить у нас в квартире на четвертом этаже, спать на мягкой подстилке, а когда родителей не будет дома, то на их диване. Кормить я тебя буду одними конфетами, тортами и пирожными. В игры разные научу играть. Вот, к примеру, спрячу я сейчас свою футболку, а ты найдешь. Слабо!? – и мальчик, показав Кузе язык, побежал к двухэтажному деревянному домику.

– Кузя, поняв, что начинается новая игра, помчался за ним вприпрыжку, высунув до отказа язык и дурашливо тряся ушами. Играть Кузя любил больше всего на свете, и с радостным лаем он взлетел по винтовой лестнице на верхний этаж.

Распахнув дверь, они наперегонки бросились к висевшей на спинке стула футболке. Кузя решил, по простоте душевной, что надо ее поскорее съесть. Он даже вцепился в нее своими маленькими острыми зубами, но мальчик, разжав ему челюсти, отобрал трофей.

– На! Нюхай! – сунул он под нос ему изжеванную футболку, и Кузя понюхал. От нее пахло смесью конфет и жвачки, а также родным мальчишечьим запахом.

– Отвернись! – сказал мальчик, и Кузя отвернулся. Он даже глаза закрыл, чтобы не подсматривать! (не видеть, куда мальчик прячет футболку)

–Теперь можешь ее искать! – разрешил ему мальчик, и Кузя очень удивился, – Чего ее искать!? Вон же пахнет из-под подушки смесью шоколада с жевательными пластинками!

– Молодец! – похвалил его мальчик и полез в карман валявшихся на кровати шорт за конфетами.

– Ой! Нет! – протянул он разочарованно, но тут же улыбнулся и, встав на цыпочки, дотянулся до висевших на вешалке брюк. – Нашел! – радостно показал он, порывшись в их карманах, деньги и, издав дикий индейский клич, ловко впрыгнул в сандалеты.

Спустя три минуты они вместе направились за покупками на людный проспект.

Они шли в направлении той улицы, где Кузя охотился на голубя, и сердце щенка беспокойно забилось. – Сейчас я вновь встречу своих друзей, – подумал Кузя и даже замедлил свой бег от волнения. – Как мне перемолвиться с ними хоть одним гафком? – задумался он, не теряя из поля зрения смуглую спину мальчика.

Тот, остановившись у прилавка, в ожидании продавщицы нетерпеливо повел лопатками (ну где же она?).

Яркое солнце освещало его, и Кузя увидел, как исцарапаны и побиты о камни его ноги, как в кровь истерт правый локоть. И снова удивился – чему радовался, прыгая в прибое, мальчишка.

– Пошли! – позвал его мальчик, и они направились как раз к той столовой, где впервые Кузя познакомился с барбосом.

А вот и он сам! Легок на помине! С физиономией профессионального нищего клянчащий очередную порцию мясного ассорти.

– Гаф, – тихо позвал его Кузя.

– О! Ты!? Здорово! Как дела!? – тут же залился лаем барбос и помчался обниматься.

– Надо же! – удивился мальчик, – А у тебя, оказывается, здесь есть друзья!?

– Гаф- Да – ответил Кузя.

– Тяф, тяф,– вежливо представился барбос и со всех ног бросился созывать честную компанию.

Спустя пять минут вокруг них собралась разношерстная стая блохастых и ушастых, хвостатых и бесхвостых, породистых и беспородных собак и собачек.

–Тяф, тяф, ррры,– беседовали они с Кузей и угощались мальчиковыми конфетами. Это был настоящий прием, организованный по случаю усыновления Кузи.

– Ррр да! Повезло тебе с хозяином! Ты уж его береги! – посоветовал расчувствовавшийся Бася. – Мне бы такого молодого и доброго! Смотри! Конфет в меру ешь! А то шерсть выпадет, чесаться весь будешь! На новом месте устроишься, о нас не забывай, при оказии весточку перешли. Я теперь каждую среду буду прибегать вагоны с Москвы обнюхивать! Ну, бывай!

Последним попрощаться подошел боксер по имени бульдог Петя и с завистью посмотрел и обнюхал надетый на Кузю ошейник: – Красивый какой, вот вещь, так вещь, с нею сразу себя чувствуешь солидной собакой, а не какой-нибудь безродной шавкой, – авторитетно заявил он.

– Правда? – спросил Кузя, которому до этого ошейник не очень-то и нравился.

– Ага! – еще раз подтвердил свои слова бульдожка Петя и, помахав приветливо обрубком породистого хвоста, отошел к остальным.

– Ну, пошли, – сказал мальчик, и они медленно, останавливаясь перед разными киосками и магазинчиками, двинулись дальше.

– А сзади….., и Кузя это отчетливо чувствовал спиной, сидели его хвостатые друзья, провожая его взглядом.

***

А на следующий день! Ясный, прекрасный, солнечный день! Они вчетвером погрузились на поезд. Причем Кузе пришлось смириться с тем, что его повезут в большей просторной хозяйственной сумке.

Он никогда раньше не ездил на поездах, да и, признаться, ни разу их не видел, поэтому, сгорая от любопытства, он часто украдкой высовывал свой мокрый черный нос наружу и удивленно таращился на темно-зеленые вагоны, на строгих, одетых в форму проводников, на величественное (по мнению Кузи) здание железнодорожного вокзала.

Весь день он просидел, проспал на руках у мальчика, а когда ночью все заснули под мерный перестук колес, то он, выспавшийся и любознательный, принялся путешествовать по вагону.

В процессе своих исследований он уловил так много новых запахов, что совсем позабыл о времени и не заметил, как поезд остановился у скудно освещенной станции.

Была глубокая ночь! Тихо переговаривались стоящие на платформе люди. Почти все имели большие баулы с вещами.

Кузе хотелось разузнать о них побольше, ведь это так таинственно и интересно! И он, повинуясь этому желанию, спрыгнул на перрон.

Но не сделал он и трех неуверенных шагов, как поезд, заскрипев вагонами, тронулся.

Кузя в отчаянии заметался по перрону, между вещей и чьих-то ног, но запрыгнуть на лесенку вагона не успел, не смог! Еще не веря в такое несчастье, он растерянно оглянулся, словно ожидая помощи.

Но его окружали чужие равнодушные лица, и Кузя побежал, он мчался за поездом, не разбирая пути, перепрыгивая через чемоданы, затем спрыгнул с полутораметрового перрона на землю и, даже не почувствовав боли в отшибленных лапах, бежал и бежал в след удаляющимся огням. А потом, выдохнувшись, остановился и заплакал. Заплакал навзрыд, но только по-собачьи, самыми горькими слезами!

ТАК КУЗЯ ПОТЕРЯЛСЯ!

Река

После двух часов гребли вдоль замечательного по красоте берега я приметил уютную бухточку.

Войдя в нее, я залюбовался видом. Яркое солнце отсвечивало от сочной, словно покрытой воском листвы, тихая прозрачная вода мягко шелестела, разрезаемая носом моей лодки. Необычно высокая трава покрывала почти плоскую долину. Даже отсюда были видны целые россыпи голубики, а пение птиц и зудящий звук крупных слепней придавали открывшемуся виду яркость и остроту восприятия. Лишь несколько чахлых деревьев с наполовину засохшими ветками портили картину.

Этот берег был настолько приветлив и непохож на заросший соснами крутой противоположный, что мне захотелось пристать к нему, поесть ягод, поваляться на траве, позагорать и искупаться.

А почему бы и нет, – размышлял я, медленно подгребая к берегу. Насчет позагорать, это было лишнее, так как последние два часа я этим только и занимался, а моя одежда, аккуратно сложенная, лежала у меня за спиной на скамейке.

Прихлопнув севшего на плечо слепня, я встал в лодке и, щурясь от яркого солнца, огляделся. Налетевший ветерок приятно холодил разгоряченное тело и шумел в зарослях прибрежного камыша. Вода весело играла бликами, словно тысячи маленьких зеркал, и звала к себе, обещая бодрящую свежесть.

К моему удивлению, хотя до берега оставалось довольно далеко, лодка почти касалась ровного песчаного дна, весла стали зарываться в ил, и, решив не мучиться, я спрыгнул в воду.

Замечательная прохлада охватила до щиколоток мои ноги, я попытался сделать шаг и провалился.

Это было ужасное ощущение, дно подо мной словно разверзлось, и я мгновенно погрузился по пояс в предательскую трясину.

Только теперь я понял, как обманулся, приняв желтое илистое дно за песок.

Падая, я ухватился за весло, и оно, выскочив из уключины, под моей тяжестью погрузилось под воду. Я, в отчаянии рванулся, чтобы удержать лодку, и погрузился еще глубже. Страх сковал все мои движения, над водой оставались только моя голова и плечи. Я не шевелился.

Постепенно муть, поднятая моей борьбой, улеглась, и я увидел, что весло, на которое я опирался, скрылось под илом.

Шло время, а я не осмеливался глубоко вздохнуть. Все так же весело светило солнце, и кружевные белоснежные облачка медленно паслись по ярко голубому небу. Озорной ветерок ерошил мне волосы, над болотом щебетали птицы. Природа была как всегда безмятежна, и ей не было дела до насмерть перепуганного мальчишки.

Находиться неподвижно в том положении, в котором я оказался, было мучительно. Спина, шея и руки у меня затекли от напряжения, а доходившая до груди трясина не давала нормально дышать, стискивая в своих объятиях тело.

Положение мое было отчаянным. Никто не встревожится моим отсутствием, по крайней мере, до вечера, да и потом вряд ли кому придет в голову искать меня в этом месте. Только надежда на плавающую рядом лодку заставляла меня бороться. Глядя на нее, я испытывал танталовы муки. В обычной ситуации мне достаточно было сделать всего один шаг, чтобы оказаться в ней, сейчас же это расстояние превратилось в мили. Я не знал, сколько времени нахожусь в воде, ибо рука с часами скрылась под пленкой ила, и я не осмеливался поднять ее.

Несмотря на неподвижность, я постепенно, с каждым вздохом погружался в пучину. Пузырьки болотного газа, вырвавшись на свободу, щекотали мне кожу. Казалось, время остановилось, и я целую вечность не отрывал взгляда от свисавшего с лодки каната. Покачиваясь на волнах, она медленно от меня уплывала. Со слезами отчаяния я провожал ее глазами, явственно чувствуя холодное прикосновение смерти.

–Господи, каким я оказался глупцом. Тихая заводь! Зеленый луг! Ведь я же видел камыши – верные спутники болот, и чахлые редкие деревья должны были насторожить меня. Какая страшная, коварная ловушка поджидала меня!

–Только бы выбраться, – твердил я словно молитву сквозь зубы, – только бы выбраться, и я никогда так опрометчиво не спрыгну в воду, прежде чем не испытаю дно веслом.

Непокрытую голову сильно припекало, слепни облепили мои потные плечи, лезли в лицо, стиснув зубы, я вздрагивал от укусов, сгонял их, окуная лицо в воду.

Не дай бог умирать таким образом, при свете дня в райском уголке, испытывая пытку солнцем и болью, связанным по рукам и ногам ужасом и трясиной, – чувствовать, как тело твое постепенно засасывает в холодную зловонную жижу!

Вскоре я так перегрелся, что меня стало бросать то в жар то в холод, а воспаленные глаза застилал туман.