Наследие Верховной Луны: Пробуждение

– С чего усмехаешься? – заметив мою погружённость в мысли, Майто положил руку на руль, слегка повернув. Он не испугался моей невнимательности, а просто решил немного проконтролировать процесс вождения.

– Прости, – странное затуманивание действительности, – что-то…

– Всё в порядке. – он был расслаблен. – Сколько измерений ты сейчас видишь? – его рука обжигала холодом, но я не хотела прерывать этого слияния энергий.

– Надо остановиться. – перед глазами смешалось два пространства, ослепляя контрастным свечением. – Я…

– Ничего. Смотри. – Майто легко и совершенно неощутимо контролировал руль, внимательно всматриваясь в пролетающих синих птиц, похожих на смесь птеродактиля и колибри. – На скорости раскрывается новый тип виденья. И он прекрасен, Анадж.

– Я не понимаю, что это…

– Это реальность, которую ты боялась раньше увидеть. – его бархатный голос становился приторным и отражался внутри моего сознания, словно был заключён в плен зеркального лабиринта. – Тебе понравится то, куда приведёт эта дорога.

– Видимо, правду говорят – открыв однажды эту дверь, другая сторона поглотит тебя. – слияние синего и красного измерений ослепляли, но я больше не волновалась за дорогу, ведь почему-то доверяла сидящему рядом улыбающемуся парню. – Ты тоже это видишь?

Дорога уходила в бесконечность, а два однотипных визуально по архитектуре, но совершенно различных по энергетике и цвету, пространства становились для меня похожими на 3D изображение. Голову сдавливало и было ощущение, что я оказалась в вакууме.

– Я не просто вижу это, Анадж, – он легко, как бы успокаивая, похлопал пальцами, и из кожи словно проросли иглы. – Я живу, видя все вариации реальности с самого рождения.

– Это тебя я выпустила из шкатулки Пандоры. – внезапно я осознала цепочку произошедших событий, и мне стало легко. Действительно легко. Словно с плеч наконец-то был сброшен груз ответственности за незнания, что поглотили всё существо моего происхождения.

– Ты думала о своём происхождении? – яркое свечение от пролетающих огромных рептилий на мгновение ослепило и, резко нажав на тормоза, я поняла, что машину закружило, но дороги как будто дальше не было.

Происходящее больше не казалось реальным, а в сознании мелькали болезненные вспышки воспоминаний. Скорость вращения была огромной, но Майто лишь смеялся. Он был настолько доволен происходящим, что это шокировало. Я видела его, сидящим рядом, но ещё здесь был призрачный силуэт мужчины с рубиновыми глазами, чья улыбка отзывалась в сердце, растекаясь обволакивающим теплом по всему телу. Эти рубиновые кристаллы смотрели на меня с такой любовью и заботой, но одновременно удушающим отчаяньем.

Припоминаю.

Этот сон когда-то виделся мне в детстве. Тогда я только начинала чувствовать другую сторону нашей реальности, я умирала тысячи раз, но этот сон не обрывался…

– Останови это! – сорвавшись на крик, я вдруг ощутила паническую атаку, накрывшую тяжёлым прессом. Оцепенев от непонятно откуда взявшегося страха, я зажала ладонь Майто в руках, ища соединения с действительностью. – Останови.

– Только ты можешь остановить происходящее с тобой. Реальность каждого из нас эфемерна и то, что ощущаешь ты едва ли доступно к восприятию другими.

– Меня не реальность пугает…

– Знаю. Тебя пугают воспоминания.

– Которых не было и не могло быть в моей жизни.

– А что такое жизнь, глупышка? – мило улыбнувшийся Майто коснулся щеки и на этот раз меня обожгло высокими температурами. – Ты уверена, что то, что ты считаешь жизнью, является этой самой жизнью? У?

– Я дышу, ем, сплю…

– А просыпаешься ли?

От такого простого и, казалось, абсурдного вопроса, я неожиданно пришла в себя, а машина резко остановилась. Меня трусило на физическом уровне, но я была совершенно спокойна внутри, словно это и не могло лишить меня жизни; словно это событие не имело никакой критической значимости для всего, что предстояло познать впереди.

– Я же говорил, – довольно потянувшись, Майто вышел из машины, не закрыв дверь, – всё зависит только от тебя.

– Надо ли мне спрашивать, что всё это значит? – я хотела выйти за ним, но ноги не слушались.

– Аккуратней тут! – подбежав ко мне за мгновение, Майто подхватил непослушное тело на руки. – Тело слабее разума.

– Я ничего не понимаю, – обвив руками его шею, я изучала сине-красный мир, в котором горы искрили золотым свечением, а вода переливалась серебристо-синими вспышками.

Эту дорогу я помнила, но в моей реальности, это была заброшенная горная тропа, не знавшая асфальтирования и чистоты… А здесь она напоминала вылизанные алмазы.

– Не надо ничего понимать, – хоть я и не видела его лица, но уверена, что Майто улыбался в своей фирменной усмешке. – Чем больше мы подключаем логику, тем меньше воспринимаем действительность. Иногда нужно просто довериться первобытному чутью, ведь в конечном счёте именно инстинкты оберегают нас от дерьма, а разум чаще всего способствует саморазрушению.

– Твои речи звучат слишком знакомо. – я всеми силами пыталась понять, откуда могу помнить все те ощущения, что возникали в его присутствии.

– Когда-нибудь все пазлы соберутся, и ты сможешь узреть картину целиком, Анадж.

– Почему-то, когда ты произносишь моё имя, я чувствую дискомфорт.

– Возможно потому, что это не твоё имя? – слова, которые причинили самую мучительную боль за все года моей жизни.

– Я росла с этим именем, а значит, оно моё.

– Думаешь, имя определяется таким простым способом? Просто живёшь, и имя становится твоим?

– А разве не так?

– Имя – это отображение души и у каждого оно своё. С каждым перерождением оно может трансформироваться и переводиться на язык нового рождения, но никогда душа не получит имени, принадлежащего иной энергии. – посадив меня на капот, Майто едва ощутимо коснулся лица. – Ты куда наивнее в этом рождении, – кажется, он что-то стирал с моего лица, но я не могла воспринимать происходящего, ведь совершенно не ориентировалась в пространстве.

– Я не способна воспринимать информацию, Майто. – назвав его по имени, я испытала комфорт. Он напоминал забытого друга, тепло которого возвращало воспоминания о далёком прошлом.

– Тогда давай просто насладимся временем, что, наконец-то, нам позволено провести в измерении Эфемерной реальности. – материализовав в руке синюю розу с золотыми прожилками, Майто и сам засветился.

– Можно ли назвать странным то, что я не удивилась открытому проявлению магии?

– Какая разница? Да и имеют ли значение странности, когда можно просто наслаждаться дарованным мгновением.

– А потом я просто проснусь, – роза пахла свежемолотым кофе и корицей – ничего не вспомнив.

– Не думаю, что тебе удастся и дальше пребывать в неведенье, – проведя розой по моему лицу, Майто погрузил внутрь незнакомую энергию… Энергию боли и тоски.

Меня оглушил поток криков… Моих криков, в горле образовались кровоточащие раны, напоминающие о каждом невысказанном слове приступом горечи.

– Что ты сделал со мной?

– Я просто пришёл навестить тебя… Не более. – мне мерещились десятки, сотни образов, что одевал на себя Майто. Где-то в глубинах памяти, я даже могла вспомнить его предпочтения в еде, одежде, девушках и… – Ты ведь уже начала вспоминать, не так ли?

– Повторюсь… – к моему удивлению, меня ничуть не злила его напористость. – Невозможно вспомнить то, чего с тобой не происходило.

– Как бы я хотел избавить тебя от необходимости проходить через всё это и просто раскрыть все карты, не оставляя ни единого манёвра для блефа.

– Но ты не можешь этого сделать.

– Не могу.

– Знаешь, во мне живёт множество личностей. Я знаю это, ведь чувствую переживания каждой из них. По началу это пугало, но в какой-то момент стало обыденностью. Было ли это смирением или чем-то типа подавления, я не знаю. Когда ты борешься со своим безумием на ежедневной основе, ты в какой-то момент становишься частью этого безумия. Или оно попросту тебя поглощает? Не знаю. Не думаю, что в этой незначительной разнице формирования определений есть хотя бы какой-то смысл, ведь не имеет значения сложность пути и его развилки, когда пункт назначения остаётся неизменным. Неизменным, несмотря на множество безуспешных попыток сделать его хотя бы чуточку отличным от уже известного тебе.

– Меня всегда считали «не от мира сего» и в этой травле мне приходилось расти, становясь самодостаточной личностью, притворяясь нормальным в мире утрированных ненормальностей. – Майто подпрыгнул и начал пританцовывать: – Так что… Если у кого-то в головах живёт понятие какой-то там призрачной «нормальности» пусть с этим и живёт, а мы продолжим сосуществовать со всеми теми личностями, что живут в нас, ведь иногда лишь благодаря этим сожителям мы способны на то, на что в состоянии «трезвости» едва решимся. – В миг оказавшись позади, он положил на мои плечи кофту – И если тебе проще считать свои воспоминания, как переживание личностей, живущих в тебе – считай так. Насрать на все определения! Не существует ни одного определения или же диагноза, созданного во благо, ведь всё это обычное ограничение – нарочно выстроенные рамки, призванные контролировать поведение трусливых индивидов.

Разговор ни о чём и обо всём. Разговор, который едва сможет понять не испытавший подобного. Это разговор двух людей…

Двух существ, выбивающихся из толпы.

– Ну… – мне нравилась забота и комфорт, что дарила его энергетика. – Учитывая, что мы находимся на несущест…

– Существующей, просто не в твоём измерении, – он перебил меня, но сделал это с такой милой улыбкой, что я не смогла сдержать смех. – Не смейся. Это всё настоящее. – спрыгнув с машины, он улёгся на дорогу и, учитывая, что его кофта была на мне, я испугалась, что Майто исцарапает кожу о поверхность этого странного асфальта. – Если тебе не открывалось это до момента в «сейчас», то зачем же придавать статус нереальности тому, что просто не успело раньше тебе открыться?

– Майто, над нашими головами летают рептелоидные колибри…

– Это топокии, – обиженно надув губы, он упёрся локтями об асфальт, и я увидела, как алмазная крошка вдавилась в кожу. – Они милые.

– Топокии? – не знаю, чему я удивлялась больше – его реакции или названию колибри переростков.

– Да. – он напоминал ребёнка, лучезарно улыбающегося всему, что его окружало. – Одно из самых прекрасных творений Пурпурного сада королевы Верховной луны. – нахмурившись, он задумался. – Странно, а ведь я даже не подумал, как им удалось выбраться и просочиться в Эфемерную реальность.

– А что, есть какие-то препятствия?

– Пересекать миры обычные существа не умеют. Должно быть, кто-то их перенёс специально.

– Бесполезно объяснять. – аккуратно спустившись с капота, я даже через кроссовки чувствовала, насколько горячий этот асфальт. – Я, так или иначе, не принадлежу этому миру. – осмотревшись по сторонам, я старалась запомнить яркие краски и красоту кружащихся топокий. – Хоть он и красив.

– Принадлежишь, как и все застрявшие в Праносталь. – Майто казался беззаботным, но его душа была пропитана тоской. Мне хорошо были знакомы все оттенки этого чувства, ведь испытавший его однажды, уже никогда не забудет, как меняется интонация и взгляд того, кто познал тоску. – Не лучшее свидание вышло.

– А оно уже закончилось? – почему-то мне хотелось провести с ним больше времени, но я не понимала природу этого желания.

– Нет. – вскочив на ноги, Майто хлопнул в ладоши и одна из топокий приземлилась рядом, возвышаясь над довольным парнем метра на три. – Оно только начинается. – по его хитрой улыбке я поняла, что ничего хорошего планы Майто мне не принесут.

– Даже не думай.

– Я что, зря разделся, утеплив тебя? – я и не заметила, как вновь оказалась у него на руках, а затем и среди изумрудно-жёлтых перьев послушной птицы… Если её можно, конечно же, так назвать.

– Я тебя убью. – сама не знаю, зачем это сказала.

– Не сможешь, слабачка. – рассмеявшись, Майто свистнул и топокия поднялась в небо.

3-3 ПАДАЯ В БЕЗДНУ ПРОШЛОГО

POV: АНАДЖ

Он – мой герой. Он – мой наставник.

Он – сила, данная извне.

Он ангелом мне дан, Посланник,

И только с ним ад не в огне.

Дата:

18 мая 1764 года

– период смертного исчисления

Местоположение:

мир Праносталь, город Дарк-Хард,

поместье графа Вэльмос

Нас редко навещали друзья графа Вэльмос, что сначала было неловко, так как наше сожительство совершенно не складывалось из-за сложности во взаимопонимании, но вскоре отсутствие третьих и четвёртых лиц стало отражаться на нашем общении, и оно стало более лёгким и непринуждённым. Я перестала чувствовать тот напряг, который не покидал меня всё это время. Дом графа, наконец, принял свою пленницу и смог стать моим настолько, насколько это было возможно.

Уже прошёл целый месяц как я находилась у него в плену. Его характер почти перестал меня бесить, и я практически прекратила реагировать на перемены его настроения.

Он даже стал мне немного дорог.

В те минуты, когда он был добр и вежлив, я вполне могла спокойно с ним общаться. Иногда он делал одолжение и переставал быть занозой в заднице, а порой даже преподносил подарок в виде своего молчания. О-о-о… Это были воистину счастливые минуты в моей жизни пленницы. В эти мгновения я могла побыть наедине со своими мыслями, а не с его философскими изречениями, которые преследовали меня, как тень, куда бы я ни пошла.

«Хозяин-барин» – граф умел пользоваться этой мудростью во всех нужных и ненужных проявлениях, что совсем не было во благо моему спокойствию. С того момента, как он забрал меня в свой замок, для якобы моего же спасения, я перестала олицетворять себя с личностью, имеющей право на какое-то своё пространство и даже мысли. Граф был повсюду, и его слуги преследовали меня, куда бы я ни пошла.

Сегодня он ушёл на охоту без меня. Вернее, я сделала вид, что не успела ещё почувствовать жажду. Конечно, это было обманом, но не большим, чем его, а он мне лгал во многом. Это я понимала даже своим скудным, как он считал, умишком. Граф вообще никогда не упускал случая принизить меня, зная, что я слабее его и не смогу дать сдачи. Хотя грызануть и перекусить артерию было мне под силу.

Я целый день скиталась по лабиринтам его замка и, наконец, добрела до башни. Какая же она просторная и светлая! Три огромных окна делали её просто светлицей какой-то, ну на логово зверя это место не тянуло точно. Конечно, я знала и помнила, что этот замок принадлежал ему ещё тогда, когда он был человеком, но не думала, что мститель может быть так сильно привязан к месту.

Сейчас, в свете новорожденной луны, вся башня переливалась серебряным светом и наполнялась музыкой ночи. Так красиво! Так маняще… Тут было приятно находиться одной, вернее, делая вид, что я не слышу дыхания слуг, скрывающихся в тени колонн.

Пока я разглядывала в одно из окон ночной лес, ко мне сзади подкрался граф. Я, конечно же, заранее прочитала его мысли и совсем не испугалась, но сам факт попытки остаться незаметным меня позабавил. Он иногда забывал, что не только он является потомком Тьмы.

Во избежание нежелательных ситуаций

мы способны совершать много глупых поступков,

ведь инстинкт самосохранения уводит

нас от любой опасности,

а желание докопаться до правды так и заманивает

в путы безумных противоречий.

– Как охота? – я старалась сохранять свой голос равнодушным и холодным. Показать ему свою заинтересованность мне хотелось меньше всего.

– Она тоже любила наблюдать из этой башни за происходящим на улице, – граф Вэльмос проигнорировал мой вопрос так грубо, что я даже опешила. Став рядом, он замер и в этот миг напоминал скульптуру.

– Она? – я не сразу смогла понять, о ком он говорит.

– Моя графиня, – его голос звучал грустно и обеспокоенно.

Именно сейчас мне не хотелось ничего говорить. Я прекрасно понимала, как ему больно и одиноко без неё. Его тоска была пропитана многовековым одиночеством. Для этого не надо было читать мысли, всё было отражено в его пустых серых глазах.

– Она всегда приходила сюда, когда я отправлялся на охоту или уезжал по делам графства. Стояла около этого окна. Именно этого, – он усмехнулся, – и смотрела мне вслед. Моя графиня могла простоять так несколько часов, конечно, если наши дети не прибегали к ней, – граф смотрел в окно так, словно видел в нём её отражение, – а по возвращению бежала изо всех сил навстречу, чтобы, опередив детей, поцеловать меня первой. – На лице графа появилась нежная улыбка. – И ей всегда это удавалось. Каким-то образом она всегда обгоняла наших сорванцов и кидалась на мою шею, крепко обвивая руками. Я всегда чувствовал, как сильно она скучала.

Воспоминания о жене сделали его намного нежнее и человечнее. Тот зверь, которым он любил казаться, куда-то исчез, и на его месте появился вполне нормальный юноша, способный на весь спектр эмоций.

– Моя графиня умела всегда быть нежной и ласковой, и это несмотря на свой скверный характер. О-о-о… знала бы ты, как порой она меня злила, – это прозвучало с такой любовью, что моё внимание окончательно отдалось в руки его рассказа. – Я не находил себе места в своей ярости, хотел забыть её навсегда, уйти и не возвращаться. В своём упрямстве равных ей не было. С самого детства, когда нас лишь пообещали друг другу родители, желая соединить воедино два графства, она делала всё, чтобы этого союза не случилось. Графиня, тогда ещё Стилз, была хуже любого мальчугана, стремящегося навредить и напакостить. Её характер был несносен, но именно из-за него я так сильно и полюбил её. Моя графиня была неподражаема в своём гневе и ярости, так забавна и беззаботна в проявлении своей любви. Я не помню ни одного случая, когда она бы мне уступила без спора. Это было невозможно. Всегда, исключения не имели место быть, она пыталась склонить меня к своему мнению, и, самое смешное, ей это удавалось. – Граф посмотрел на меня. – Моя графиня была самой мудрой женщиной из всех, кто когда-либо жил на этом свете. Она сочетала в себе детскую непосредственность и многовековую мудрость. Всё в ней было прекрасно и совершенно.

Мне становилось дискомфортно. Чем дальше он углублялся в свой рассказ, тем сильнее я чувствовала боль его сердца. Никогда раньше я не могла представить, что кто-то способен так сильно любить женщину, а тем более, что так любить может бессмертный.

Каждое слово графа о его графине теплом разливалось по моему холодному телу и согревало давно омертвевшие органы. В конце концов я отошла в другой конец башни, оставив всё пространство графу. Он слишком погрузился в себя, чтобы замечать кого-то ещё, и уж точно его не должны были сбивать мои мысли. Едва уловимые, отдаляющиеся шаги слуг прозвучали в полумраке, давая понять, что теперь мы остались наедине. Я понимала, что сейчас графу надо попросту выговориться, чтобы отпустить ту боль, которая терзала его душу. Если бы я не могла читать его мысли, то, возможно, и не относилась бы к этому потоку исповеди серьёзно, но с самого первого дня пребывания здесь мне было известно о его боли.

– С приходом графини в мою жизнь я впервые почувствовал вкус этой самой жизни – настоящей, а не той, к которой принуждали родители. Она смогла подарить мне несколько десятилетий неземного блаженства души и тела.

– А как вы познакомились? – ну вот, любопытство опять взяло надо мной верх, и, надо сказать, граф удивился тому факту, что я его всё-таки слушаю.

– Да на охоте мы познакомились, – он рассмеялся. – Она была очень непослушной дочерью своих родителей, да и даже больше сыном, к их досаде. Её привлекало всё то, к чему не было доступа, поэтому она попросту взбунтовалась. Сначала втайне, потом уже нагло и открыто стала сбегать на охоту в мужских костюмах, иногда даже и в женских. Её никогда не волновало, кто что подумает и скажет. Если захотелось, значит непременно нужно это сделать – вот её жизненный принцип. На одном из таких её «хотюнчиков» мы и познакомились. Она тренировалась в стрельбе из лука и случайно, или по неуклюжести своей, чуть не попала в меня. Стрела пронзила дерево, находящееся от меня всего лишь в пяти сантиметрах, можно сказать, прямо перед носом. Естественно, я был в ярости и кинулся искать того наглеца, который решил умереть раньше времени, да ещё и стрелять на моей земле. В итоге того смертника я так и не нашёл, но встретил в кустах роз прекрасные женские глаза, которые сразили своей красотой и лишили сна. Она надеялась скрыться, но я всегда был хорошим охотником.

Глаза графа сияли.

Он получал истинное удовольствие от своих воспоминаний.

От его рассказа веяло теплом, обволакивающим своими объятиями. Я могла во всех красках представить их знакомство и те эмоции, что были испытаны каждым из них. В те времена с теми законами и правилами, что царили тогда, сложно было найти истинную любовь, ведь все сосредотачивались на усилении влияния позиций.

– Я протянул ей руку, чтобы помочь выбраться, но она её оттолкнула и отступила назад, зайдя ещё глубже в кусты. Эти глаза, эта игривая улыбка… Меня покорило всё, что было в ней. Я просил её выйти, назвать имя, но она отступала всё дальше, а кусты розы не давали мне пробраться к ней. В итоге она исчезла, так и не назвав своего имени. Я скакал за ней, пытался разыскать, но она пропала. Как будто растворилась. Я места себе не находил – несколько дней не ел и не пил. Звучит как в детских сказках, но это было реальностью. Я сошёл с ума от её глаз – они стали моей навязчивой идеей, моим кошмаром и моим раем. Около месяца я метался из угла в угол, пока не решил, что, скорее всего, она живёт в моём графстве. Устроив бал, я пригласил всех девушек, женщин и даже бабушек с внучками к себе в замок. Я искал эти глаза. Искал эту улыбку. Искал её чёрные локоны. Но не нашёл. Совсем уже отчаявшись, я принял предложение о слиянии с соседним графством. Раз уж родители когда-то об этом договорились, раз уж мне не удалось найти ту, кто встретилась в лесу… Я просто сдался. В то время союзы скрепляли браком детей и это было нормой. Я принял волю отца и согласился жениться на дочери великого и отважного графа Стилз, чьи территории были гораздо обширнее наших, а войско превышало наше раза в три.

Граф Вэльмос коснулся рукой оконного проёма и невесомо провёл пальцем по тёплым камням, словно пытался вобрать в себя остатки нежности графини. Его лицо было улыбающимся, мягким и располагающим к разговору. Впервые за такой долгий период общения с ним, я могла видеть его без притворных, угрожающих масок.

– В день свадьбы я даже смотреть на неё не хотел. И вот за час до церемонии в мои покои в свадебном платье влетела эта самая графиня Стилз. Такая злая и возмущённая. Я испугался, что придётся жить с какой-то истеричкой, но, посмотрев в её глаза, сердце забилось ещё сильнее, чем тогда на охоте.

Те самые глаза. Те самые губы. Передо мной стояла моя навязчивая идея и мой каприз. Но уже тогда я знал, что именно она – моя судьба. Она кричала так громко, что слуги сбежались и подслушивали под дверью. Сказав, что никогда не станет моей женой, она развернулась и почти открыла дверь, чтобы сбежать прочь, но я успел схватить её за руку и остановить, прежде чем она переступила порог. Эти глаза смотрели на меня с такой ненавистью и злобой, что становилось не по себе, но потерять её теперь, когда наконец смог найти, я не мог. Уже не помню, сколько времени мне понадобилось, чтобы убедить её, но она согласилась дать мне шанс. Свадьба в этот день не состоялась, но она позволила за собой ухаживать.

На мгновение, лишь на мгновение, он посмотрел на меня и, улыбнувшись, рассмеялся. Он был благодарен мне. Благодарен так сильно, что я чувствовала это на подсознательном уровне.

– Отец моей графини был очень недоволен, и эта злость довела его до инфаркта. Он умер через неделю после несостоявшейся свадьбы. Именно эта трагедия и сблизила нас с моей графиней. Через полгода мы сыграли свадьбу. Мне тогда исполнилось двадцать, а ей семнадцать. Я смог добиться главного – она любила меня так же сильно, как я её. Мы могли часами просто прогуливаться по замку или нашему парку. Просто молчать или говорить ни о чём. Ничего в нашем существовании нас не тяготило, мы были действительно дополнением друг друга.

Рассказ графа не мог не тронуть даже такое холодное и мёртвое сердце, как моё. Его трепет и волнение во время рассказа о графине заставили полюбить её так же сильно, как граф. У меня вызвал искренний интерес характер этой особы, хотя бы потому, что она смогла покорить этого несносного упрямца. Конечно, в то время, когда они жили, всё было иначе, но чувства остаются неизменными всегда.

Наблюдая сейчас за графом, я видела совсем другого, непривычного мне, мстителя. Он стал человеком. Пусть и на считанные минуты, но человеком, способным на чувства.