Цикл гниющих душ

Существо схватило её за руку, и его пальцы, лишённые кожи, впились в её плоть, разрывая её до кости. Она почувствовала, как её кость ломается, и боль была такой острой, что её разум на мгновение отключился. Она увидела себя, режущую жертву, чья грудь была разорвана, чьи рёбра торчали, как сломанные ветки, чьи внутренности вываливались на алтарь, смешиваясь с кровью и гноем.

Она открыла глаза и поняла, что стоит у алтаря, а в её руке – нож, покрытый засохшей кровью. Перед ней лежала жертва – девушка, чьи глаза были широко раскрыты, полные ужаса. Её кожа была бледной, но уже покрывалась язвами, а её грудь вздымалась, как будто она пыталась дышать, но воздух был ядом. Лидия хотела бросить нож, но её рука двигалась сама по себе, и она почувствовала, как лезвие впивается в плоть девушки, разрывая её кожу, ломая её рёбра.

Крики девушки были невыносимыми, но они были не просто звуком – они были частью Лидии, её болью, её проклятием. Она видела, как кровь девушки течёт по алтарю, как её внутренности вываливаются, как её кости ломаются, и тени вокруг начали шевелиться, питаясь её страданиями. Лидия попыталась остановиться, но её некромантия вышла из-под контроля, и куски плоти девушки начали оживать, ползя к ней, цепляясь за её ноги, оставляя следы гноя.

Её разум разрывался, как старая ткань, и в этот момент тьма подарила ей видение – не просто образ, а кусок её прошлого, вырванный из её души. Она стояла в этом же подземелье, но её тело было целым, а в её руках был не нож, а книга, покрытая кожей, которая шевелилась, как живая. Она читала заклинания, слова которых горели в воздухе, и алтарь перед ней был пуст, но тени уже поднимались из пола, их тела сшивались из кусков плоти, их глаза смотрели на неё с пустой ненавистью. Она поняла, что это была она – та, кто создала ритуал, та, кто связала город с собой, чтобы избежать смерти. Но цена была слишком высока.

Видение исчезло, и Лидия снова оказалась у алтаря, с ножом в руке. Девушка перед ней уже не кричала – её горло было разорвано, а её глаза вытекли, оставляя пустые глазницы, которые всё ещё смотрели на Лидию. Её тело было массой плоти и костей, которые шевелились, как будто всё ещё пытались жить. Тени вокруг алтаря начали срастаться с ней, их куски плоти прилипали к её коже, их кости вонзались в её мышцы. Лидия чувствовала, как её собственное тело начинает растворяться, как её кожа сливается с плотью девушки, как её кости ломаются, чтобы стать частью теней.

Она попыталась использовать свою некромантию, чтобы оттолкнуть их, но её магия была уже не её – она была частью города, частью цикла. Она шептала заклинания, которые разрывали её горло, и кости на полу ожили, формируя новые существа – их тела были сшиты из кусков плоти, их лица были искажёнными версиями её собственного. Одно из них, с руками, которые заканчивались обрубками, поползло к ней, и его рот открылся, выпуская хрип:

– Ты не можешь остановить нас, хранительница. Ты – мы.

Лидия закричала, и её голос смешался с криками девушки, с хрипом существ, с шорохом костей. Она упала на колени, и алтарь под ней треснул, открывая бездну, в которой шевелились тени – не просто тени, а её собственные воплощения, её страхи, её смерть. Она знала, что должна идти дальше, знала, что это ловушка, но цикл был сильнее.

Ещё одно видение ударило её, как молния. Она стояла на улице, перед аптекой, но это было не теперь, а раньше – может, годы, может, века назад. Её волосы были длинными, её кожа была чистой, но её глаза были уже пустыми, как у старухи. Она держала флакон, тот самый, что пила в аптеке, и её голос шептал слова, которые она не понимала:

– Я не умру. Я стану вечной.

Она видела, как город оживает, как тени поднимаются из канала, как её магия сшивает их тела, как её кровь становится их кровью. Она поняла, что это была она – та, кто создала город, та, кто создала цикл, чтобы жить вечно, но вместо жизни получила ад.

Видение исчезло, и Лидия снова оказалась в пещере, окружённая существами, чьи тела распадались, но продолжали двигаться. Одно из них, с лицом, которое было наполовину её, наполовину чем-то чужим, схватило её за горло, и его пальцы, лишённые кожи, впились в её плоть, разрывая её до кости. Она чувствовала, как её горло ломается, как её кровь смешивается с ихором существ, как её разум растворяется в их хоре.

– Ты не можешь уйти, – сказало существо, и его голос был её голосом, но искажённым, как будто он шёл из глубины канала. – Ты – часть нас. Ты – ритуал.

Лидия попыталась сопротивляться, но её тело было уже не её. Её кожа сливалась с плотью существ, её кости ломались, чтобы стать их костями, её кровь текла, чтобы питать их. Она видела, как алтарь начинает пульсировать, как будто он был живым, и тени вокруг него начали срастаться в одну огромную массу – не просто тени, а воплощение города, воплощение её проклятия.

Она попыталась использовать свою некромантию в последний раз, шепча заклинания, которые разрывали её горло, но магия обернулась против неё. Кости на полу ожили, и снова начали вонзаться в её тело, пронзая её рёбра, ломая её позвоночник, выворачивая её суставы. Она чувствовала, как её череп трескается, как оставшийся глаз вытекает, но она продолжала видеть – не глазами, а чем-то глубже, чем-то, что было связано с городом.

Тени сомкнулись над ней, и их прикосновения были холоднее, чем воды канала, но горячее, чем её собственная боль. Она чувствовала, как их пальцы цепляются за её кожу, как их кости вонзаются в её плоть, как их кровь смешивается с её кровью. Она была уже не Лидией – она была частью теней, частью ритуала, частью города.

Но затем она услышала звук – не шорох, не крик, а шёпот, который шёл из глубины пещеры. Он был слабым, но он был её голосом, её настоящим голосом, не искажённым городом.

– Ты можешь бороться, – шептал он. – Ты можешь найти выход.

Лидия не знала, была ли это правда, или ещё одна ловушка цикла, но она ухватилась за этот шёпот, как за последнюю нить. Она собрала остатки своей воли и направила свою некромантию не на существ, а на себя. Она шептала заклинания, которые разрывали её горло, и её тело начало срастаться, не с тенями, а с собой. Её кожа натянулась, её кости встали на место, её кровь перестала течь. Это было не исцеление – это была война, война с городом, с ритуалом, с собой.

Тени закричали, и их крик был хором боли, который разрывал пещеру. Алтарь треснул, и из него хлынула кровь, которая была не просто кровью, а воплощением цикла. Лидия встала, её тело было всё ещё разорвано, но оно держалось вместе её волей. Она шагнула к бездне, что открылась под алтарём, и посмотрела вниз. Там была темнота, но в ней она видела свет – не жёлтый, как в аптеке, а белый, как звезда, которая умирает.

Она знала, что должна идти дальше. Знала, что это ловушка. Но цикл был сильнее, и её ноги двигались сами по себе. Она шагнула в бездну, и тьма поглотила её, но шепот её голоса всё ещё звучал, как надежда, которой не должно было быть.

Часть 2

Глава 4: Чёрное озеро

Лидия очнулась на краю бездны, но это была не тьма зеркала, а пещера, чьи стены сочились гнилью, как открытые раны. Её тело, сшитое заново неведомой силой, дрожало от боли, которая была не просто физической, а частью её самой, как город, как цикл. Кожа на её руках была натянута, но швы кровоточили, а под ними пульсировали мышцы, готовые лопнуть. Её кости скрипели, как ржавые петли, и каждый вдох был хрипом, пропитанным запахом гниения и крови. Она не знала, как оказалась здесь, но образ зеркала, осколков, впивающихся в её плоть, и теней, сливающихся с её кровью, всё ещё горел в её разуме, как клеймо.

Пещера была огромной, но её стены сжимались, как будто дышали, и каждый их вздох рождал эхо, похожее на стон умирающего. Пол был покрыт костями, которые хрустели под её телом, и лужами ихора, которые шевелились, как живые. В центре пещеры лежало чёрное озеро, чья поверхность не отражала света, а поглощала его, как зеркало в предыдущем зале. Но это было не просто озеро – оно было живым, пульсирующим, и в его глубинах плавали куски тел: руки с обломанными пальцами, головы с вырванными глазами, внутренности, которые шевелились, как змеи. Плеск воды был не просто звуком, а шёпотом, который звал её по имени.

Над озером парила фигура в рваном плаще, чьи края трепетали, как крылья умирающей птицы. Она не касалась пола, но её присутствие было тяжелее камня, холоднее льда. Лидия чувствовала, как её кожа стягивается, как её кости дрожат, как её кровь замедляет своё течение под взглядом этой сущности. Она знала, что это не просто тень, не просто старуха из аптеки – это было воплощение проклятия, сердце города, её собственная ошибка, вырванная из её души и ожившая.

Лидия попыталась встать, но её ноги подкосились, и она упала на колени, чувствуя, как швы на её бедрах лопаются, выпуская кровь, смешанную с ихором. Она посмотрела на свои руки и увидела, что кожа трескается, как пересохшая земля, а из трещин сочится чёрная жижа, которая капает в озеро, вызывая рябь. Озеро ответило – из его глубин поднялась рука, чьи пальцы были сломаны, а кожа сползала, обнажая кости. Она потянулась к Лидии, и её ногти, острые, как лезвия, впились в её лодыжку, разрывая кожу, ломая кость.

Лидия закричала, но её голос был мокрым, хриплым, и звук утонул в шёпоте озера. Она попыталась отползти, но кости на полу ожили, цепляясь за её тело, впиваясь в её плоть. Она чувствовала, как одно из рёбер, торчащее из земли, пронзает её бок, разрывая мышцы, и её кровь хлынула, смешиваясь с ихором озера. Озеро забурлило, и из него начали подниматься тени – не просто тени, а чудовищные формы, сшитые из кусков плоти, которые не принадлежали одному телу.

Первая тень была женщиной, чья грудь была разорвана, а рёбра торчали, как сломанные ветки. Её кишки волочились по полу, оставляя след из гноя, который шипел, касаясь костей. Её лицо было наполовину содрано, и из-под кожи торчали зубы, которые шевелились, как личинки. Её глаза были вырваны, но пустые глазницы смотрели на Лидию, как будто видели её душу. Она шагнула к ней, и её нога треснула, но она продолжала идти, волоча за собой куски плоти, которые отваливались, как гнилая ткань, и растворялись в озере.

Вторая тень была мужчиной, чьи руки были оторваны, а обрубки кровоточили, образуя лужи, которые шевелились, как живые. Его позвоночник торчал из спины, сломанный, как ветка, и каждый шаг сопровождался хрустом, как будто кости внутри ломались заново. Его лицо было её лицом, но кожа сползала, обнажая скулы, которые трещали, как сухие ветки. Из его рта вытекала чёрная жижа, которая формировала слова: «Ты – мы». Его грудь была разорвана, и внутри шевелились органы, покрытые плесенью, которые пульсировали, как сердце.

Третья тень была чем-то, что не имело пола, – массой плоти, сшитой из кусков, которые не подходили друг другу. Его конечности были разной длины, и одна рука заканчивалась когтями, которые вонзались в пол, оставляя борозды, заполненные ихором. Его голова была расколота, и из трещины вытекал мозг, который шевелился, как гнездо червей. Его швы лопались, выпуская гной, который тёк по телу, как слёзы, и каждая капля шипела, касаясь озера. «Опять» подумала она, но было поздно. Её ад продолжался.

Тени напали, и их прикосновения были холоднее, чем воды канала, но горячее, чем её собственная боль. Женщина с разорванной грудью схватила Лидию за горло, и её когти впились в её плоть, разрывая её до кости. Лидия чувствовала, как её горло ломается, как её кровь смешивается с ихором тени, как её кожа сдирается, обнажая мышцы, которые дёргались, как умирающие насекомые. Её кишки, волочащиеся по полу, обернулись вокруг ног Лидии, как змеи, и их гной прожигал её кожу, оставляя язвы, которые тут же гноились.

Мужчина с обрубками подполз к ней, и его зубы, торчащие из дёсен, вонзились в её бедро, разрывая мышцы, ломая кости. Она чувствовала, как её кость раскалывается, как её плоть рвётся, как её кровь течёт, образуя лужу, которая шевелилась, как живая. Его обрубки цеплялись за её тело, впиваясь в её кожу, оставляя рваные раны, из которых тёк ихор, смешанный с кровью. Его органы, пульсирующие в разорванной груди, касались её, и их плесень проникала в её раны, как яд, заставляя её тело гореть.

Третья тень, масса плоти, рухнула на Лидию, и её когти вонзились в её грудь, ломая рёбра, разрывая лёгкие. Лидия чувствовала, как её грудная клетка трескается. Мозг тени, вытекающий из расколотой головы, полз по её коже, как слизняк, оставляя след из гноя, который растворял её плоть. Её швы лопались, и гной хлынул, смешиваясь с её кровью, образуя лужу.

Фигура в плаще заговорила снова, и её голос был ножом, который вонзился в разум Лидии.

– Ты не можешь сопротивляться, – сказала она, и её слова были не просто звуком, а вибрацией, которая дробила кости Лидии, заставляя её кровь кипеть. – Ты создала этот город, чтобы жить вечно, но вечность – это страдание. Ты питала нас своей кровью, своей болью, своей душой. Ты – озеро, ты – тени, ты – я.

Лидия попыталась ответить, но её горло было разорвано, и вместо слов из её рта вытекла чёрная жижа. Фигура шагнула ближе, и её плащ начал растворяться, как пепел, обнажая тело, которое было массой плоти, сшитой из кусков, которые не подходили друг другу. Её руки были слишком длинными, с пальцами, которые заканчивались когтями, из которых сочилась кровь. Её грудь была разорвана, и внутри шевелились органы, покрытые плесенью, которые пульсировали, как сердце. Её лицо было скрыто, но из-под капюшона капала чёрная слизь.

– Ты можешь стать мной, – продолжала фигура, и её голос стал хором, в котором Лидия узнала голоса своих прошлых жизней – женщины у канала, старика в аптеке, ребёнка у алтаря. – Замени старуху в аптеке, стань хранительницей цикла, и твоя боль будет вечной, но ты будешь жить. Или растворись в озере, и твоя плоть станет нашей, твоя душа станет нашей, твоя вечность станет нашей.

Лидия чувствовала, как её разум распадается под этими словами.

Фигура манипулировала ею, и Лидия знала это, но её воля была сломлена. Она чувствовала, как тени продолжают рвать её тело, как их когти вонзаются в её плоть, как их гной растворяет её кожу, как их кости сливаются с её костями. Она была уже не Лидией – она была частью озера, частью теней, частью фигуры. Но где-то в глубине её разума, в том месте, где ещё оставалась искра её воли, она услышала шёпот.

– Борись, – шептал он. – Ты можешь разрушить его.

Лидия из последних сил направила свою некромантию на фигуру, как сделала с зеркалом. Она шептала заклинания, которые разрывали её горло, и её магия, пропитанная её болью, её страхом, её отчаянием, ударила в фигуру. Плащ треснул, и она сорвала его, обнажая лицо – её собственное, но гниющее, с кожей, которая сползала, как мокрая ткань, и глазами, которые были пустыми, но полными боли. Её скулы были обнажены, её зубы торчали из дёсен, лишённых плоти, и её челюсть треснула, выпуская чёрную жижу, которая текла по её груди, как река.

Лидия закричала, и бросилась вперёд, её тело, или то, что от него осталось, рухнуло в озеро. Вода была не водой, а массой плоти, костей, крови, которая цеплялась за неё, разрывая её кожу, ломая её кости, растворяя её плоть. Она чувствовала, как её лёгкие разрываются, как её сердце растворяется, но она продолжала чувствовать боль, продолжала видеть тени, продолжала слышать шёпот цикла.

Она погрузилась в озеро, и тьма поглотила её, но это была не тьма смерти, а тьма цикла, где она всё ещё видела аптеку, фонарь, канал – и себя, идущую по улице, снова и снова.

Глава 5: Вечный цикл

Лидия не утонула в чёрном озере – она была им. Её тело, или то, что от него осталось, растворилось в гниющей массе плоти, костей и крови, но её сознание не исчезло. Оно вспыхнуло, как искра в бесконечной тьме, и выбросило её на улицу, ту самую, где всё начиналось. Ночь была живой, дышащей холодом, который пробирался под кожу, цеплялся за кости и шептал о вечности. Улица была узкой, покрытой осколками стекла, которые резали её босые ступни, и костями, которые хрустели, как сухие ветки, выпуская гной, что шипел, касаясь её кожи. Воздух был густым, пропитанным запахом гниения, сырости и крови, ржавеющей на старом клинке. Над головой клубились тучи, такие плотные, что казались живыми, готовыми рухнуть и погрести её под собой.

Она стояла перед аптекой, и фонарь впереди мигал, как умирающая звезда, отбрасывая тени, которые извивались, как черви, и шептали её имя. Лидия посмотрела на свои руки – кожа была натянута, но швы лопались, выпуская чёрный ихор, который стекал по пальцам, как смола. Её кости скрипели, как ржавые петли, и каждый вдох был хрипом, пропитанным гноем и болью. Она чувствовала, как её мышцы рвутся под кожей, как её рёбра трутся друг о друга. Она знала, что уже была здесь, умирала здесь, возвращалась сюда, снова и снова. Слова Блока звучали в её голове, как насмешка: «Ночь, улица, фонарь, аптека…»

Её разум кричал, что это не реальность, что это её собственная тюрьма, но тело двигалось само по себе, подчиняясь циклу. Она шагнула к аптеке, и улица задрожала, как будто земля под ней была живой. Канал рядом бурлил, его чёрная, маслянистая вода рябила, и из глубины всплывали куски плоти – рука с обломанными пальцами, чья кожа сползала, обнажая кости; голова с вырванными глазами, чей рот открывался, выпуская хрип; внутренности, которые шевелились, как змеи. Лидия знала, что это её плоть, её боль, её проклятие. Она отвернулась, но аптека манила её, как магнит, и её ноги двигались, оставляя кровавые следы, которые растворялись в грязи.

Почему я не могу остановиться? – думала она, и её внутренний голос был полон отчаяния. Она вспомнила, как впервые пришла сюда, века назад, когда её волосы были длинными, а глаза полными надежды. Она была некромантом, жаждущим вечности, и город обещал ей это. Она помнила, как стояла у канала, сжимая книгу, покрытую кожей, которая шевелилась, как живая. Она шептала заклинания, и её кровь текла в воду, питая тени, сшивая их тела, создавая цикл. Я хотела жить вечно, но не так. Не в этом аду.Её эмоции – смесь вины, ужаса и ненависти к себе – разрывали её разум, как когти теней разрывали её плоть.

Дверь аптеки была открыта, и свет лампы, жёлтый и болезненный, заливал полки, заставленные флаконами, из которых текла кровь, стекая по стенам, как водопад. Пол был покрыт костями, которые шевелились, цепляясь за её ноги, впиваясь в её кожу. Старуха стояла за прилавком, её кожа была серой, потрескавшейся, как пересохшая земля, а пустые глазницы блестели, как чёрные зеркала. Её зубы, слишком длинные и острые, шевелились, как насекомые, и из её рта капал гной, который шипел, касаясь пола.

– Ты вернулась, девочка, – сказала она, и её голос был шорохом сухих листьев, смешанным с хрипом Лидии. – Ты всегда возвращаешься.

Лидия хотела закричать, что это ложь, что она не хочет быть здесь, но её горло было разорвано, и вместо слов из её рта хлынула чёрная жижа, которая смешалась с кровью на полу. Она чувствовала, как её кожа сползает, как её кости ломаются, как её кровь становится ихором, который питает город. Это я сделала, – думала она, и её разум захлебнулся виной. – Я создала эту тюрьму, потому что боялась смерти. Я думала, что могу обмануть её, но вместо этого обманула себя. Она вспомнила, как её магия оживила город, как её заклинания сшили тени, как её кровь стала каналом, аптекой, старухой. Она была не жертвой – она была палачом.

Пол под ней треснул, и лестница открылась, ведущая в подземелья. Она спустилась, и каждый шаг был агонией, каждый хруст её костей был эхом её прошлых смертей. Подземелья были пещерой, где стены сочились гнилью, как открытые раны, а пол был покрыт костями, которые оживали, впиваясь в её плоть. Алтарь стоял в центре, грубо вырезанный из камня, покрытый кровью и гноем, который пузырился, как кипящая смола. Над ним горел свет, пульсирующий, как сердце, и тени поднимались из пола, их тела были сшиты из кусков плоти, их лица были её лицами, их боль была её болью.

Одна из теней, женщина с разорванной грудью, чьи рёбра торчали, как сломанные ветки, схватила Лидию за руку. Её когти впились в её кожу, разрывая её до кости, и Лидия почувствовала, как её кость ломается, как её кровь хлещет, смешиваясь с гноем тени.

– Ты – мы, – прошептала тень, и её голос был её голосом, но искажённым, как будто он шёл из глубины канала. Я сделала тебя, – думала она, глядя в пустые глазницы тени. – Я сделала вас всех, чтобы не умирать одной. И теперь я плачу за это.

Пещера сменилась залом с обсидиановым зеркалом, чья поверхность поглощала свет, как чёрная дыра. Осколки зеркала лежали на полу, и в каждом Лидия видела своё лицо – гниющее, с кожей, которая сползала, как мокрая ткань, с глазами, которые вытекали, с зубами, которые торчали из дёсен. Тени вышли из осколков, их тела были изуродованы, их когти впивались в её плоть, их кровь смешивалась с её кровью. Одна из них, мужчина с обрубками вместо рук, вонзил свои зубы в её плечо, разрывая мышцы, ломая кости. Лидия чувствовала, как её плоть рвётся, как её кровь течёт, как её боль становится их пищей. Я смотрела в это зеркало, – думала она, – и видела себя, но не хотела признавать, что это я создала этих монстров. Я боялась правды, и правда стала моим адом.

Зал сменился пещерой с чёрным озером, чья вода была массой плоти, костей, крови. Куски тел плавали в нём – руки, цепляющиеся за её ноги, головы, чьи рты открывались, выпуская хрип, внутренности, которые обвивали её, как змеи. Фигура в рваном плаще парила над озером, её лицо было её лицом, но гниющим, её тело было её телом, но сшитым из кусков, которые не подходили друг другу. Она предлагала выбор – стать старухой, стать циклом, или раствориться в озере, – но Лидия знала, что выбор был ложью. Я хотела свободы, – думала она, – но свобода была иллюзией. Я создала это озеро, чтобы утопить свой страх, но утопила себя.

Тени из озера сомкнулись над ней, их когти разрывали её кожу, их зубы ломали её рёбра, их гной растворял её плоть. Она чувствовала, как её тело растворяется, как её кровь становится ихором, как её душа становится частью озера. Это я сделала, – думала она, и её разум был полон отчаяния, вины, ненависти. – Я хотела жить, но не жить, а существовать, вечно страдая, вечно умирая, вечно возвращаясь. Я не жертва – я чудовище.

Всё повторялось – улица, аптека, подземелья, зеркало, озеро. Каждый шаг был смертью, каждый вдох был болью, каждый взгляд был осознанием, что она не может уйти. Она была городом, она была циклом, она была проклятием. Но в этой бесконечной повторяющейся муке она начала видеть правду. Это был не просто город – это был её разум, её страх, её отказ принять смерть. Она создала этот цикл, чтобы жить вечно, но вместо жизни получила ад.

Лидия остановилась посреди улицы, и тени сомкнулись над ней. Их когти впивались в её кожу, разрывая её до кости, их зубы ломали её рёбра, их гной растворял её плоть. Она чувствовала, как её тело распадается, как её кровь становится ихором, как её душа становится частью города. Но она посмотрела в пустые глазницы старухи, в осколки зеркала, в чёрное озеро, и увидела себя – не гниющее отражение, а ту, кем она была до цикла, до проклятия, до боли. Она была человеком. И этот человек всё ещё был в ней.

Я не хочу этого, – думала она, и её внутренний голос был полон решимости, смешанной с болью. – Я не хочу быть старухой, не хочу быть озером, не хочу быть тенями. Я сделала это, но я могу это разрушить. Даже если цена – я сама. Она вспомнила, как её магия создала цикл, как её кровь питала город, как её душа стала его сердцем. Она ненавидела себя за это, но эта ненависть дала ей силу. Если я – цикл, то я могу его сломать. Если я – город, то я могу его сжечь.

– Я не хочу жить вечно, – прошептала она, и её голос был не хрипом, а ясным, как звон стекла, несмотря на разорванное горло. Она собрала остатки своей воли и направила свою некромантию не на тени, не на фигуру, не на озеро, а на себя. Она шептала заклинания, которые разрывали её горло, и её магия, пропитанная её болью, её страхом, её отчаянием, ударила в её собственную душу.

Её тело начало растворяться, но не как раньше, не сливаясь с городом, а исчезая, как пепел на ветру. Её кожа рассыпалась, обнажая мышцы, которые горели, как угли, её кости трескались, как сухие ветки, её кровь испарялась, как туман. Она чувствовала, как её душа рвётся, как её разум растворяется, как её боль становится пустотой. Тени закричали, их тела распадались, их плоть сползала, их кости ломались, их голоса становились тишиной. Аптека задрожала, её стены трескались, полки рухнули, флаконы лопались, выпуская кровь, которая испарялась, как дым.

Улица начала рушиться, её камни растворялись, как песок, фонарь погас, и его свет стал пеплом. Канал высох, его чёрная вода исчезла, оставив лишь кости, которые рассыпались в пыль. Подземелья обвалились, алтарь треснул, его кровь и гной испарились, как яд. Зеркало взорвалось, его осколки растворились в воздухе, и каждое отражение Лидии исчезло, как сон. Озеро забурлило, его куски тел начали тонуть, их руки исчезали, их голоса умолкали, их плоть растворялась в пустоте.